скачать книгу бесплатно
Зинка с ходу похвасталась новой авторучкой.
– Глянь, Танюша, какая прелесть! И цвет бордовый. А старую чернильницу я в зал поставила – пускай бабки телеграммы пишут.
Таня едва взглянула на авторучку – предмет Зинкиной гордости – и вдруг заплакала.
Зинка оторопела.
– Ты чего, подруга? Володька обидел? – спросила она.
Танька покачала головой.
– Свекровь? Может, и ты такую ручку хочешь? Так в сельмаге полно.
Танька опять помотала головой.
Зинка развела руками.
– Ну, я не знаю. Может, опять по Москве страдаешь? – предположила она, и Танька кивнула, продолжая всхлипывать.
– Мне тридцати рублей не хватает. На билеты и гостинцы набрала, а ведь и где-то жить надо, – пожаловалась она. – Нина в общежитии, а других знакомых у меня нет.
– Не знаю, что тебе и посоветовать, – вздохнула Зинаида. – Наши-то либо в Дно, либо в Ленинград едут устраиваться. А может, ты на один день съездишь? Ночным туда, ночным обратно. А днем Кремль посмотришь, да и по магазинам?
Ежели так, тебе денег хватит.
– Пожить бы там, по чистому асфальту походить, – снова всхлипнула Танька и неожиданно успокоилась. – А ведь ты права, Зин. Кремль, магазины, и домой ночным, а то, как тут Володька один без меня? Да и начальник не отпустит надолго. Не сам же он отправится почту разносить.
Вот уже три часа Татьяна стояла в очереди за билетами в кассу дальнего следования. Поезд на Москву прибывал в Дно через час, а кассирша все еще продавала билеты на проходящий мариупольский.
Толпа пассажиров, жаждущих как можно скорее уехать этим поездом в Ленинград, с боем продвигалась к окошечку.
– «Словно Зимний штурмуют,» – подумала Танька.
Она принадлежала другой очереди – «на Москву».
Подойдя в первый раз к толпе, показавшейся ей неуправляемой, она испугалась. Видя, как бьются у кассы раскрасневшиеся мужики в тулупах, она уже хотела повернуть обратно в деревню, однако новая людская волна подхватила ее и потащила в эпицентр схватки.
– Куда ты лезешь, деваха? – оттолкнул ее мужик с мешком.– Ты не занимала.
Со всех сторон ее стиснули, а какой-то чернявый незнакомец прильнул к ней, словно банный лист. Впрочем, скоро касса закрылась, и ожидающие билетов на Ленинград отошли в сторону, а на первый план выдвинулись те, кто ехал в Москву.
– Держись меня, – сказала потрепанной Таньке старуха в теплом платке. – И чего ты не в свою очередь полезла?
– Да я в буфет за лимонадом отошла, а тут мариупольский подошел.
– Мариупольский, – передразнила старуха. – Стой и не бегай, а то очередь упустишь.
Подумав немного, милостиво разрешила:
– Ну разве только в туалет.
Таньку охватила сонная одурь: думать не хотелось, а от усталости слипались глаза. Она уже начала жалеть себя за муки, которые претерпевает в очереди за билетом. Может быть, прав был Володя, утверждая, что ехать в Москву – излишняя роскошь, а башенка со шпилем на здании дновского вокзала напоминает Спасскую башню Кремля?
Ох, и досталось ему тогда от жены за подобное сравнение!
Нет, не может быть, чтобы была похожа. Да и жизнь в Москве, наверное, светлей и чище, чем у них на окраине. И дело не только в набитых всевозможными товарами магазинах, а и в культуре.
– «Небось, там так в очередях не толкаются, а, может, и очередей в Москве нет?» – размышляла она.
По радио объявили прибытие московского поезда. Очередь приосанилась, а кассирша открыла окошечко, возле которого насмерть стояли бабка и Танька.
– Пять плацкартных, два общих, – крикнула кассирша. – По броне» два взяли, ну и остатки вам. Да не орите, не орите – знаю, что всем ехать надо, тока где ж я на всех билетов наберусь?
Кассирша казалась Таньке значительной величиной, чуть ли не небожительницей, от которой зависело исполнение ее заветной мечты. Правда, небожительница кашляла и куталась в такой же платок, как у стоящей впереди бабки, но эти детали отнюдь не принижали ее, низводя до уровня простых смертных.
Какой-то мужик из очереди отсчитал семерых и встал сбоку, раскинув руки.
– «Это чтобы никто чужой не влез,» – сообразила Танька, неотступно следуя за бабкой.
А та уже взяла билет в плацкартный вагон и пробиралась сквозь толпу обратно, прижимая к груди выстраданный коричневый картонный прямоугольник.
Следующая очередь была Танькина. Она, не помня себя от счастья, вцепилась в край окошечка и громко выкрикнула прямо в лицо кассирше:
– Один до Москвы плацкартный пожалуйста.
– Девять сорок, – равнодушно бросила та, и Танька полезла в карман за кошельком.
Надо ли говорить, какой ужас объял ее, когда ее ладонь опустилась в пустоту.
– Девять сорок, – повторила кассирша с некоторым напором.– Берите или отходите в сторону, девушка. Гляньте, сколько желающих на Москву.
– Щас, он, наверное, в другом кармане, – прошептала потрясенная Танька, но и в другом кармане денег не было.
Татьяна подняла глаза на кассиршу – в них читалось отчаяние.
– Украли! – ахнула кассирша, тут же перейдя на деловой тон, – Ну, делать нечего, отойди в сторонку. А ну, кто следующий на Москву?
Танька выбиралась из очереди несолоно хлебавши. Она шла, словно сквозь строй, а любопытные взгляды буравили ее со всех сторон.
Выбравшись из очереди, она доползла до ближайшей скамейки и горько зарыдала.
Сколько просидела Татьяна на вокзале, неизвестно. Прибывали и отправлялись поезда, давно уехал московский, правда, с небольшим опозданием, а она все рыдала и не могла успокоиться.
Люди подходили, спрашивали, в чем дело, но голос ее срывался, когда она пыталась рассказать о своей беде.
На помощь пришла уборщица – она уже кое-как подмела в вестибюле, а теперь в оставшиеся часы рабочей смены стояла возле Таньки и рассказывала всем желающим о происшествии с «этой тетехой».
Уборщица уже обкатала свой рассказ. И подошедшему милиционеру Петрухе доложила довольно связно, однако тот поспешил уйти, чтобы, не дай Бог, пострадавшей девахе не пришло в голову писать заявление. Еще не хватало открывать заведомо гиблое дело, так и премию к ноябрьским не получишь!
Откровенно говоря, Танька уже поднадоела уборщице, и она уже поглядывала на часы в ожидании конца смены, как вдруг увидела, что к ним приближается очень важная персона – это был директор местного привокзального ресторана Владимир Иванович.
Вероятно, ему уже поведали о случившемся, потому что он не стал слушать уборщицу, а наклонился к плачущей Таньке и спросил:
– Денег много пропало?
Танька подняла мокрое от слез лицо – прямо перед ней стоял невысокий дядечка лет пятидесяти в хорошем драповом пальто и шапке-«москвичке».
– Много, – разжала она губы. – На билеты в Москву туда-обратно и на гостинцы.
– Что ж ты кошелек в кармане держала, дурочка? Разве ты не знаешь, что на железной дороге такие деятели попадаются… – по его тону нельзя было понять, сочувствует он ей или сердится. – А сама ты откуда?
– С Вязовки, – снова всхлипнула Танька.
– А Петруха-милиционер даже заявление не взял, – наябедничала уборщица.
– А Петруха себе не враг. Кто же хочет к празднику вешать на себя глухое дело? Ай, да ладно, – махнул рукой Владимир Иванович. – Как же ты, болезная, домой доберешься, если у тебя ни гроша в кармане? Отсюда до Вязовки десять километров, пешком не пойдешь.
– Пойду, делать-то нечего.
Она обреченно замолчала и хотела встать со скамейки, но Владимир Иванович остановил ее.
– Погоди-ка, как тебя зовут? Таня? Вот что, Таня, я тут к ноябрьским комиссию жду в ресторан, так хочу его и к праздникам, и к комиссии вымыть, выдраить. Могла бы ты поработать – окна помыть в обеденном зале и в подсобных? А я тебе денег дам – будет чем за билет заплатить.
Татьяна оглянулась: окна были громадные, выше человеческого роста.
– Лестницу дадите? – спросила она, вытерев слезы.
– Конечно, – встряла уборщица. – Знамо дело, как же без лестницы? Правда, Владимир Иванович?
Директор не снизошел до ответа, полагая наличие лестницы само собой разумеющимся.
Три дня Танька мыла окна в ресторане. Работы она не боялась, и в конце третьего дня стекла сверкали первозданной чистотой, а сама она стучалась в директорский кабинет за расчетом.
Ночевала она в подсобке на старом топчане, там же прятала старенький чемодан с нарядами, которые ей так и не пригодились для покорения столицы.
Владимир Иванович, довольный работой девушки, не обманул. Денег, правда, он дал немного, но протянул Таньке мешок, в каких перевозили по железной дороге почту.
Танька раскрыла мешок и обомлела – копченая колбаса, сыр, московские конфеты, какие-то непонятные консервы с непонятным содержимым. А завершал праздник чревоугодия виданный только на картинках ананас.
Окрыленная Танька едва не забыла поблагодарить директора и выскочила в вестибюль, рассчитывая успеть на рабочий поезд до Вязовки.
Дома свекровь и Володя, обрадованные Танькиному возвращению, а больше всего московским гостинцам, не спешили расспрашивать ее о поездке.
Лишь Володька задал вопрос о Кремле, на что Танька, стараясь изобразить равнодушие, спокойно ответила:
– А ведь ты был прав, Володя. Спасская башня в самом деле похожа на наш дновский вокзал…
Илья Криштул. Картинка на шкафчике
Жизнь Лепёшкина была предопределена картинкой на его шкафчике в детском саду.
Что бы он не делал, куда бы он не стремился – он всегда утыкался в этот яркий наклеенный рисунок. На занятиях по мелкой моторике дети лепили из пластилина то, что было нарисовано на их шкафчиках, и Лепёшкин с ненавистью ваял свой дурацкий овощ, который воспитательница потом отдавала умилённым родителям. Сок из него он с отвращением пил дома и на полдниках, на детсадовских грядках маленькому Лепёшкину всегда доставалась грядочка с ним, а про праздники и говорить нечего – на всех маскарадах и Новых годах Лепёшкин красовался в уже очень поддержанном костюмчике картинки cо шкафчика. Лепёшкин пытался бунтовать – там, в садике, он ещё не знал, что с судьбой спорить бесполезно. Однажды, перед прогулкой, он подошёл к шкафчику с наклеенным фиником, где лежали вещи Леночки Кругловой и нагло надел на себя её платье, колготки и туфельки. Был скандал, стояние в углу и потом Лепёшкина ещё долго водили к детскому психологу, опасаясь за его ориентацию. Психолог отклонений не нашёл, но посоветовал развесить дома такие же картинки, как и на шкафчике – «что б мальчик не путался в овощах и фруктах». И Лепёшкин смирился…
Все школьные годы он сидел на задней парте, в учебники не заглядывал, с одноклассниками не дружил, а постоянно и задумчиво глядел в окно на «Гастроном» по соседству со школой. «Куда ты всё смотришь, Лепёшкин?» – иногда спрашивали учителя, и Лепёшкин отвечал: «Вон, в «Гастроном» овощи привезли, разгружают…». «Хоть бы книжку какую прочитал, так и вырастешь овощем…» – пророчили учителя, ставя ему тройку. И прозвище в школе у Лепёшкина было соответствующее.
После школы Лепёшкин не стал никуда поступать, отслужил в армии и, вернувшись, устроился в «Гастроном» грузчиком. Там он познакомился с будущей женой, продавщицей из овощного отдела Наташей. Искра между ними пробежала за бутылочкой вина, когда оказалось, что Наташа ходила в тот же садик, что и Лепёшкин. И шкафчик у неё был тот же, с овощем. Они поженились, Лепёшкин даже предпринял попытку вырваться из овощного круга и решил пойти учится на какого-нибудь машиниста, но проспал собеседование. Он не расстроился, он уже знал, что всё в его жизни предопределено.
Иногда, после смены, они с женой брали семечки, пару бутылок недорого вина, приходили к своему детскому садику и садились на лавочку неподалёку. Им нравилось мечтать, что бы было, если бы картинка на их шкафчике была другой. «Вот у Ленки Кругловой был финик нарисован и она в Израиль уехала, к евреям и пальмам… Вот дура… Был бы у меня на шкафчике финик, я бы тоже у евреев жил…» – говорил Лепёшкин. «А у нас у Ольги у Ивановой две дыни были нарисованы и у неё грудь пятого размера выросла. Её депутат замуж взял, сучку такую. Я так хотела с ней шкафчиками поменяться, как чувствовала!» – отвечала Наташа. И Лепёшкин наливал вина.
А потом «Гастроном» превратился в сетевой супермаркет, в него пришли грузчики из далёких стран, а Наташу повысили до менеджера торгового зала. Но Лепёшкина не выгнали. Ему выдали костюм овоща и он ещё долго раздавал в этом костюме всякие бумажки про акции.
Он и умер там, внутри этого костюма.
Так что это был за овощ?
«Сидит девица в темнице, а коса на улице, что это, дети?» – спрашивала воспитательница. «Морковка!» – хором кричали дети и на сцену выходил трёхлетний Ванечка Лепёшкин в костюме морковки. С этой сцены, не снимая костюма, он и шагнул в свою длинную сумрачную жизнь…
Интересно, а какая картинка была на моём шкафчике в садике? Мама говорит, что белоснежный морской парусник с полными весёлого ветра парусами, а тёща – что серое и унылое здание Бутырской тюрьмы.
Я больше верю маме…
Дарья Странник. Нирвана с побочными действиями
Моя тётя всегда говорила – все беды не из-за проблем, а из-за нашего отношения к этим проблемам.
– Ну бросил он тебя, и чёрт с кобелем, чего реветь? Держи… – Тётя порылась в сумочке, достала упаковку с маленькими белыми таблетками и протянула её маме. – Это от нервов, одну перед сном, остальные – по надобности, но не больше трёх в день.
Моя энергичная и жизнерадостная тётя работала в аптеке и всегда имела при себе целый арсенал пилюлей, мазей и капель.
И действительно, с белыми таблетками мама стала поспокойнее. Пока в один прекрасный день, правда, таковым он мне сначала не показался, не успокоилась насовсем.
– Передозировка, – сказал врач.
– Самоубийство, – сказал полицейский.
– Не реви, – сказала тётя и капнула в мою чашку что-то розовое.
Тут-то я и заметил, как красиво играет солнечный луч с подвеской хрустальной люстры. Кажется, я несколько часов наслаждался этим зрелищем. А потом ещё несколько дней ходил под впечатлением.
Соседи и родственники печально качали головами и шептались:
– У мальчика шок.
Сделанная после похорон фотография сохранила наши с тётей умиротворённо улыбающиеся счастливые лица на фоне скорбной и удивлённой толпы.
Тётя усыновила меня, и мы зажили хорошо, счастливо. Когда я отказывался делать уроки или наводить порядок в своей комнате, тётя принимала таблетку и улыбалась. Против страха перед контрольной, тётя давала мне капли, и я с радостью шёл в школу и так же радостно несколькими днями позже приносил домой двойку. К счастью, у тёти были лекарства и для учителей! Чем только не болеют педагоги: тут весь алфавит от «а» как адипозитас, через «г» как геморрой да «и» как импотенция, до «я» как язва.
В общем, слава фармацевтике, я спокойно и счастливо закончил школу, не менее спокойно и счастливо выучился на повара и нашёл прекрасную работу в заводской столовой. Появились, правда, побочные действия: после капель подёргивалось левое веко, мази вызывали зуд и сыпь, а из-за таблеток в голове был туман, но эти мелочи не мешали великолепно себя чувствовать. Комплексы, стресс, любовные переживания, страхи и печали, всё то, что мучало и изводило одноклассников и сокурсников, меня, благодаря тёте и её каплям, не касалось!
