Фиолетовый снег

Кто-то втихую угощался, кто-то еще бродил, но появившийся вместе с Валей директор рассадил нас за столы. Накладывая в тарелку салатик, он заметил:

– А что, девочки, неплохо мы полугодие заканчиваем?

Наши сотрудницы и сотрудники дружно кивнули головами, а физрук предложил:

– За это надо выпить!

Кто-то налил шампанского, кто-то вина, а я кивнула обслуживающему дам физруку на водку:

– Налей, Пал Василич!

Тот слегка удивился:

– Вы вроде водочку не очень жалуете?

– А сейчас вполне! – Ответила я. Как-то меня все же познабливало от глубоко спрятанного страха: это ж не перед пьяной публикой в ресторане петь! Кстати, Сергей Вениаминович в этом году ресторан заказывать не стал, мотивируя тем, что у старшеклассников бал, надо присмотреть, заодно и год старый проводить! Так что наша женская составляющая наготовила салатиков, мужская – спиртное. Конечно, мальчики из ресторана расстроятся: под наш банкет за последние пять лет места за столиками заказывали заранее – я пела с группой почти весь вечер. Администратор пытался меня уговорить поработать с ними хотя бы в пятницу или субботу, но Семен оказался резко против.

– Мало того, что моя жена – учительница, а если еще и в ресторане петь начнет, весь деловой мир будет смеяться. Скажут, обеспечить достойно не может.

Пришлось отказаться. Хотя, честно говоря, на сцену очень хотелось! Но дома я продолжала в свободное от работы и мужа время заниматься музыкой. Это кроме французского. Хорошо, что Семен часто задерживался на работе, и я могла делать, что хочу. За последние дни я достала ноты всех интересующих меня песен. Что-то вспомнила, что-то выучила заново. Я хорошо знаю, что для ребят надо выложиться вдвойне. Любая, даже самая красивая композиция, спетая безэмоционально, хоть и отлично поставленным оперным голосом, не затмит пусть коряво исполненной, не во все ноты попадаемой, но исполненной от всей души песни.

Еще я долго думала, как выглядеть на сцене. Для детей это тоже очень важно. Им не нужна тетка с микрофоном в классическом платье. Сегодня же бал: танцы, музыка, популярные песни популярных групп. И я придумала! Буду петь, сидя за клавишами. Все-таки этот инструмент мне более близок, нежели гитара. И образ. Это самое-самое главное. Надо сделать так, чтобы меня никто не узнал! Одно дело, когда поет учительница – это грустно и скучно, то есть, можно сказать, взрослый выпендреж. Другое, когда солистом – их ровесник. А росточком я маленькая…

Короче, сегодня я с собой привезла большую сумку, ждавшую звездного часа в моем запертом классе.

– За старый год! – Тем временем произнес директор тост, и мы дружно выпили. Салатики были вкусными. Кого-то потянуло на беседу. Кто-то на кого-то жаловался. Но потом все опять начали восторгаться нашим питерским приобретением. Вдалеке заиграла музыка. Мы тяпнули еще по одной. В голове приятно зашумело, а руки потеплели. Тут в учительскую негромко постучали, дверь приоткрылась и в нее заглянула голова того, о ком говорили.

– О, легок на помине! – Кивнул наш директор. – Как там у вас дела, Ваня?

– Приходите к нам минут через десять. Пора открыть Чудесный Новогодний Бал. Готовьтесь! Будем танцевать вальс. Не опаздывайте! – Крикнул он и вымелся за дверь.

Наши дамы заволновались. А с кем его танцевать-то? Мужиков у нас всего пять… на двадцать пять баб. Кошмар! Директор встал и пресек все словопрения:

– Мы обещали детям, что придем. Значит должны прийти. Девочки, встали и быстро, быстро на выход!

Пока все толкались у двери, я еще глотнула водки и закусила лимоном. Все. Дух и тело к подвигам готовы!

Актовый зал и коридор перед ним поражал роскошным зимним убранством. И все это ребята умудрились сделать, пока их родные учителя кушали винцо, водочку и расслаблялись. Изумительно.

Вокруг мигали огонечки. Переход между корпусами был занавешен блестящим дождем. Внизу, на подоконниках, стояли маленькие елочки-лампочки с серебряной хвоей. Казалось, что идешь сквозь ледяную пещеру! Верхние, обычно всегда горящие, плафоны были выключены, но в свете фонариков все было видно. Вход в зал тоже обрамляла сеточка из разноцветных лампочек, обмотанных серебряной и золотой мишурой. В центре полутемного зала стояла нарядная, сверкающая гирляндами, елка. Из углов сверху, к рождественской звезде, тянулись нити, откуда свисал длинный дождь. И когда под ним ходили люди, он таинственно колыхался и блестел. Поверху бегала разноцветная лазерная подсветка. Ближе к сцене висел зеркальный шар, к которому с четырех сторон направлялись узкие прожекторные лучи. Шар неторопливо крутился, рассыпая призрачную метель. Сцена была освещена, но неярко. Там уже поставили синтезатор, ударную установку и положили на стул чью-то гитару. В центре стоял микрофон. На другой гитаре что-то негромко играл один из мальчиков. Двое ребят крепили наушники, а хорошенькая беленькая девочка из 10-А пробегала пальцами по клавишам. В стороне стоял уже подключенный ди-джейский пульт.

Диспозицию я рассмотрела. Осталось найти того, кто все это придумал и реализовал, чтобы договориться с ним о времени моего выхода. Я прошлась вокруг елки. Бортникова нигде не было. Но какими же красивыми были наши девочки! Разноцветные платья («скорее, коктейльные», – подумала я) выгодно подчеркивали их фигурки. Микроскопические сумочки со стразиками, надетые на нежные ручки, отбрасывали в пространство и на одежду миллион крошечных искорок. Мальчики были в костюмах и туфлях. Ни одних кед замечено не было! Все кругом чего-то ждали. Внезапно над сценой вспыхнули два прожектора, скрестив свои лучи на одинокой фигуре в центре.

– Дамы и господа! – Раздался со всех сторон вкрадчивый баритон Бортникова. – Добро пожаловать на наш Необыкновенный Новогодний Бал!

Зал захлопал и засвистел.

– А каждый бал открывается чем? – Улыбнулся он. – Конечно, самым волшебным танцем всех времен и народов – вальсом! Прошу вас! Музыка!

Он кивнул ребятам. И наша сборная группа заиграла «Вальс цветов» из «Щелкунчика». Это было… настоящей новогодней магией! А в глубине сцены нежно запела флейта.

Мальчики целенаправленно распределились по залу. И скоро вокруг елки закружились первые пары. Наши учительницы переживали зря. К каждой из них с первыми аккордами подошел кто-то из учеников. Вместе со своими партнерами наши счастливые дамы начали встраиваться в круг. Прожектора над сценой погасли, но тем ярче сияли на елочке гирлянды и бесконечно кружил блестками волшебный снег. Ай да Бортников! Научил мальчишек танцевать вальс! Да еще и преподавателей распределил! Мимо меня, скаля зубы в улыбке, мелькнул довольный директор, ведущий первую красавицу нашей школы Дроздову. Я настолько погрузилась в это безумное великолепие, что даже вздрогнула, когда кто-то подошел сзади и сжал мою руку. Я резко обернулась и увидела … Конечно же, Бортникова!

– Хотел пригласить Вас сам. Вот… немного опоздал. Вы меня прощаете? – Прошептал он, наклонившись к моей голове.

– Ты меня пугаешь, Ваня. – Отодвинулась я, но руки так и не отняла.

Мы начали танцевать. Похоже, он понял мое высказывание как-то иначе:

– Тогда прошу прощения за маленький розыгрыш. Не думал, что Вы напугаетесь!

– Нет… – На моем лице снова засияла улыбка. – Ваня, ты – большой молодец! Открою тебе секрет: с сегодняшнего дня я тоже в числе твоих пылких поклонниц!

Водка сделала свое дело, и меня куда-то понесло.

– Я безумно этому рад. – Он поднес мою руку к своему лицу и прижался к ней щекой. Мы танцевали вальс, не отрывая друг от друга взглядов. У него была горячая щека и теплая твердая рука. Вел Ваня легко и непринужденно. В моих глазах плясали пьяные бесенята, а в светлых, под черными ресницами, глазах Бортникова опять застыло это выражение ожидания. «Да что ж тебе от меня надо?» – Где-то под копытами чертят гудел мой мозг.

– Светлана Васильевна! Вы помните, что обещали? – Наконец вернул на место мою руку кавалер.

– Помню, Ваня, помню. – Прикрыла я ресницы. – Не пожалеешь?

– Нет, я очень хочу услышать ваш настоящий, а не учительский, голос. Когда Вы хотите выступить?

– Давай сделаем так. – Вальс кончился, и мы отошли в сторону. – Разогревайте публику где-то полчаса. Я пока подготовлюсь.

Бортников заинтересованно поднял бровь.

– Носик попудрю, знаешь ли… – Как-то не хотелось открывать раньше времени свои коварные планы.

– Вас встретить?

– Нет, Ваня, развлекайся. Только знаешь, у меня к тебе просьба.

– Внимательно слушаю, Светлана Васильевна!

– Задержи как-нибудь наших педагогов. Ведь я буду петь и для них. – Легко пожав ему руку, я ушла в коридор.

Открыв свой класс, я вытащила из шкафа мою большую сумку. Из нее на свет Божий извлеклись: высокие ботинки на толстой подошве с серебристыми заклепками – остаток моего старого сценического костюма; темно-серые джинсы со специальными потертостями и дырками из Италии; светло-серая свободная рубашка с широким воротом; солнцезащитные очки; кожаный черный плетеный амулет на шею; шипастый широкий браслет на запястье и… огромная косметичка. Я сняла свое темно-синее платье, черные лодочки на шпильке и золотую цепочку с образком. Отныне сидящая в классе особа – не просто учительница английского языка в общеобразовательной школе. Я – кумир молодежи! Самой смешно. Надо было бы еще водочки тяпнуть.

Надев джинсы, ботинки и рубашку, я нацепила шнурок с браслетом и открыла косметичку. Достала такой маленький и замечательный тюбик со специальной сценической краской. Наносишь на прическу… пять минут, и у тебя другой цвет волос! Мой тюбик был ярко-синим. Ну, как бы под цвет глаз. Даже если не заметят, какого цвета глаза, с синими волосами меня точно не узнают! Намазав концы, подсушила пряди феном с расческой. Затем нанесла лак. Мои короткие волосы встали прибойной волной немного вперед и на правую сторону. Достала черную подводку для век, и широкой линией обвела глаза. Достала синие тени. Нанесла под брови до границы подводки. Заключительным штрихом моего make-up стала светлая пудра и черная помада на губах. Да, черный лак на ногти!

Чуть не забыла! Серьги! Надо снять. Я аккуратно положила в косметичку свои бриллиантики и цепочку. Подумала, еще порылась в ее недрах и извлекла на свет ушные и носовые колечки, сделанные по принципу клипс, и гордо прицепила на причитающиеся им места. Теперь зеркало. Оттуда на меня смотрела молодая синеглазая оторва с бледным вампирским лицом и в рокерском прикиде. О, да! Теперь я готова покорять публику!

Выключив свет, осторожно хлопнула дверью класса. В замке щелкнул ключ. Подозрительно бросила взгляд в затемненные концы коридора. Вроде чисто. То есть, никого. И я побежала вниз.

Мне навстречу неотвратимым приливом летела музыка. Какая-то девочка пела песню «Серебра». Народ подпевал. Среди света и тени мне попадались парочки. Девушки прятали лица, а парни – глаза. Но объятий никто не разжимал. Отлично! Меня не узнавали. Очки, за ненадобностью, нырнули в карман джинсов. Вот и зал. Я вошла и сквозь танцующих начала пробираться вперед. Недалеко от входа стоял Бортников с поклонницами. Ура! Меня он так и не заметил.

На сцену я поднялась по маленькой боковой лесенке, и сразу направилась к клавишнице. Девочка у микрофона еще пела, девочка за фортепиано – доигрывала. Дожидаясь конца мелодии, я встала сбоку. Когда песня закончилась, она подняла на меня глаза.

– Вы – та самая приглашенная звезда? – Шепотом спросила она. Я, давя смешок, хмыкнула и кивнула головой. Девочка встала.

– Микрофон принеси. – Попросила ее тоже шепотом. Та угукнула и понеслась к микрофону:

– Друзья! Сейчас для вас будет петь наша гостья… – Она обернулась ко мне.

– Лана! – прошептала я.

– Наша гостья – певица Лана! Встречайте!

Она принесла и установила передо мной микрофон. Лучи прожекторов скрестились на мне. Зал я больше не видела. Моя музыка, инструмент и вдохновение остались одни в целом мире. Пробежавшись пальцами по клавишам, дождалась, когда стихнет последний аккорд, и негромко сказала в микрофон:

– В этот необыкновенный, таинственный предновогодний вечер буду петь для вас только о любви. – Моя пауза заполнилась восхищенным свистом. Улыбнувшись, я продолжила. – Осень была наполнена бесконечными заботами. Думаю, пришло время хорошенько отдохнуть! Мои пальцы снова легли на клавиши, исполняя вступление к песне «Scorpions» – «Holiday». Давая возможность подстроиться остальным участникам группы, я заодно обозначила репертуар: восьмидесятые – начало двухтысячных. Это песни моего детства и юности, я их пела… И это лучшее, что до сих пор поется на всех мировых радиостанциях и площадках.

Волнующая мое сердце музыка распахивала ворота в тот нереальный мир, где живут крики чаек, шепчущим прибоем волны лижут босые пальцы, а теплый ласковый ветер манит за собой в прозрачно-голубую даль. «Дай мне тебя увезти далеко отсюда… Тебе так хочется отдохнуть…» – Подпевали за мной где-то в темноте припев «англичане». – «Стремясь за Солнцем, ты придешь на безымянный остров. Стремясь за Солнцем, ты придешь на остров за много миль от твоего дома…» Я посмотрела вокруг. В сумерках зала начали вспыхивать огонечки зажигалок. На меня накатила ностальгия. За спиной выводила красивую мелодию флейта. Ударник от души развлекался с тарелками. А гитаристы, по всему, ноты знали очень хорошо. Кто-то из них пел бэк-вокалом. У нас получалось на диво слаженно. Отлично! Нам все удается, поэтому мы идем дальше!

Дальше мы сыграли «Without you» Mariah Carey, «California» Mylene Farmer и «Spanish guitar» Toni Braxton. Молодежь в зале ревом встречала и провожала каждую песню. Огоньки свечками горели уже повсюду. Меня опять несло на волнах эйфории и пропущенного через собственную душу энергетического заряда, который несла в себе эта музыка.

– Друзья… Хочу спеть вам одну прекрасную песню. – Промурлыкала я в микрофон. – Она – о разбитом и истекающем кровью от боли сердце. Желаю вам никогда не чувствовать подобной боли, и наслаждаться каждой минутой своей жизни!

«You left indifferent as a stone

But yesterday we were alone.

You left forgetting smiles and kisses

You left without seeing my tears…»

«…Ты ушел, как чужой. И холодный, бездушный, как камень. Ты же помнишь, вчера мы с тобой составляли одно… Поцелуи душой. В них сражались лед хладный и пламень. Двух влюбленных игра. А теперь ливень слезный прошел…»

«You gave me nothing but fear and pain.

But I'll wait for you even in the rain

These lonely nights are so cruel…

I want to hear again: my belle!»

«… Впереди боль и страх. В непогоду я ждать тебя буду. Одиноких ночей приготовил ты мне колыбель. но поверь никогда, никогда я тебя не забуду. Вздох дрожит у виска: Ты моя несравненная Белль!»

Я пела, и мое сердце тоже разрывалось от неизлечимой тоски. Для каждой женщины нет большей печали, чем потерять своего любимого. «За что он так поступил со мной?» – Плакал мой голос и моя душа. Вторым голосом рыдала флейта. И это было… прекрасно!

Но вот песня закончилась и девочка, сидящая неподалеку, протянула мне бутылку с водой.

– Поиграй пока. – Попросила я ее. – Мне нужна пауза.

Мы поменялись, девочка заиграла какую-то танцевальную мелодию. Зал засвистел. Я встала и подошла к гитаристам. Лучи опять упали на меня.

– Танцуйте, это – еще не конец. Продолжение следует. – Сказала я и ушла успокаиваться на стульчик.

Придя в себя, я задумалась. Когда закончилась песня, опять подошла к гитаристам.

– Против «I will always love you», – назвала свою любимую песню, – не возражаете? Потом снова хочу вернуться к Scorpions. Осилим?

Мальчишки заулыбались и покивали головами.

– Классика жанра! – Улыбнулся мне Миша Островой. Надо же, не предполагала в этом скромном тихоне столь жаркое пристрастие к хард-року.

– Отлично! От вас – хороший бэк-вокал! – Подмигнула им накрашенным глазом.

– Не вопрос. Сделаем. – Кивнул Садовский, второй из гитаристов и мой ученик из 10-А. Какое счастье, что никто из них меня не узнал!

Я села за клавиши. Лучи опять ярко высветили мою фигурку. Я повернулась к залу:

– Я люблю вас! – Сказала от чистого сердца и запела замечательную песню Уитни Хьюстон из «Телохранителя».

Потом я им пела чудесные и пронзительные по звучанию и смыслу баллады Scorpions: «Lorelei», «Lonely nights», «Send me an Angel», что-то еще. Самую их прекрасную песню «Still loving You» петь не стала. Так, как поет ее Клаус Майне, у меня спеть все равно не получится. По крайней мере, сейчас.

– И на прощание я хочу подарить вам еще одну замечательную песню. – Отдышалась я. – Она посвящается всем вам – творцам и мечтателям: «Start with ourselves».

Зал зашумел, как прибойная волна, и снова стих.

«Many of you are asking these questions,

And much of the world is paying attention

Why do unhappy people cry and feel grieve

But still continue to hope and believe…»

«…Многие задаются нелегким вопросом: почему мы печалимся и часто льем слезы, в душе продолжая жить правдой и верой… но мир остается подчас грустно-серым…»

«We cannot change the principles of peace

But we can help someone whose face is in tears.

We can draw a rainbow on a white wall,

And in an empty world will become not so cold…»

«… В проявленном мире есть смерть и угрозы. Поможем несчастным стереть с лика слезы. На белой стене вспыхнет радугой песня, пространство заполнив тем, что интересней…

«Maybe this world is hardly to help.

Maybe we should start with ourselves…»

«… Помочь нелегко… Прощая, протянешь руку. А в общем, начни с себя. Жизнь – неплохая штука…» – Пела я для молодых ребят, которым на их жизненном пути придется столько раз испытывать невыносимую душевную боль! Боль от предательства близких людей, боль разочарований, боль крушения надежд… Но все равно я верю, что в каждом из них всегда будет гореть тот самый огонек любви, из которого они будут возрождаться вновь и вновь, как феникс из пепла. И мне очень хочется думать, что сердце, подвергаемое испытаниям жизни, не зачерствеет, не покроется толстой глыбой льда, а будет нести каждому заблудшему и отчаявшемуся яркое пламя душевной теплоты и разбивающей все преграды силы.

– И никогда, слышите, никогда не переставайте мечтать и любить! Мир вокруг без тепла человеческой души умирает! Так делайте его живым, насыщенным разными красками и ярким! Я желаю вам счастья! С Новым Годом! – Прокричала я со сцены и встала со своего места. Свет вокруг резко погас и почти сразу вспыхнул над ди-джейским пультом. Из колонок тут же заиграла легкая музыка. Снова зажглись огни на елочке. В зале стало светлей. Я подошла к мальчишкам – гитаристам и пожала им руки.

– Ты клевая! – Сказал Садовский. – Приходи к нам еще!

Флейтиста уже не было. Я, хихикая, спрыгнула со сцены, надела на нос дымчатые очки и начала пробираться через зал. Меня сразу окружили. Девчонки хлопали в ладоши и пищали. Мальчишки приглашали остаться и потанцевать с ними. Я даже растерялась. Но тут толпу раздвинул плечами Бортников и взял меня за руку.

– Моя девушка немного устала. Простите! – Всем улыбнулся он и потащил меня на выход. Вслед летели аплодисменты. Краем глаза заметила наших преподавателей. Они тоже хлопали и, глядя на меня, довольно улыбались.

Бортников паровозом протащил меня через освещенный вестибюль.

– Вы переодевались у себя? – Спросил он.

– Да… – Переведя дыханье, подтвердила я. Он, все также держа меня за руку, потащил на третий этаж. В коридоре было темно, только свет от фонарей за окном немного освещал пустое пространство и запертые белые двери. Мы быстро шли в конец этажа к моему классу.

– Да не беги же так! – Взмолилась я. – Вокруг нас давно никого нет!

Он как-то загадочно хмыкнул. И, ответом на этот звук, от стены отделилась высокая фигура, в руках которой я опознала флейту. Теперь хмыкнула я и достала из кармана ключ от двери. Открыв класс и войдя внутрь, я зажгла свет.

– Прошу! – Обернулась к застывшим в дверях двум фигурам и… неприлично раскрыла рот. На меня смотрели две пары одинаковых прозрачных глаз.

– Однако! – Против воли вырвалось у меня.

– Светлана Васильевна! – Ваня вошел в класс. – Позвольте представить вам моего отца – Александра Ивановича Бортникова.

– Можно войти? – Улыбнулся мужчина.

– Конечно входите, раз уж вошли. – Махнула я рукой в сторону столов и стульев.

– Вы… – Начали мы все трое одновременно и рассмеялись.

– Слово даме! – Тепло посмотрел на меня Бортников – старший, садясь на стул и положив рядом свою флейту.

– Вы чудесно играли. Профессиональный музыкант? – Поинтересовалась я, доставая из косметички лосьон для снятия грима.

– Нет, любитель. – Коротко ответил Александр.

– Мой отец – главврач нового военного госпиталя, ведущий хирург! – Гордо поведал его сын.

– Иван! – Одернул укоризненно отец. – На самом деле я очень люблю и ценю музыку. В свое время закончил музыкальную школу. Играю практически на всех духовых инструментах…

– Еще на гитаре и аккордеоне! – Снова не утерпел Ваня.

– Родственная душа, значит? – Спросила я, смывая с глаз подводку и тени.

– Вы красиво поете. Не только голосом, но и душой. И я старался, как мог, Вам соответствовать. Надеюсь, у меня получилось?

– Вы напрашиваетесь на комплимент? – Удивленно вскинула я отмытую бровь.

– Серьезно интересуюсь. – Внимательно посмотрел на меня Бортников-старший.

– Вы, конечно, меня извините… – Вклинился в наш зашедший в тупик разговор Ваня. – Но мне пора вас покинуть. Народ развлекается без моего присмотра. Сами понимаете… – Он смущенно развел руками. – Ответственность!

Я улыбнулась.

– Иди, Ваня, конечно. Повеселись хорошенько.

– А вы к нам спуститесь? – Он внимательно взглянул на меня и на отца.

– Нет, извини, но я устала. Поеду домой.

– Светлана Васильевна! – Вдруг подскочил Иван ко мне. – Вы – потрясающая женщина!

Парень неожиданно нагнулся, положил руки на мои плечи и поцеловал меня в только что отмытую щеку.

Я рассмеялась, отец нахмурил брови. Ваня пулей вылетел за дверь.

– До свидания в Новом году! – Услышала перекатывающийся эхом голос.

В неловком молчании я привела в порядок лицо, сняла пирсинг, надела сережки и цепочку. Достала из косметички обручальное кольцо. Повертела в руках и опустила на палец. Посмотрела на сидевшего напротив мужчину. На вид ему было лет сорок – сорок пять. Высокий, как заметила я раньше, выше Вани, он был каким-то… более светлым. В смысле цвета. Практически белые волосы ежиком стояли на голове. Светло-коричневые брови и такого же цвета ресницы. Пронзительные прозрачные глаза. Одинаковые с сыном даже их выражением. Узкое лицо с длинным прямым носом. Упрямый подбородок с немного выпяченной нижней губой. Морщины у глаз. Похоже, когда он смеется, они лучиками разбегаются к вискам. Стройная подтянутая фигура военного, и длинные нервные пальцы музыканта. Или хирурга. И еще у отца и сына одинаково завораживающий голос. В госпитале, возможно, в него влюблены все женщины, от врачей до нянечек? Кажется, мой нетрезвый и перебравший адреналина мозг снова куда-то понесло. Все. Пора домой! К мужу!

Покидав в сумку косметичку, платье, туфли и зимние сапоги, легонько дернула плечами. Ничего, накину пальто, а до машины и в сценических ботинках дойду. И поеду потихонечку-потихонечку. Чтоб гаишники не отловили.

Окончательно собравшись, я вновь посмотрела на Бортникова-отца. Тот, слегка сгорбившись, тихо сидел на стуле, положив руки на свою флейту. И был очень и очень одиноким. Потерянным в этом огромном и заполненном людьми мире. Я плюхнула сумку обратно на пол. Он вздрогнул и поднял на меня глаза.

– Извините, задумался. Волшебный вечер, кажется, кончился. Пойдемте, я провожу Вас! – Встал он со стула. Я, наоборот, откинулась на спинку своего.

– I`m reaching out for a soul, that`s kind of lost in the dark… («…обращаюсь к душе, что потеряна в темноте…» – сл. из песни Scorpions)

– Неужели заметно? – Спокойно отозвался он.

– Заметно. – Кивнула я. – Иван у Вас – замечательный парень, во взгляде которого я вижу боль. Такую же, как и у Вас. Понимаете, – я подалась вперед, – сначала никак не могла понять, чем так цепляют его глаза. Цветом? Да, они необыкновенные. Но меня этим не удивишь. За годы работы в школе повидала много разноцветных глаз: и голубых, и зеленых, и серобуромалиновых. Но потом поняла. Они притягивают своей глубиной. А эта глубина… она появляется только тогда, когда человек пережил личную трагедию. И не сломался. Сделал выводы и продолжил жить дальше. Вы посмотрите: за ним идет вся школа. И ученики, и учителя.

– Вы тоже?

– Да. – Обезоруживающе улыбнулась я.

– Спасибо.

Я подошла к нему и села рядом.

– Александр Иванович! Взгляните, пожалуйста, на меня! – Мягко попросила его и притянула обратно к стулу. Он сел и посмотрел в мое лицо.