Читать книгу Тоже Эйнштейн (Мари Бенедикт) онлайн бесплатно на Bookz (4-ая страница книги)
bannerbanner
Тоже Эйнштейн
Тоже Эйнштейн
Оценить:

3

Полная версия:

Тоже Эйнштейн

– Да, – ответила я, и голос у меня был такой же твердый, как у самой Элен.

Элен выпустила мои плечи, взяла щетку и снова приступила к мучительной процедуре распутывания моих волос.

– Хорошо. Да и зачем нам вообще беспокоиться о замужестве? Даже если ты захочешь выйти замуж – зачем это тебе? Посмотри, какая у нас подобралась компания: я, ты, Ружица, Милана. Мы будем иметь профессию, у нас будет своя интересная жизнь – здесь, в Швейцарии, где у людей широкие взгляды на женщин, на умственные способности и на разные народы. Мы будем вместе, и у нас будет работа. Мы можем идти не по проторенной дороге.

Я задумалась. Слова Элен показались мне почти революционными (что-то в них напоминало богему в описании герра Эйнштейна), хотя это и было то будущее, к которому мы все стремились.

– Ты права. Зачем нам это? Какой резон в наше время влюбляться и выходить замуж? Может быть, нам это больше не нужно.

– Вот это правильно, Милева. Как весело мы заживем! Днем будем работать – заниматься историей, или физикой, или преподаванием, а по вечерам и в выходные дни устраивать концерты и ходить в походы.

Я представила себе эту идиллию. Возможно ли такое? Может ли меня ожидать счастливое будущее – с интересной работой и дружбой?

Элен продолжала:

– А что, если нам заключить договор? В будущее вместе?

– В будущее вместе!

Мы пожали друг другу руки, и я сказала:

– Элен, пожалуйста, называй меня Мицей. Так меня зовут родные и все, кто хорошо меня знает. А ты знаешь меня лучше, чем любой другой.

Элен улыбнулась и ответила:

– Сочту за честь, Мица.

Со смехом вспоминая прошедший день, мы с Элен закончили причесывать друг друга. Теперь можно было идти ужинать. Наши непослушные волосы были укрощены, и мы, взявшись за руки, спустились по лестнице. Увлеченные жарким спором о том, какое из обычных блюд будет подано в этот вечер (мне хотелось белого вина со сливочным вкусом и блюда из телятины – Zürcher Geschnetzeltes, а Элен – решти с беконом и яйцами), мы не сразу заметили, что внизу, у лестницы стоит фрау Энгельбрехт и поджидает нас. Вернее, меня.

– Фройляйн Марич, – проговорила она с явным неудовольствием, – полагаю, к вам господин с визитом.

За спиной фрау Энгельбрехт послышалось тихое покашливание, и из-за этой спины шагнула вперед чья-то фигура.

– Простите, мадам, но я не с визитом. Я сокурсник.

Это был герр Эйнштейн. Со скрипичным футляром в руках.

Он не стал дожидаться, когда его пригласят.

Глава пятая

4 мая 1897 года

Цюрих, Швейцария


– Господа, господа! Неужели никто из вас не знает ответа на мой вопрос?

Профессор Вебер расхаживал по аудитории, упиваясь нашим невежеством. Мне было непонятно, почему преподаватель так радуется неудачам своих студентов, и это вызывало неприятное чувство. То, что меня назвали «господином», задевало гораздо меньше. За эти месяцы я уже привыкла к постоянным шпилькам Вебера, от пренебрежительных высказываний о восточноевропейцах до неизменных обращений ко мне в мужском роде. Единственное, чего мне хотелось, – чтобы лекции Вебера были похожи на лекции других профессоров: те, как устрицы, распахивали свои раковины, открывая самые блестящие жемчужины.

Я знала ответ на вопрос Вебера, но, как обычно, не решалась поднять руку. Я оглянулась по сторонам, надеясь, что ответит кто-нибудь еще, но у всех моих сокурсников, включая герра Эйнштейна, локти словно приклеились к столам. Почему же никто не поднимает руку? Может, это из-за небывалой жары их так разморило. Было и впрямь неожиданно жарко для весны: я видела, что, несмотря на открытые окна в аудитории, герр Эрат и герр Коллрос обмахиваются импровизированными веерами. На лбу моих сокурсников выступили бисеринки пота, и на их пиджаках я заметила влажные пятна.

Почему это так трудно – поднять руку? Я ведь несколько раз уже отваживалась на это, хотя тоже не без труда. Я слегка встряхнула головой, и тут меня настигло воспоминание. Мне было семнадцать лет, и только что закончился мой первый урок физики в мужской обергимназии в Загребе, куда папе удалось устроить меня после окончания школы в Нови-Саде, в обход закона, запрещающего девочкам в Австро-Венгрии посещать учебные заведения выше начальных: он подал прошение властям, и для меня сделали исключение. Чувствуя облегчение и радостное волнение после этого первого дня, когда я решилась ответить на вопрос преподавателя, и ответ оказался верным, я вихрем вылетела из класса. Дождалась, когда почти все разойдутся, и коридор опустеет. Вдруг у меня за спиной возник какой-то мужчина и толкнул меня в другой, тускло освещенный коридор. Неужто он так спешил, что не заметил меня?

– Позвольте! – воскликнула я, но он все толкал и толкал меня дальше в коридор – туда, где было еще темнее. Вокруг не было ни души, и некому было услышать мои крики о помощи. Да что же это?..

Я пыталась обернуться, но тщетно. Мужчина был выше меня на целый фут. Он толкнул меня к стене, так, что я ударилась об нее лицом (теперь я никак не могла увидеть напавшего, чтобы позже его опознать) и крепко держал. Плечи пронзило болью.

– Думаешь, ты такая умная? Выскакиваешь тут со своими ответами, – прорычал он, брызгая слюной мне на щеку. – Тебе вообще не место в нашем классе. Это запрещено законом.

Он еще раз ткнул меня лицом в стену напоследок и убежал.

Я застыла на месте и так и стояла, прижавшись к стене, пока не услышала, что его шаги стихли. Только тут я обернулась, чувствуя, как меня колотит неукротимая дрожь. Я не рассчитывала, что соученики примут меня с распростертыми объятиями, но такого тоже не ожидала. Прислонившись к стене, я расплакалась, хотя и обещала себе никогда не плакать в школе. Вытирая со щек слезы и чужую слюну, я поняла: мне остается только спрятать подальше свой ум и помалкивать. Иначе я рискую потерять все.

Укоряющий голос Вебера прервал мои неприятные воспоминания:

– Так-так! Я весьма разочарован тем, что никто из вас не поднял руку. Вся моя лекция подводила нас к этому вопросу. Неужели никто не знает ответа?

Вспомнив свой разговор с Элен месяц назад, я решила, что не дам прошлому парализовать меня. Я набрала в грудь воздуха и подняла руку. Вебер сошел с кафедры и направился ко мне. Какому же унижению он меня подвергнет, если я ошибусь? И как поведут себя мои соученики, если я окажусь права?

– А, это вы, фройляйн Марич, – проговорил он словно бы с удивлением. Как будто не знал, к чьему столу направляется. Как будто я до сих пор не проявляла при нем свой ум. Это притворное удивление было просто очередным способом оскорбить меня. И испытать.

– Ответ на ваш вопрос – один процент, – сказала я. Почувствовала, как еще сильнее запылали щеки, и пожалела, что открыла рот.

– Прошу прощения – не могли бы вы повторить это погромче, чтобы мы все могли приобщиться к вашей мудрости?

Мудрости! Это звучало как насмешка. Неужели я ошиблась с ответом? Неужели он злорадствует над моей неудачей?

Я откашлялась и повторила так громко, как только могла:

– Учитывая контекст вашего вопроса, ближе всего мы можем подойти к определению минимального времени, необходимого для охлаждения Земли на один процент.

– Верно, – признал Вебер с немалой долей удивления и разочарования в голосе. – Для тех, кто не расслышал – фройляйн Марич дала правильный ответ. На один процент. Запишите, пожалуйста.

Вокруг поднялся ропот. Вначале я не могла ничего разобрать толком, но потом выхватила из гула несколько фраз. Среди них определенно слышалось: «разбирается!» и «молодец!». Такие комплименты были мне в новинку. Я и до этого несколько раз правильно отвечала на вопросы Вебера, однако тогда это не вызвало ни малейшей реакции. Очевидно, сегодня моих соучеников просто обрадовало, что кто-то сумел осадить самого Вебера.

Когда лекция подошла к концу, я встала и начала собирать вещи в сумку. Герр Эйнштейн сделал несколько шагов к моему столу.

– Весьма достойно, фройляйн Марич.

– Благодарю, герр Эйнштейн, – негромко ответила я, кивнув головой. – Но я уверена, что любой из наших сокурсников мог бы ответить не хуже.

Я снова принялась собирать вещи, недоумевая, что это мне вздумалось приуменьшать свои достижения.

– Вы несправедливы к себе, фройляйн Марич. Уверяю вас, никто из нас, остальных, не знал ответа. – Он понизал голос до шепота: – Иначе бы мы не стали так долго терпеть издевки Вебера.

Я не смогла удержаться от улыбки: хватает же у этого герра Эйнштейна дерзости так отзываться о Вебере, когда он стоит тут же, на кафедре.

– Вот она, фройляйн Марич! Та самая неуловимая улыбка. Кажется, до сих пор я видел ее только дважды

– Неужели? – Я подняла глаза и взглянула ему в лицо. Я была не расположена поощрять его глупые шутки, особенно в присутствии сокурсников и Вебера – мне было важно, чтобы профессор воспринимал меня серьезно, – но и грубить не хотелось.

Эйнштейн выдержал мой взгляд.

– О да, я вел тщательные – и строго научные – записи о ваших улыбках. Одну я заметил несколько дней назад, когда вы любезно позволили мне участвовать в вашем с подругами концерте. Но она была не первой. Нет, первая улыбка была замечена на крыльце вашего пансиона. В тот день я провожал вас домой под дождем.

Я не нашлась что ответить. Вид у него был серьезный, совсем не такой, как обычно. И именно это меня насторожило. Неужели это какие-то знаки внимания с его стороны? У меня совсем не было опыта в таких делах, и руководствоваться я могла только предостережениями Элен.

От волнения или от неловкости я двинулась к выходу из аудитории. Шуршание бумаг за спиной и торопливое щелканье каблуков подсказали мне, что герр Эйнштейн спешит следом.

– Вы будете играть сегодня вечером? – спросил он, поравнявшись со мной.

А, так ему, наверное, просто нужна компания для музицирования. Может быть, весь этот разговор вовсе и не был флиртом. На меня нахлынула странная смесь разочарования и облегчения. Это пугало. Неужели я где-то в глубине души желала его внимания?

– У нас заведено играть перед ужином, – ответила я.

– Вы уже решили, что будете исполнять?

– Насколько я помню, фройляйн Кауфлер выбрала скрипичный концерт Баха ля минор.

– О, прекрасная музыка. – Он промурлыкал несколько тактов. – Разрешите мне снова присоединиться к вам?

– Мне показалось, вы не из тех, кто ждет приглашения.

Я сама подивилась своей дерзости. Несмотря на владевшие мной противоречивые чувства, несмотря на все старания вернуть разговор в более подобающее русло, я не смогла удержаться от колкости в адрес герра Эйнштейна: ведь это он неделю назад пренебрег всеми правилами хорошего тона, когда явился в пансион без приглашения после нашей прогулки по Зильвальду.

Тогда он остался ждать в гостиной, пока мы закончим ужин. Милана с Ружицей засыпали меня вопросами, возмущаясь его бесцеремонностью, а Элен молча слушала, но глаза у нее были тревожные. Мы договорились, что пригласим его сыграть с нами, однако за то время, пока мы нестройно исполняли сонату Моцарта, тревога так и не рассеялась. В общем, вечер, как мне казалось, не слишком удался, и поэтому меня очень удивило, что герр Эйнштейн просит еще об одном.

Он удивленно сморщил нос, а затем хмыкнул.

– Полагаю, я заслужил это, фройляйн Марич. Но я уже предупреждал вас – я типичная богема.

Герр Эйнштейн двинулся за мной по коридорам к двери черного хода. Поскольку нервы у меня и так были на взводе, мне не хотелось выходить на шумную улицу Рэмиштрассе. Герр Эйнштейн распахнул тяжелые двери, и мы вышли из полутемных коридоров на ярко освещенную террасу позади института. Я прищурилась от солнца, и перед моими глазами предстал горный пейзаж Цюриха, усеянный то тут, то там старинными церковными шпилями вперемежку с современными зданиями.

Пока мы шагали по террасе, я по привычке считала прямые углы и мысленно рисовала себе ее симметричную конструкцию. Этот ритуал я завела специально, чтобы отвлекаться от доносившихся до меня иногда обидных перешептываний студентов и преподавателей-мужчин, и даже их сестер, матерей и подруг, когда они вот так же проходили по террасе. Замечания о том, что женщине нечего делать в институте, хихиканье над моей хромотой, отвратительные реплики по поводу моего серьезного и хмурого лица… Мне не хотелось, чтобы их высказывания подрывали мою уверенность на занятиях.

– Вы так молчаливы, фройляйн Марич.

– Меня часто упрекают в этом, герр Эйнштейн. К сожалению, в отличие от большинства дам, я не одарена талантом к пустой болтовне.

– Необычно молчаливы, я хочу сказать. Как будто целиком поглощены какой-то важной теорией. Что за мысль владеет вашим грандиозным умом?

– Честно?

– Только честно.

– Я думала о колоннадах и о геометрической планировке площади. Я поняла, что она выстроена в почти идеальной, двусторонней, зеркальной симметрии.

– И это все? – спросил он с усмешкой.

– Не совсем, – ответила я. Если герр Эйнштейн не считается с правилами светских приличий, с какой стати мне их придерживаться? Я почувствовала облегчение и решила высказать свои мысли откровенно: – В последние месяцы я стала замечать параллели между художественной симметрией и понятием симметрии в физике.

– И к какому же выводу вы пришли?

– Я уверена, что последователь Платона сказал бы так: красота этой площади состоит исключительно в ее симметричности.

Я не стала говорить, что этот вывод меня огорчил: в теории моих самых любимых наук – математики и физики – был заложен идеал симметрии, стандарт, которого мне самой, с моими несимметричными ногами, никогда не достичь.

Эйнштейн остановился.

– Поразительно. А что еще вы заметили на этой площади, мимо которой я каждый день прохожу не глядя?

Я провела рукой в воздухе, указывая на торчащие кругом шпили.

– А еще я заметила, что в Цюрихе вместо деревьев растут церковные башни. Только вокруг этой площади – Фраумюнстер, Гроссмюнстер и собор Святого Петра.

Эйнштейн удивленно уставился на меня:

– Вы правы, фройляйн Марич, – вы не такая, как большинство дам. Более того, вы совершенно исключительная девушка.

Обойдя площадь кругом, герр Эйнштейн свернул на Рэмиштрассе. Я приостановилась: у меня не было желания туда идти. Так хотелось прогуляться до пансиона по тихим кварталам. Я не знала, пойдет ли герр Эйнштейн за мной, и не была уверена, хочу ли его общества. Мне нравилось беседовать с ним, но я опасалась, как бы он не взялся провожать меня до самого пансиона: его появление без приглашения могло вновь вызвать недовольство девушек.

– Герр Эйнштейн! Герр Эйнштейн! – послышался голос из кафе на противоположной стороне Рэмиштрассе. – Опять вы опаздываете на нашу встречу! Как обычно!

Голос доносился из-за столика кафе на тротуаре. Оглянувшись, я увидела темноволосого, оливково-смуглого господина, который махал нам руками. В Политехническом институте я его, кажется, не видела.

Герр Эйнштейн махнул ему в ответ, а затем снова повернулся ко мне:

– Не хотите ли вы выпить кофе со мной и моим другом, фройляйн Марич?

– Меня ждут занятия, герр Эйнштейн. Я должна идти.

– Прошу вас. Я очень хочу представить вам герра Микеле Бессо. Он, хоть и окончил Политехнический институт со специальностью инженера, а не физика, познакомил меня со многими новейшими физиками-теоретиками, например с Эрнстом Махом. Он очень славный и увлечен теми же большими современными идеями, что и мы с вами.

Я была польщена. Очевидно, герр Эйнштейн считал, что я способна не ударить лицом в грязь в научной дискуссии с его другом. Немногие мужчины в Цюрихе предложили бы такое женщине. С одной стороны, мне хотелось согласиться: принять приглашение, сесть за столик в кафе рядом с сокурсником и обсудить серьезные, острые вопросы, которые ставит перед нами физика. В глубине души я жаждала участвовать в тех жарких спорах, которые велись на улицах Цюриха и в кафе, а не только наблюдать за ними издалека.

Но с другой стороны, мне было страшно. Страшно, что внимание герра Эйнштейна вскружит мне голову, страшно переступить какую-то невидимую грань, сделать рискованный шаг к тому, чтобы стать той, кем я мечтала стать.

– Спасибо, но я не могу, герр Эйнштейн. Приношу свои извинения.

– Может быть, в другой раз?

– Может быть.

Я повернулась и пошла к пансиону.

Уже удаляясь, я услышала за спиной голос Эйнштейна:

– А пока у нас остается музыка!

Ощутив в себе необычную смелость – как будто я не столько дама, сколько его коллега-ученый, – я бросила через плечо:

– Что-то не припомню, чтобы я вас приглашала!

Герр Эйнштейн рассмеялся:

– Вы же сами сказали – я не из тех, кто ждет приглашений!

Глава шестая

9 и 16 июня 1897 года

Цюрих, Швейцария


Мы с Ружицей вышли из «Conditorei Schober» и зашагали рука об руку по Напфгассе. Послеполуденное солнце, подернутое дымкой, мягко подсвечивало здания сзади и бросало искрящиеся отблески на витрины всех магазинов, мимо которых мы проходили. Мы обе довольно вздохнули.

– Очень вкусно было, – сказала Ружица. Вчера вечером, после ужина, мы с ней сговорились попробовать кофе, горячий шоколад и торты в «Conditorei Schober». Знаменитое кафе-кондитерская располагалось между Цюрихским университетом, где училась Ружица, и Политехническим институтом, и мы грезили о его чудесных лакомствах с тех самых пор, как узнали о его существовании от фрау Энгельбрехт. Элен с Миланой отказались присоединиться к нашей экскурсии: они, во-первых, предпочитали сладкому соленое, а во-вторых, не были склонны к легкомысленным приключениям, которых всегда искала Ружица. Я сама себе удивилась, когда согласилась пойти с ней.

– У меня до сих пор во рту вкус карамели и грецких орехов от «энгадинер нусстортли», – сказала я. Это был мой выбор – знаменитый бисквитный торт, славящийся своей декадентской начинкой.

– А у меня – вкус марципана и сардинского торта, – отозвалась Ружица.

– А вот второй мильхкафе пить не стоило, – сказала я, имея в виду крепкий кофе с молоком, который я обожала. – Я так наелась, что, пожалуй, придется расстегнуть корсет, когда вернемся в пансион.

Мы захихикали при мысли о том, чтобы явиться на ужин у фрау Энгельбрехт с расстегнутым корсетом.

– Думаешь, придется? Что же тогда обо мне говорить? Я-то еще и второй десерт заказала. Не смогла устоять перед «люксембургерли», – сказала Ружица. Изысканные сладости – миндальные печенья – были представлены в богатом ассортименте и, по словам Ружицы, были такими воздушными и легкими, что просто таяли во рту. – Может быть, это и хорошо, что дома, в Шабаце, нет ничего похожего на «Conditorei Schober». Воображаю, каким пончиком я бы приехала сюда, в Цюрих.

Так, смеясь, мы неторопливо шли по Напфгассе, любуясь новомодными женскими костюмами, которые только недавно стали носить состоятельные жительницы Цюриха. Свежий фасон – приталенный жакет с юбкой-трубой мы одобрили, однако решили, что для многочасовых занятий тугой жакет в сочетании с обязательными корсетами будет неудобен. Нет уж, мы остановимся на более практичных блузках с широкими рукавами, заправленных в юбки-колокола, – и обязательно строгих расцветок, чтобы преподаватели и сокурсники воспринимали нас всерьез.

Поболтав так минут пятнадцать, мы двинулись дальше в дружеском молчании, наслаждаясь редкими свободными минутами. Я, уже не в первый раз, подумала: как же неожиданно сложилась моя жизнь в Цюрихе! Уезжая из Загреба, я и представить себе не могла, что буду прогуливаться по бульвару рука об руку с подругой после вечернего чая в экстравагантном кафе. К тому же беседуя о моде.

– Давай пройдемся по Рэмиштрассе, – предложила вдруг Ружица.

– Что? – переспросила я, уверенная, что просто не расслышала.

– По Рэмиштрассе. Это ведь там кафе, где бывает герр Эйнштейн с друзьями?

– Да, но…

– Герр Эйнштейн ведь приглашал нас присоединиться к нему и его друзьям, когда играл с нами Баха вчера в пансионе?

– Да, но мне не кажется, что это удачная мысль, Ружица.

– Да брось, Милева, чего ты боишься? – возразила Ружица с легкой насмешкой в голосе и потянула меня в сторону Рэмиштрассе. – Мы же не будем его специально искать или еще как-то нарушать приличия. Просто пройдем по улице, как самые обычные прохожие, а если герр Эйнштейн и его друзья случайно нас заметят, так тому и быть.

Я могла бы настоять на том, чтобы вернуться в пансион. Могла бы просто развернуться и уйти. Но в душе я сама жаждала приобщиться к той жизни, что кипела в этих кафе вокруг. Ружица оказалась тем самым внешним подкреплением, которого мне до сих пор не хватало, чтобы сделать этот шаг.

Ободренная, я кивнула в знак согласия. Все так же держа друг друга под руку, хотя это становилось все труднее на более людных улицах, мы несколько раз свернули то влево, то вправо и наконец вышли на Рэмиштрассе. Словно по уговору, хотя и не сказав ни слова, мы замедлили шаг и двинулись по бульвару.

Я все крепче сжимала руку Ружицы. Мы приближались к кафе «Метрополь» – любимому заведению герра Эйнштейна. Я не решалась повернуть голову, чтобы посмотреть, не сидит ли он или его друзья за своими излюбленными столиками на улице, и заметила, что Ружица, несмотря на всю свою браваду, тоже не смотрит в ту сторону.

– Фройляйн Марич! Фройляйн Дражич! – услышала я чей-то голос. Я точно знала чей: герра Эйнштейна.

Ружица не замедлила шаг, и я вначале даже не поняла, слышала ли она этот зов. Но потом она тайком бросила на меня взгляд, и я поняла, что она притворяется. Хочет вынудить герра Эйнштейна позвать нас еще раз. У меня не было опыта в таких маневрах, поэтому я последовала примеру Ружицы и продолжала идти. Только когда герр Эйнштейн снова окликнул нас по имени и Ружица оглянулась на его голос, я позволила себе посмотреть в ту же сторону.

Герр Эйнштейн почти бегом пересек бульвар – от кафе «Метрополь» до тротуара, на котором мы стояли.

– Дамы, – воскликнул он, – какой очаровательный сюрприз! Я настаиваю, чтобы вы присоединились ко мне и моим друзьям. У нас бурная дискуссия по поводу опыта Томсона, показавшего, что катодные лучи содержат частицы, называемые электронами, и нам были бы кстати свежие мнения.

Расцепив руки, мы с Ружицей вошли за герром Эйнштейном в кафе. Все столики были плотно оккупированы студентами-мужчинами, и нам пришлось пробираться сквозь толпу к группке из трех человек, втиснувшихся в самый дальний угол. Как он только заметил нас из такой неудобной позиции? Должно быть, смотрел на улицу не отрывая глаз.

Двое мужчин поднялись и встали рядом с герром Эйнштейном, чтобы представиться. Тут я поняла, что один из них мне довольно хорошо знаком – по крайней мере, в лицо я его знала. Это был герр Гроссман, один из моих пяти сокурсников. Не считая приветствий и коротких деловых реплик в аудитории, мы с ним толком никогда не разговаривали. Другой мужчина был тот самый герр Бессо, о котором мне говорил герр Эйнштейн. Темноволосый, улыбчивый, с веселыми искорками в карих глазах.

Мужчины позаимствовали пару свободных стульев у других посетителей кафе и придвинули их к столику – для нас. Когда мы уселись, герр Бессо предложил налить нам кофе и заказать каких-нибудь пирожных.

Мы с Ружицей переглянулись и разразились хохотом при одной только мысли о том, чтобы еще что-то съесть или выпить. Мужчины с недоумением уставились на нас, и пришлось объяснить:

– Мы только что из «Conditorei Schober».

– А-а, – с видом знатока протянул герр Гроссман, – отлично вас понимаю. На прошлой неделе моя мать приехала из Женевы, и мы провели там долгий вечер. После этого я дня два ничего не ел.

Это была самая длинная и самая дружелюбная реплика герра Гроссмана из всех, адресованных мне, с тех самых пор, как мы стали сокурсниками. Впервые я задумалась – а не моя ли это вина, что мы с ним до сих пор не разговаривали?

Мужчины вернулись к обсуждению эксперимента Дж. Дж. Томсона, а мы с Ружицей примолкли. Ситуация была мне в новинку. Стоит ли высказывать свое мнение, размышляла я, или подождать, пока нас спросят? Я боялась, что Гроссман и Бессо примут мою застенчивость за угрюмость или невежество, но и показаться слишком дерзкой тоже не хотелось.

– Что вы об этом думаете, фройляйн Марич? – спросил герр Эйнштейн, как будто услышал мои мысли.

Ободренная приглашением к разговору, я ответила:

– Меня занимает вопрос, не могут ли те частицы, которые герр Томсон обнаружил с помощью своих катодных лучей, стать ключом к пониманию материи?

Мужчины примолкли, и я тут же сжалась. Не наговорила ли я лишнего? Не сказала ли какую-нибудь глупость?

– Хорошо сказано, – заметил герр Бессо.

Герр Гроссман кивнул:

– Совершенно согласен.

Трое мужчин вернулись к дискуссии о существовании атомов, которая, очевидно, началась еще до нашего с Ружицей прихода, и я снова замолчала. Но ненадолго. Теперь, как только в разговоре выдавалась очередная пауза, я вставляла свои замечания. Когда всем стало ясно, что я не уйду в свою раковину, как моллюск, остальные сами стали интересоваться моим мнением. Мы перешли к обсуждению экспериментов, которые проводились тогда в Европе, – в частности, к открытию Вильгельмом Рентгеном рентгеновских лучей. Ружица, хоть я и пыталась вытянуть из нее политологическую точку зрения на этот вопрос, оставалась непривычно молчаливой. Неужели компания герра Эйнштейна и его друзей разочаровала ее? Может быть, она надеялась на более традиционную беседу, на простой обмен светскими любезностями вместо научных споров?

bannerbanner