скачать книгу бесплатно
Как показывает опыт столетий — из ничего и возникает Ничего. Только так…
Знаете, чтобы стать скотиной, мыслящему существу совершенно не обязательно сразу переселяться в хлев или становиться на четвереньки рядом с домашней свиньей.
Стоит только поставить под сомнение некоторые цивилизационные запреты, и ваш дом сам по себе превратится в загон для скота. Без всяких архитектурно-дизайнерских переделок.
Наличие ТАБУ — это основа любой цивилизации. Ее фундамент.
Размой фундамент, и падет любая неприступная крепость.
— Это понятно. Вроде бы у Плиния Старшего есть рассказ о том, как Тиберий при взятии Лорентузы направил русло реки прямо на крепостной вал херусков. После того, как стены обвалились, им пришлось сдаться на милость победителей. Могу себе представить милость Тиберия и его легионеров…
— Мне кажется, что об осаде Лорентузы рассказывал не Плиний, а Саллюстий. Простите, что перебил.
— Похоже, вы правы, действительно, Саллюстий. Я вот, к сожалению, никогда не принимал участия в длительных осадах. Легкая кавалерия, особенно гусарские эскадроны, больше используются для разведки боем, преследования противника или разгрома его тыловых коммуникаций. Осада — дело саперов и канониров. Кстати, скоро ко мне приедет погостить старинный товарищ. Он, правда, из егерей, но после того, как с возрастом погрузнел, написал рапорт о переводе в канониры.
Командует сейчас Кронштадскими бастионами. Кстати, виски, что мы сейчас пьем, создан мною в его честь.
— Буду рад с ним познакомиться.
— Но мы немного отвлеклись от женской темы.
— Согласен. Я хотел сказать, что мужчины и женщины изначально абсолютно противоположны, как полюса на магните. Какое может быть между ними равенство? Установление равенства между полюсами может означать только одно — исчезновение взаимного притяжения.
Прошло уже несколько тысячелетий, а я до сих пор не знаю, как можно жить на свете без этого притяжения.
Слоняться из угла в угол, туда-обратно от Геркулесовых столбов до Огненной земли, изображая деловитость?
Сегодня утром я был сражен наповал взглядом цыганских глаз, цвета которых я даже толком не разглядел…
В одном взмахе тех ресниц было больше смысла, чем во всех прожитых мной тысячелетиях.
— Вы хотите сказать, что не общались с дамами уже несколько тысяч лет?
— Именно так.
— Они что, все погибли в той пугачевщине, то есть «эмансипации», о которой вы говорили? Неужели никто не выжил?
— То была эпидемия похуже чумы. Гораздо более смертоносная и беспощадная.
Как доктор, я уже знаю все стадии болезни, могу описать и даже составить подробный учебник для медицинских факультетов. Только давно уже нет ни моей страны, ни тем более этих факультетов — ни медицинских, ни гуманитарных, ни технических.
— Не могли бы вы хотя бы пунктиром обрисовать основные этапы этой болезни?
Вы ведь знаете, что я тоже не чужд врачеванию — почти знаком с Лейбницем, умею лечить малярию отваром табака, а ушибы — подорожником.
Кроме того, в совершенстве владею компа?сом, секстаном, астролябией и дистилляционным аппаратом… Думаю, что готов к постижению любой точной науки, тем более такой простой, как медицина.
— Я это сразу понял, барон, потому и рассказываю именно вам.
— Я весь внимание. Только давайте все-таки выпьем, наконец, за корпус Остерман-Толстого, а то мы как-то про него забыли…
— За Остермана!
— И за его корпус!
— Я начинаю уже привыкать и к «Фельдъегерской»… Так на чем я остановился?
— На стадиях болезни
— Тогда сначала и по порядку.
Первые признаки эпидемии выглядят хоть и парадоксально, но еще вполне прилично.
Речь поначалу идет о тяжелой женской доле, и, совершенно непонятно почему, из осознания этой тяжести вытекает требование о свободном допуске к голосованию в каком-нибудь собрании гороховых шутов типа парламента, народного царандоя или большого курултая.
Как правило, это требование довольно быстро исполняется, потому как никто в здравом уме и памяти не может всерьез воспринимать возможность коллективного решения действительно важных вопросов.
Вторым этапом идет требование равных прав с мужчинами в умственной и физической работе. Этот лозунг встречает еще меньше сопротивления по причине своей очевидной нелепости, поскольку никто никогда и не запрещал дамам самостоятельно искать доказательства теоремы Ферма или ворочать гигантскими веслами на боевых галерах.
Дальнейшие этапы накатывают волнообразно с очень небольшими интервалами — от абсурда в квадрате до абсурда в кубе, от ношения мужской одежды до мужского образа мыслей…
— Вы хотите сказать, что эта чума избирательно поражает только женщин?
— Нет, она поражает всех. Исчезающую женственность тут же приобретают мужчины, оказавшиеся в поражающей зоне культурной агрессии.
— Об этом мне хорошо известно, я про культурно-агрессивную зону. В восемьсот тринадцатом стояли мы на зимних квартирах на Елисейских Полях. Так вот, несколько гвардейцев отправились как-то в Гранд-Опера посмотреть на знаменитый французский канкан. После возвращения в казармы у всех начался ужасный зуд, сильно мешающий несению караульной службы.
Оказалось, что эти гвардейцы вместо театра попали на литературные декламации в салоне мадам де Сталь.
Узнав об этом, Иван Петрович Новосельцев — наш полковой доктор — прописал гвардейцам дегтярное мыло от блох и скипидарные примочки от вшей. И еще категорически запретил читать всякую беллетристику. Дозволил только философию и поучительные исторические хроники. Опытнейший был лекарь, я до сих пор следую многим его рецептам.
— Как медик, я полностью солидарен с вашим доктором, но, говоря об эмансипации, я имел виду немного другую культурно-агрессивную среду. Я говорил о силовых полях притяжения между мужчинами и женщинами. Чем больше мужского в мужчине и женского в женщине, тем больше сила этого магнитного притяжения. Сия научная пропорция понятна даже провинциальному гимназисту, никогда и не слышавшему о законах Ньютона или об аксиоме параллельных прямых.
И ещё один момент: любая потеря вольно или невольно становится чьим-то приобретением. Утерянная или отвергнутая дамами женственность сразу находит себе новых хозяев, и, увы, не женского пола.
Ничто не исчезает бесследно.
— Похоже на закон Михайло Ломоносова о сохранении вещества.
— Именно так и есть. Результат — полное исчезновение полюсов напряжения, необходимых для жизни и в прямом, и в переносном смысле. Ну и для продолжения жизни поколений, конечно.
Наш уход под воду был не столько бегством, сколько необходимым добровольным карантином от той страшной эпидемии.
— Много ли среди вас женщин?
— Нет ни одной. Думали, что уходим на время, но, когда вернулись, весь наш материк полностью исчез под водой. Я потом обнырял всю северную, южную и центральную Атлантику. Не спасся там никто. Да никто и не мог спастись, потому что для сопротивления нужна энергия, а её-то уже ни у кого и не осталось.
Только совсем недавно, по прошествии нескольких тысячелетий, лучшими умами нашего сообщества были разработаны методы привлечения женщин в ряды триггеозавров. Но о б этом я попозже расскажу.
Мы выжили — и это главное. А вот заварившие всю эту кашу кентавры, растворились в чужих землях и умерли от собственной гнили, успев изрядно отравить принявшие их народы.
— Дорогой Тригг, все, что вы рассказали, выглядит очень убедительно, но мне кажется, что вы сами являетесь убедительным опровержением упомянутых законов.
— Вы хотите сказать, что раз я такой, какой есть, значит, где-то существует мой противоположный полюс?
— Именно это и хочу сказать… Давайте пока возьмем философскую паузу и выпьем за Северный и Южный полюс! Никогда там не был, но обязательно заеду как-нибудь…
10. Философская пауза и небрежный поворот головы
Живучесть кентавровых идей. Подвиг генерала Огородова и верблюды
Курбаши-ака, Жанна д’Арк, Агуэн Слепой, «Илиада», «Одиссея» и Елена Прекрасная. Любовь Луизы к Арману и фехтование на алебардах.
— Знаете, Тригг, что я понял в своих занятиях философией? Главное в любой деятельности — это результат.
Иногда, конечно, бывает очень важен и сам процесс, как, например, в любви, но это как раз тот случай, когда процесс сам по себе является наградой.
В лекарском искусстве важно выздоровление больного, а не научное название диагноза или оригинальность лечения.
В искусстве войны важна победа над врагом, а не толщина докторской диссертации по стратегии или тактике.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я говорю о том, что обсуждение загадки атлантической, как вы говорите, «эмансипации» должно иметь целью победу над противником. А для этого надо как минимум знать, кто этот противник.
— Дорогой барон, противник, о котором я говорил, был побежден нами несколько тысяч лет назад. Более того, остатки выживших растворились в изгнании. Побеждать больше некого… Воевать просто не с кем…
— Конечно, те, кого вы называете кентаврами, давным-давно переправились на другую сторону Стикса, то есть попросту померли и теперь уже физически не могут никому докучать…
Но вы сами говорите, что остались живы их идеи. Нам осталось только выяснить, какие именно идеи и где конкретно они проповедуются в данный момент. Нужно провести что-то вроде рекогносцировки на местности.
— Вы предлагаете провести такую рекогносцировку на площадке между Северным и Южным полюсом? На всей территории земного шара?
— Насчет всего большого глобуса я не знаю, но найти что-либо на земле, населенной людьми, мне кажется, будет вполне посильной задачей.
— Вы предлагаете отправиться в кругосветное путешествие?
— Возможно, именно это и придется сделать… Хотя главную часть загадки можно решить и не отплывая от нашего волнореза. Для этого достаточно протянуть хотя бы одну логическую нить, а по ней уже выйти на источник мракобесия, то есть этой, как вы говорите, «эмансипации».
— Поясните.
— Помнится, в Туркестане, во время преследования летучих отрядов Курбаши-хана, наша армия столкнулась с одной серьезной проблемой. Передвигались эти басурмане на дромадерах — быстрых одногорбых верблюдах, которые питались саксаулами и сушеным конским навозом.
Я служил тогда под началом генерала Огородова — великий был стратег и умнейший человек. Он быстро сообразил, что в пустыне конский навоз сам по себе нигде не произрастает — его оставляют наши собственные лошади.
Противник, постоянно ускользая от наступающей русской армии, делал большой крюк и возвращался на покинутые нами позиции, где и откармливал своих верблюдов досыта, используя навозные лепешки, оставленные доблестной имперской конницей.
Такая война могла тянуться бесконечно.
Генерал Огородов приказал всем своим кавалеристам — казакам, драгунам, уланам и гусарам — аккуратно собирать весь конский помет в лагере и вокруг него. Также им было дано указание вырубить саксаулы и похожие на него кустарники. В центре лагеря был разведен костер, на котором все это здоровое питание для вражеских верблюдов было сожжено дотла.
Когда Курбаши-ака увидел сей огонь, он сразу понял, что надежды на спасение больше нет. Уже на следующие сутки часть его нукеров перебежали к нам вместе со своими голодными дромадерами.
Для полного вразумления самого Курбаши понадобилось подождать еще несколько дней: сердце старого башибузука не выдержало страданий невинных верблюдов, и он сдался на милость победителя.
Само собой, Огородов тут же издал новый приказ — не жалеть конского навоза для тех, кто добровольно сложил оружие перед русской армией.
Курбаши-ака был настолько поражен щедростью генерала, что в дальнейшем взял на себя роль миротворца в конфликте с другими туркестанскими ханами, эмирами и шахиншахами.
Кстати, сейчас его сын Ибрагим-хан учится на штурмана в морском кадетском корпусе Кронштадта.
— Я восхищен прозорливостью генерала Огородова, но, к сожалению, пока не уловил связи между его ратным подвигом в Туркестане и решением загадки эмансипации атлантических дам.
— Мне кажется, что никакой загадки и нет. Если большая часть неприятностей обрушилась на страну уже после исхода злых кентавров, значит, дело совсем не в них…
— Хотите сказать, что во всем виноваты сами женщины?
— Слово «виноваты» тут не совсем подходит. Вы много говорили о достоинствах атлантической цивилизации, о ее культуре, науке и образовании. Возможно, вас это удивит, но мне кажется, что многие беды вашей страны проистекали именно из всех этих цивилизационных успехов.
— Поясните, пожалуйста, а то я боюсь потерять нить ваших рассуждений.
— Извольте! Я просто представил, что произойдет, если женщины империи Российской вдруг напрямую получат все блага цивилизации уровня вашей страны. Даже без всякой этой вздорной эмансипации. Просто получат общественные возможности, равные мужским.
— И что же?
— Насколько я знаю, европейская цивилизация, в основе своей, является цивилизацией патриархальной, то есть мужской. Так уж сложилось. Все исторические события, согласно даже гимназическому учебнику истории, состоят из цепочки войн.
Во главе любой победоносной армии, как и во главе армии проигравшей, мы всегда видим только мужские имена.
Мужеподобные дамы вроде Жанны д’Арк являются редчайшими исключениями, лишь подтверждающими правило. Даже на саму эту Жанну ее современники смотрели как на сумасшедшую.
Все города мира утыканы памятниками мужчинам — полководцам и героям. Королевы и царицы если и были у власти, то стали известны только тем, что во время их правления генералами их свиты были одержаны победы и присоединены новые земли…
Такова история…
Если говорить об искусстве, то и здесь мы видим подавляющее численное превосходство мужчин. Причем как авторов, так и персонажей литературных произведений. Я никогда не читал книг Великой Атлантиды, но догадываюсь, что в этих книгах, так же как и в книгах европейских, главными действующими лицами были мужчины. Уверен, что женские образы и там играли лишь вспомогательную роль.
— Вынужден признать вашу правоту в этом вопросе. Начиная с основоположника атлантической литературы Агуэна Слепого и заканчивая писаниями Падого Карвадо, везде женские образы сияют лишь отраженным светом — это возлюбленные героев или их матери. Иногда встречаются коварные изменщицы.
— В нашей литературе то же самое. Начнем с истоков.
Если вспомнить «Илиаду» с «Одиссеей», то кажется, что Гомером как будто составлен план для беллетристов на все будущие века.
Большинство мужских образов представлены как образцы для подражания, хотя, конечно, есть и мерзавцы.
Но, в любом случае, это активные личности. Они совершают поступки.
Отроку, обдумывающему житье, есть о чем задуматься. Выбор огромен. Иди ты хоть по статской линии, хоть по военной — всегда перед глазами будут сотни благородных примеров для подражания.
