скачать книгу бесплатно
— Вообще-то я его никогда не слышал. Если не считать арию Хозе из оперы Бизе — ее декламировал итальянский тенор, стоя на одном из Геркулесовых столпов. Слышно было по обе стороны Гибралтарского пролива.
Сказать, что это было отвратительно, — значит ничего не сказать. Этот тенор, по примеру одного древнего грека, набил себе в рот камней и таким образом тренировался в громком пении. Он крутился и приплясывал на месте, колотил бубном по своей толстой ляжке и издавал мерзостные клокочущие звуки.
— А почему вы считаете, что это была именно ария из оперы Бизе, а не марш валлийских фузилеров из Лландогер-троу? Мне кажется, вы в точности описали именно его…
— Ну вряд ли в тексте марша фузилеров есть слова: «Тореадор, смелее в бой». В один из самых драматичных моментов этой арии певец случайно проглотил тренировочные камни и допевал партию уже без них. Так что некоторые слова я успел разобрать…
— Уверяю вас, что пение наших курляндских цыган не имеет никакого отношения ни к опере Бизе, ни к маршу фузилеров. Кроме того, в их репертуаре нет ни «Черных очей», ни «Ай дану данай» и разной другой цыганщины. Они исполняют марши полков легкой и тяжелой кавалерии Российской империи. Иногда по просьбе гостей поют гимн Непальского королевского дома.
Дисциплина у них образцовая, чистота казарм выше всяких похвал, а послушать их виртуозных барабанщиков к нам приезжают из самой Пруссии.
— Вы уверены, что говорите о цыганах?
— Я говорю о наших курляндских цыганах. Говорят, что их исторической родиной является не разноцветно-лоскутная Индия, а строгий и воинственный средне-гималайский Непал.
— Очень интересно… Не пригласите ли их к нашему шалашу?
— Сию же минуту…
Барон достал из кармана камзола боцманскую дудку и сыграл на ней «Большой сбор». Пестрое броуновское движение на пляже тут же прекратилось, и уже через несколько секунд у волнореза стояли по стойке «смирно» две шеренги непальских гурков, вооруженных барабанами и боевыми флейтами.
— Вот они, наши цыгане! Чудо-молодцы! Как вы их находите?
— Да, я узнаю этот типаж. Их непальские родственники обычно служат в спецподразделениях Британской армии и армии Ост-Индской компании. Вам повезло с музыкантами, барон! Как я вижу, среди них есть не только средне-гималайские азиаты, но и представители других благородных народов Европы, Азии и обеих Америк.
— Сегодня День Летнего Солнцестояния — в Триггервиль приехало много моих друзей. Все они являются резервистами нашего цыганского хора.
Как правило, заглядывают сюда по престольным праздникам и еще на тренировочные сборы.
— Я вижу, что среди ваших замечательных цыган есть и женщины. Они поют или танцуют?
— И то и другое. Кроме того, умеют метать в цель штыковые лопаты и убивать взглядом.
— Я в восхищении, барон! Еще не слышал ни одной цыганско-курляндской песни, но уверен, что такого танцевально-музыкального коллектива не было даже у самого короля-солнца Людовика Четырнадцатого. Дайте перевести дух…
Женская часть труппы просто сражает наповал… Как представлю их поющими, так сердце замирает.
Последний раз я был в таком состоянии лет шестьсот назад, в Тирренском море, когда во время извержения Везувия меня сначала накрыло пеплом, а потом по голове ударила шаровая молния.
— На вас, наверное, так подействовал синхронный выстрел голубых, карих и черных глаз курляндских цыганок. Не переживайте… Если бы они действительно захотели применить свое оружие в полную силу, то обязательно спросили бы на это разрешения у регента хора. Впрочем, перед тем как они запоют, я бы посоветовал морально подготовиться…
— Я уже приготовился. Наверное, лучшим решением будет попросить их не петь сегодня, дабы не приземлять высокий полет моей фантазии…
— Тут я с вами полностью согласен, Тригг. Фантазия всегда бежит впереди реальности, и довольно далеко впереди. Не нужно ее задерживать и приземлять конкретикой.
От себя же могу заверить, что таких густых басов и таких насыщенных меццо-сопрано вы не найдете ни в Вене, ни в Милане. Можете совершенно спокойно и с чистым сердцем рассказать об этом вашим близким.
Но… мы заговорились. Может быть, приступим к завтраку? Сегодня в честь праздника у нас жареные корни триггервильского камыша и балтийские печеные устрицы под еловым соусом.
— С удовольствием все это отведаю, господин барон, только мне нужно еще пару минут, чтобы прийти в себя и отдышаться после увиденного…
— Простите меня, что столь необдуманно подверг вас такому испытанию. Я забыл предупредить, что без подготовки нельзя смотреть курляндским цыганкам в глаза. Хотите, я попрошу их надеть черные очки?
— Боюсь, что это не сильно поможет…
— Тогда давайте сегодня просто отобедаем вдвоем. Я извинюсь перед дамами и объясню ситуацию. Они поймут, не первый раз, слава богу…
Тем не менее, одной проблемой у вас стало меньше, дорогой Тригг. Вы теперь избавлены от патрулирования светского променада на Английской набережной. Заметьте, что ни одна из цыганских дам и бровью не повела при виде вас.
И уж тем более не повысила голос даже на полтона.
— Я до сих пор пребываю в изумлении от увиденного. Поверить не могу… Дайте перевести дух…
Барон подошел к регенту хора и что-то тихо сказал ему на ухо. Тот мягко улыбнулся и понимающе кивнул. Тут же последовала команда: «Разойдись!» При произнесении последней буквы этой команды на пирсе не осталось даже следов на песке. Как будто и не было никого…
* * *
Второй завтрак.
— Знаете, барон, а ведь жареный камыш по вкусу очень похож на колумбийский батат. Он тоже из рода пасленовых?
— Я как-то никогда не думал об этом. Ботаническими исследованиями занят мой добрый садовник Мюллер. Это новый псевдоним известного глобального философа Пахома Никонова, моего ординарца. Под простой немецкой фамилией он публикуется в научных журналах Европы… Вам, наверное, будет интересно обсудить с ним прошлогодний урожай пасленовых и бобовых… А еще он может такие вещи рассказать про какую-нибудь сложноцветную завязь в лепестках горчичных орхидей, что вы забудете обо всех противоречиях между Платоном и Сократом.
— Ну, это как-нибудь в другой раз. Я пока нахожусь под впечатлением от женской части цыганского хора. Увиденное сегодня всколыхнуло в душе целый пласт уже, казалось, забытых воспоминаний.
— Вот не ожидал. Неужели вы не имели успеха у женщин?
— Тут дело не в «успехе» или в «неуспехе». После той злосчастной победы над кентаврами процессы распада коснулись и этой сферы…
— Вот как? И тут успели нагадить! Что же такое стряслось? Они, наверное, одурманили вас грибными отварами на основе балканских мухоморов и корней черного саксаула…
Помнится, во время второй Турецкой кампании под Адрианополем ротмистром Растеряевым и его людьми было поймано около дюжины вражеских лазутчиков.
И все как один — евнухи из гарема Осман-паши. Этот подлый Осман, видя неизбежность сдачи города, решил обезопасить свой гарем, причем совершенно бесчестным способом. Он приказал своим кастрированным нукерам тайно подсыпать в наши полковые бражные бурдюки особый зловредный порошок коварного действия. Называется он казбебуш.
Этим казбебушем в султанских покоях поят местных сантехников, если им предстоит работа по профилактике или починке водопроводных труб на женской половине дворца.
Благо все лазутчики были вовремя изловлены и выпороты так, чтобы другим неповадно было. И, хотя благодаря бдительному ротмистру никто из гусар и казаков не пострадал, тем не менее, не все прошло так гладко, как хотелось бы.
Фельдъегерь Гиацинтов из штаба корпуса случайно обнаружил валявшийся у дороги целый мешок с казбебушем. Решив, что это дорогой турецкий табак, он набил им себе целую трубку и выкурил ее в ожидании ужина.
Весь следующий день Гиацинтов не выходил из палатки, а после взятия города даже не поехал прикоснуться ни к одной из его достопримечательностей… В себя пришел он только через пару недель, когда к нам в лагерь приехала артель румынских модисток для пошива новых доломанов.
Мы все тогда очень переживали за боевой дух фельдъегеря …
— Эх, барон, если бы все было так просто. Если кто-то один отравил, то кто-то другой и вылечить сможет… Тут дело в другом. Вы когда-нибудь слышали о женской эмансипации?
— Это что-то французское, вероятно.
— Да, именно… «Эмансипэ» — это завершающий компонент к знаменитой убийственной триаде — либерте-эгалите-фратерните — Свобода-Равенство-Братство. Без него все эти людоедские лозунги все же имели бы шанс на наполнение вполне приличным содержанием. Вы ведь помните Французскую революцию, во время которой и появились все эти смысловые перевертыши? Это ведь было совсем недавно…
Свобода от совести, Равенство на эшафоте и Братство на кладбище… Только приход Бонапарта к власти избавил французов от завершающего и смертельного удара эмансипацией.
К сожалению, в Атлантиде все было гораздо трагичнее.
— Вы не говорили о каких-либо революциях на вашей родине…
— Их и не было. Все было гораздо более разрушительно. Сейчас я уже понимаю, что все эти призывы свободы, равенства и братства в основном били только по нервам и эмоциям.
Эмансипация ударила по самому главному — по основному инстинкту…
— То есть вы хотите сказать, что именно с нее и начались все безобразия?
— Трудно сказать, с чего все началось, но я уверен, что это была самая масштабная диверсия против здравого смысла во всей центральной Атлантике. Во всяком случае, другого ответа я найти не могу. Да и нет никаких других гипотез, кроме этой.
Я провел собственное расследование и обнаружил совершенно определенные закономерности, точно подтверждающие именно такое предположение. Я ведь когда-то изучал травматологию и, как специалист, сразу поставил медицинский диагноз этому явлению: сотрясение мозгов, причем всех сразу…
Видите ли, между мужчинами и женщинами различия настолько очевидны, что идея «равенства» между ними может появиться в голове только после удара по затылку дорической колонной из цельного каррарского мрамора.
— И много у вас было таких колонн?
— Очень много, к сожалению. На всех улицах и площадях, в парках, садах и променадах. Понаставили их на каждом шагу еще при родителе последнего императора — Андалузе Втором. Его любовь к монументальной архитектуре сыграла дурную шутку с его потомками, да и со всей империей…
— Никогда не думал, что мраморные колонны столь опасны…
— Давайте оставим пока эту тему. Хотя бы на несколько тостов. Давно это было, но, очевидно, нескольких тысяч лет мало для заживления душевных ран…
— Конечно, конечно… Тогда не вижу смысла не выпить за тяжелую кавалерию, поскольку за легкую мы уже пили несколько раз!..
9. Эмансипация, продолжение. Табу — фундамент прогресса
Батарейная бухта и ее значение в жизни европейского континента. Просвещенный консерватизм, батарея Раевского, Пятая бригада боевых кашалотов. Табу как основа цивилизационного прогресса. Барон Юкскюль в салоне мадам де Сталь и генерал Новосельцев.
Батарейная бухта даже в ненастную погоду всегда наполнена светом.
Лучи солнца здесь вообще никогда не исчезают: ни днем ни ночью, ни зимой, ни летом.
Днем они легко проходят не только сквозь слоистые облака, но и через хмурые тяжелые тучи, что приносит колючий полярный ветер из шведских фиордов.
Ночью за освещение местности принимаются морские светлячки, да так ярко и радостно, что образованные люди специально приезжают сюда почитать художественную и техническую литературу.
Всем ученым докторам Европы давно известно, что ночной загар гораздо полезнее дневного — он не только лечит меланхолию, но и ложится ровнее, да и выглядит намного лучше.
В Батарейной бухте часто можно встретить коренных жителей Лазурного берега, старого Баден-Бадена и новых Карловых Вар, приезжающих сюда на морские оздоровительные процедуры. Они бродят босиком по бескрайнему пляжу и при встрече раскланиваются, приподнимая котелки.
Люди из общества на этом берегу дышат озоном или пишут картины про бури и шторма, в подражание Айвазовскому.
Предприимчивые коммерсанты наливают во флаконы из-под флёрдоранжа целебную воду бухты и тайно увозят ее в Константинополь, где, запутывая следы, продают как французское средство от морщин.
От песчаных дюн за спиной и до корабельных мачт за горизонтом воздух тут наполнен солью свободы и духом истины в самой последней инстанции.
Художники всего мира едут сюда за вдохновением, писатели — за мудростью, физики — за парадоксами.
Барон Иоахим фон Юкскюль здесь просто живет и смотрит на море.
* * *
На «Неустрашимом», мерно покачивающимся у центрального волнореза, обед плавно перетек в полдник, а полдник уже начал демонстрировать все признаки ужина.
Печеные корни камыша имели такой успех, что пришлось повыдергивать весь местный камыш до самой Нарвы на западе и Черной Лахты на востоке.
— Дорогой Тригг, мы уже восемнадцатый раз пьем за пятую бригаду боевых кашалотов и примерно столько же — за батарею Раевского и Багратионовы флеши. И, хотя мне хотелось бы выпить также и за корпус Остерман-Толстого, я позволю себе напомнить вам о женском вопросе.
Мы никуда не будем торопиться — давайте еще пару раз выпьем за бригаду кашалотов, а уж за Остермана поднимем бокалы после вашего рассказа.
— Согласен. Я почти готов к погружению в те грустные воспоминания. Итак — за пятую бригаду!
— За пятую!
— Великолепно! Что мы сейчас пьем? Это уже не «Секешфехервар»? Жаль, если он кончился, я уже успел к нему привыкнуть…
— Это «Karaseff» — фельдъегерская крепкая. Боюсь, что мы с вами ликвидировали весь запас «Секешфехервара» последнего урожая. Но не переживайте, благородных напитков у меня на мызе хватит еще на несколько сотен бригад боевых кашалотов, а также и на все виды кавалерии, включая союзническую и вспомогательную…
— Очень рад, если дело обстоит таким образом. Я ведь, знаете ли, очень консервативен — если начал к чему-то привыкать, то с трудом обрываю нить этой привязанности. Даже к сорту виски. Хотя фельдъегерская крепкая мне тоже очень понравилась.
— Просвещенный консерватизм — это основа миропорядка. Я сейчас же пошлю своего адъютанта в Австро-Венгрию за «Секешфехерваром», к барону Фреттеру-Пико. Он не откажет мне в столь деликатной просьбе…
Думаю, что в ближайшее же время весь венгерский урожай этого триггер-виски будет в нашем распоряжении… А пока… Еще раз за пятую бригаду!
— Еще раз за пятую бригаду боевых кашалотов Саргассова моря! Я уточняю потому, что была еще одна пятая бригада, на Восточном театре, у островов Зеленого мыса, но я там не служил…
— Как я вас понимаю… Но вы намеревались рассказать о женском вопросе. С чего все началось?
— По правде говоря, никто и не понял, с чего конкретно все началось. Очень мягко и понемногу стали исчезать все смыслы — медленно, один за одним…
Такие понятия, как честь, совесть, доблесть и достоинство, не имеют четких границ, и процесс размывания и последующего их растворения в мутной жиже демагогии занимает длительное время. На это уходят годы, а то и десятки лет. Заметить подмену очень не просто. Обычно под удар попадает одно поколение, а почва из-под ног уходит уже у следующего…
Призывы к примитивному имущественному равенству принесли, конечно, множество бед всем цивилизациям, но именно равенство полов привело страну к тотальному исчезновению.
Женская эмансипация была последним и сокрушающим ударом по всем мыслящим гражданам от мала до велика.
— Вы хотите сказать, что кавалеры утратили благосклонность дам и наоборот? Разве такое возможно? Это ведь противно природе вещей!
— Абсолютно согласен. Но тем не менее это случилось…
— Как я понимаю, это было что-то вроде женского Пугачевского бунта? Только каким образом и зачем это все им понадобилось? Кроме того, в корсете и кринолинах можно сесть только в дамское седло, которое совсем не приспособлено не только для сабельного боя, но даже для дневного маршевого перехода.
— Никто до сих пор и не знает, зачем и кому это вообще понадобилось. Не было в этом процессе ни Пугачевых, ни Робеспьеров.
