скачать книгу бесплатно
К сожалению, отцу возможность уйти в докторантуру не предоставили, и пришлось продолжать совмещать большую учебную и административную нагрузку с работой над докторской. Это, разумеется, отдаляло сроки выхода на защиту и обретения ученой степени.
На фото 29 – отец за рабочим столом в своем кабинете. На переднем плане лежит толстая книга – это переплетенная машинописная рукопись докторской диссертации под названием «Зимостойкость растений». Название диссертации потом придется изменить, а под этим названием выйдет монография, но произойдет это только лет через десять.
На обороте фотографии (рис. 30) мама описала должностной рост отца, – думаю, фиксировала просто «для памяти».
Приведу ещё две фотографии (рис. 31 и 32). На первой – отец за столом лаборатории, на второй – выступает на конференции. В те времена ещё не были распространены слайды и проекционная аппаратура. Все, что надо, делалось вручную в виде бумажных плакатов, прикрепленных к деревянным рейкам. Такой плакат, снабженный веревочкой, можно было подвесить или держать в руке – как отец на фото. Все плакаты, а также реечки и веревочки отец делал сам. Потом то же самое, когда пришло время, делали и мы – Павел, Саша и Сережа.
Совсем ещё маленьким ребенком я запомнил номер рабочего телефона отца, помню его до сих пор: 2-41-12. И позволял себе иногда звонить папе на работу, хотя это в семье не поощрялось, родители учили, что: телефон для деловых разговоров, а не для болтовни. Ещё я любил бывать у папы на работе, но это случалось нечасто. Однажды, помнится, я просидел целое партийное собрание – видимо, меня некуда было деть, а в другой раз я сидел на папиной лекции. Про партийное собрание я запомнил только то, что длилось оно невероятно долго и меня все жалели, хоть я и сидел не один, а с мамой (она тоже была членом партии и присутствовать на собрании была обязана), а про лекцию запомнилось только внимание ко мне со стороны студентов, больше – студенток.
Отцу всю жизнь приходилось много ездить. Да и всей семьей мы ездили немало. Странным образом в семейном архиве сохранились железнодорожные билеты разных лет. «Странным», потому что большинство людей подобные вещи не хранит. Во всяком случае, не хранит их десятилетиями, перевозя с собой из города в город. Но у нас в семье немало подобных вещей. Главным собирателем и хранителем архива была, конечно, мама. Вряд ли у нее имелось осознанное стремление к созданию семейного архива, скорее, это просто проявление черты характера: ничего не выбрасывать «на всякий случай». Одно могу сказать: подобное – иррациональное – отношение ко всякой бумажке передалось и мне: берегу все. И вот теперь, рассматривая многое из нашего архива, в частности, – эти билеты, – без всякого самооправдания считаю их интересными документами эпохи, вполне заслуживающими и коллекционирования и музейного хранения. Из многих хранящихся билетов на рис. 33 детские билеты 1948 года: Днепропетровск-Ярославль через Москву. На них имеются все полагающиеся штампы, подписи и пробивки компостеров. Видимо, это билеты Павлика. Есть билеты на поезд Москва-Владивосток, причем сидячие. Это, скорее всего, поездки поездом дальнего следования до Костромы. Имеется и квитанция за штраф 10 рублей, взысканный на Ярославском вокзале «Всполье»: за провоз излишней ручной клади.
Иногда случайная запись в блокноте может рассказать очень многое – и о времени, и о людях. Вот, например, запись о расходах из записной книжки отца. Запись без даты, но по косвенным признакам я отнесу ее к началу 1950-х годов. Видимо, она велась в одной из командировок:
Билет – 121, обед – 14, транспорт – 2, блокнот – 4, обед – 12, курица – 13, портвейн – 38, колбаса – 22, кино – 6,5, книги – 20, пиво+закуска – 8, билет – 84, перчатки – 10, постель – 20, транспорт – 3, театр – 64, щербет – 4, вино – 36, дорога – 23, обед – 9.
Цифры – это цены в рублях. Итого за командировку – 513 руб. 50 коп. Поразмышляю. «Билет», – думаю, железнодорожный, а «транспорт», – видимо, трамвай или автобус. Обращаю внимание на спиртное: отец никогда не был замечен в пристрастии к выпивке. Тем не менее, видим, что он употребил и «портвейн», и «пиво», и «вино». На втором месте по стоимости после железнодорожного билета – театр!
Для справки: средняя зарплата по стране в послевоенные годы была около 650 руб. в месяц – примерно как до войны. Зарплату отца я не знаю, но она была больше средней по стране. Заглядывая в доступные интернет-источники, получаю примерную оценку: доцент института – 800—1000 рублей в месяц. Пишут, что в 1946 году произошло повышение зарплат – и в среднем по стране, и для лиц с высшим образованием. Скажем, зарплата доцента, кандидата наук возросла до 3000 руб.; профессора, доктора наук – до 5000, директора института – до 8000 руб. Известно, что зарплата Сталина составляла 10 тысяч рублей в месяц.
Из сохранившихся документов того времени приведу приказ, в очередной раз утверждающий отца в должности заведующего кафедрой. Дело в том, что каждые, кажется, пять лет надо было заново проходить конкурс на заведование кафедрой: подавать соответствующие документы, представлять их на утверждение и пр. С какого-то момента заведующий кафедрой становится «исполняющим обязанности»: прежний срок утвержденной должности истек, а новый ещё не наступил. Вот и выпускается соответствующий приказ об утверждении «исполняющим обязанности» заведующего кафедрой (рис. 34).
Весной 1956 года казалось, что докторская диссертация уже скоро будет представлена к защите, и впереди ещё много лет нормальной плодотворной работы: отцу ещё только 54 года! Да и в стране уже началось то, что впоследствии назовут оттепелью: только что прошел знаменитый ХХ съезд партии, породивший, наряду с разочарованиями, и позитивные ожидания. (Подробнее об этом я пишу в заключительном разделе «Хроника страны и мира». )
В июне 1956 года в Москве, в Большом Кремлевском дворце прошло Всесоюзное совещание работников сельскохозяйственной науки, в котором отец принял участие. Это было весьма представительное и торжественное событие. Сам факт его проведения Большом Кремлевском дворце говорил о его высоком статусе. Совещанию предшествовали важные дела: в апреле с поста Президента ВАСХНИЛ был снят Т. Лысенко. К сожалению, потом он снова обрел покровительство Хрущева и вернулся и на свою должность и к своей пагубной для науки деятельности, но тогда, в июне 1956 года многое представлялось оптимистичным. С критическим по отношению Лысенко докладом выступил министр сельского хозяйства В. В. Мацкевич, буквально в дни работы Совещания прошло заседание Президиума Академии наук СССР, принявшее решение о создании в составе Института биологической физики АН СССР лаборатории радиационной генетики, заведовать которой ею поручили Н. П. Дубинину – активному оппоненту Лысенко. В течение года стали выходит статьи, поддерживающие развитие генетики, опубликован перевод статьи Френсиса Крика о строении ДНК.
Совещание сыграло свою важную, позитивную роль. Отмечу, что в президиуме Совещания присутствовали Л. И. Брежнев, Н. В. Цицин, С. М. Буденный, А. Ф. Иоффе, Т. С. Мальцев, А. Н. Несмеянов, Л. А. Орбели – политические и научные «тяжеловесы».
В нашем домашнем архиве сохранился Пригласительный билет отца – участника Совещания (рис. 35). Есть и фото связанного с этими переменами события местного масштаба: участники конференции, посвященной решениям ХХ съезда КПСС в области сельского хозяйства, прошедшей в том же году Ярославле (рис. 36).
Бурных – драматических! – событий в отечественной сельскохозяйственной науке и после 1956 года было немало. Лысенко то «восходил», то «закатывался». Но не одна лишь «лысенковщина» сотрясала сельхознауку и образование.
Летом 1956 года мало кто знал, что Ярославскому сельхозинституту жить осталось недолго: через год он будет ликвидирован: рассказ об этом впереди. А пока институт включается в «выполнение решений партии», направленных на развитие сельского хозяйства. В это время активно внедряются новые методы экономического стимулирования. Министерство сельского хозяйства проводит в апреле 1957 года Производственно-экономическую конференцию в ЯСХИ. В бумажном издании приведена копия Программы конференции, представляющая интерес для историков науки.
Семейная библиотека
Надо отметить, что отец был весьма образованным человеком. Он всегда много читал, всю жизнь собирал домашнюю библиотеку. Вернее – домашние библиотеки. О судьбе довоенной библиотеки я писал во втором томе. После войны он принялся снова покупать книги. Эту любовь к книгам и стремление к воссозданию домашней библиотеки в полной мере разделяла и мама. Она с самого раннего детства приучала нас не только читать и любить книги, но и пользоваться словарями и энциклопедиями. Буквально настольной книгой для каждого из нас стал четырехтомный «Словарь русского языка» под редакцией проф. Ушакова. На всю жизнь и я, и мои братья запомнили надписи на корешках каждого тома: «А—КЮРИНЫ», «Л—ОЯЛОВЕТЬ», «П—РЯШКА», «С—ЯЩУРНЫЙ». Каждый том был надписан мамой еще до войны: «Л. П. Христофоровой». Кроме того, в одном из томов хранился плакат времен Великой Отечественной войны. Он оказался там, видимо, случайно, но остался как объект архивного хранения. Это известнейшая работа Корецкого «Воин Красной армии, спаси!» Там нарисована женщина, прижимающая к груди ребенка, на которого направлен немецкий штык со свастикой. Я искренне, по-настоящему боялся этого плаката – как жуткой возможности наступления изображенного на нем события непосредственно со мной и мамой. Мы также часто пользовались «Энциклопедическим словарем» Ф. Павленкова 1907 года издания. Вспомнив о нем, приведу здесь статью о Ярославле и фото разворота страниц словаря (рис. 37):
Ярославль – губ. гор. Ярославской губ.; 70? т. ж.; 50 учебн. заведений, в т. ч. Демидовский юридический лицей, кадетский корпус, развитая фабрично-заводская промышленность (бумагопрядильная, мукомольная и пр.); свыше 80 фабрик с производством на 25? мил. руб.; общ. взаимн. кредита, гор. общ. банк, гор. ломбард.
Сведения, думается, не только любопытные, но и полезные.
В доме были и другие энциклопедические издания, например, трехтомный «Энциклопедический словарь», изданный в 1953—1955 годах издательством «Советская энциклопедия». Особой ценностью была и остается «Литературная энциклопедия», выходившая в 1920—1930 годы (рис. 39).
С детства перед нашими глазами были отцовские книги по философии и истории науки. Часть из них была впоследствии прочитана, некоторые все ещё ждут своей очереди, но многие из них и сейчас со мной. Назову некоторые из числа довольно редких изданий.
1. Г. Ф. Г. Гегель. Философия духа. – Москва, «В Типографiи Семена», 1864 год;
2. Ф. В. И. Шеллинг. Система трансцендентального идеализма. – Москва, «Соцэкгиз», 1936;
3. I. Г. Фихте. Избранные сочинения, т. 1. – Москва, «ПУТЬ», 1916;
4. Франциск Бэкон. Новый органон. – Ленинград, «Соцэкгиз», 1935;
5. Ренэ Декарт. Космогония. – Москва, ГТТИ, 1934 (рис. 38);
6. Гегель. Философия природы. – Москва, 1934;
7. Поль Таннери. Исторический очерк развития естествознания в Европе. – Москва, ГТТИ, 1934;
8. Э. Геккель. Мировые загадки. – Москва, 1935;
9. А. Л. Погодин. Почему не говорятъ животныя. – Москва, Издательство М. О. Вольфъ;
10. Очерки исторiи естествознания в отрывках изъ подлинныхъ работъ. – Санкт-Петербург, 1897;
11. Ю. Липперт. Исторiя культуры. – Санкт-Петербург, 1889;
12. Э. Геккель. Естественная исторiя мiротворенiя. – Лейпциг – Санкт-Петербург, «Мысль», 1908;
13. В. В. Лункевич. От Гераклита до Дарвина. – Том 1, 1936; Том 3, 1943;
14. Ф. Энгельс. Диалектика природы. – 1936;
15. Эразм Роттердамкий. Похвальное слово глупости. – Москва—Ленинград, Academia, 1932.
Некоторые книги, к сожалению, утрачены. Например – «Вымершие чудовища» Гетчинсона с изображениями динозавров, ихтиозавров и прочих. В семейный эпос эта книга вошла как любимая у маленького Сашеньки: он ее часто требовал как награду или поощрение за что-нибудь.
Хочется также упомянуть некоторые книги отца научного содержания, среди которых были и те, которые удалось вновь обрести после утраты в ходе оккупации Днепропетровска. Оставленная там библиотека была разграблена, но некоторые книги после войны удалось найти в местных букинистических магазинах и опознать по штампу-экслибрису «Н. И. Белкин»: П. Маевский. Флора Средней России. – Москва,1918; В. Н. Любименко. Курс общей ботаники. – Берлин, 1923; А. Е. Ферсман. Химия мироздания. – Петроград, 1923; И. И. Котюков. Физическая химия. – Томск, 1930; Д. И. Менделеев. Основы химии. – Москва—Ленинград, 1931; С. Глесстон. Успехи физической химии. – 1936. Вспомню и новые, послевоенные книги: А. Л. Гурвич. Теория биологического поля. – Москва, 1944; Г. Д. Смит. Атомная энергия для военных целей. – Москва, 1946; И. В. Мичурин. Сочинения в 4-х т. – Москва, 1948; П. П. Митрофанов, С. Е. Северин. Учебник физической и коллоидной химии. – Москва, 1948; П. А. Костычев. Избранные труды. – Москва, 1951.
Помню, как мой детский интерес вызывали сочинения Мичурина: там были цветные иллюстрации выведенных новых сортов слив, вишен, яблонь, груш. До сих пор перед глазами картинка «Бере зимняя Мичурина», а рядом с ней аппетитнейшая «Бере рояль»…
Перечисленные книги – лишь небольшая часть того, что стояло на полках у отца. Значительная часть научной библиотеки отца была им в конце жизни передана на кафедру почвоведения и агрохимии Кишиневского госуниверситета.
Библиотека художественной литературы восстанавливалась после войны медленно, хорошие книги не так-то просто было купить. Первоочередное внимание уделялось русской классической литературе. Из Днепропетровска был привезен Пушкин – известный однотомник большого формата, изданный в 1936 году, а также четвертый том из шеститомного собрания сочинений Пушкина – письма. Из старых книг сохранились, например, «Стихотворения» С. Я. Надсона – роскошное издание 1912 года в красном «сафьяновом» переплете, «Рудин» Тургенева без обложки, «Ярмарка тщеславия» Теккерея 1933 года издания, второй том «Русских сказок» под ред. Азадовского издательства Academia 1932 года, «Огонь» А. Барбюса 1935 года. Сохранилось несколько маленьких дешевых брошюр типа: Шарль Диль «Византийские портреты» книгоиздательства «Польза» 1913 г., Ги де Мопассан «Бродяга» издательства «Сеятель» или изданная в 1943 году «Зоя» Маргариты Алигер. Уже после войны были приобретены собрания сочинений Горького, Гоголя, Тургенева, Лермонтова, Белинского, Писарева, однотомники Островского, Грибоедова, Тютчева, Фета и многие другие. По крайней мере, все годы обучения в школе ни я, ни мои братья не только не прибегали к помощи библиотеки, но и обеспечивали произведениями, которые надо было прочесть «по программе» всех друзей, соседей и т. д. Когда в начале шестидесятых годов маме – с огромным трудом – удалось оформить подписку на ныне знаменитое издание «Библиотека всемирной литературы» в 200 томах, папа внимательно просмотрел проспект издания и, к моему огромному изумлению, прокомментировал все (!) произведения, включенные в это издание. Он их не только читал, но и судил о том, оправдано или нет включение именно этого, а не другого произведения того или иного автора в «Библиотеку». И пусть мое удивление и восхищение не покажется наивным. Книгочеев и эрудитов у нас в стране достаточно, но не каждому выпал столь сложный и тернистый путь к образованию и культуре, как моему отцу, начавшему процесс чтения только в 18 лет: до этого он грамоты не знал.
Книги в нашей семье всегда играли очень важную роль. Все любили читать, и были приучены бережно относиться к книгам. Каждый из младших братьев Белкиных читал книги, ранее прочитанные старшим братом, книги, как правило, оставались целыми, чистыми, хотя бывали и исключения. Несколько книжек подверглись раскрашиванию цветными карандашами. В сказках Андерсена, например, расцвечивали одежду персонажей, зелень деревьев, черепичные крыши. Так поступать не полагалось, мама за любые попытки что-то подчеркнуть или пририсовать ругала, но, видимо, в отношении некоторых книг – допустила. Особо бережно относились к подарочным изданиям – таким, например, как «Руслан и Людмила» с иллюстрациями Николая Кочергина. Каждая картинка неоднократно рассматривалась, обсуждались детали. Руслан, Рогдай, Черномор, Наина, Фарлаф… Именно эти образы всех персонажей навсегда для меня остались «правильными». К таким же каноническим образам относятся, скажем, иллюстрации А. М. Лаптева к «Приключениям Незнайки и его друзей». Знайка, Незнайка, Гусля, Цветик и прочие малыши и малышки остались в памяти как единственно возможные образы персонажей, ставших в детском сознании практически реальными существами (рис. 40). Ещё одна книга – «Приключения Буратино» с иллюстрациями А. Каневского – сформировала первые образы Буратино, Мальвины, пуделя Артемона, папы Карло и прочих персонажей. А иллюстрации Конашевича и Васнецова, Лебедева и Чарушина! Много, очень много других детских книг из семейной библиотеки я должен был бы вспомнить, если бы стремился к полноте описания. Но я к этому не стремлюсь и ограничусь упоминанием еще некоторых книг, имевшихся дома в пятидесятые годы. Например – «Легенда об Уленшпигеле» Шарля де Костера с иллюстрациями Е. Кибрика издания 1948 года. Эту роскошную книгу мы с братьями очень любили. Любимы были и «Робинзон Крузо» Д. Дефо с иллюстрациями Жана Гранвиля 1954 года издания, и «Дети капитана Гранта» Жюля Верна 1955 года издания с иллюстрациями П. Луганского… К этим и другим подростковым книгам я пришел чуть позже, а в пятидесятые моя библиотека состояла в основном из сказок.
Зачитанные до полной обтрепанности «Сказки братьев Гримм» 1951 года издания с иллюстрациями В. Н. Минаева – из тех книг, которые аккуратно раскрашивать цветными карандашами разрешалось. Подобная ей по древности и ветхости книга – «Сказки» Г. Х. Андерсена 1943 года с рисунками В. Конашевича, которые тоже частично подверглись раскрашиванию (рис. 41). Обе эти книги мною сохранены. Стоят на полке и некоторые другие: «Русский богатырь Илья Муромец» (1952), «Стихи и сказки Пушкина» из серии «Школьная библиотека» (1955), «Индийские сказки» (1955), «Маленький Мук» В. Гауфа (1955), «Сказки разных народов» (1958), «Английские народные сказки» (1957), «Туркменские сказки об Ярты-Гулоке» (1956), «Итальянские сказки» (1959). Любил я и книгу Т. Габбе «Город мастеров» (1958) с пьесами «Город мастеров», «Хрустальный башмачок», «Оловянные кольца», «Сказка про солдата и змею», «Авдотья Рязаночка». Многие эти пьесы широко шли в театрах страны, по ним снимались кинофильмы, но для меня долгие годы первым и единственным впечатлением были прочитанные пьесы, а не увиденные спектакли или фильмы. Полагаю это очень важным и благотворным для развития интеллекта: кинообразы – это чужой продукт, он входит в сознание в готовом виде, процесс самостоятельной генерации облика персонажа и пространства, в котором он существует, на основе только текста – не возникает. А это очень важный процесс развития мышления. Вспомню ещё одну – неожиданную! – детскую книжку: «Кот в сапогах» Шарля Перро. Что тут неожиданного? – Только то, что она была на украинском языке и называлась «Кiт у чоботах».
В домашней библиотеке были, разумеется, русские классики – В. Жуковский, И. Крылов, Л. Толстой, Н. Некрасов, А. Чехов, Н. Лесков, А. Толстой, А. Куприн, А. Мамин-Сибиряк и др. Были дома, конечно, и многие книги «главных» советских писателей для детей: К. Чуковского, С. Маршака, С. Михалкова, А. Барто, В. Маяковского, Б. Житкова, А. Гайдара, Л. Кассиля, Л. Пантелеева, А. Рыбакова.
Я не стану перечислять все детские и подростковые книжки, которые были в нашей семейной библиотеке в тот – ярославский – период времени. Все я и не вспомню: многое утрачено (кому-то «дали почитать»), что-то сходу и не вспомнится, потому что хранится в семейных библиотеках моих братьев (теперь их детей и внуков). Но об одной книжке – вспомню, потому что это была, видимо, первая прочитанная мною самостоятельно книга: «Медведь – липовая нога». Книга – брошюра в мягкой обложке с колченогим медведем на обложке – не сохранилась. Но я помню, как ее читал, уже зная все буквы и умея складывать слова. Было мне тогда года четыре. В некоторых «сложных» случаях я подбегал с книжкой к маме или бабушке, мне подсказывали, как слово читается, и я прошел весь текст от начала до конца. До сих пор помнится зловещее «Скы?рлы, скы?рлы…» Знаю, что впоследствии был снят мультфильм по этой сказке, что сказку принято считать страшной и т. п. Но я страха при чтении в нежном дошкольном возрасте не испытывал, а мультфильма никогда не видел: он появился, когда я был уже взрослым.
Книги, которые ребенку читают в раннем детстве, по всей видимости, обладают особой ролью в формировании самых важных ценностей, которым человек руководствуется в дальнейшей жизни. Представления о добре и зле, о должном и недолжном, о надлежащем поведении и отношениях людей – вот что закладывается в первые пять-семь лет жизни. Спасибо родителям и братьям, окружившим мое детство замечательными, «правильными» книгами. Потом появлялись новые книги. Своим детям мы с женой тоже старались читать и рекомендовать как старые, так и новые книги – те, которые считали «хорошими». Хотелось бы, чтобы семейная традиция чтения детских книг сохранялась и в последующих поколениях.
Записные книжки
В семейном архиве хранится множество записных книжек и блокнотов разных лет – несколько десятков. На рис. 42 – лишь несколько из них.
Заглянем в одну из них: маленькую записную книжку в черном шелковом переплете с тисненым орнаментом в стиле модерн и надписью по диагонали Notes. На рис.42 она в левом верхнем углу. Фактуру тиснения по шелку, к сожалению, при воспроизведении передать не удалось. Это папина книжечка, заведенная, видимо, еще в довоенное время. К сожалению, ни одной даты с указанием года я в ней не обнаружил. Полистаем ее вместе.
Обращают на себя внимание записи, показавшиеся мне сперва непонятными: 1/1 Омск, вокзал 100/18; 1/2 Омск, вокзал внутр. 15/18; 1/3 Челяб. практ. стдтв.; 1/4 Челябинск вокзал 101/18 и т. п. Потом догадался: это записи объектов и условий фотосъемки. Подобные по смыслу есть и на других страницах (фото 43) – это сюжеты фотосъемки в Молоково: «гармонист», «хозяин», «художник», «мама стирает», «две Маруси идут», «Граня на работе», «бабы сжимают лен», «молотят», «Белкин Иван», «наш дом», «пруд в заулке», «пасека и отец», «Алексеевское», «Мама», ну и так далее. Часть из этих фотографий я впервые увидел только сейчас, когда оцифровал архивные пленки. Некоторые из них опубликованы в главе, посвященной Молоково.
По всей книжке разбросаны имена и адреса: Галя, г. Томск, 2-я Вокзальная, №29, кв. 4; Одесса. Рождественский п., №10, кв. 9, Нутович Полина; Житомир, Хлебная ул., д. 46, т. Синюк Лина; Касса в Днепропетровске: телеф. 10—41; Киев, ул. Ленина, 46, ин-т УНДИСОС, Иван Леонтьевич Калоша. Что скрывается за этой звучной аббревиатурой – УНДИСОС – я не знаю, разгадать не сумел. Бо?льшая часть записей в книжках, конечно, рабочего, делового характера. Например: «Работа с солонцами только началась. Около 20% солонцов – гипс, доменный шлак (силикат Ca) известь, фосфорит на фоне навоза и без него». Далее формулы, схемы, цифры… Потом опять адреса: Квалификац. Комиссия НКЗ СССР, Покровские ворота, Колпачный пер., д. №5, во дворе; Москва 123, шоссе Энтузиастов, Владимирский поселок, городок ИТР, д. 6, кв.; Воронову.
Сейчас, когда я живу в Москве, эти адреса наполнены для меня зримым содержанием. Если в Колпачном переулке дома все те же, только хозяева в них сменились, то «Владимирского поселка» давно нет, есть несколько Владимирских улиц, плотно застроенных высокими жилыми домами. Заглянем в Колпачный и подивимся – порадуемся – и тому, что мы увидим, и той многосвязности нашей истории, которая производит порой мистическое впечатление свой цельностью, непрерывностью и непредсказуемостью. Скажем, указанный в записи отца адрес Колпачный переулок, дом 5 – это городская усадьба А. Л. Кнопа, куда батюшка ходил в некую Квалификационную комиссию Наркомата земледелия. Решил поинтересоваться, что это за здание, что там теперь. И вот что оказалось.
Усадьба построена в 1900 году по заказу Андрея (Иоганна-Андреаса) Львовича Кнопа, сына Иоганна Людвига Кнопа, переехавшего в Россию из Англии в 1839 году как представителя компании De Jersey&Co. С 1846 года Кноп занялся импортом английских паровых машин для текстильных фабрик, в чём достиг больших успехов, а в 1852 году основал «Торговый дом Л. Кноп». В 1877 году император Александр II за развитие русско-английской торговли жаловал Кнопу баронский титул, а его сыновья Андреас (Андрей Львович) и Теодор (Фёдор Львович) приняли российское подданство. Дела Кнопа шли исключительно успешно: его предприятие имело почти монопольное положение на российском рынке, а продажа оборудования на условии получения паёв к концу XIX века сделала его совладельцем более 100 мануфактур. В те годы широкое распространение получила поговорка «Где церковь, там и поп, а где фабрика – там Кноп».
Усадьба Андрея Львовича Кнопа была выстроена по проекту Карла Треймана в неоготическом стиле с элементами поздней английской готики. Главное здание было стилизовано под английский замок с гранёной зубчатой башенкой и щипцовыми фигурными завершениями, фасад которого был украшен щитами с баронскими гербами.
С началом Первой мировой войны Кнопы, наряду с немецкими предприниматели, попали под гонения. После революции 1917 года большинство представителей этого рода эмигрировали, другие были сосланы в Сибирь и расстреляны. Особняк Андрея Львовича Кнопа был национализирован, первоначально там располагалось представительство Украинской ССР, затем его сменил Комитет по высшему техническому образованию при ЦИК СССР, в здании располагалась приёмная председателя ГОЭЛРО Глеба Кржижановского. С 1936 года дом №5 по Колпачному переулку занял Московский городской комитет ВЛКСМ. После начала Великой Отечественной войны в 1941 году здесь принимали заявления от добровольцев, выдавали путёвки на фронт, формировали команды ПВО, санитарные дружины и отряды разведчиков и диверсантов, работавшие в тылу врага. В числе отправившихся отсюда на фронт были Зоя Космодемьянская, Наталья Ковшова, Мария Поливанова.
А что в этом «английском замке» в наши дни? В наши дни, увы, это здание не миновала участь быть «хапнутым» дельцами-узурпаторами: с середины 1990-х годов в особняке размещался дом приёмов компании ЮКОС, а потом и по сей день здание перешло в собственность некой «Глобал Риэлти», основным владельцем которой является кипрская офшорная компания… Так одна несправедливость – революционная «экспроприация экспроприаторов» 1917 года – спустя семь десятилетий сменилась новой несправедливостью: грабежом 1990-х. И если несправедливости 1917 года нередко искупалась переходом частной собственности в общенародную, переводом здания в общественное пользование, то гнусность алчного грабежа 90-х не имеет оправдания.
Вот так одна строчка – служебная – в отцовской записной книжке отозвалась эмоциями, ассоциациями, поиском информации.
Гуляя по Москве, едучи в метро, сидя в зале Большого театра, МХАТа или Консерватории, нередко задумываюсь о том, что здесь до меня бывал отец, смотрел на эти стены, эти дверные ручки трогала его рука, сидел на этом сидении он, тут, возможно, слушал Лемешева, Нежданову или Качалова… Отец часто бывал в Москве, любил театры, не упускал возможности посмотреть все, что было интересного в то время. Он видел и слышал всех знаменитостей драматической и оперной сцены, и это было важной частью его жизни.
Бывая на Садовом кольце рядом с Министерством сельского хозяйства, я тоже вспоминаю отца и особые лифты в этом ведомстве, двигающиеся без остановок непрерывной цепочкой кабинок без дверей: там я был вместе с папой. Лишь недавно я узнал, что лифт такой конструкции называется «лифт-патерностер»: от первых слов молитвы «Отче наш» (Pater noster), намекая на подобие лифта – четкам.
Отче наш, отче мой, отец мой… Я пытаюсь представить отца идущим или сидящим рядом со мной прямо сейчас, и мне это удается. Ясно вижу коренастого мужчину среднего роста с красивым русским лицом, зачесанными назад седеющими и редеющими волосами, в костюме, читающим газету сквозь очки… Я представляю его стоящим прямо сейчас за моей спиной: он молча смотрит на экран монитора, читает мною написанное, слегка улыбается и почесывает нижнюю губу… Мы не виделись вот уже более полувека. Но я не решусь спросить его, что он думает о написанном, побоюсь узнать, что он думает о том, как я прожил свою жизнь, о том, что я делал, сделал и делаю…
Во втором томе я описывал одну из служебных поездок отца во время войны, основываясь на его письме к маме. В одной из записных книжек – на фотографии она в верхнем ряду в центре – обнаружил ту железнодорожную схему его маршрута со станцией Бердяуш, которую пытался восстановить по описанию в письме (фото 44).
В записных книжках и на листочках, в них вложенных, наряду с адресами и телефонами разных людей и организаций встречается немало интересных записей. Вот, например, одна из таких.
Литература по курсу стилистики:
– Сталин. Вопросы ленинизма – главы о национальной культуре.
– Акад. Шахматов. Очерк современного русского языка.
– Ломоносов. Стихотворения. Под ред. акад. Орлова.
– Виноградов. Язык Пушкина.
Ну и так далее – Лафарг, Даль, Томашевский, Рыбников, Горький, Чехов и другие, всего 19 наименований. То есть к своим литературным упражнениям отец относился, как и ко многому другому, серьезно. Я бы сказал – академически. Столь же серьезно он, видимо, относился и к другому своему природному дарованию, хоть и не ставшему настоящим увлечением: рисунок и живопись. Вот список книг на страничке, вырванной из тетради. Называется он так: «Как пользоваться масляными красками».
– Д. Киплик. Техника живописи. М. 1950, изд-во «Искусство».
– А. Белютин. Начальные сведения по живописи. М. 1955, изд-во «Искусство».
– А. Белютин. Основы изобразительной грамоты (в 2-х частях). М. 1957, изд-во «Советская Россия».
– А. Винер. Материалы и техника живописи советских мастеров. М. 1958, изд-во «Советский художник».
– А. Винер. Как пользоваться масляными красками. М. 1951, изд-во «Искусство».
– А. Винер. Масляная живопись и ее материалы. М. 1951, изд-во «Искусство».
– Сборник статей по технике живописи можно приобрести, обратившись по адресу: Москва, Центр, ул. Кирова, 6, отдел «Книга – почтой».
Вывод из этого я делаю один: отец явно помышлял о том, что когда-нибудь он займется-таки живописью…
Как мне это напоминает самого себя, свои увлечения, намерения, не воплотившиеся фантазии… И нет у меня ни сожалений, ни тем более сетований на сей счет: да, многое и моим родителям, и братьям, и мне самому не суждено реализовать, хотя потенциал был и, что называется, «просился наружу». Но есть мечты и надежды, а есть – реалии текущих дел, задач, проблем… Талантливый, одаренный человек всегда переполнен мечтами и фантазиями, но лишь малой части из них суждено стать хоть в какой-то мере и форме осуществленными, материализованными. И это – нормально: мечты должны быть всегда, они сами по себе, оставаясь мечтами, стремлениями, попытками – ценность и двигатель жизни.
Во втором томе я приводил цитаты из романа, который отец сочинял во время войны. В одной из записных книжек есть запись структуры романа, его оглавление.
Уполномоченный обкома
(роман)
Пролог
1) Поручение
2) Приятные тревоги
3) Шаткая почва
4) Выдержка исчерпана
5) Перед пропастью
6) На все педали
7) Последнее средство
8) Точка опоры найдена
9) Подвижное равновесие
10) Иначе не должно быть
Эпилог
Названия глав говорят о том, что в сюжете романа имелись интрига, «двигатель», развитие… Мне нравятся названия глав, я бы их характеризовал одним словом: лихо! В духе времени и со знанием дела. Рукопись романа сохранена в семейном архиве, пока не расшифрована: ждет своего часа.
Привлекает внимание и запись о ценах на рынке. Предположительно это сделано в период эвакуации в Уфе.
1) Картофель 50 р/кг
2) Мука белая 250 р/кг
3) – {?} – простая 125 р/кг
4) Масло топл. 700 р/кг
