скачать книгу бесплатно
Клер вздрогнул и медленно обернулся. Прямо перед ним стоял высокий незнакомец в долгополом зелёном камзоле, с соломенной шляпой на голове. Лицо пришельца скрывал красный вязаный шарф. Ладони были затянуты в кожаные перчатки. Незнакомец сильно горбился и стоял на ногах как-то странно, постоянно переступая, будто семенил.
– Господи прости, – перекрестился на косую пастор.
– Не поминай имя господа твоего всуе, – усмехнулся незваный гость.
Клер попятился и, налетев спиной на дровни, сполз по ним в сугроб. Послышались глухие звуки падающих поленьев. Хрустя снегом, подошёл незнакомец. Он стремительно присел на корточки и взглянул в глаза священнику.
– Какой добрый пастор, – ехидно произнёс он, – школу приходскую открыл… Денег за учёбу не берёт… С детишками целыми днями возится. Истинный пример добродетели.
– Сгинь нечистый! – заверещал Клер и принялся сбивчиво нараспев читать молитву, изгоняющую беса.
Пришелец захохотал. Он схватил Клера за грудки и единым махом сорвал косой крест, заключённый в круг. А потом так сжал в кулаке, что посыпалась труха.
– Он имеет силу, – тихо произнёс нечистый, – но только не в твоих руках. Ты не достоин даже той секты, к которой принадлежишь, пастор Клер. Я вижу насквозь твою чёрную душонку. Ох, не по нраву бы пришлись твои мысли родителям учеников… Особенно отцам девочек, которых ты имеешь обыкновение иногда поглаживать в самых нежных местах…
– От тебя же всё! – сорвался на фальцет священник. – Ты же и искушаешь! Пропади ты пропадом!
Незнакомец в соломенной шляпе вновь расхохотался.
Скрипнула дверь, и показалось круглое лицо с узенькими заплывшими глазками и тонкими прямыми губами. Женщина высунулась на улицу до половины и, уж собравшись обругать мужа последними словами, наткнулась взглядом на согбенную фигуру пришельца в камзоле. Слова комом застряли в горле.
Лукавый медленно повернул голову в её сторону и жестом показал, чтобы убиралась. Баба оказалась понятливой, поспешно захлопнула дверь и, судя по шороху из сеней, подпёрла чем-то тяжёлым. Незнакомец улыбнулся одними глазами, как часто взрослые награждают забавные детские шалости, и обратил своё внимание обратно на Клера.
Пастор сидел по пояс в снегу не в силах пошевелиться. Вся жизнь пронеслась у него перед глазами, и священник уж мысленно простился с белым светом. Во всяком случае, с приходом и саном – уж точно. Что это за священнослужитель, к которому вот так запросто нечистый хаживает? Да ещё над святым перечёркнутым кругом в его присутствии изгаляется.
Ветер усиливался, начиналась метель. Косматая фигура в облаке снежного дыма зловеще нависла над слабым испуганным человеком. Нечистый молчал, пристально взирая на маленького сжавшегося человека. Он смотрел, и перед взором, как открытая книга, страница за страницей пролетала вся жизнь священнослужителя, его прошлое и грядущее, настоящее и то, чего он смог бы достичь, но не добьётся уже никогда. Все скрытые желания и потаённые фантазии открывались жгучему взгляду лукавого. Страхи и угрызения, радости и печали; и где-то там, очень глубоко, под ворохом всего этого неподъёмного груза тусклым огоньком мерцала его душа. Чёрт уже знал её участь.
– Девочка Ия, – тихо произнёс бес, и Клер вздрогнул. – Недавно слобожане решили, что её родные заразились чумой, и сожгли их вместе со всем хозяйством…
– Д-да, я её знаю, – торопливо закивал пастор. – Она тоже… тоже моя ученица.
– Я знаю, – прищурился бес. – Я всё про тебя знаю, даже больше, чем ты сам… Девчонка осталась жива, её спасла лесная ведунья. Ты, пастор, сделаешь всё, чтобы Ия осталась живой и впредь. Делай всё, что хочешь, хоть к себе забери, но девчонка должна выжить. Любой ценой, ты меня понял? Я спрашиваю, ты меня понял?
Клер торопливо закивал, всем своим видом показывая, дескать, костьми лягу, а девочку избавлю от всего.
– Можно всё, – добавил чёрт и пропал, будто и не было вовсе.
Глава 10
В тугой и вязкой темноте противным скрежетом отозвался звук отпираемого замка. Скрипнули петли, и в темницу брызнул тусклый свет двух факелов.
Злата подняла бледное заплаканное лицо и увидела двоих. Один был низкий, широкоплечий. Он хромал на левую ногу и при ходьбе опирался на высокий кривой посох. Второй высокий, ровный. Этот тяжело ступал и громко сопел, чем-то напоминая призрака из старинной детской сказки. Видимо, он был слепым, так как постукивал перед собой тонкой длинной лозиной.
Мужчины вошли и заперли за собой дверь. Потом тот, что был похож на призрак, вдел оба факела в небольшие оловянные ушки, вплавленные в стены, и стал у двери. Второй тяжело присел на край пустой бочки и, положив одну ладонь на колено, громко вздохнул.
В темнице пахло потом, мочой и экскрементами. А ещё чем-то кислым, напоминавшим протухший борщ. Воздух в подземельях стоял тяжёлый и вязкий, он с трудом проникал в глотку и кружил голову.
– Прости, что давно не заходил, пресветлая княгиня, – сухим басом молвил хромой. – Дела, знаешь ли, государственные, спешки не терпят. Много времени уходит на них, пожрать толком некогда. Ах, не взыщи, что манерам не обучен. Моё дело с детства было мечом размахивать да лошадиный пот нюхать.
– Зачем ты пришёл? – устало спросила Злата и облизала пересохшие губы.
– У тебя было время подумать. Этот лазутчик, что украл наши грамоты, он ведь и тебя предал. Сбежал, сверкая пятками, как только получил то, зачем пришёл. Разве это любовь?
– Чего ты хочешь, Сота?
– Я хочу знать, где может хорониться Будилад.
Княгиня криво усмехнулась и вытерла нос грязным зловонным рукавом.
– Почем мне знать?
– Он никогда не рассказывал о каких-то друзьях или знакомых в Мирограде или в каком ином городе? – продолжал допытываться воевода. – Может, как-то обмолвился о родственниках где-нибудь? Должники какие, хоть что-нибудь!
– Я хочу увидеть сына, – зло прохрипела женщина.
– Выдай лазутчика, и я позволю вам свидеться.
– Нет, не позволишь. Покуда жив Будилад, жива и я. Но случись тебе поймать его, на что я тебе сдамся? Отпусти меня, дозволь вернуться к сыну, и я скажу всё, что только пожелаешь!
– За дурака меня держишь? – без обиняков заметил Сота и взглянул на призрака.
– Врёт, – заключил он. – Она ничего тебе не скажет, воевода, поскольку действительно ничего не знает.
– Приступай, – фыркнул воин и отбросил назад красный плащ. Кряхтя, воевода поднялся с бочки и повернулся лицом к стене.
Второй медленно подошёл к женщине и вытянул перед её лицом ладонь с растопыренными пальцами. Долгое время он водил ею, от чего-то временами причмокивая. Потом он глубоко вздохнул и двумя руками схватился за лозину.
– Хорошо, – сказал он, – я закончил.
Сота кивнул и поковылял к выходу. Слепой вытянул из ушек факелы и увязался следом. Почитай на самом пороге воевода оглянулся и некоторое время пристально с прищуром взирал на княгиню. Потом оба вышли, и стража наглухо затворила дверь.
– Связь с вором у неё определённо есть, причём взаимная, – как только вышли, принялся рассказывать слепой. – Он ищет её, но мне никак не удаётся определить местонахождение ублюдка – ты слишком измотал её, и, возможно, скоро, связь прервётся совсем. Одно могу сказать точно: документы всё ещё у него. А ещё, он скоро придёт к тебе сам. За ней.
– Не густо, – почесал бороду регент. – Ну, а впрочем, и на том спасибо. Прими кое-что от чистого сердца и ступай себе.
Среднего роста опричник с постоянно ускользающими чертами лица подал слепцу шмат сала, завёрнутый суконным рушником и вязанку лука. Мазарь кивнул и молча отправился восвояси.
Воевода был зол. Он возлагал большие надежды на своего провидца, но как видно, слишком большие. Подозревать слепого в лукавстве не было никаких оснований, Сота знавал Мазаря не первый год и готов был головой ручаться за него. Но в этот раз что-то ему не нравилось, что-то было не так.
Близилось время обеда. Регент нервно шагал по склизкому красному кирпичу вон из подземелий. Ему казалось, что неразлучный костыль жалобно визжит при каждом столкновении с полом, словно и ему не были чужды человеческие слабости.
Впереди брёл опричник. Он шёл до того бесшумно, что, если бы не свет, да потрескивание факела, немудрено было бы вообще о нём позабыть. Между делом Соте подумалось: а с какой стати он так слепо доверяет опричнине? Да, он собственноручно год за годом растил этих чудо-воинов, способных исчезать почти в любое время и в любом месте, искусно владеть едва ли не всеми видами личного оружия.
Долгие годы самые первые опричники Соты (земля им пухом!) ещё при живом Микуле Корноухом, мотались по всему свету в поисках отголосков древней традиции обучения лютичей. Отыскать удавалось лишь жалкие крохи, но и они, немедленно внедряясь в систему подготовки опричника, ставили будущее тайное воинство Мирограда на ступень более высокую, чем дружину или тех же вурдалаков Великого Новиграда.
Но вместе с тем, воевода лично обучал их жуткому и не самому простому искусству – предавать. Самое важное качество для опричника, лазутчика, вурдалака – не важно, как они называются у разных племён. Это воинство не имело права иметь кодексов чести, даже элементарных понятий о морали. Они создавались для предательства и провокаций, бесчестная игра – отныне вся их жизнь; так почему он был так им предан? Не от того ль, что создал сам? Но ведь одно лишь создание мироградской опричнины не делает их обязанными Соте до гробовой доски. И кто сказал, что воеводе на собственной шкуре не доведётся изведать, насколько искусными стали его ученики?
Регент вздохнул. Постоянные подозрения и страхи – извечный удел тех, кто решил стать на путь предательства и интриг, но возврата уже не было. И пусть вскорости он свихнётся, устав подозревать каждую тень в двойной игре, лишь бы успеть свершить задуманное. В пору своей ретивой молодости, когда законы долга и чести были для него ни больше, ни меньше столпами, на коих покоится мироздание, воевода считал, что цель не оправдывает средства. И самые лучезарные блага всех государств не стоят и единой слезинки младенца. Выходит, ошибался. Иногда остаётся лишь принести в жертву одного младенца, чтобы выжили другие.
Опричник остановился и отворил перед ним дверь. Сота замер, пытаясь вспомнить его имя, но отчаявшись, только кивнул и вышел вон. Успевшие отвыкнуть от дневного света глаза непроизвольно сощурились, и воевода слегка попятился.
Оказавшись на улице, регент с удовольствием вдохнул запахи копчения и пряностей, доносившиеся со стороны кашеварни. Отдав кое-какие распоряжения он неспешно, заложив одну руку за спину, а другой поддерживая надоедливый костыль, направился к мироградскому цветущему саду. Нынче сад, конечно, не цвёл. Принарядившись в пышные серебристые убранства, деревья важно замерли до самой весны. Густые приземистые кусты походили на пушистых маленьких цыплят, только-только покинувших родную скорлупу и от страха и стужи жмущихся друг к дружке.
Зимой здесь нельзя было разглядеть вымощенных камнем узеньких дорожек вдоль стройных сиреневых аллей. Они превращались в ещё более узкие снежные тропки или исчезали совсем. Теряли очертания деревянные скульптуры, вырезанные до того искусно, что в сумерки и не отличишь от живого человека или зверя.
Воевода подошёл к узенькому извилистому ручейку, подёрнутому тонким льдом, и тепло улыбнулся. Именно здесь щёку, тогда ещё отрока в гридни, опалил первый девичий поцелуй. Пугливый и лукавый в то же время, он навеки отнял покой юного Соты. Вот и теперь, спустя почти тридцать лет, воспоминания о нём волновали душу, словно воевода всё ещё оставался молодым.
Не обращая внимания на саднящую боль в увечной ноге, воин присел на колено и, сложив руку лодочкой, легонько проломил ледяное кружево. Набрав в пригоршню студёной воды, муж закрыл глаза и осторожно поднёс к губам. Горло обдало приятным холодом, и по жилам заструилось что-то давно позабытое – будто в юность окунулся.
– Чего тебе, Благодей? – обернулся он к высокому жилистому мужу в кожаном доспехе с коротким копьём.
– Почтовый голубь, – коротко ответил удалец. – Из Лихобора.
– От Драгомира? – хмыкнул Сота, не столько спрашивая, сколько рассуждая под нос. – Это обождёт…
– Нет, письмо от другого человека. И я думаю, вам будет небезынтересно на него взглянуть, – воин протянул начальнику куцый берестяной свиток. – От Будилада.
– Как-как? – Сота аж встрепенулся, но больная нога не позволила ему вскочить с места, будто юнцу. – А, ну-ка, ну-ка…
Воевода несколько раз пробежал взглядом по нервной вязи саньтарских символов и присвистнул. В письме нахальный лазутчик требовал отпустить пленную княгиню, угрожая предать похищенные документы огласке. Если же Сота по доброй воле отпустит Злату (а ещё лучше передаст её с рук на руки доверенному человеку Будилада), то в тот же вечер секретные свитки вернутся в Мироград.
Губы регента растянулись в хищной ухмылке, но взгляд сделался мрачным. Воевода сжал кусок бересты так, что в нескольких местах пробежали трещинки. Некоторое время он молча следил, как под тонким хрустальным саваном извиваясь и искрясь бежит ручеёк.
– Позови Мазаря, – наконец, прорычал Сота. – Я буду в трапезной.
И, скрипя зубами, воевода похромал вон из цветущего сада.
Слепой появился нескоро. Воевода успел расправиться с перепелами в яблоках и ныне медленно тянул вино из тонкого медного кубка, похожего на цветок. Навалившись обеими руками на столешницу, он хмуро следил, как пригожие чернавки стирали за окном боярское бельё.
– Видеть ты меня желал, воевода? – Мазарь стоял в дверях, слегка наклонив голову. На нём был всё тот же бардовый терлик, в котором слепец давеча наведывался к пленной княгине. Расклешённые полы уже слегка поистрепались, а расположенные выше локтя буфы были усеяны такого же цвета заплатками, одинаковыми на обеих руках, что создавало иллюзию, будто так и было задумано уже при кройке. Муж снял бархатную мурмолку и суетливо пихнул за пазуху.
– Да, – чуть погодя ответил Сота. – Прости, что дёргаю вот так бесцеремонно, но ведь сам знаешь, Мироград…
– Почто срамишь, воевода? – глухо отозвался Мазарь. – Мне ли роптать, когда ты был единственным, кто не отвернулся от меня в пору былой нужды? Должник я твой вовеки…
– Сядь, – Сота махнул рукой на лавку супротив себя и, поморщившись, залпом осушил кубок, – не горячись. И в закупах себя не торопись числить. Я обращаюсь к тебе по старой дружбе… А ещё, потому что нужда у меня ныне, как твоя когда-то. Если не больше. Взгляни, – регент положил перед слепым письмо лазутчика.
Повернув голову куда-то вправо, Мазарь осторожно поводил руками над столом и безошибочно взялся за бересту. Чуткие тонкие пальцы ветром пробежали по обеим сторонам, и мужчина криво усмехнулся.
– Мне удалось прочесть не всё, но кажется, это от того человека, что ты ищешь…
– Верно, – хмуро кивнул Сота. – Что ты можешь сказать?
Мазарь некоторое время, хмурясь, осторожно поглаживал грамоту кончиками пальцев. Иногда на скулах играли желваки.
– Я вижу его, – наконец, выдохнул слепой. – Высокий, крепкий. Кажется, у него невероятно рыжие волосы… Хм, наверное, в родне когда-то были ресты…
– Где он? – нетерпеливо перебил воевода. – Ты можешь назвать место?
– Он мчится верхом… Кругом редкий ельник… Хорошая дорога, на которой доброму коню раздолье. Наверное, это какой-то торговый тракт, из тех, что не зарастают никогда, и даже зимой остаются проторенными. В душе человека смятение и чувство вины… Да, он винит себя в том, что княгиня нынче в порубе.
– Так, где он? Где?
Мазарь нахмурился и принялся тереть лоб. Из горла донёсся чуть слышимый хрип.
– Нет, я не могу сказать тебе, где он сейчас. Путь его долог, но ему нужна княгиня. Он идёт за ней. Берегись, Сота, он придёт к тебе, чтобы спросить ответа.
– Пусть себе приходит, – угрюмо бросил воевода. – И хорошо бы поскорей. Всю душу из него вытряхну! Мы сможем его отыскать?
– Ты меня не слышишь, – вздохнул слепец. – Он придёт к тебе сам, когда придёт время. Его приведёт к тебе царь и раб в одном лице, подсудный невольник, чья незавидная доля судить всех и каждого. И спрашивать будет он, Будилад, а не ты. Берегись, воевода, истинно тебе говорю!
– Он мне нужен немедленно! – захмелевший от зелена вина воин хватанул кулаком по столу. – На что мне сдалось твоё прозрение, когда всё одно никакого с него толку?
– Ты спросил меня как друг – я как друг ответил. Я хочу предостеречь тебя, воевода. Как друг, – пожал плечами Мазарь. – Да, я вижу многое, но далеко не всё. И это вовсе не так легко, как может показаться со стороны. Мне иногда кажется, что в виски и лоб кто-то настырно вколачивает тупые гвозди.
– Ладно! – поднял руку Сота. – Не горячись, кудесник. Я был не прав, и мы оба это знаем. Твой дар нередко оказывался бесценным подспорьем, прости.
– Мне кажется, будут ещё письма. Стоит подождать, возможно, позже я скажу больше.
Воевода обхватил двумя руками кубок и вновь устремился взором к ладным краснощёким челядинкам, что ныне развешивали бельё сушиться. Вымокшие от пота и расплесканной воды льняные рубахи девиц липли к стану, чётко вырисовывая самые соблазнительные части тел красавиц. Некоторые были мокрыми до того, что стали почти прозрачными, волей-неволей притягивая мужские взгляды.
Слепой Мазарь не мог оценить всей прелести этой картины. Безошибочно читая настроение воеводы и направление его глаз, он криво ухмылялся.
Запоздало сообразив, что незаслуженно лишил гостя всех подобающих почестей, Сота быстренько наполнил вином второй кованый кубок, стоявший доселе в сторонке, и собственноручно отвалил на глиняное расписное блюдо половину перепела, яблок и зелени.
– Уж, прости бестолкового, – виновато развёл руками временно исполняющий обязанности, прекрасно зная, что слепой безошибочно угадает как его движение, так и заключенный смысл. – Отведай, чем Господь миловал.
– Благодарю, – улыбнулся кудесник и с готовностью принялся раздирать нежное мясо.
В конце концов они приговорили две чекушки зелена вина, двух рябчиков, трёх перепелов, полшмата сала, краюху хлеба и ладью с мочёными по-полянски яблоками. Вспоминали былое, всё-таки как-никак, а знавались почитай с самого детства. Правда не водили такой крепкой дружбы, какая нынче выпала на их долю. Со слезами на глазах и давясь от хохота, припоминали друг другу былые обиды, казавшиеся на тот момент столь нестерпимыми, что хоть за меч хватайся да требуй судного поединка. Припоминали занятные истории из собственной жизни и байки друзей. Конечно же, не обошлось без, порой слишком острых, восхищений прекрасным полом.
Их никто не беспокоил. Вся домашняя челядь, не говоря уже об опричниках и рындах, доподлинно была осведомлена, что, когда воевода берётся толковать с Мазарем с глазу на глаз, тревожить не смей. Слепого здесь боялись, кто втайне, а кто открыто, и без надобности старались вовсе не сталкиваться. А к тому, все знали, что начальствующий над дружиной посылает за этим человеком только в самом крайнем случае.
Челядинки за окном куда-то запропастились, и теперь Соте приходилось любоваться на чьё-то выстиранное бельё, в чём, разумеется, было мало приятного. Воевода дал себе зарок: хорошенько отчитать, если не выгнать взашей, того боярина, что позволил себе устроить сушилку за воеводским окном.
Тучи сплошняком обложили небосвод, едва-едва пропуская жалкие остатки света. Ближе к вечеру они грозились разразиться сильнейшим снегопадом, который продлится мало что не до следующих сумерек. Главное, чтобы не начался буран, мимоходом подумалось Соте. Иначе, и без того запорошенные дороги, окончательно потеряются в разновеликих бесформенных сугробах. И чего доброго, придётся ютить у себя лорда.
– Не связывался бы ты с этим Кётишем, воевода, – прервал его размышления Мазарь. – Странная фигура, расплывчатая.
– Вот чего не надо, ты знаешь, – посетовал регент. – Уж не вурдалак ли ты? Хе-хе, шучу братец. А выхода у меня всё одно нет, – развёл он руками. – Где я ещё одного такого сыщу, который бы ради какой-то призрачной, одному ему ведомой цели, мать родную дедеру продаст? А то, что ведёт он свою собственную игру, так за кем такого не водится? Вон, даже этот малахольный – Будилад, и тот собственного князя с носом оставил.
– Нет, воевода, должен быть и другой способ. Наплачешься ты ещё с этим Кетишем. Хотя, чего я тебя учу? Ты мужик взрослый и воеводствуешь не первый год. Смотри сам, – слепец отставил кубок и, подобрав полы терлика, вышел из-за стола. – У тебя сегодня ещё дел порядком, не буду отрывать. Да и мне кое-что успеть бы до ночи. Благодарствуй, боярин, да не оскудеют твои закрома! – он небрежно нахлобучил на голову мурмолку и отбил поклон.
– Эй, Мазарь, – окликнул его регент. – Я никогда не спрашивал тебя… Где ты пропадал четыре года, прежде чем вернуться…
– Слепым? – докончил за него зрящий. Медленно повернулся к воеводе боком и с улыбкой произнёс. – В дедеровой кузнице.
Воевода только махнул рукой:
