Записки дождю

– просила? Кто ты? Скажи, прошу тебя. Я чувствую что-то удивительное к тебе, но я не понимаю, кто ты. Пожалуйста, – голос не ответил мне, и вдалеке показалось, будто впереди стена, а на ней прилеплен листок. Похоже, он из моего дневника. Из моего самого первого дневника. Я его даже не сразу вспомнила, да и почерк оставляет желать лучшего.

«привет, блокнот, – там написано, – сегодня 1 сентября и я пошла в третий класс. Этот блокнот с этой красивой фиолетовой ручкой мне подарила бабушка. Сказала, что он тосковал без меня в магазине, и сказала, чтобы я о нем позаботилась. Не бойся, блокнот, ты теперь со мной будешь всегда.»

Ничего не понимаю. Это был голос моего дневника? Как это может быть? Но это, правда, так волнительно, он ведь знает всю мою жизнь, мне хочется о стольком с ним поговорить. Ведь, когда я пишу, он не может мне ответить. Рука, сжимая мою ладонь, вела меня, и я не сопротивлялась. Впереди был будто туман, и с каждым шагом он рассеивался, и в нем был виден до боли знакомый силуэт. Он сидел на белой больничной кушетке. Рука неумолимо вела меня к этому человеку. И вот. Ну, конечно же! Рыжие волосы, огромные голубые глаза и даже те светло – голубые джинсы с подворотами, которые я жутко ненавидела. Это Кира. Моя лучшая подруга. То есть, бывшая лучшая подруга. Она бросила меня, когда я ей рассказала о своём диагнозе, который мне поставил тогда доктор Рич. Да и помимо этого, мы постоянно с ней ругались из- за всякой ерунды. То ей не нравилось, что я общаюсь с девчонкой, которая не вернула ей четвертак, то она распсиховалась, что я ей не вернула четвертак, заправляя это тем, что её мать одна её растит и, как бы, деньги не валятся с неба; это, конечно, не грех, но, по-моему, порой она сильно перегибала палку. Как ни крути, я была очень рада её видеть. Боже, такое ощущение, что мы не виделись 10 лет. Кира. Некогда моя и больше ничья.

– Рейчи, что как не родная, садись, дай обниму тебя, – она встала, и я ощутила её объятие, как по настоящему; я села рядом на кушетку, – как у тебя дела? Сколько здесь будешь ещё?

– дела у меня как всегда, в принципе, – первые секунды я не могла подобрать слов, чтобы начать говорить с той, которая бросила меня тогда, когда я больше всего в ней нуждалась, – я не знаю. О выписке даже речи нет. А как ты? Как дела в школе?

– все хорошо, правда, Дэниел бросил меня и решил встречаться с Ясмин, боже, он просто не представляет, что его ждёт, а в целом, я чувствую себя как никогда хорошо, Рейчи. Никто в принципе не вспоминает тебя, ты же сказала всем, что в больнице по причине болезни мозга, а правду я, конечно же, никому не говорила.

– я и не сомневаюсь, именно за это я тебя и уважаю, Кира, – я несмело положила ей руку на плечо, она откашлялась и резко развернула тело на другую сторону кушетки, и моя рука отдернулась от неё как ошпаренная. Она не изменилась. Даже во сне она хочет принизить меня, сделать так, чтобы я чувствовала себя ущербной и ненужной. Моё сердце участило ритм.

– зачем ты здесь? – спрашиваю я в лоб.

– знаешь, мне как бы самой быть здесь не в кайф, но когда в персонажей вкладываешь слишком много своей души, они оживают.

– это ведь сон, ты лишь проекция моего подсознания, – неуверенно говорю я.

– если бы это был сон, ты бы этого не осознавала,– сказала она грубее,– в любом случае, я хочу уйти, мне не достаёт никакой радости быть здесь. А ты думай, осознавай, если хочешь,– она небрежно похлопала меня по плечу, и, спрыгнув с кушетки, потихоньку засеменила от меня прочь, потом на секунду остановилась, вытащила телефон и наушники.

– даже если это не сон, я тебя ненавижу, в каких бы то ни было измерениях, – закричала я вслед с комом в горле. Она обернулась, фыркнула, и, одев наушники, исчезла в белом свете. Ненавижу её, она мне была как сестра, я любила её больше всего, что было у меня, я всегда просила у неё совета. Ненавижу. Ненавижу. Рука тянула меня в другую сторону, но я не могла пошевелиться. Все было как тогда, в день, когда я видела её последний раз. И сердце ежиться от отчаяния так же горько и сильно, как в прошлый раз. Зачем? Зачем мне переживать дважды эту боль? Рука сильнее сдавила мою ладонь и рывком заставила меня встать и кушетка подо мной растворилась. Мы пошли влево от того направления, куда ушла Кира. Впереди было две школьных парты: за первой сидели Ясмин и её подруга Деним, а за второй – мой друг Адам. Он, как и все, конечно, не понимал моей проблемы, но он хороший, он всегда меня поддерживал, всегда делился вкусняшками, мы вместе смеялись, в общем, весело и атмосферно проводили время.

Я села рядом с ним, Ясмин с Деним меня не заметили.

– привет, Адам, – с облегчённой улыбкой говорю я, мне приятно его увидеть, даже если просто во сне. Или что это?…

– привет, Рейч, – он единственный, кто так меня называет. Он в школьном синем костюме и голубой рубашке, Ясмин с Деним тоже в школьной форме.

–как ты? Как дела в школе?

–уфф, в школе все как всегда, но без тебя беда. Скучно как в цирке, – сказал он и мы оба засмеялись, он знает, что я ненавижу цирк, – а ты как? Когда выйдешь отсюда? Мозги не промывают?

–да не особо. Мне здесь легче чем… не здесь, – в шутку сказала я, – о выписке ещё не говорили, так что..

–понятно. Я хотел к тебе сходить, но твоя мама, по-моему, не знает адреса больницы.

–никто не знает. Расстроятся же.

–она не знает что ты здесь?

–ну, не то чтобы я ушла без вести, но все под контролем, поверь, – говорю я, похлопав по плечу.

–отлично. Мы все, ну не знаю, как все, – он с недоверием посмотрел на наших одноклассниц, – но лично я очень жду твоего возвращения.

–спасибо большое, Адам. Для меня это много значит,– мы крепко обнялись, и я почувствовала его парфюм. Рука тянула меня дальше.

–тебе нужно идти, кажется? – сказал Адам, будто знает, что происходит.

–да, я обязательно свяжусь с тобой и дам тебе адрес, – я встаю.

–не обязательно. Мы можем встретиться в любое время здесь. Я всегда тут. Буду ждать.

Что за хрень? Что это за место?

–ты знаешь, что наша эта, как её, Урсула или как её там, лежит в больнице, мозги лечит. Уж, не в психушке ли?! Дура, – сказала Ясмин, и они с Деним засмеялись.

–я Рейчел, и сама ты дура, чёртова сучка, – закричала я, в горле у меня встал комок, и вся кожа по телу загорелась.

–они тебя не услышат и не увидят, – сказал голос, – в них не вложено твоей души их здесь нет, они вызывают одни из самых сильных отрицательных эмоций, поэтому они спроецировались с Адамом, как другом твоего детства и поддержкой, как самыми первыми и главными врагами твоих школьных лет. Они в другом измерении. Не здесь.

– они говорят это сейчас в реальном времени?

– я не знаю, дорогая.

Мы пошли дальше, мы шли, кажется, минут десять и вдруг впереди показалось нечто, вроде комнаты. Большой красный диван, плазма с наклейками из винкс, Спанч Боба и кукарачей, маленький стеклянный столик с журналами про машины и готовку, и чашкой с кукурузными палочками, рыжее мягкое кресло… Это же наш зал. В точности так, как было до того, как наш отец ушёл. Пусто. Телевизор выключен. Рука провела меня к дивану, я села.

–чай с сухим молоком, как ты любишь, я ещё взяла щербет с изюмом и курагой, – это был мамин голос, дыхание подскочило к самым гландам, я подскочила и обернулась. Мама стояла с подносом всего перечисленного.

–давай я возьму мам, – подскочил Джейк. Он здесь как то очень молодо выглядит. Я честно, в шоке. Такое ощущение, что я не видела родных почти год. Это просто.... волшебство.

–а где Ирен и твоя жена, Джейк? – растерянно спрашиваю я брата. Мама с братом засмеялись.

– куда ему женится, Рейчи, он же ещё очень молод.

–ну, как скажешь тоже.

Мы принялись пить чай и есть шербет с кукурузными палочками. Если это и сон, то какой- то необычный сон. Я отчётливо чувствовала вкусы и запахи. Это очень странно. Но приятно. А может быть, я умерла во сне? Нет, не может быть. От чего спрашивается? От месячных? Да, очень смешно, Рейчел. Лучше мыслей нет?

– как у тебя дела, дочка? Куда пропала, я с ума схожу?! – говорит мама, спустя паузу.

–ээ, ты ведь...... бросила меня. Ты собрала вещи и уехала. Пока.... я спала, – лица у них были изумленные, они явно не ждали такого ответа. Что не так?

– Рейчи, что ты такое говоришь? Ты моя дочь, я бы тебя никогда не бросила, ты что?

– Рейчел, ты если хочешь пошутить – берега не путай. Что за бред? Мы ведь семья. Да, папа ушёл, но на этом свет клином не сошёлся,– серьёзно говорит Джейк, и мне становится неудобно.

–хватит Джейкоб, очевидно, Рейчел устала быть там, где находится, ты можешь вернуться сюда в любой момент, Рейчи, – она положила мне руку на плечо, похоже мне нужно просыпаться. Мой взгляд скользнул по красному ковру и опустевшей полке, на которой лежала папина удочка.

–с кем я здесь буду, если вернусь?

–со всеми, кто тебе дорог, родная.

–пора идти, – сказал голос, – у меня небольшой сюрприз для тебя. Я улыбнулась и встала с дивана. Мама с братом так и остались на диване, о чем то, болтая.

–что за сюрприз? – улыбаюсь я.

–сейчас, – затем послышались какие – то стуки, – чёртов приёмник, не даром ему уже десять лет.

–что там?

–вот, – сказал голос и откуда – то издалека потекли ноты знакомой песни. Это… Не может быть… Это ведь Аарон Смит, он поёт о том, что танец это все, что нужно. Господи, как давно я её не слышала, какая великолепная песня. Музыка становится громче и наконец, все пространство вокруг заполняется этой восхитительной песней.

–Рейчел, я повторюсь, любое твоё решение будет для меня единственно правильным, и ещё, знай, что я всегда буду рядом. Что бы ни случилось, ты всегда можешь на меня рассчитывать. А теперь тебе пора. Они будут здесь, если захочешь вернуться,– сказал голос, и я резко проснулась с колотящимся в горле сердцем. Я как будто и не спала, я быстро встала и села на край кровати. Что это было? Почему все было так реально? В голове все перемешалось, чувства смешались, в душе что-то изменилось, будто что-то переклинило. Солнца ещё не было, но луна уже ушла. Занималась заря. Что-то меня потянуло в коридор. Было темно. В общей комнате жалюзи были закрыты, и за постом медсестры никого не было. Это очень странно. На посту всегда кто-нибудь есть. Санитаров не было слышно. Может я во сне до сих пор? Я пошла к посту. Зачем? Я зашла туда без страха и стыда и начала собирать аспирин, диазепам, фенобарбитал и скальпель до кучи. Что мне с этим делать? Зачем мне это? Когда я проснусь? В голове каша: что это был за сон? Что во мне изменилось, почему я так дерьмово себя чувствую? Да, мне часто было тоскливо, и обида нередко одолевала меня, но сейчас я чувствую все это умноженное на 10 в десятой степени. Сердце съеживается, и я плачу, я захожу с набранным лекарством в свою палату, ложу таблетки на кровать и плотно закрываю дверь. Мне хочется рыдать и кричать, но я не должна привлекать внимания, если меня услышат, меня завернуть в смирительную рубашку и посадят в одиночку и тогда я не смогу… О боже, я хочу убить себя?! Нет, нет, нет. Горячие слезы стекают по щекам. Что со мной стало? Я высыпала все содержимое баночек с таблетками на кровать. Пять таблеток аспирина, четыре таблетки диазепама и семь капсул, содержащие фенобарбитал. После передозировки аспирином точно будет тошнить, а вот от остальных я не знаю чего ждать. Всего здесь много, я надеюсь, что все произойдёт быстро. А если нет? Что если это все не убьёт меня, а только покалечит? Но мой организм слишком слабый, чтобы выжить после всего этого. Я вытираю слезы, но они все текут и текут. Дрожь сковывает все тело, что я еле шевелю пальцами. Стой. Надо чем- то запить это всё. Тихо встаю с кровати и беру одну из баночек. Выглядываю в коридор. Тихо. Тихими, но широкими шагами добираюсь до ванной комнаты. Набираю из крана в баночку холодной воды, и так же тихо прихожу обратно в комнату. Поставив баночку с водой на пол, вдруг задумываюсь, зачем я взяла скальпель?! Мой болевой порог не позволит мне резать себе вены, это, конечно, более прямой подход, но я слишком боюсь физической боли. Внизу живота сильно закололо, и я снова теряю кровь. Я аккуратно погладила свой живот. Прости меня, моё дорогое тело, я избавляюсь не от тебя, а от своей сущности. От того, что живёт во мне и ест мои душу и сердце. Прости, пожалуйста.

Я села на кровать свесив ноги, и выпила первую таблетку диазепама.

Моя жизнь началась из ничего. Я была незапланированным ребёнком. Мои родители не раз мне об этом напоминали. Спрашивается, что за бред, я же не виновата, что родилась. Год за годом мои отношения с родителями ухудшались. Переломным моментом стал уход папы. Я не очень хорошо помню из- за чего он это сделал, но помню лишь то, что после этого мама стала другой. Она и до этого была не сахар, но потом просто свихнулась. Мы ругались чуть ли не каждый день. Она цеплялась к каждой мелочи. Конечно, в некоторых случаях, я действительно делала что-то не так, но в большинстве своём мама, по-моему, просто хотела выместить на мне свою боль и отчаяние в виде гнева. Я всё понимала, и старалась не выходить из себя, чаще всего я просто запиралась в комнате и плакала. Плакала от того, что… не знаю, от чего плакала. Быть может от того что брата рядом не было или что просто не было человека, который хотя бы отчасти понял бы мою жизненную ситуацию. Да, была Кира, но даже во время нашей дружбы она не могла или не пыталась понять, поддержать. Я любила её всем сердцем только потому, что она была единственной, кому я была хоть капельку небезразлична. Наши семьи никогда не дружили, более того, порой бывали моменты, когда они крепко ругались и это, конечно, отражалось на нашем с Кирой общении. Но я ко всем напастям судьбы старалась относиться спокойно. Не такая уж и плохая была моя жизнь. И я всегда это осознавала. Я, правда, любила жизнь. Я старалась не жаловаться на неё, когда происходило что-то плохое, потому что всегда думала, что есть люди, которым много-много хуже, чем мне. Этому меня научила наша учительница по литературе. При любом удобном случае она приводила в пример африканских детей. Я, конечно, думала не только о них. Я думала о тех, у кого нет рук или ног или о тех, кто на всю жизнь привязан к инвалидному креслу. Но теперь думаю, да, они инвалиды физически, а такие как я инвалиды психически, и что из этого переносится тяжелее ещё надо решить.

Ещё две таблетки диазепама.

Кульминацией для моей психики стал уход мамы. Я что только ни делала, чтобы найти её. Хотя, я даже на улицу не могла выйти, пойти в полицию, о чем я говорю. Хотя для человека моего склада сознания я сделала более чем много.

«я люблю тебя, но я ухожу. Мама» – это записка, которую мама оставила мне. Именно поэтому я не попросила тётю пойти в полицию. Я поняла, что мама не хочет меня видеть. Именно в этот момент на мою голову вылился весь градиент ущербности, который только можно найти во вселенной. Меня должны были через неделю забрать в больницу. Всю эту неделю я просто не осознавала реальность. Мне хотелось есть всё, и не хотелось ничего, я хотела спать и не хотела погружаться в сон, я хотела гулять на улице и не хотела сдвигаться с места. Эта неделя прошла как лютый кошмар. Когда приехал доктор Рич и спросил, нет ли кого-нибудь ещё в доме, я сказала, что мама уехала к бабушке и вернётся только через пару дней. Документы и справки о моем пребывании в больнице подписывала тётя. Это я с ней ходила на приём какому- то чванливому самозванцу, который через десять минут отправил нас к доктору Ричу. У него я просидела почти 2 часа. Мы говорили о родителях, о школе, о фильмах, о музыке, о мечтах, о религии, о любви и даже о сексе. Мне не было стыдно говорить с ним об этом, потому что с самой первой секунды, как только я вошла в его кабинет я почувствовала умиротворение. Моё сердце угомонилось, и дрожь перестала сковывать тело.

Кто же знал, что всё окажется настолько серьёзным. Когда мне поставили диагноз: «острая социофобия, лёгкая форма расстройства личности на почве родительской драмы» я была просто подавлена. Очень сильно подавлена. Я не была готова к борьбе с психическими болезнями. Для меня физические заболевания были не редкостью, я болела каждый год, каждый второй сезон. Насморк, тонзиллит, гайморит, обострение ревматизма, да и просто частые головные боли и т.п. Но к подобной ерунде я абсолютно не была готова. Я была растеряна: я понимала, что это что-то страшное, но что именно это я не знала, поэтому решила забить в гугле. Как говорится, не гугли симптомы своей болезни, здоровее будешь. Перешерстив десяток сайтов, у меня сложилась полная картина того, что во мне происходит и что меня ждёт.

Диазепам и таблетка фенобарбитала. Меня немного начало клонить в сон. Мои мышцы повсеместно начали расслабляться до такой степени, что начали непроизвольно дёргаться. Я медленно легла на кровать.

Как же хорошо, что в школе не узнали, где я нахожусь. Это была бы катастрофа. За несколько дней до того, как сообщить Кире мои новости, мы с ней немного повздорили, но ничего особенного. Я была уверена, что она поймёт и поддержит меня, несмотря на прошлые обиды, но видимо, наша ссора была предпосылкой для того, чтобы бросить меня и, сообщив ей свой диагноз, я только подлила масла в костёр, на котором сама же горю. Я сказала ей, что я больна, она рассмеялась, подумала, что я шучу, но потом я показала ей справку. Она пару минут лицезрела её с улыбающимся лицом, но потом улыбка перелилась в недоверие, а потом недоверие переросло в гнев.

–если каждый сейчас начнёт по психиатрам ходить, у каждого встречного будет такая бумажка с диагнозами, которые одними названиями только пугают. Успокойся уже. И убери это, пока кто-нибудь не увидит, – сунув мне справку в руку, со злой насмешкой сказала Кира.

–Кира, я ведь тебе не впервой это говорю. Я чувствую, что во мне что-то странное происходит. И меня это очень пугает. Не сочти меня за маленького ребёнка. Я не могу просто взять и проигнорировать то, что сидит во мне. Прошу поверь. Я ведь не выдумываю это, – оправдывалась я.

–а по-моему ты только это и делаешь. После ухода твоего отца ты стала сама не своя. Эти твои попытки начать курить, накопление денег на татуировку, попытка отрезать волосы. Это все ты делала, чтобы привлечь внимание к себе.

–согласна, я была глупой тогда. Мне было плохо, но я ведь справилась с этим наваждением. Мы справились,– перебила я Киру.

–и хватит с меня твоих закидонов. Я больше не стану тебя вытаскивать из пучины, которую ты сама для себя создаёшь.

–но ведь, – я не успела сказать. Кира небрежно ткнула пальцем в справку и сказала: «и это, извини, конечно, но это бред полный»,– она встала со скамейки (мы были во дворе школы) и начала от меня медленно отдаляться.

–Кира, не оставляй меня. Я обещаю что разберусь со всем этим, но без тебя мне никак,– она не реагировала, – не оставляй меня, это..... это нечестно,– наконец, она обернулась и сказала: «нечестно здесь только то, что все те дни и даже ночи, проведённые с тобой. С твоими соплями и психозами, я могла и должна была провести с мамой и бабушкой. Мы больше никто друг другу»,– она вытащила из заднего кармана джинс наушники и ушла.

Это был наш с ней последний разговор.

Фенобарбитал и аспирин. По одной таблетке.

А теперь.... Рик. А что Рик? Рик Рик объелся черник. Jaja смешно. Не стану отрицать, он мне нравится. Он понравился мне с самого первого взгляда. Тогда в кабинете доктора Рича. Но он не был бы моим. Что за глупости. Он не был бы моим ни при каких обстоятельствах. Но мечтать ведь не вредно. Я бы, наверное, отдала бы ему свою девственность. Он, (помимо доктора Рича) единственный хороший парень в моей жизни. Хотя, быть может, он такой только здесь, в стенах этой больницы. Может, после работы он приходит домой, садится за телевизор, открыв банку пива, и думает о том, как ему уже осточертели эти гребаные психи. Как ему осточертело нянчиться со взрослыми людьми в стенах этого душевного каземата. И может в постели он не так уж и хорош, как я представляю. Что? Нет, я ничего не представляла. У меня нет на это времени. У меня есть только время на то чтобы жалеть себя. В горле собирается горький комок и слезы пробиваются сквозь мои попытки остановить их. Прости меня. Прости меня, Рейчел!

Прости, моё дорогое тело. Я не должна тебя убивать. Не должна, но.... назад уже пути нет. Меня ничего хорошего не ждёт в будущем. Мне незачем.... Не для кого.... Не для чего… Продлевать свое существование, чтобы однажды, когда я, например, буду час стоять в очереди за авиабилетами, мне нахамит какая-нибудь престарелая женщина, которая и десяти минут не продержалась, меня снова охватит дрожь и я плюну на всё и просто убегу оттуда, под осуждающие возгласы окружающих.

Господи. Меня постепенно начинает одолевать дрожь. От макушки, по щекам, по шее, по груди, заставляя соски напрягаться, по животу до самых щиколоток. Горячие слезы постепенно остывают, оставаясь на переносице и вливаясь в уши. Допиваю оставшиеся таблетки фенобарбитала и ещё одну таблетку аспирина.

Как бы я хотела быть обычным человеком, быть как все. С обычными проблемами, мыслями, делами, с обычной жизнью. Как бы я хотела каждое утро тяжело вставать, но с лёгкими мыслями завтракать и идти на учёбу. А на учёбе со всеми здороваться и чтобы со мной все здоровались и улыбались, потому что когда- то я им помогла с практической работой по физике или одолжила 50 центов на студенческий обед. Как бы я хотела иметь лучшую подругу, хотя бы одну, чтобы делиться с ней секретами, обсуждать социальные сети и парней, как бы хотела, чтобы меня любил парень, чтобы гулять с ним, крепко взявшись за руки, говорить обо всём на свете от того, какое мне платье надеть на выпускной до того, как же можно сильнее разогнать частицы в адронном коллайдере, чтобы переписываться с ним ночью, отправлять сердечко, а в ответ получать десять. Видно, я уже слишком стара для всего этого. У меня никогда не было ничего подобного. У моей бывшей подруги (интересно, она меня вспоминает?) было много подруг и поклонников и разных романтичных историй, я ей завидовала в душе, но вида, конечно, не подавала. Я ведь не виновата, что болезнь отрезала меня от мира, что мне приходится теперь быть здесь, страдать от бессонницы из – за таблеток, непроходимости кишечника из за недостатка движений, головной боли, тошноты, приступов плача и ещё много- много всего. Моими родителями стал доктор Рич, моим другом – Рик, если я имею право так думать, моим домом – психиатрическая больница, моими братьями – санитары и мед братья, моими сестрами – пациентки, у каждой из которых в голове свой бардак. Но это все – наш общий бардак, каждый из нас борется с самим собой – это нас объединяет. То есть, объединяло. И наконец! Сегодня! Я перестану быть частью всего этого! На моем надгробии будет написано Рейчел Дельверн 06.11.2001-28.09.2016. Люди будут подходить и охать, какая молодая девушка умерла. А в моей медицинской карте будет написано – самоубийство. Передозировка: ацетилсалициловая кислота, фенобарбитал, диазипам. А я… Я буду, скорее всего, гореть в аду. Бог же, такой умный, что пожизненного мученика, который убьёт себя, отправит в вечное пламя, а не дарует ему вечный покой. Плевать. Назад пути нет. Ну, есть, конечно. Я могу сейчас побежать к медсестре и сказать, что наглоталась таблеток, и мне промоют желудок, но я не буду этого делать. Мне больше никто и ничего не нужно. Пытаясь избавиться от комка слез в горле, я хотела глубоко отдышаться, но у меня не вышло. Воздух как будто не выходил и не заходил теми порциями, какими я заставляю вбирать свой организм. Секундой другой и мне дико свело поджелудочную. Я схватилась за живот и начала крутиться по кровати из стороны в сторону. Живот не отпускало. Боже, избавь меня от этого. Я хочу умереть быстро. Пожалуйста. Мышцы повсеместно до сих пор временами сокращались. Я почувствовала, как меня начинает подташнивать и тихонько начало потрясывать тело. Пугает ли меня все это? Конечно, но это все скоро закончится. Абсолютно все закончится. Страх закончится. Боль закончится. Предательства закончатся. Думаю ли я, что перейдя черту, я окажусь в том месте, где были мои родные и знакомые? Да, но этого не будет. Я знаю. Будет ад. Рая не будет. Я не окажусь в лучшем мире. Но я буду в мире, отличном от этого. Моей оболочки не будет. Будет лишь моя энергия – моя душа. Живот потихоньку начало отпускать, но нельзя позволять рвоте вырваться, иначе это все бесполезно. Слезы беспрерывно текли. Я уже не могла этому препятствовать. Будто все слезы, что есть в моем организме, решили обрести свободу. Теките. Я освобождаю вас. Я больше не буду в вас нуждаться. И ни в ком не буду. Я как дерево, которое ещё семечком посадили в землю, взрастили до размера десятилетнего ребёнка, а потом забыли, оставив медленно умирать без воды и света. Я как ретро мотоцикл, который купил какой-то богатый любитель на каком-нибудь мотошоу, и теперь он стоит в гараже и пылится, и иногда этот богач смахивает пыль, минут 10 любуется и снова оставляет. Я как слишком большой мыльный пузырь, который спонтанно появившись, так же спонтанно взорвался, оставив после себя лишь влажный туман. Я как листочек, который, не дождавшись осени, преждевременно оторвался от своего дерева и теперь сохнет и тускнеет с каждым днем все сильнее. Я как чувство влюблённости, который ощущает парень лет 16-ти к четырнадцатилетней девочке, которая даёт ему списывать контрольные, и которую он иногда провожает домой, но потом появляется новенькая, которая в свои 15 выглядит на все 20 и он даже не вспомнит, как зовут ту добрую девочку 14-ти лет. Я как дешёвая скульптура в общественном парке, которая поначалу была привлекательна, а теперь всякие быдло пишут на ней отвратительные слова. Это чувство полной ущербности, либо надежда на освобождение, либо надежда на скорейшую смерть. До сих пор мне не хватало смелости что-нибудь с собой сделать, потому что боялась физической боли, боялась нанести боль родным и друзьям, но теперь, я поняла, что они не боятся сделать мне больно, предать меня, а значит, они не сильно огорчаться, когда узнают, что исчез из мира такой проблемный человек, как я.