Из дневника

Еще одно: приписываемая Сереже статья, т. е. рассказ в «Золотом руне», не его. А ведь как утверждала Люба, и Аля верила. Все это заставляет меня только лучше относиться к Любе.

24 августа. Петербург

Была у наших, только что вернулась. О, сколько важного произошло без меня. Главное то, что дети решили отделиться и зажить самостоятельно; началось это еще в Шахматове, а сегодня, по приезде их, Люба смотрела уже первые квартиры и при мне решено окончательно, что они уходят. О, как жаль было Алю, как робко она просила их остаться. Какой это удар для нее, хоть и знает она, что так надо. Но скрепилась и решила все принять бодро. Детка был удивителен: мягкий, добрый и вместе мужественный; как он вырос нравственно за это время; говорит, что все больше склоняется к социализму, а если останется, обленится и все пойдет прахом. Любе не хочется, жаль комфорта, баловства и беззаботности, но идет за ним, конечно. Франц жалеет, что уходят. Это главное. А еще: Боря вызвал Сашу на дуэль. Посылал секунданта в Шахматово. О, глупый! Конечно, дуэли не было. Секунданта Кобылинского сначала Люба отчитала, потом с ним оба страшно подружились, и Боря уже прислал покаянное письмо[44]. Еще третье: Сережа женится на крестьянке, поссорился с бабушкой и со всеми своими и революционер. Вот, они как хватают, молодые-то наши! Борю Саша мягко и великодушно защищает, а Аля бранит дрянью, тряпкой, лгуном и пр.

21 октября. Петербург

Какие новости? Сначала про Алю и Сашу. Люба в дурной полосе – не любит, когда к ним приходит Аля, а недавно при мне очень ее обидела. Был длинный, тяжелый и ненужный разговор, в котором Аля, по обыкновению, унижалась. Требовала любви и доверия там, где этого нет. Странная это у нее манера. Дело в том, что Боря Б<угаев> уехал в Мюнхен по Любиному желанию, предварительно видевшись с ними здесь и наделав массу глупых и несимпатичных вещей: грозил убиться, но не убился. Она разрешила это, выбрав вместо отъезда. Он, однако, сам предпочел уехать. Напечатал в «Руне» фантастическое нечто («Куст»)[45], изображающее прекрасную огородникову дочку с «ведьмовскими глазами», зеленым золотом волос и пр., которую насильственно держит дьявольский царь, прячущий ее от Иванушки-дурачка, а она-то его, Иванова, душа и т. д. Потом Куст уже является в качестве «красивого мужчины» с синим пятном на щеке и т. д. Этот бессильный пасквиль взбесил и разволновал Алю – Люба ни гу-гу ей, а сама, оказывается, написала Боре, что не желает больше иметь с ним дела. Он ответил, перевернувшись на каблучке, что не имел в виду ни ее, ни Сашу, т. к. Куст его царственный, а Сашу он очень уважает и ценит – и т. д. Словом, Люба как бы разорвала с ним. Аля упрекала ее в том, что она ей ничего не сказала, не захотела ее успокоить, а та говорила: «А вы зачем не поверили? а зачем вы меня в копья приняли?» и т. д. Разумеется, Аля была посрамлена, а она (по своему мнению) возвеличена. Удивительно ко всему этому относится Саша. Без всякого раздражения; только Борина болтовня и кривлянье ему надоели. Ну, он-то великодушен и крупен необычайно. Ее же я считаю довольно обычной тщеславной и самолюбивой женщиной, но исключительно здоровой, страстной и обаятельной, а также способной, не интеллигентной, а именно способной. И недобрая она, и жестокая, ух – какая. Ну, довольно с ней. Саша написал драму «Король на площади». Нам с Алей она не нравится, а молодежь от нее в восторге. Еще событие: ее читали в клубе Комиссаржевской и она произвела бурю. Актеры восхищаются, литераторы не только критикуют, но шипят и злобствуют. По-моему, драма наивна, невыдержана, идея скомкана, конец никуда не годится и не мотивирован, а подробности прекрасны. Но успеху я несказанно рада. Брюсов, Соколов и «Руно»[46] просят драму наперерыв. Какой-то итог успехов Любы. Была мила с актерами и до дерзости неприятна с литераторами. Все это мне рассказала Аля на днях, когда я провела у нее от 5-и до 11-и. Сама она боится сойти с ума, говорит, что ее стережет безумие, и описывает страшные и тревожащие состояния своего духа, т. е., вернее рассудка. И я за нее боюсь. А Франц, который с полком на охране в Кронштадте, впервые распоряжался (заочно) расстрелом политических преступников и вернулся совершенно потрясенный, с другим лицом, другими чувствами, мыслями и словами. Это трагично, но сближает его с Алей. Вот, сколько нового у них. Прервал меня звонок и письмо С. В. Письмо очень замечательное. Все сплошь о Саше и о том, что художнику надо писать и творить: «для всех», что это гибель, что он не «проявляет себя» и довольно.

1 ноября. Петербург

Вчера мне было очень приятно и интересно у Али<…>

Саша читал стихи. Понравилась очень «Незнакомка». Одобрены разные «Чертенята».

29 ноября. Петербург

Была у Али 3-го дня. Были дети и Франц. В виде особого развлечения хорошенькая такса, которую принесла Люба. Пришел еще Городецкий. Я смертельно устала и под конец совсем загрустила. Насилу досидела до 11-ти часов. Несмотря на всю свою утонченность, они меня не удовлетворяют. Я страдала от их скачков, от их жестокой нетерпимости, безапелляционности, односторонности и невежественности. Боря прислал скверные стихи Саше и обоим два безвкусных портрета. Едет в Париж, к Мережковским.

Саша едет в Москву на juri в «Руно» или «Перевал»[47].

25 декабря. Петербург

Праздники наступили. Вчера у Софы пили чай с елкой. Аля сидела с Розановым, тот завел с ней разговоры об анархизме и религии. Очень умен и многое знает, с другой стороны. Катя Бекетова глумилась, т. е. главным образом насмешничала. Адам грубо врывался с пошлостями, пытаясь прекратить этот «неуместный разговор». Аля доверчиво пошла на удочку Розанова и совершенно высказалась, принимая его за своего. А говорит, что понимает людей, а я не понимаю и доверчива. Бывает и обратное. Аля рассказывала интересные вещи про Семенова. Тот вернулся из тюрьмы временно. Очень горд и надменен. Думает, что правы одни социал-демократы, и презирает поэтов. Признает только Андрея Белого.

29 декабря. Петербург

Вчера была на генеральной репетиции «Балаганчика» в числе нескольких литераторов, актеров, Али с Любой. Автор не то Аполлон, не то ребенок и ангел, мелькал то там, то здесь своей головой поэта. Он был доволен и весел и не боялся провала, и не сердился на плохих актеров. Люба веселилась в театрально-почетной обстановке и все находила прекрасным. Аля страдала на все лады, то тупостью, то остротою чувств. Во время «Балаганчика» чуть не плакала. Ну, это понятно. Завтра первое представление. Будет много родственников, но не все. Как-то примет публика? Что будет, не знаю. Вчера в антракте или перед представлением познакомилась с Урванцовым[48]. Олицетворенное добродушие <…>

Да, еще Кузмин. Музыка к «Балаганчику». Талантливо, воздушно, грустно, но не то, что говорила Люба – совсем не то, и не то, что говорила Аля.

31 декабря. Утром, Петербург

Вчера было первое представление «Балаганчика». Публика первых представлений: литераторы, художники и музыканты из новых. Несколько дам, причастных к искусству и, конечно, родственники. Учащейся молодежи сравнительно мало, только интересующаяся искусством, так или иначе. Сначала шел «Балаганчик». Играли значительно лучше, чем на генеральной репетиции, все прошло гладко; постановка, несомненно, красива и оригинальна. В общем, празднично, святочно и везде, где стихи, веет благоуханной поэзией. Во время действия был все время хохот в толпе учащейся молодежи, среди грубых и некрасивых лиц. В конце пьесы раздалось шиканье и пронзительный свист, но все покрылось громкими и дружными аплодисментами. Много раз вызывали автора, он вышел и показался во всей своей юной и поэтической красоте. Шиканье, свист и гром аплодисментов. Ему сейчас же бросили из первого ряда белую лилию и фиалки с зеленью. Это была Метнер (художница, за которой когда-то ухаживал Гиппиус[49]). Осип Дымов почему-то бросил ему свой портрет – непонятная честь! В общем, успех. Публика, разумеется, избранная, не то будет потом, и интересно, что скажут газеты. Родственники не бранились, Софа нашла, что все лучше, чем ожидала. Автор и Люба сияли. Я бегала сверху вниз и обратно, говорила с Алей и Софой, прислушивалась к разговорам. Сидела я рядом с Асиным инженером, несчастная, а рядом с ним сидел Сологуб.

Итак, «Балаганчик» поставлен и был. Известность Блока растет. Потом был «Св. Антоний» Метерлинка. Пьеса реальная, можно сказать, и некрасивая, но сколь глубокая по идее. Она имела успех, всем понравилась, но публика хохотала, как во время настоящего фарса. Я видела Сашу на сцене среди актеров, как автора, и на секунду за кулисами: только пожала ему руку. Он говорил с Урванцевым и еще кем-то.

1907 г.

2 января. Петербург

Вечером надела перешитую белую кофточку и поехала к дяде[50]. Там было обычное родственное собрание. Дядя еще до Али говорил со мной о «Балаганчике» и очень сердился. Сказал, что это нахальство, что все можно сказать и обвинить в непонимании, что это кружковская литература, ерунда, никому ненужная и пр. За ужином сели мы с Алей… звала сегодня на «Балаганчик»… Говорила, что ей грустно в новый год без деточки, вчера они у нее обедали. Всю ночь после «Балаганчика» прокутили; «бумажный бал» у одной из актрис.

24 января. Петербург

Купила «Нечаянную радость». Не знала, куда ее положить, читала благоговейно. Есть слабое, ненужное, непонятное, но есть столь благоуханное, что не знаю, где в поэзии равное этому. Какие слова и образы! На панихидах[51] был прекрасен. Иногда неумолим, но иногда вдруг добр. Как это несравненно. Со старушкой[52] вчера во время отпевания был кроток, добр и прекрасен. Как я его люблю. Это что-то редкостное.

31 января. Петербург

На днях была у Али на рождении Франца. Все равно, что там было, но когда все ушли, Аля сообщила мне нечто очень важное: Саша сам рассказал ей, что влюблен в актрису Волохову (все началось с «Балаганчика»). Он за ней ухаживает, с ней катается; пока, как он сказал, они «проводят время очень нравственно» (странно слышать такие слова от него) и, кроме того, он же говорит: «влюбленность не есть любовь, я очень люблю Любу». Люба ведет себя выше всяких похвал: бодра, не упрекает и не жалуется, была одна на вечере у Али, он ушел, кажется, в театр Комиссаржевской. Все это вполне откровенно и весело делается, но Любе говорится, например, на ее предложение поехать за границу: «С тобой неинтересно». Каково ей все это переносить при ее любви, гордости, самолюбии, после всех ее опьяняющих триумфов. Мне жаль ее до слез. Она присмирела, ласкова и доверчива с Алей и говорив: «Ведь какая я рожа, до чего я подурнела!» Мне невыносимо думать, что она страдает и плачет, а между тем, как говорит Женя Иванов, м. б., это ей на пользу. Да, м. б., но кроме жалости к этому цветку, и в сущности ребенку, ужасно еще и то, что сказка их, значит, уж кончена. Если он и вернется к ней, то уж будет не то, та любовь, значит, уже исчезла. Это, конечно, брак виноват и, кроме того, полное отсутствие буржуазных и семейных наклонностей у него. Она из верных женщин и при том его пленительность сильнее ее. Она всегда шокировала его известной вульгарностью, а он ведь как есть поэт, так всегда им и бывает со всем своим обликом. Пострадать ей, конечно, надо, но – боюсь я за нее. Ведь согнуться она не может, как бы не сломалась и не погибла. Ведь годы самые страстные – всего труднее мириться. А поклонников нет. Боря потерял свой последний престиж, а других-то нет. Аля говорит: «это все влияние Вячеслава Иванова». Какой вздор! Еще прошлой весной уж была «Незнакомка», а теперь вот она и воплотилась окончательно. Разве поэт, создающий такие женственные образы в 25 лет, может быть верен одной жене?

Люба все-таки не красавица и красавицы ей опасны, а Волохова красавица. Не даром думала я об искушении маскарада после «Балаганчика». Да, я боюсь за Любу.

4 февраля. Петербург

Третьего дня была у Али. Там был Саша. Аля мне вчера сообщила, что он хочет жить отдельно от Любы.

В Любу влюблен Чулков, который с женой разъехался. Люба с ним кокетничала и провела чуть ли не целую ночь в отдельном кабинете и катаясь. Последнее мне уже совершенно непонятно. Франц думает, что это надрыв. Аля говорит, что нет, а я думаю, что это средство забыть червя ревности, обиды, горя и оскорбленного самолюбия, который ее съедает. Аля говорит, что она «это» превозмогла. Она, конечно, поразительно хорошо это все переносит, но, конечно уж, не легко. Сама Аля мне в прошлом году говорила, что она превозмогла, но что у нее нет любви и что «этого нет», а сама до сих пор очень неравнодушна к мужчинам и признает одну эротику. Ничего она не превозмогла.

Аля опять затосковала по С. В.… Саша и Люба тоже хотят его видеть, чтобы поговорить о разрушении семьи.

8 февраля. Петербург

Пришла Аля. Страшно обрадовалась блинам и была все время добрая и милая.

Все мне рассказала про детей и про Кину. Ну, они пока не хотят разъезжаться. Это, конечно, проще, т. е. удобнее, но не знаю уж хорошо ли. Ведь он уже серьезно любит Волохову, а Люба (с горя по-моему) кутит с Чулковым. Уверяет, что не страдает, но мы ей не верим. Как далеко это все от того, что было летом. Где ее гордая уверенность в своей неотразимости? Но смириться она все-таки не желает.

15 февраля. Петербург

Была на днях у Али вечером. Застала у нее Кину и детей. Последние новости того дня такие: Волохова не любит Сашу, а он готов за ней всюду следовать. Люба совсем полюбила Чулкова и с ним сошлась. Хотели разъезжаться, но почему-то решили этого не делать. С этим и пришли к Але, которая в отчаянном виде сидела с Киной. У нее за обедом было «все другое». Аля в восторге от Любиной «силы» и вообще от нее; та благосклонно принимает обожание: победоносна на манер прошлогоднего. Я не люблю ее такую и даже думаю, что не начнись этого всего в прошлом году, Саше было бы лучше. Ну, не знаю. Аля только и боится, как бы они не разъехались, считая, что Люба – Сашин Ангел-Хранитель. Мне кажется, однако, что жить им вместе теперь не имеет смысла, и если она и прежде больше занималась собой, чем им, то что же дальше? Она мечтает об карьере актрисы, декламирует стихи, намереваясь все создать сама и хочет быть трагической актрисой. Я ожидала многого от ее декламации, судя по ее безграничной самоуверенности, а вышел полный дилетантизм. Хорошо сказала она только два стихотворения Вяч. Иванова. Городецкий был плох. Бальмонт тоже, Брюсов тоже. Кина со слезами бросилась перед ней на колени после «Кубка» Брюсова, а Саша стал злиться и говорить ей резкости. Я начала критиковать, и Люба мои слова принимала прекрасно. Саша после чая замолк, омрачился и уселся в стороне. Кина говорила пошлости, и Аля была очень довольна, да и Люба кажется тоже. Он злился и из всех их он один был мне бесконечно близок, хотя я нисколько не злилась. Они мешали его строю. Он читал из «Снежной маски». Оказалось, что это перлы, а Аля говорит, что слабо. Вяч. Ив<анов> тоже великолепен, а она его не признает совсем.

Все это меня ошеломило. Саша несчастлив, Люба взяла любовника после всего того, что она говорила летом и осенью. Как она обижала Алю, как возмутилась тем, что я сказала: «Еще неизвестно, так мало прошло времени»[53]. Как она презирала измену одной любви. И все мы так этому верили. Еще на днях Аля мне говорила: «у нее верное сердце, она всегда будет любить Сашу». Как затрудняют все эти родственники. И вдруг у Любы будет ребенок.

18 февраля. Петербург

Третьего дня была в «Беатрисе». Конечно, видела бледный профиль, осиянный золотыми, матовыми кудрями. Ведь «она» играла игуменью и было последнее представление «Беатрисы». Подошел ко мне во втором антракте, дал мне билет и был мил со мной[54].

28 февраля. Петербург

Вчера была у Али. Обедала с Киной. Люба уехала на масляницу с Мусей в Боблово. И превесело уезжала. Это еще раз доказывает мне, что никакой любви у нее к Чулкову нет, а есть потребность поклонения и наслаждений. Любовь ее прошла, м. б. еще кого-нибудь будет любить, но не теперь. Говорит, что надо себя найти, себя потеряла. Все они верят в ее силу. Да, она не киснет, не унывает, не жалуется, не тоскует и т. д. Она мажорная. Это без сомнения сила, но это не сила любви, идеи и пр. Это сила здоровья и жизни только. Я думаю так. По-моему, этого мало. Смелость есть тоже, даже дерзость. Все инстинкт, только инстинкт. Саша страшно злой, говорила Аля, как она сама.

12 марта. Петербург

У Али еще раз была без Любы с Киной. Волохова полюбила Сашу. Люба вернулась, но я ее не видала.

27 марта. Петербург

А Люба опять завела с Чулковым – не знаю уж, как и назвать. Ан. Белый в Москве. Пожалуй сюда еще явится.

6 апреля. Петербург

Толковать о том, настоящая или не настоящая Люба и Нат<алья> Ник<олаевна> и пр. совершенно праздное занятие. Все это сущая чепуха, конечно. Вечной любви и вечной страсти, как у Тристана и Изольды и пр. больше нет. Саша и Люба вообще не Тристан и Изольда. Для того нужна была первобытность обстановки и чувства и, кроме того, – препятствия. Они новые, потому что все себе разрешили, а судьба помогла им тем, что у них нет детей, которые бы усложнили вопрос. Люба существо бесконечно жизненное и вполне эгоистическое, жаждущее прежде всего поклонения и наслаждений; он – поэт с исключительно страстным темпераментом и громадным воображением. Ну, любили друг друга несколько лет до своего брака и 3 года в браке, ну была сказка и юность, первые ее цветы. Теперь наступило иное. Ему нужна «смена эмоций», да, не более, и поэтому он полюбил именно Нат. Ник., которая до того противоположна Любе. Люба, немедленно, ему изменив и бросившись в объятия первого встречного мужчины, все еще не может перестать сердиться на разлучницу и время от времени «себя ищет» и желает быть добродетельной, ждет, что та «провалится», а он к ней вернется. Едва ли это так будет. Разлюбит он и ту, конечно, а потом полюбит другую и к Любе временно вернется, но это будет не то, совсем не то, о чем она мечтает в своем наивном самообожании.

5 июня. Шахматово

Живем недурно. Люба настойчиво готовится к сцене и ждет Сашу. Аля с Францем ждут своего перевода[55]. Слухи и шансы плохие. Страшное несоответствие Али с Францем ужасно. Все назревает по-моему. Она сгорает в этой борьбе. Ее «я» беспрестанно приходится мять ради семейно-карьерных соображений. О, зачем не оставила она его давно, тогда было бы легче. Теперь его, почти старого, не оставит, да и сама на ломку уже не способна. Она сломана жизнью, но и в этом еще не потеряла огня, красок и аромата. Сколько в ней обаяния. Какая сила страдания, сколько магнетизма и властности и какая женственность.

11 июня. Шахматово

Приехал вчера неожиданно Саша. Большая была радость в первую минуту.

Люба счастлива приездом Саши, но до какой степени все другое теперь. Подурнела она бедненькая, загорела, носит некрасивую прическу, стала похожа на Му-сю. Я сочувствую ее сценическим упражнениям, но что-то не верю ее будущему успеху. Но где ее самоуверенность и победоносность? Где сияние красоты и властные чары? Ничего нет. Он же ушел вперед страшно далеко за эту зиму. Он действительно известный поэт, им дорожат, все его знают. Он, конечно, говорит и думает только о своем, но кто же этого не делает?

7 августа. Шахматово

Ровно через год опять кошмар Андрея Белого и дуэли. На этот раз вызывает Саша, потому что тот написал ему письмо полное оскорблений, которых и он не вынес: обвиняет его во лжи, пишет, что хотя и подаст ему руку, если встретятся, но лучше не встречаться. Саша написал, чтобы он взял свои слова назад или прислал секунданта[56]. Разумеется, тот пришлет секунданта. Они опять, как дети. Он понятен – этому чистому духу и смерть ничего. Но она, которая причина всего этого, мне непонятна. Ну, да бог с ней. Дело не в ней, а в нем.

14 августа. Шахматово

Дуэли не будет, Ан. Белый «охотно берет свои слова назад» и не желает дуэли[57]. Прислал ворохи «декадентских ведомостей», как я называю его послания. Аля чуть не убилась с горя. Тяжелая была неделя. Сегодня утром сильно досталось Софе. Аля наступала ей на горло, стирая ее с лица земли.

26 августа. Шахматово

Саша сделал большие успехи в распущенности, безжалостности и эгоизме. До чего он бывает груб. Ведь этого прежде не было. И это именно с Софой, хотя и с Алей бывает тоже, и со мной, и с Любой. Софа при нем теряет последнюю гибкость, а я делаюсь пошла. Что же это, наконец, будет? Люба всему потакает.

Съездил он в Москву. С Андр. Б<елым> заключен мир. Люба эти дни, без Али, часто грустная, прегрустная. Об сцене бросила думать, говорит о мастерской дамских платьев. Часто задумывается. Да, есть над чем. Перед Сашей во прахе. Он сегодня с ней был мягок. Как я была рада! Устала от его жесткости. Все это так. Кругом они оба виноваты, но до чего они мне все-таки милы.

14 октября. Петербург

Была у детей. Видела Борю. Говорила совсем хорошо. Много про Сережу. Боря меня не шокировал и туману не напускал. Поэт он, да. Люба не понравилась. Недобрая и грубая. Ничего моего не понимает. Бог с ней. Ей, верно, трудно. Устала, не поощряют, ревность. Саша в лучах своей славы. Тих и кроток.

24 октября. Петербург

Только что была на Галерной[58], чтобы проститься с Алей. Вечер прошел невыносимо. Саша гулял, потом пришел злой. Люба почти спала. Аля, не знаю, как и сказать. Молчали и сидели, как на похоронах. Наконец, стала собираться. Он сказал, что с ней поедет. Оделись, расцеловались. Люба осталась дома. Она ее нежно расцеловала и несколько раз сказала: «Спасибо тебе, малютка». Я стала ее целовать – холодно и бесстрастно подставила она мне свое лицо. Вышли на улицу. Она мне сказала, поцеловав меня сама: «Прощай, может быть, когда-нибудь еще увидимся, а м. б. и нет» со своей старой, новой улыбкой. Я с этим осталась, а они уехали.

Любе она говорила: «Стоило приезжать, я уезжаю ободренная» (конечно, с иронией). Ясно. Была она у меня третьего дня, сама пришла ко мне, не захотела в театр и много о себе говорила; сначала не хотела, потом все сказала и на другой день говорила, что легче стало. Говорила, что нет у нее ни кола, ни двора, что она себя погубила, что жизнь в Ревеле безобразный сон, что все в ней тупо; радость была только при первом свидании с Сашей и Любой и когда ехала в Ревеле на вокзал. Что одно бы могло ее возродить, если бы дети ее очень любили и ласкали, а они только гуманны, она им не нужна. Что теперь трудный перелом, она потеряла старое и не нашла нового. Просилась жить со мной и Аннушкой.

На другой день у них она мне сказала, что выспалась и, кроме того, после разговора со мной стало легче. Я успокоилась за действие своих слов, но увидела, что Саша злой и тяготится домашними. Было много гостей. Саша был сначала груб с Любой. Потом все пришли. Его загребастала на весь вечер Мусина[59]. Поздно пришли молодые актрисы[60]. Н. Н. «заслонила всех нарядных, всех подруг»[61]. Нельзя ее не любить, Люба перед ней совершенно меркнет, несмотря на всю свою прелесть и юность. Та какого-то высшего строя. Не от того ли он такой злой? Ведь она, кажется, холодна. А тут жена влюбленная и мать обожающая. Но что же теперь будет! Она уехала с мыслью о смерти. Слыхал ли он, понял ли и если понял, поднимет ли ее умирающую и оживит ли?

У нее все в нем, и ничего, кроме этого.

Ведь он бы мог одним словом ее оживить, но найдет ли он его? Слишком влюблен для этого.

Если бы он нашел свое слово! Ведь это бывало прежде. Есть еще у меня надежда.

30 октября. Петербург

Разве не ясно было, что я заслонена смертной тоской по Сашиной любви и ласке, что я уже становлюсь противной? Получила от Али письмо в ответ на свое. Лучше не приезжать теперь, она хочет видеть только Блока. «Что дала мне твоя любовь и Францева? Ничего, ничего, ничего; я вас иногда за то ненавижу».

5 ноября. Петербург

Сашу вызывала, заходил неделю тому назад на полчаса: сумрачный, бледный, жаловался на настроение.

11 ноября. Петербург

Сегодня вечером, прогрустив изрядно, с опаской отправилась к Блокам. Меня ждала удача: дома один Блок. «Тетя, это ты, посиди». Я, конечно, посидела. Встали они в 3 часа, после вечера у Ремизова. Люба где-то в театре, а он в 1/2 одиннадцатого пойдет с Н. Н. в ресторан. Пили чай. «Тетя, хочешь пирога?» Детские вопросы и взгляды, дорогое личико с матово-золотыми кудрями. Рассказал мне все новости. Скончался «Луч», бросили дело с «Голосом Москвы», дорого продал драмы, написал цикл стихов для «Весов»[62]. Прочел мне; хорошо, но не ново и не первосортно для него. Где лучше, где хуже. «Маска» была сильнее. Но все она и она, лучезарная. Насколько могу понять, он безумствует, а она не любит или холодна и недоступна, хотя и видятся они беспрестанно. Вида страдающего он не имеет, хотя в одном прекрасном стихотворении описано, как тянет холодная бездна воды, а в другом монах молчалив и спокоен и никто не подозревает, что она сказала ему «молчи» и никакие молитвы не нужны, когда ты ходишь за рекой. А Люба что? Мусина больна, уроки не бывают, много планов, ничего не клеится, но она «начинает влюбляться в Ауслендера». Итак, она не победила Н. Н., и сама как будто опять готова мимолетно увлечься. Не велика она в любви. Так ли любят истинные женщины?..