Этот большой мир. Книга вторая. Точка Лагранжа

– Сработали амортизационные мешки, – с видимым удовлетворением прокомментировал Евгений Петрович. – Принцип тут тот же, что у кранцев на морских судах – смягчить соударение борта корабля и края пристани.

Пузырь, тоже исчерченный косыми полосами, приблизился, вырос во весь экран, и дальнейшего Ветров уже не видел – лишь картинки, передаваемые с боковых камер, затянуло белёсой мутью.

– Мешки одноразовые, – объяснил Геннадий Борисович. – При соприкосновении они лопаются, а остаток инерции гасят амортизаторы из деформируемого неупругого пластика, тоже одноразовые. В противном случае воздух в мешках сжался бы, амортизаторы бы спружинили и оттолкнули контейнер от пирса. Пришлось бы снова вести его на сближение.

Изображения с боковых камер перекрыли холодильники на спинах космонавтов. Видно было только, что они возятся с чем-то возле передних граней контейнера.

– Закрепляют швартовые тали, – сказал инженер. – Как закрепят – включат лебёдку, она притянет контейнер вплотную к пирсу, сработают захваты… вот!

Из динамика над экранами раздалось шипение помех, сквозь которое отчётливо пробивалась русская речь:

– Контейнер зафиксирован на причале. Маневровый блок отключён, портеры возвращаются на станцию. Швартовка завершена.

Изображения замерли на всех экранах кроме одного, с которого шла картинка из Хьюстона – управление швартовкой осуществлялось не из нашего ЦУПа, а из американского. «Оно и понятно, – подумал Дима, – это же их станция». На экране было видно, что люди, сидящие за рядами пультов, стали вставать, аплодировать. Многие обнимались, хлопали друг друга по спинам и плечам. Зрители в аудитории тоже зашумели, задвигали стульями.

– Что ж, товарищи! – Евгений Петрович беззвучно изобразил сдержанные аплодисменты. – Поздравляю вас с очередным успехом нашего Проекта. Все свободны. Кроме… – он посмотрел на Диму. – Кроме вас, Ветров. У нас есть к вам небольшое предложение. Нет-нет, товарищ Монахов, вы можете идти, мы справимся…

Геннадий Борисович, повернувшийся было при словах И.О.О., поймал Димин взгляд, виновато развёл руками – «выкручивайся, братец, сам…» – и вышел прочь, притворив за собой дверь аудитории.

– В мои обязанности среди прочего входит общее наблюдение за юниорским учебным центром, – говорил Евгений Петрович, когда все остальные покинули аудиторию. Дима, ощущавший в его обществе некоторую неловкость, устроился на самом краешке стула. – Обучение, специальная подготовка – всё будет проходить здесь, в одном из корпусов Центра подготовки. Жить ребята тоже будут здесь, и не только жить, но и посещать школу. Разумеется, по особой учебной программе. Это относится и к иностранным участникам…

Дима слушал и кивал, прикидывая, получится ли повидаться с ребятами – тремя парнями и девчонкой из шестого отряда пионерского лагеря «Лазурный», где он провёл полную смену в качестве вожатого. Евгений Петрович тем временем открыл лежащий на краю стола плоский чемоданчик, с какими ходили многие сотрудники Проекта. У Димы тоже был такой – с эмблемой в углу крышки.

– По прибытии сюда юные участники Проекта будут разделены на группы по четыре-пять человек, – продолжил его собеседник. – При этом мы будем по возможности сохранять состав прежних групп, какими они были во время космических смен в Артеке. Это разумно: ребята сработались, хорошо знакомы друг с другом, так им будет легче адаптироваться в новой обстановке. Разумеется, потом возможны подвижки, но пока – так.

На свет появился большой конверт плотной бледно-жёлтой бумаги – в точности как у И.О.О. в фильме, припомнил Дима, не хватает только штампа «Совсем секретно». Евгений Петрович аккуратно надорвал его, выложил на стол несколько фотографий и пододвинул их к Ветрову. Тот взял: Шарль, Середа, Юрка Кащей и Лида Травкина, она же Юлька Сорокина. Снимки сделаны в Артеке, во время награждения победителей конкурса фантпроектов. А вот и групповой снимок – все четверо на фоне башни Гирея.

– Принято решение к каждой из групп приставить куратора от Проекта. Вы, Ветров, – один из них. А это, как вы уже, вероятно, догадались, ваши будущие подопечные. Вы с ними хорошо знакомы, так что проблем возникнуть не должно.

«Уже возникли! – едва не сказал Дима. – Уже возникли, потому что среди фотографий нет карточки Лёшки Монахова, а без командира группа неполна…» Но – промолчал, разумеется. Что изменит подобное замечание? Ровным счётом ничего.

– Таким образом… – И.О.О. подождал, пока Дима ещё раз пересмотрит фотографии, после чего спрятал их обратно в конверт и убрал в чемоданчик. – Таким… хм… образом, у вас работа с юниорами будет проходить как часть непосредственных служебных обязанностей. С соответствующими должностными инструкциями вас вскоре ознакомят. Ну и общественная нагрузка по линии комитета комсомола: мы очень рассчитываем, что вы не ограничите общение с ребятами учебным процессом. Помните, они оторваны от семей, от привычной обстановки, особенно иностранные участники юниорской программы, и надо помочь им полноценно организовать досуг. Впрочем… – тут он улыбнулся, – кому я всё это объясняю? Вы же были их вожатым, сами всё понимаете лучше меня.

– Да. Понимаю, – согласился Дима. – Когда приступать?

О согласии Евгений Петрович его спрашивать не стал.

– Юниоры начнут съезжаться в Центр подготовки дня через три, – сказал он. – А значит, у вас, Ветров, есть время, чтобы подготовиться. Учебные планы для них уже составлены, а понедельник на этот раз начнётся в субботу… в смысле – сентябрь начнётся в августе.

И, выдав напоследок эту цитату из творения братьев Стругацких, И.О.О. покинул аудиторию.

Привет, Виктор, привет, mademoiselle Лидия! Или лучше обращаться к вам «Юля», как делали это ребята из нашего отряда? Я ещё раз посмотрел ваш фильм «Москва – Кассиопея», на этот раз на русском – видите, моё владение вашим языком всё лучше и лучше! – и, пожалуй, мне тоже нравится идея называть вас именно так. Если вы не против – напишите, пожалуйста.

Я всего два дня как во Франции, потому и не писал вам. Отец брал меня с собой во Французскую Гвиану – это, если вы не знаете, заморский департамент нашей страны, расположен в Южной Америке. Здесь, поближе к экватору, построили космодром Куру – и с него несколько дней назад был осуществлён запуск по программе «Space trampoline» – у вас его называют «космическим батутом». Пока на орбиту отправился только спутник связи, но отец полон оптимизма: он уверяет, что уже через месяц состоится первый запуск грузового контейнера с частями для строящейся орбитальной станции. Жду не дождусь этого дня!

Отца посылали на Куру наблюдать за подготовкой к отправке на орбиту первых двух космических буксиров «краб» – надеюсь, вы не забыли, как мы управлялись с ними на тренажёрах? Теперь эти крошки пройдут испытание настоящим космосом – и, надеюсь, и мы с вами однажды усядемся в их ложементы!

Хочу похвастать: я побывал на настоящем авианосце «Клемансо» – с Куру нас перебросили туда на вертолёте. На авианосце сейчас почти нет военных самолётов, зато на его палубе – её называют «флайдек», она широченная, словно городская площадь, и такая же пустая – установлены огромные решётчатые тарелки, антенны космической связи. На «Клемансо» развёрнут подвижный ЦУП со станцией космической связи, и мы провели там целых три дня. Отец говорил, что у вас в СССР нет авианосцев. Что, правда? Если да, то это очень хорошо, ведь авианосец – это военный корабль, и лучше, когда вместо них строят космические ракеты и орбитальные станции, верно? Я очень рад, что и французский авианосец служит теперь делу освоения космоса, а не пугает несчастных негров и всяких там арабов своими истребителями-бомбардировщиками!

А теперь главная новость: через неделю или немного позже я приеду в Советский Союз! Отец отправляется в ваш Центр подготовки, расположенный в городе под названием Kaliningrad – к сожалению, я так и не научился выговаривать это слово без запинки. Может, вы мне поможете?

Отец сопровождает новейшие тренажёры космических буксиров, наших с вами любимых крабов – и будет там, у вас, монтировать и налаживать их. Заодно он сдаст меня на попечение юниорского учебного центра – и я жду этого даже больше, чем новых космических запусков! Ведь там я увижу и вас, и Юрку Kashchei (ещё одно непроизносимое русское слово!), которому пишу с этой же почтой. Так что надолго не прощаюсь, скоро мы все увидимся и будем, как и в Артеке, работать вместе. Из частной школы в Париже, где я учился раньше, мои документы уже забрали. Мама ещё весной собиралась отдавать меня в частный пансион в Тулузе, чтобы я был поближе к отцу (космический центр, в котором он работает, как раз там и располагается!), но теперь-то я даже слышать об этом не хочу – только юниорская программа, только Kaliningrad! Мама пыталась возражать, но отец занял мою сторону – заявил, что это будет лучше для моей дальнейшей карьеры. Так что теперь я жду не дождусь, когда стану, как и вы, советским школьником!

Жалею только об одном: что с нами не будет нашего командира, Алекса. Несправедливо получилось – он, автор проекта, остался в стороне, а мы, те, кто просто помогал ему устраивать présentation, – отобраны и получили места в космической программе.

Боюсь, без него у нас не получится прежней, способной справиться с чем угодно команды. Что там у вас слышно: может, можно будет что-нибудь придумать? Очень на это рассчитываю и готов, если надо, сделать всё, что понадобится.

В любом случае – он ведь тоже из Москвы? Так что надеюсь, мы, все пятеро, сможем встретиться!

С любовью, ваш добрый другШарль-Франсуа д'Иври,Париж, 19 августа 1975 г.

Рost scriptum

А вас, mademoiselle Julia, целую в щёчку. Надеюсь, наш командир Алекс не рассердится на меня за эту вольность – я-то помню, как он смотрел на вас всю смену. Можете мне поверить – я ведь француз, да ещё и парижанин, а в Париже в таких вещах разбираются!

Ну-ну, не сердитесь – а если всё же рассердитесь, то скоро сами сможете отвесить мне пощёчину за это. Клянусь честью древнего рода д'Иври, я пальцем не пошевельну, чтобы вам помешать!

III

Лето, а вместе с ним и школьные каникулы, мои первые в попаданческой ипостаси, быстро катились к финалу. Я по-прежнему успешно отбивался от бабулиных попыток законопатить меня на дачу, а вот с дедом за город выбрался, и даже дважды. Сезон утиной охоты начинается в середине августа и продолжается до декабря, и поехали мы не в Запрудню, а в Завидово, к дедову двоюродному брату дяде Игнатию. Московское море с его обширными прибрежными мелководьями, густо поросшими осокой и камышами – идеальное место для охоты на утку с подхода или с лодки. Здесь к дичи можно подобраться на небольшую дистанцию, пригодную для прицельного выстрела – особенно в вечернее время, когда утки сбиваются в стайки и перелетают к местам кормёжки. Правда, в сумраке, да ещё и среди зарослей водной растительности, отыскивать подстреленную птицу непросто, но у нас на этот случай есть универсальное средство – Бритька. Ретриверская сущность проявляется в полной мере – мы с дедом не потеряли ни одной утки, без чего не обошлись прочие охотники, и в итоге наша плоскодонка была буквально завалена битой птицей.

Уже в Москве, когда мы сдавали это богатство бабуле, оно не помещалось в холодильник, и пришлось прибегать к помощи соседок. Они привычные – дед всегда, возвращаясь с удачной охоты, делится с соседями добычей, чтобы те тоже могли насладиться блюдами из свежайшей, только что подстреленной дичи, в мясе которой нет-нет да и попадаются крошечные свинцовые шарики-дробинки – такого, между прочим, не подадут и в самой крутой из московских рестораций…

Ближе к концу августа пришло время готовиться к школе. Признаюсь честно: из списка книг, который нам дали на лето для прочтения, я не открыл ни одну, понадеявшись на накопленный в прежней жизни багаж. Впрочем, не припомню, чтобы и в «той, другой» жизни я хоть раз это делал, а если что и читал летом – то фантастику и приключения из библиотеки дома отдыха, куда что ни год возила нас с двоюродной сестрой бабуля. Но этим летом мне было чем заняться и в Москве – а когда до первого сентября осталась неделя с небольшим, времени и вовсе стало не хватать.

Что ещё? Мама убедила отца взять один день посреди недели за свой счёт, и мы целиком посвятили его шопингу – правда, здесь это иностранное словечко ещё не в ходу. Знакомая любому школьнику семидесятых программа, сводящаяся, как правило, к посещению Центрального «Детского мира», что на Лубянской площади – сейчас она носит название площадь Дзержинского, и Железный Феликс привычно смотрит на москвичей со своего постамента.

Посещение главного детского магазина страны вызвало у меня очередной приступ ностальгии. На моей памяти «Детский мир» внутри перестраивали раз пять – причём на результаты последней перепланировки, уже в двадцать первом веке, я так и не удосужился взглянуть. А здесь всё в точности, как памятно мне с детства: и главный зал игрушек на первом этаже, и прилавки с модельками в одной из боковых линий, и обширные отделы канцелярских принадлежностей, в одном из которых я застрял на полчаса, несказанно удивив родителей скрупулёзностью в подборе учебного инвентаря. А в особенности настойчивыми отказами иметь дело с перьевыми ручками – только шариковые, не нужно мне это ваше изощрённое издевательство над пальцами и разумом! Оказывается, ещё год назад в школе запрещали пользоваться этим полезнейшим изобретением, и теперь-то, задним умом, я понимаю почему – с отказом от перьевых, чернильных ручек и закончилось чистописание. Но что поделать, прогресс не стоит на месте, и через какие-нибудь четверть века текстовые редакторы вообще искоренят это понятие из нашей жизни. А пока – мы приобрели большой набор разноцветных гэдээровских ручек, включая несколько двух- и трёхцветных. На моей памяти это был страшенный дефицит – а тут лежат себе свободно, и их даже не очень-то покупают…

К ручкам прилагалась коробка «кохиноровских» карандашей, треугольники, лекала и линейки из прозрачного цветного пластика и… логарифмическая линейка. Этот аксессуар значился в списке, который нам продиктовали на прощальном уроке алгебры в прошлом году, и я тогда совершенно упустил этот факт, просто записал его на листок вместе с остальным прочим. А вот мама ничего не упустила и не забыла, и теперь я держал в руках новенькую логарифмическую линейку, с ужасом осознавая, что придётся заново учиться пользоваться этой кошмарной штукой – ведь карманные калькуляторы, даже простейшие, на четыре арифметических действия, проходят здесь по разряду дорогой экзотики. Хотя в продаже имеются, в двух-трёх специализированных московских магазинах.

За отделом канцпринадлежностей (учебники мы покупать не стали, ограничившись набором атласов и контурных карт, остальное должны были выдать в школе, в первый же день) последовал второй этаж, где мне приобрели новый комплект школьной формы – для этого мама предъявила на кассе талончик, по которому форма досталась нам примерно за треть цены. Дополнительно купили форменные брюки, но уже за полный прайс – государство субсидировало только один комплект. А также несколько белых рубашек и – о чудо! – джинсы «Левайс», из самого настоящего «денима», с пятью карманами, тёмно-жёлтой строчкой и медными заклёпками. Оказывается, в «Детском мире» имелся целый отдел, торгующий заокеанской продукцией! Да, цены в нём изрядно кусались, но всё же были вполне по карману – да и особого ажиотажа у покупателей по поводу американских штанов я что-то не заметил.

Завершился этот поход за покупками тоже традиционно – в кафе-мороженом «Космос», где мы употребили под недурно сваренный кофе по три разноцветных шарика в «фирменных» вазочках из нержавейки, а я не упустил случая поглазеть на стены второго этажа кафе, выложенные сплошь синими, зелёными и бесцветными стеклянными шариками. Помнится, в более нежном возрасте, классе в четвёртом-пятом, шарики эти были у нас во дворе желанными сокровищами – их выменивали, выдумывали с ними всякие игры и всё время гадали, откуда они берутся и для чего нужны. И только во времена куда более поздние я случайно узнал, что шарики эти – всего лишь сырьё для производства стекловаты и стекловолокна. Их перевозят вагонами, подобно гравию или песку, а на месте засыпают в бункера особых машин-экструдеров. Там они плавятся, превращаясь в полужидкую раскалённую массу, которая, проходя через фильеры, становится полуфабрикатом – волокнами из тончайших стеклянных нитей, которые идут потом на изготовление стеклоткани, стеклотекстолита и разного рода утеплителей.

Слыхали, наверное, недоброе пожелание особым, отборным упырям по случаю их смерти – «земля стекловатой»? Так это как раз про эти милые нити…

Всё это я и сообщил тут же, в кафе, отцу – я хорошо помнил, что в «том, другом» детстве он не смог утолить моё любопытство касательно происхождения шариков. Как же он удивился, услыхав от меня объяснение сейчас!

Первый день в школе, в новом, по существу, классе. Что характерно – ни следа ностальгии, даже в том урезанном варианте, что одолевала меня в первые дни попаданческого бытия. И это довольно странно, потому что именно с последними двумя классами, девятым и десятым, связаны самые тёплые, самые радостные воспоминания о школьных годах.

Объяснение тут одно: перегорело. То, что ещё как-то воспринималось тогда, сегодня уже неактуально. Я просто живу – а ностальгические воспоминания лишь дают материал для размышлений и переоценки происходящего вокруг. Если хотите, запасной, резервный взгляд, позволяющий лучше оценивать и людей, и события. Очень помогает, кстати – тем более, что происходит это порой неосознанно, само собой, без какого-то специального усилия.

Есть, пожалуй, ещё одно соображение, не менее важное. За эти три месяца накопилось слишком много различий. Достаточно, чтобы воспринимать «здесь и сейчас» не как второе прочтение «той, другой» реальности, отредактированный черновой вариант моей жизни – а как нечто отдельное, лишь внешне напоминающее мой прежний опыт. Который, как выяснилось, приложим к «здесь и сейчас» с большими оговорками. Не то чтобы я начинаю с чистого листа – но послезнание не ведёт меня, как вело оно сотни книжных попаданцев, определяя целиком и полностью их поведение – пусть авторы порой и не отдавали себе в этом отчёта. Я из этой колеи выскочил – правда, никакой моей заслуги тут нет. Просто… жизнь вокруг другая, при всей своей внешней схожести – а значит, и жить надо своим, теперешним умом и новым опытом, не хватаясь при всяком удобном случае за костыли послезнания.