Конфуций и Вэнь

Смысл суждения совершенно ясен: только человек-Жэнь (например, христианский монах, суфийский дервиш, индийский йог или буддийский монах) может во всем себя ограничивать и при этом длительно пребывать во внутренней гармонии. Если для обычного человека главным является внешнее, и только достаток в этом внешнем может обеспечить его довольное существование, то для человека-Жэнь главным является то внутреннее, что происходит в его сердце. Для него не важно, какая у него еда или во что он одет. И это не преувеличение. Такой человек равнодушен ко всему внешнему, – оно его только отвлекает от главного. Но подобное состояние можно поддерживать только тем Дэ, которое транслируют «духи верха».

Дэ – это то «сокровище на небесах, которое моль не тлит и червь не грызет», – так заявляет евангельский Христос. В этом суждении Конфуций использует иероглиф ань – «мир», «покой». Для того чтобы это понять, целесообразно еще раз вспомнить Христа: «Придите ко Мне (уже к «духу верха», а не к человеку – Г. Б.) все труждающиеся и обремененные… и дам покой душам вашим». Это – тот же самый «покой», который начинается в состоянии Жэнь, затем, в еще более «умиротворенной» форме, переходит в «покой Вэнь», и далее – еще выше. Но все это начинается с «проблесков покоя» в Жэнь.

Ну и для самообразования. Пусть читатель обратит внимание на два якобы синонима китайского языка – цзю и чан, которые переведены в суждении как одинаковое «длительный». Перемена их местами невозможна. Потому что тот же самый иероглиф лэ, но при другом своем прочтении – становится юэ, а это «музыка», «музыкант». А уже отсюда – рукой подать до «гармонии». То есть с лэ может быть использовано именно чан, но не цзю.

Суждение 4.3

4.3. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «*Именно (вэй, т.ж. «только», «лишь») [человек]-Жэнь [это] тот, кто (чжэ) способен (нэн, т.ж. «мочь», «быть в состоянии») делать добро (хао, т.ж. «любить») человеку (жэнь) [и тот, кто] способен (нэн) *жалеть (у, т.ж. «*щадить») человека (жэнь)».

Противоречие со всеми традиционными переводами – в понимании иероглифа у, который везде трактуется как «ненавидеть». Но в чем тогда отличие человека-Жэнь от нас с вами? Ведь именно обычному человеку свойственно одних любить, а других – ненавидеть. И в тайниках своей души в этом призна́ется каждый из нас, если только мы будем честными перед самими собой. И в Нагорной проповеди тоже читаем (Мф. 5:43): «Вы слышали, что сказано для древних: Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: Любите врагов ваших». Все мы – по большей части «древние», и в этом нет никакой тайны. И уж никак не надо – хотя бы в своей душе – убеждать самих себя, что мы «новые». Ведь уж точно, что своих врагов мы не любим. Но и Христос тоже не требует любить всех убийц и насильников и плакать от жалости к ним. В молитве «Отче наш» Он предлагает немного другое: «И оставь нам долги наши, как и мы оставили должникам нашим». «Оставили» – это означает, что мы уже сейчас не держим в своем сердце никакого зла или обиды ни на кого на свете: ни на тех, кто живет под солнцем, ни на ушедших в мир иной.

А иначе, то ань, о котором говорит Конфуций в предыдущем суждении, никогда в нас не состоится. Евангельское «Царство» начинается с человека-Жэнь. Мы в последнем суждении говорили, что у человека-Жэнь должен быть «мир в душе». Но при наличии мира человек не может «ненавидеть», а если он все-таки продолжает ненавидеть или даже испытывать неприязнь, значит, этого мира в его душе нет, и соответственно, – он не Жэнь. Или одно, или – другое.

Древнее значение «спорного» иероглифа у – это «*дата, сулящая зло» или «*несчастливый день», который определялся гаданиями. Тот, кто попадал в такую ситуацию, как правило, выглядел «несчастным». А в человеческой природе – таких жалеть. Отсюда другие древние значения – «*жалеть», «*щадить». И только позднее этот иероглиф приобрел значения «зло», «болезнь», «ошибка», «ненавидеть», т. е. все то, с чем человек не хотел бы встречаться в своей жизни. Все эти значения входят в категорию тех нежелательных событий, которые случаются в «*несчастливый день».

О каком «добре» и о какой «жалости» говорит Конфуций? Он говорит не о том добре и той жалости, – которое делается, и какая чувствуются одним человеком по отношению к другому в конкретных жизненных обстоятельствах. Хотя и это тоже обязательно присутствует. Но главное «добро» человека-Жэнь заключается в том, чтобы открыть глаза другому человеку на тот мир, в котором мы живем, и на тот Путь, который избавит человеческую душу от нежелательной посмертной участи. И только по этой причине Конфуций в суждении 4.1 заявляет, что следует искать поселение, в котором живет Жэнь. Сама по себе практика Жэнь – без учета всего того, чем она вызвана и с чем связана – это «утренняя зарядка с гантелями».

Иероглиф у встретится нам в очередном суждении. Первоначально он произносился как у и имел значения «*несчастливый день», «*дата, сулящая зло», «*жалеть», «*щадить». Со временем его произношение изменилось на э и он стал означать «зло», «злое дело», «дурной поступок». При этом рисунок иероглифа э не изменился, а прежние значения у него исчезли.

Суждение 4.4

4.4. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «*О если бы (гоу) [человек] стремился (чжи, т.ж. «воля», «желание») к (юй, универсальный предлог) [состоянию] Жэнь! (конечное и, подчеркивающее восклицательный оттенок сказанного). [Тогда у него] не было бы (у) *несчастливых дней (у, т.ж. «*дата, сулящая зло»)».

В этом суждении мы видим тот же самый иероглиф у, который традиционно переводится как «зло». Удивительно получается у этих «переводчиков». С одной стороны, в суждении 4.3 у них человек-Жэнь может «ненавидеть человека», а с другой, в 4.4 – Жэнь «не сделает зла». Или по представлениям этих людей ненависть – уже не зло? Запутались совсем наши «переводчики».

Древние китайцы были всегда суеверными, и всегда гадали, – на костях методом прожига, на листьях тысячелистника, на цветах. Все это впоследствии вылилось в создание уникальной для всех цивилизаций мира «Книги гаданий» (букв. «Книга перемен») – И-цзин, которая была причислена к конфуцианским каноническим текстам. Но это произошло уже после Конфуция – и создание, и появление «Книги перемен». Поэтому тот фрагмент суждения 7.17, который «переводчики» трактуют так, что Конфуций жалеет о том, что не уделил этой книге И-цзин больше внимания – это, бесспорно, вымысел. Учитывая то, что мы сейчас разбираем суждение, непосредственно связанное с «гаданиями», целесообразно остановится на вопросе упоминания И-цзина в Лунь юе подробнее.

Вот что пишет по этому поводу известный советский китаист Н. Т. Федоренко в книге «Древние памятники китайской литературы» (Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы, М.: 1978):

Стр. 229, 230. Сам Конфуций не считал «Ицзин» выражением своих идей… Не располагает наука достоверными основаниями для утверждения и того, что «Ицзин» создан Вэнь-ваном, основателем династии Чжоу, в XII в. до н. э., и Чжоу-гуном, его сыном и престолонаследником, чьи имена овеяны легендой и обожествлены древнекитайской традицией. Литературные источники свидетельствуют о том, что эта версия, истоки которой восходят к глубокой старине, усиленно проповедовалась конфуцианством, движимым стремлением к возвеличению правителей прославлявшейся им древности.

Стр. 152. В вопросе об отношении Конфуция к «Ицзину», например, до настоящего времени продолжается спор из-за разночтения иероглифического знака «и» в литературном памятнике «Лунь юй». В одном случае этот знак расшифровывается двумя словами – «Книга перемен», а в другом – иероглиф с тем же звучанием, но иным смыслом – словом «также». Таким образом, сентенция Конфуция истолковывается либо: «Учитель сказал: “Если прибавить мне число лет, то пятьдесят лет для изучения “Книги перемен” нельзя считать большой ошибкой”», либо же: «Учитель сказал: “Если прибавить мне число лет, то пятьдесят лет для учения также нельзя считать большой ошибкой”».

Подобные трудности и сложности расшифровки древнекитайского текста помимо изложенного вызываются также тем, что в процессе переписки допускались искажения, описки, замена одних иероглифов другими, нередко с одинаковой фонетикой, но разной семантикой. Наконец, по разным причинам во многих древних памятниках возникали иероглифические лакуны, которые в различные эпохи заполнялись не методом научной реконструкции текста, а скорее по наитию комментаторов, как то подсказывалось им не только эрудицией, но и субъективностью их воззрений.

Кстати сказать, и известный уже читателю В. И. Крюков тоже заявляет о достаточно поздней датировке книги И-цзин. Сразу же скажем, что сам Конфуций, за исключением этого спорного фрагмента из суждения 7.17, о книге И-цзин нигде не высказывается, что может свидетельствовать только о том, что ее в это время или вообще не существовало, или она его нисколько не интересовала. Ведь мы же видим, например, его очевидный интерес к книгам Ши-цзин, Шу-цзин и каким-то записям о ритуале. Об И-цзине он не говорит ни слова, и в контексте рассмотрения всего Лунь юя это для читателя должно выглядеть вполне обоснованным.

И все же растолкуем читателю все это немного поподробнее. Для объяснения обратимся к древней практике гадания китайцев на панцирях черепах и костях животных методом прожига кости раскаленным прутом. Сначала, по примеру иньцев, также точно гадали и чжоусцы. Зачем? – Хотели получить ответ от духов о том, как им поступать в тех или иных случаях. И по направлению трещин на кости определяли волю духов. Это и есть «хрестоматийный» пример всякого гадания, к которому относится, в том числе, и метод гадания книги И-цзин, со случайным расположением «триграмм», но также и более поздние гадания на тысячелистнике. Но затем чжоусцы научились получать иной «ответ» от духов, чем прежнее случайное расположение трещин. И именно этим объясняется тот факт, что древний способ гдания методом прожига в Чжоу полностью исчезает. Почему? Ведь почитание духов в Чжоу оставалось прежним.

Ответ не является загадкой, если человек знаком с духовной практикой Чжоу. Подлинным «ответом» духов – их известием о том, что человек поступает правильно – становится уже не «гадание на кофейной гуще», а конкретное получение этим человеком благодати-Дэ, которая носит гораздо более весомый внутренний характер и которая несравненно более реальна и ощутима, чем направление какой-то трещины от прожига. Именно получение Дэ стало «компасом» правильного поведения Сына Неба и любого аристократа, – потому что Дэ транслировалось теми же самыми духами, и причем, только в том случае, если поведение человека действительно соответствовало требованиям их мира.

И даже если бы у Конфуция была альтернатива – если бы эта «Книга перемен» действительно существовала в его время, – он никогда бы не стал руководствоваться какими-то «значками» из этой Книги, променяв «свое» Дэ на подобное гадание. Конфуций никогда бы не стал тратить на эту Книгу свое драгоценное время, – точно так же, как он ни разу не упомянул о древней практике гадания на костях. «Книга перемен» смогла приобрести авторитет – но уже после Конфуция – только по той причине, что в Китае полностью исчезло знание Дэ. И как альтернатива древнему «прожигу костей», – но уже для простого люда (хотя и грамотного, но не аристократов) – появилась эта «философская» «Книга перемен», которая не имеет никакого отношения к духовной практике Чжоу, а составлена исключительно на базе переменчивого житейского материала.

Итак, древний китаец ужасно боялся всяких «несчастливых дней», плохих предзнаменований, затмений Солнца и Луны и непогоды в виде бурь с громом и молниями. Существует суждение, прекрасно переведенное нашим дореволюционным переводчиком П. С. Поповым, в котором описывается поведение Конфуция во время сильной грозы. Конфуций надевал свою «парадную (т. е. ритуальную) одежду» и «сидел молча, как дурак» пока не оканчивалась буря. Да простит нас шэнь великого Конфуция за это простонародное русское слово – мы ни в коей мере не хотели бы хоть как-то оскорбить или принизить этого величайшего мужа Вселенной, – но уж больно точно схвачено поведение древнего китайца в подоброй ситуации! И более того, такой перевод показывает нам Конфуция, как живого и нормального человека, – такого же, как мы сами.

Это напоминает нам что-то в таком же роде из книги «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», где одна из монахинь описывает свой приход в келью к Серафиму (у дивеевских девушек был ключ от кельи старца). Когда она с другой монашенкой вошла, Серафим спал на полу и храпел. А проснувшись, сразу их не узнал и стал спрашивать, кто они такие? Какой ужас! – Наш святой Серафим – и «храпит», да еще, вдобавок, ничего не соображает со сна! У нас, дорогие мои, все в голове перевернулось относительно того, «что такое хорошо, а что такое плохо» (по Маяковскому). Для нас соврать человеку – это, в общем-то, пустяки, – не такой уж и большой грех, а вот то, что человек «храпит» во сне или, например, избави Бог! – где-то в прилюдном месте издаст «неприличный звук», – это, ну прямо осталось только ему повеситься или застрелиться, если, конечно, есть пистолет, как в Америке (счастливые люди!). «Лицемеры!» – так всех нас характеризует Христос.

Китаец замаливал всех этих духов природы жертвоприношениями. Конфуций в рассматриваемом нами суждении, фактически, обещает своему последователю настоящую «конфетку». Он как бы заманивает человека встать на путь Жэнь, гарантируя ему в этом случае, что тот забудет обо всех подобных бедах и обо всех своих опасениях. Но неужели Конфуций человека тем самым обманывает? Ничуть. Он говорит из своего собственного опыта. И опыт христианского подвижничества полностью это подтверждает. Что происходит? Человек сам этому удивляется и не может поверить, но все тучи над его головой неожиданно рассеиваются и минуют стороной. Состояние удивительное, но из реальной жизни. А может быть, это действительно какие-то «предки» стараются? Чудеса, да и только!

Это суждение ставит окончательную точку на той проблеме И-цзина (Лунь юй, 7.17), о которой пишет Николай Трофимович Федоренко.

Суждение 4.5

4.5. Почтенный (цзы) сказал (юэ): «Богатство (фу) *вместе с (юй) *высоким положением (гуй) – это (ши, т.ж. «суть», «являться») то, что (со) желает (юй) [достичь] человек (жэнь). [Но] не (бу) с помощью (и) своего (ци) Дао достигай (дэ, т.ж. «получать», «обретать», омоним Дэ) этого (чжи). [Богатство – это] не (бу) *норма (чу, т.ж. «*правило», «регулярность») [для стремящихся к Дэ]. {Отметим, что это заявлено вопреки тому, что в Раннем Чжоу «постижение Дэ» было прерогативой богатых – Г. Б.} Бедность (пинь) *вместе с (юй) незнатностью (цзянь) – это (ши) то, что (со) порицается (э, т.ж. «беда», «недостаток», «*несчастливый день») людьми (жэнь). [Но] не (бу) с помощью (и) своего (ци) Дао достигай (дэ, омоним Дэ) этого (чжи), – не (бу) стремись уйти от (цюй, т.ж. «устранять», «изгонять», «уйти», «отстоять от») [бедности].

[Если] Цзюнь цзы уходит от (цюй, т.ж. «устранять») практики предстояния духам верха (Жэнь), – [это] несчастье (э, т.ж. «беда», «*несчастливый день») для (ху вместо предлога юй) успешной реализации (чэн, т.ж. «осуществить») имени (мин) [Цзюнь цзы]. Цзюнь цзы не (у) уклоняется от (вэй, т.ж. нарушать», «избегать») предстояния духам верха (Жэнь) [даже после] завершения (чжун, т.ж. «конец», «закончить») *жертвоприношения (ши, т.ж. рит. «*жертва [предкам]», «принимать/получать жертву [напр. о предках]», «пища», «еда»), *а также (чжи) в промежутках между (цзянь, т.ж. «промежуток времени», «через», «по прошествии») [жертвоприношениями]. В результате (юй) этого (ши) [он] непременно (би, т.ж. «обязательно») – от шага к шагу (цы, т.ж. «очередность», «распределять по порядку», «последовательность») – *становится совершенным (цзао, т.ж. «*стать совершенным», «упорядочиться»). И вместе с (юй) этим (ши) [он] непременно (би) опрокинется (дянь, т.ж. «темя», «макушка», «вершина») [в] бескрайний (пэй, т.ж. «проливной», «разлившийся», «широкий», «огромный», «бьющий ключом») [мир духов]».

По-европейски мы бы сказали – «бескрайний мир Духа», а не «мир духов», который в действительности предполагается у Конфуция. Но по своей сути, – это одно и то же. Суждение – не сложное для понимания, потому что всё в нем сказано почти открыто и без иносказаний. У читателя может возникнуть такое мнение, что в этом тексте приведены два различных суждения, мало между собой связанных: одно – о богатстве и бедности, и второе – о Цзюнь цзы. Это не так: в суждении показан процесс постепенного продвижения человека по пути, – иероглиф Дао здесь не случаен. И главное в этом Дао – жесткая связь между Дэ, Жэнь и Цзюнь цзы. Говоря иначе, в суждении обозначены те главные ошибки, которые может совершить на своем жизненном пути некий последователь Конфуция, который воспринимает эти категории не правильно.

Из суждения хорошо видно, что Конфуций не афиширует категорию Дэ, как это имело место в раннем Чжоу, а говорит об этом Дэ как бы «под прикрытием» Дао: «Но не с помощью своего Пути (Дао) достигай (дэ) этого». Еще раз скажем (уже в который раз!), что иероглиф дэ, который он использует, является омонимом Дэ-благодати, и что в Раннем Чжоу эти иероглифы были взаимозаменяемы именно в значении Дэ. И понятно: ка́к можно использовать Дао для того, чтобы разбогатеть, пребывая на духовном пути? У Конфуция Дао не является особой философской категорией, как у приверженцев Дао Дэ цзина. Но ведь и у даосов Дао тоже невозможно «запрячь в упряжку» собственного желания. А Дэ – это действительно та «личная» сила, которую можно попытаться использовать для изменения внешнего мира и своей собственной судьбы. Вот Конфуций и предупреждает своего потенциального ученика: «Но не с помощью Дэ достигай богатства или бедности, если тебе покажется, что, возможно, богатство или, напротив, бедность более располагают к Дао».

Это суждение является свидетельством тому, что среди учеников неоднократно возникали споры: что́ лучше содействует успешному пути, который предлагает им Учитель – богатство или бедность? С одной стороны, все ученики знали: Вэнь-ван, Чжоу-гун и другие были очень богатыми людьми, и именно им подражает Конфуций. А с другой, большинство из его учеников – это бедняки, да и сам Конфуций тоже не богат. Более того, по отзывам Конфуция именно самый бедный из учеников – тот, кто умер рано, – достиг большего в этом Пути. Молодости свойственен максимализм, поэтому ученики, воодушевленные проповедью Конфуция, готовы были в этот момент или отказаться от своего богатства, или приложить все силы для того, чтобы стать богатыми и улучшить перспективы своего Дао.

Конфуций говорит это для всех тех, кто Дэ еще не получил, и кто полагает, что, получив Дэ, им можно будет воспользоваться, как «волшебной палочкой» или «Золотой рыбкой» из одноименной сказки А. С. Пушкина. Серафим Саровский как-то сказал своим девушкам-монахиням, что он мог бы даже золу обратить в золото, и это золото отдать им, – но только это не будет полезно. С помощью какой волшебной силы Серафим предполагал это сделать? – Наверное, только с помощью Дэ. Для информации следует упомянуть, что все то, что жертвовали Серафиму просители и прихожане – золотыми и серебряными монетами и драгоценностями (на огромную сумму денег) – он в конце своей жизни отдал этим монахиням на содержание их монастыря. Тот, кто реально получает Дэ, никогда не станет использовать благодать в каких-то корыстных целях: например, для того, чтобы стать хоть немного богаче. Всем же тем, кто надеется на «Золотую рыбку», – Дэ не даруется.

Конфуций уже не в первый раз заменяет чжоуский иероглиф Дэ на омоним дэ. В данном случае он «упаковал» это в «обертку» Дао. И это понимает далеко не каждый из его слушателей. Но иначе поступить Конфуций просто не может. Это еще раз показывает, что к его времени окружающий мир – включая мир «верхов» княжеств – принципиально изменился: открытый разговор о «благодати-Дэ» стал бы не только непонятен, но скорее всего, был бы высмеян, как глупые фантазии. К этому времени Дэ превратилось в какую-то достаточно лживую «добродетель», в то время как Дао даосов уже «подняло свою голову».

В этом суждении впервые четко зафиксировано различие между человеком-Жэнь и Цзюнь-цзы. Из суждения видно, что главной целью для любого последователя Конфуция должно быть становление Цзюнь цзы, а Жэнь – это только длительный этап, предшествующий (и не только!) достижению конечной цели. Без практики Жэнь Цзюнь цзы никогда не состоится, и Жэнь, само по себе, – это, скорее, «ученическое состояние». Но именно это состояние становится со временем тем «воздухом», которым ежесекундно дышит Цзюнь цзы.

Смысл иероглифического письма многогранен, и фраза Цзюнь цзы у чжун (именно в таком порядке следуют иероглифы в тексте) без последующих слов означает буквально: «Цзюнь цзы не умирает», т. к. чжун – это не просто «завершение», но в первую очередь «конец жизни», «смерть», «умереть». И несомненно то, что Конфуций предполагает также и этот контекст: не человек-Жэнь, а именно Цзюнь цзы становится «духом верха» и поэтому «не умирает». Скорее всего, Конфуций, высказывая суждение, после этих своих слов сделал намеренную паузу, и его ученики не могли не обратить на это внимание, и весьма задумались над смыслом этой далеко не однозначной для них фразы. Любой человек, хоть немного понимающий разговор Конфуция, воспримет эти слова именно так.

В конце суждения мы видим еще один интересный иероглиф – цзао. Мы его перевели как «*стать устроенным, совершенным». Кстати сказать, он имеет еще одно древнее значение: «*совершать жертву предкам», – и именно такой человек имеет перспективу «стать совершенным». А что это такое в графическом выражении? Иероглиф цзао состоит из двух знаков: ключа «дорога» (или «продвигаться вперед») и знака гао, который в древности означал «обращение к духам при жертвоприношении» (О. М. Готлиб, стр. 125). И как видно из текста суждения, Конфуций подобный «путь к совершенству» основывает на собственном жизненном опыте.

У нас остался один невыясненный вопрос: что это за иероглиф дянь, который мы перевели как «опрокинуться»? В качестве существительного этот иероглиф имеет значение «темя», «макушка», «вершина (напр., горы)». Но в качестве глагола он в древности использовался в выражении «опрокинуться, упасть ничком». И понимание фразы би дянь пэй у самого Конфуция было «объемным», т. е. далеко не однозначным. Для внешнего или «зрительного» восприятия – это «подняться (головой) к самым вершинам (гор), где тебе откроется необозримый (широкий) горизонт».

Для более глубокого понимания – а именно оно здесь превалирует – речь идет о том внутреннем опыте постижения «форм» духовного мира, когда в человеке вдруг что-то мгновенно «опрокидывается» – в части восприятия обыденного окружающего пространства. Происходит мгновенная «смена декораций», и человеку «вдруг» открывается то неземное, что завораживает своим неописуемым величием, нетленностью и радостью. Судя по тексту, у Конфуция это дянь является прямым аналогом греческого глагола метаноэо из проповеди Христа о Царстве. Это не означает того, что уровень «духовного скачка» у Конфуция и у Христа один и тот же. Но любое изменение «орбиты духа» у человека всегда происходит через подобный опыт «опрокидывания». И Конфуций, как всегда, безупречно отобразил этот процесс в иероглифической форме.