скачать книгу бесплатно
– Приходят тут разные, пытаются разбить наш дружный коллектив, – громко сказал музыкант, обращаясь к своему инструменту. – Да только уходят ни с чем! Потому что предложить ничего приличного не могут. Зато у нас – популярность и напряжённый график! Гастроли по всей стране.
Его уверенность была напускной. Прежние незваные гости имели повадки мелких ловкачей, а за этими двумя – он сразу это почувствовал – стояло нечто серьёзное, в их умных глазах сквозила привычка к власти.
Неожиданно из актёрской кабинки появилась сама Пекарская. Она оставалась в костюме Ванды. Вблизи актриса была даже красивее, чем на сцене. Гармония её облика казалась охранной грамотой, выданной самой природой. И при этом в её лице было что-то от мудрой совушки, которая ничего не упускает в людских повадках.
– Анна Георгиевна, позвольте представиться, – подошел к ней полный. – Семён Федорович Турынский, режиссёр. А это, – он кивнул на своего спутника. – Константин Владиславович Степнович, наш балетмейстер.
Анна сразу узнала хореографа. В годы революции он выступал в артистическом подвале в Киеве. Но он, конечно, не помнил робкую девочку с леденцами и морковным чаем.
– Ну вот! Я не ошибся! – вмешался исполнитель на банджо. Его голос взял высокую ноту и зазвучал, как в древнегреческой трагедии. —Анна, они хотят украсть вас у нас!
Остальные музыканты, поняв, что происходит нечто чрезвычайное, тоже подошли к ним.
Директор рассмеялся.
– Не украсть, а… Анна Георгиевна, мы просто хотим вам сцену покрупнее предложить.
Пекарская улыбнулась, поиграла своим индейским пёрышком.
– И где же эта ваша сцена?
– Ох, самое важное я и не сказал! Мы из «Аркады».
Её ироничные глаза осветились радостью.
– Приглашаете меня на прослушивания?
– Нет, – покачал головой Турынский. – Я приглашаю вас работать с нами.
* * *
Жара не спешила уходить из Москвы. В конце августа немного полили дожди, но в сентябре лето вернулось, оказавшись по-бабьему щедрым. В тот день окна в театре на Большой Садовой были широко распахнуты. Грандиозное здание с большим куполом и псевдо-ампирными колоннами прежде было цирком. Теперь в нём размещался музыкальный холл «Аркада».
В полуподвале, если смотреть из сада, работали художники и декораторы. Перед их окном рядом с чахлым кустом шиповника обычно стояли мальчишки и взрослые бездельники. Склонив головы, они завороженно наблюдали, как после нескольких уверенных мазков на девственных листах будущих афиш появляются необычные шрифты, огромные лица с белоснежными улыбками, и фигуры в разлетающихся одеждах.
В этот раз над подвальным окном замер лишь один любопытный старичок в тюбетейке. Засматриваться было особенно не на что: художник просто закрашивал имя на афише. Спектакль, поставленный по мотивам очередной американской пьесы, шёл уже полгода. Но старика привлекла интрига, скрытая за сменой ведущей актрисы.
– Что означает сей сон в книге живота нашего? – спросил он неизвестно кого. Его голова в тюбетейке мелко затряслась.
– Тэк-с, Владимирову в отставку.
Протянув руку к кусту шиповника, который собирался цвести по второму разу, старик сорвал сморщенный красно-бурый плод.
– Но ведь Владимирова огонь! Сплошной бабах! На трёх сковородках подогретая. И кто же будет вместо?
Ему пришлось ждать, пока подсохнет белая краска, и он воспользовался этой минутой, чтобы пофилософствовать.
– Держись, Владимирова. Главное не то, что судьба тебе приносит, а как ты к этому относишься… А впрочем, что тебе сделается? На метлу свою сядешь и дальше полетишь!
Тем временем художник взял тонкую кисточку, невесомым, как порханье бабочки, движением макнул её в чёрную скляночку и принялся так же легко выводить новое имя.
– Ан-на, – прочитал старик, давя пальцами ягоду шиповника. Он религиозно верил в звуки любого имени, считая, что они вызывают вибрации, определяющие судьбу человека.
– Пе-карская… Графит и акварель. Ручеёк журчит, камушки блестят. В какую речку ты бежишь? Это не из тех ли Пекарских, что под Белой Церковью жили? Дом с деревянными колоннами, барышня на выданье – хохотунья, с родинкой. Эх, гвоздичная водка у хозяйки хороша была!
Он закинул плод шиповника в рот и покачался на своей тросточке.
– Нет, те Пекарские уехать успели… Анна, Анна… Как там Достоевский сказал? Бедная девочка, ох, не позавидуешь… А кому сейчас позавидуешь?
Старик хохотнул, вдруг подавился и стал задыхаться.
– Всё… – отбросив палку, захрипел он. – Всё!
Художники, давно привычные к разным воплям над своим окном, наконец подняли головы. Они увидели грязные верёвочные тапки, потрёпанные штанины и лишь потом – их обладателя. Ещё один бывший.
– Дед, ты чего?
Старик откашлялся, плюнув шиповником.
– Ничего! Всё равно не поймёте. А девочку жалко!
Он поднял свою трость и побрёл восвояси, мимо лип, скамеек и летнего кафе с канатом, на котором раскачивались мальчишки. Стук его палки заглушила музыка из окон театра: оркестр заиграл мелодии американского варьете.
В «Аркаде» началась репетиция. Пекарская солировала, «гёрлс» были на подтанцовке, как и мечтал Турынский. Директор сидел в третьем ряду почти пустого зала, не скрывая своей радости. Волшебство, которое он задумал в один жаркий летний вечер в Зелёном театре парка культуры, теперь сбывалось на сцене его музыкального холла.
Пекарская приняла главную роль, как будто всегда ею владела. Никто ещё не видел такую Джинни – с ломаными линиями танца и роковой отстранённостью. И сразу стало ясно, что прежняя солистка была простоватой и тяжеловатой. А кордебалетные девушки с их полными короткими ногами вдруг показались обычными физкультурницами. Облик Анны на их фоне стал ещё более точёным и… совершенно инородным.
Бывшая Джинни сидела тут же, через несколько кресел от директора. Её глаза под резко изогнутыми бровями выразительно поблёскивали. В случившейся замене была огромная несправедливость. Унижение Марии Владимировой происходило на людях. Публичные пощёчины, как она прямо сейчас убеждалась, оказались самыми звонкими. Но Мария не собиралась плакать. Она вообще никогда не плакала.
Она была умницей и понимала, что просто надо делать на сцене то же самое, что делает Пекарская, только лучше. И тогда она обязательно победит эту заразу, этот проклятый «цветок душистых прерий», распускающий свои лепестки на глазах у всего театра. Не в танце победит, так в чём-то другом. Потом…
А пока ей приходилось изображать великодушие. Ведь талантливые люди восхищаются друг другом, не правда ли? Подобная высокопарная белиберда приводила Марию в бешенство и при этом не выпускала из плена. Глупо, глупо, глупо! До чего противно притворяться!
Аплодировать на репетициях считалось плохой приметой. Дотерпев до конца, Владимирова первой воскликнула:
– Очень хорошо!
Услышав её, Турынский грузно заворочался в кресле.
– Анна Георгиевна! – многозначительно сказал он Пекарской. – А наша предыдущая Джинни высокого мнения о вашей игре. Это дорогого стоит.
Владимирова дёрнула мыском туфли, как рассерженная кошка дёргает кончиком хвоста.
– Роль словно создана для Анны, – не без усилия выдавила она.
– Конечно! И это только начало! – воодушевился Турынский. – Хочу объявить вам, девушки, что у нас с Рифом и Ивановым родился замысел спектакля про цирк. Вторым режиссёром станет Рафаил Григорьевич Дорф. Думаю, представлять известного актера ТОЗК, театра общественно-злободневной комедии, нет необходимости, – он улыбнулся сидевшему рядом с ним розовощёкому сангвинику, и тот энергично закивал.
– О чём новый спектакль? – спросила Владимирова.
– Это будет мюзикл про борьбу советских аттракционов с заграничными. Там тоже иностранка, и она полюбит советского человека. В этой роли мы оба видим Анну.
Пекарская стояла на сцене, веря и не веря своей удаче. У неё начиналась настоящая карьера в столичном театре! Неужели больше не придётся ходить на актёрскую биржу? И не будет больше гастролей в наспех сколоченных труппах, с ночёвками в дешёвых гостиницах, где кишат клопы? И даже не понадобится покупать на собственные деньги сценическую одежду?
Обычно зоркая, в этот раз Анна не обратила внимания на то, что творится с Владимировой. А Мария с вызовом вскинула свои крылатые брови.
– Для других актрис остаётся что-нибудь?
– Маша, ну конечно же! Как вы можете сомневаться… – Турынский укоризненно покачал головой. – Будете играть советскую циркачку, Иварсон станет вашим ухажёром. Роли второго плана очень интересные!
– Не сомневаюсь, что интересные. Второй план полон скрытых возможностей, – усмехнулась Владимирова. – Эта моя героиня что делает? Впрочем, неважно. Я могу сыграть хоть циркачку, хоть её собачку.
Подняв волосы и изобразив на своей голове звериные ушки, она растянула губы в сардоническую улыбку. Её не зря называли ведьмой.
– Ну вот и славно! Собачки у нас тоже будут, – подвёл итог директор. – Товарищи, все свободны!
Но артисты не спешили расходиться. Они разбились на группки, чтобы поделиться впечатлениями и посплетничать. Времени не нашлось только у приглашённых звёзд. Даниил Полотов, Катерина Зелёная (это была её настоящая фамилия), уходя, доброжелательно улыбнулись Анне. В обоих было что-то детское, очень притягательное. Особенно – во взъерошенном, словно воробей, Полотове. Этих любимцев публики ждали в других местах. Они находились в постоянном движении, ветерок славы овевал их щёки.
Мимо пронёсся Дорф. Он тоже торопился.
– Слышал, слышал! – не замедляя шага, многозначительно бросил он Пекарской. Она так и не поняла, что именно слышал. – Силы собрались великие!
Перед тем, как совсем исчезнуть, Дорф сцепил руки над головой, в знак их с Анной предстоящих побед.
Остались те, кто никуда не спешил. Обслуживающий персонал в том числе.
– Силы-то есть, ума не надо… – дыхнул перегаром суфлёр. – Как пить дать, прикроют заведение. Будет тогда всем и хи-хи-хи, и ха-ха-ха.
Ему было нечего терять. На прошлой неделе, проснувшись посреди спектакля и закричав несуразное, он стал вышвыривать страницы с текстом из своей будки прямо на сцену. Приказ о его увольнении уже был отпечатан и теперь лежал на подписи у директора.
– Опять пьеса про иностранку, – повернулся к Владимировой эпизодический актёр, чёрная полоска его усиков надменно скривилась.
Но Владимирова не собиралась примыкать к неудачникам.
– А вы что хотели? – недобро спросила она.
Вечный статист растерялся.
– Я в том смысле, что опять меха, вечерние платья, буржуазный шик.
– А нужно, чтоб платье штопаное и туфли, закрашенные чернилами? – как грозный воин, наступала на него Владимирова.
Он уже был не рад, что начал разговор, и жалко пробормотал:
– Ну зачем такие крайности. Примадонны – разве это наше?
– Было их, станет наше! Красотка исполнит песню про вождя, и все будут хвалить наперебой, – отрубила Мария. У неё был смелый язык.
Анна терпеливо дожидалась окончания их спора.
– Маша, спасибо за поддержку, – сказала она. Ей чудилось обещание дружбы с грубоватой, но искренней Владимировой.
– Поддержку в чём?
– С Джинни.
– А, это! Не стоит благодарности, я всего-навсего подтвердила очевидное.
Бывшая ведущая актриса машинально потянулась к Пекарской, углядев на её платье какую-то едва видимую ворсинку. Мария Владимирова была патологической чистюлей и добивалась того же от других. Но в последний момент она так и не дотронулась до Анны, словно решив, что чёрная метка должна остаться на сопернице.
– Анна, нам тоже очень понравилось!
Это за спиной у Пекарской раздался голос ещё одного баловня судьбы, Иварсона.
– Правда ведь? – обратился он к стоявшей рядом с ним маленькой девочке.
– Позвольте представить вам мою Анну Сергеевну! – гордо произнёс актёр, подталкивая дочку вперёд. Казалось, что он танцует, даже стоя на месте. Иварсона не зря называли «королём походок». Танец жил внутри него.
– Посмотрите, какая выросла красивая барышня.
Девочка была очень похожей на отца, с такими же глубоко посаженными глазами и острым носом. Она застеснялась.
Пекарская протянула ей руку.
– Здравствуй. Я тоже Анна. Мы с тобой тёзки.
Иварсон приобнял дочку.
– Вот, захотела посмотреть, где папка всё время пропадает.
Девочка мило улыбнулась щербатым ртом, у неё не было двух передних зубов.
– Ты на гастаролях пропадаешь…
– Моя лапушка! – растрогался Иварсон. – Гастаролях! А я скоро опять уеду. Знаешь, куда? В Ленинград. Я там родился, когда он Петербургом назывался… Потом вернусь и долго-долго буду с тобой в Москве. Меня в кино будут снимать.
– Кстати, вы слышали, что Бердышев замучился искать актрису для своего нового фильма? – спросил он Анну и Марию.
Владимирова, которая до того была равнодушна к разговору, сердито бросила:
– Ах, бедняжка Бердышев. Замучился! Да он сам не знает, чего хочет!
Она была одной из неудачливых соискательниц. Её утешило приглашение другого режиссёра – правда, не такого известного, как Бердышев, зато съёмки начинались прямо на днях.
– Да, очень требовательный товарищ, – согласился Иварсон. – Меня-то он уже утвердил. Поэтому сообщаю вам, что называется, из первых рук.
Тут он заметил, что его дочка чем-то расстроена.
– Ты чего губы надула?
