скачать книгу бесплатно
Птичка польку танцевала
Ольга Батлер
Анна – звезда советского кино и мюзик-холла. Её ближний круг составляют известные актёры и писатели. Всё разрушает война. Актриса оказывается в неволе у немцев, потом – в Воркутлаге, где играет в опереттах заполярного «крепостного» театра. Для артистов это не только служение искусству, но и шанс выжить. На самом краю света происходят неожиданные встречи, здесь Анну ждёт любовь. Книга посвящена народной артистке России Валентине Токарской, чья судьба была в полной мере испытана двадцатым веком.
Птичка польку танцевала
Ольга Батлер
Некоторые эпизоды, названия и имена вымышлены.
Все характеры описаны в контексте реальных событий
Иллюстратор: Катя Милославская
Художник Катя Милославская
Редактор Александр Титов
© Ольга Батлер, 2024
ISBN 978-5-0059-6052-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Действие первое. Анхен
Поздно вечером в доходном доме недалеко от Владимирской в небольшой квартире на третьем этаже мотылёк порхал в круге света. Он подлетал к огню так близко, что его мохнатые крылышки становились прозрачными.
На диване, поджав ноги и завернувшись в шаль, сидела хорошенькая девочка с тёмными волосами. Она следила за мотыльком, играла бахромой шали и слушала сказку, которую ей читала мама.
– И вот у королевы родилась точь… Мошете себе представить, какой праздник устроили по случаю её рождения, какое множество гостей пригласили во творец, какие подарки приготовили!
От мамы пахло лавровишневыми каплями, на ногте у неё было синее пятнышко – недели две назад она ударила по пальцу, отбивая мясо на кухне. Мама не отличалась ловкостью, а кухарки в доме не было.
Анечка поглядывала на мамин широкий лоб с длинной тонкой морщиной, на её губы, которые то смыкались, то размыкались, то стягивались в кружочек. Вроде мама двигала губами так же, как Аня, папа и все остальные люди, а звуки получались другие. Вот странно… Из-за этого мама казалась беспомощной, словно она была не взрослой женщиной, а Аниной младшей сестрёнкой.
– И фошла старая фея. Старуха наклонилась над кроваткой младенца и, тряся головой, сказала, что принцесса уколет себе руку веретеном и от этого умрёт…
– Мамочка, а что такое веретено?
– Это такой палочка, шпиндль, чтопы телать… ган… нитки.
– Почему ты по-русски смешно говоришь?
– Потому что я немка.
– Почему ты немка?
Аня не первый раз задавала эти вопросы. Мама всегда отвечала одно и то же.
– Потому что мой фатер… Потому что мои родители немцы.
– А где они живут?
– В России. Вся деревня немцы. Главный там форштегер. Церковь там кирха… Твой гросфатер там кузнец – «шмит» по-немецки.
С улицы донеслись лошадиный цокот, грохот колес и грубый окрик извозчика, остановившего пролётку:
– Тпру!
Анечка быстро вскочила с дивана, бросилась к окну, чтобы посмотреть, кто подъехал к их дому. Это был не тот, кого она ждала. Разочарованно скривив губы, девочка вернулась в свой уголок на диване, снова закуталась в шаль.
– А мои бабушка и дедушка знают про меня?
– Да, – не сразу ответила мама.
– Странно… Почему же я их не знаю? – развела руками девочка.
– Ну… так получилось.
Женщина вздохнула. Ребенку это знать не положено. Даже знакомым такое знать не положено. Хотя сюжет интересный, фильм можно снять.
Она часто ходила в синематограф. Там пахло аптекой и немного кондитерской, слепой тапер с неровно постриженным затылком стучал по клавишам пианино, пыльный шар света кипел над головой, и с перебоями жужжал проекционный аппарат. Механик крутил смешные сцены быстрее, сентиментальные – медленнее. На экране плакала Вера Холодная, бегали или дрались разные чудаки, изображали любовь парочки – более красивые и страстные, чем те, что сидели в зале. Зрители много разговаривали, то и дело аплодировали, а она, не отрывая глаз от экрана, доставала из рукава скомканный платочек, готовилась попереживать.
В кино про её собственную страсть главный герой тоже был бы красавцем. Он и сейчас хоть куда… Он – на сцене, она, конечно – в зале. Она и в жизни всего лишь скромная зрительница, которая восхищённо глядит на своего героя. Но вот чудо – он заметил её среди сотен других, остановил свой взгляд именно на её лице.
Приезд гастролирующей труппы в провинциальный городок – это всегда смятение чувств. «Сегодня в театре состоится пьеса Вильяма Шекспира, любимца грязнухинской публики!». Обыватели глазеют на прогуливающихся по главной улице актёров. Театральные герои-любовники, гранд-кокет дамы выступают в своих лучших платьях, раздавая улыбки поклонникам и поклонницам.
А у тех сердца взбудоражено бьются. Чего ждут от актёров обитатели этого сонного местечка? Конечно, романа. Пусть и платонического, пусть и наполовину выдуманного. Им хочется тоже побыть героями и героинями. Потом труппа уедет в другой городок смущать новые сердца, зато поклонникам останутся воспоминания.
Гаснет луч забытого заката,
Синевой овеяны цветы…
Где же ты, желанная когда-то?
Где же ты, дарившая мечты?
Но бывают исключения… Плёнка жизни крутится. О, эти сладостные свидания тайком. Барышня мила и неопытна, а кавалер галантен и искушен в изображении чувств. Он целует её руку, пальчик за пальчиком, глядя прямо в глаза. И девушка почти теряет сознание от этой неторопливой ласки.
Распахивается дверь, в кадре возникает отец. Его усы топорщатся, глаза сверкают. Грозно жестикулируя, папаша наступает на любовников. Скандал в почтенном семействе! Тапёр берет трагические ноты. На черноте экрана повисают белые буквы: «СВЯЗАЛАСЬ С АКТЁРИШКОЙ!»
Девушка мечется по комнатам родительского дома. Её любимый покинул пределы их городка. Она напугана разлукой и, похоже, кое-чем ещё. Неужели… Да, этого следовало ожидать. На экране дрожит очередная виньетка: «ЗАПРЕТНАЯ ЛЮБОВЬ ПРИНЕСЛА ПЛОД».
Взяв несколько промежуточных аккордов, тапёр переходит на увертюру. В ней слышны быстрый стук каблучков и загнанного девичьего сердца. Барышня бежит по перрону, в руках у неё чемоданчик. Вот она заходит в вагон, паровозный дым сменяется паром, снизу вылетает белое облачко и… пошли крутиться колёса.
В кино они крутятся не в ту сторону, но это сейчас неважно. Главное, что барышня едет, куда её влечет сердце. За двойным окном мелькают тёмные леса, полустанки, красивые станции, не очень красивые станции, большие и маленькие дома – они всё теснее стоят. Наконец в кадре появляется высокая башня с часами. Состав прибыл в столицу: «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, НИКОЛАЕВСКИЙ ВОКЗАЛ». Прямо под его высокими сводами девушка падает в объятия любимого. Вокзальная публика – кто с осуждением, кто с пониманием – поглядывает на парочку.
На экране подрожала виньетка «ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ». Влюбленные идут венчаться. Оба так бедны, что у них нет денег даже на извозчика. Священник соединяет руки молодой четы, накрывает их концом епитрахили.
Эти кадры – самые любимые, она всегда задерживается на них, пересматривает, с улыбкой вглядываясь в подробности. Вот священник говорит важные церковные слова, а молодые слушают, склонив головы: «Жениху предписывается умножаться и ходить в мире, а невесте… заботиться о веселии мужа». Последнее время эти слова всё чаще всплывают в её памяти.
Батюшка, держа крест, обводит пару вокруг аналоя, за ними шаферы несут венцы. Молодые держат в руках горящие толстые свечи – символы чистоты и целомудрия. Уже заметна беременность невесты.
Проходит несколько месяцев, об этом сообщают очередные интертитры. В другом городе к церкви подъезжает пролётка, из неё выходит та же молодая пара. У них в руках корзина с младенцем, рядом с ними шагают двое очень нарядных, красивых людей – крёстная и крёстный.
Когда после обряда все выходят из церкви, какая-то нищенка тянет руку за подаянием. Но они беспечно проходят мимо старухи. Обиженная нищенка грозит своей клюкой вслед молодому семейству.
Празднование продолжается в нарядной, как бонбоньерка, квартире крёстной. «БАХ!» – вылетает пробка из бутылки с шампанским. Отец и крёстные музицируют, поют, танцуют, а в ушах у зрителей тренькает быстрый фокстрот, исполняемый тапёром. Пение с танцами похожи на настоящее представление. Иначе и быть не может, ведь веселятся профессиональные актеры, одни из лучших. Крёстная, так та вообще – примадонна в оперетте.
Новорожденная малышка агукает, дёргает ручками и ножками в своей корзине. «ОНА ТОЖЕ БУДЕТ АКТРИСОЙ!» Крёстная мать, захмелев, театральным жестом открывает шкатулку и неожиданно дарит молодым родителям крупную купюру.
И вдруг вместо фильма – серое полотно экрана. Если вставить плёнку по новой, кадры опять запрыгают и оборвутся на том же месте. А ведь какое интересное начало было. Но нечего больше показывать. Пошла просто жизнь: переезды, Анечкины болезни, бесконечные гастроли мужа. И ожидание, ожидание…
– Мама, я тоже немка?
Женщина улыбнулась, погладила дочь по волосам.
– Du bist deutsche, meine tochter.
– Почему говоришь по-немецки? – насупилась девочка. – Говори со мной по-русски, как папочка! Gut?
– Gut, gut… Но ты дольжна знать сфой язык.
Обе помолчали, прислушиваясь к звуку поздней пролётки. Она не остановилась, процокала вниз. Снова стало тихо, лишь далёкий трамвай сердито подал сигнал своей трещоткой. Анечка представила, как трамвай – штанга с колёсиком на проводе – едет по тёмной улице, и поздний пассажир выскакивает из него на ходу, не дожидаясь остановки у монастыря.
– А что там было дальше с той злой старухой? – спросила она.
Мама близоруко склонилась над книгой.
– И тогта старуха, тряся головой, сказала, что принцесса уколет себе руку веретеном и от этого умрёт…
– Я не хочу, чтобы она умерла! – расстроилась Анечка.
– Потожди… Но вот тут-то пришла юная фея и громко сказала: не плачьте, король и королева! Фаша точь останется жива.
Хлопнула входная дверь.
– Папочка!
Аня бросилась в прихожую. Редкие дни, когда папа бывал дома, становились праздником.
Недавно они вместе ходили на базар, там Аня видела распряженных из возов огромных волов. На них – цоб, цобэ! – приезжали в Киев седоусые бандуристы и их чернобровые дочери с лентами, рушниками и вышиванками. Было Благовещение, оно совпало с Пасхой, и всюду красовались куличи, крашенки, а в развешанных на будочках клетках щёлкали и свистели птицы.
Папочка катал её на карусели, качал на качелях. Что за чудесный праздник он устроил дочери! Когда они возвращались домой в разукрашенной, звеневшей бубенчиками пролётке, на коленях у него стояла клетка с диким щеглом. Птичка была нарядная, настоящий щёголь с жёлтыми крыльями и в красной масочке. Дома они ещё раз послушали её милое пение, потом выпустили птицу в открытое окно.
Отец приехал навеселе.
– Вы ещё не спите, дорогие мои!
В одной руке он держал чемодан, в другой – какой-то деревянный шкафчик.
– Уф, еле дотащил.
Жена поспешила принять у него пальто. Он поцеловал её в щёку, а дочку поднял на руки.
– Ты моя любимая душечка!
Девочка счастливо засмеялась, прижимаясь к нему. От него пахло табаком и ещё чем-то чужим и в то же время приятным.
– Как гастроли? – недовольно спросила жена. Она уже унюхала исходящий от мужа запах дамских духов.
Он опустил дочку на пол.
– Очень удачно прошли! Два раза был аншлаг. Так что мы теперь с деньгами! – он был радостно возбуждён. – И я привез кое-что в подарок Анечке.
– Папочка, какой подарок? Какой? – девочка захлопала в ладоши, нетерпеливо запрыгала вокруг его вещей.
– А вот такой, моя принцесса!
Он открыл свой загадочный сундучок. Внутри оказались покрытый войлоком диск, хитрый механизм с иголочкой и маленький рупор.
– Граммофон!
Анечке сразу захотелось послушать.
– Тай папа отдых, – предупредила мать.
– Ничего, я не устал.
Отец щёлкнул замками чемодана, жестом фокусника достал оттуда пластинку.
– Шансонетки!
Он поставил её на диск. Покрутив ручку, завёл граммофон. Когда пластинка разогналась, плавно опустил на неё иглу. Послышалось шипение. Анечка, замерев посреди комнаты, вслушалась в звуки оркестра. Она покрутила головой, согнула коленки в такт музыке, воспринимая её всем своим маленьким телом.
Женский голос запел:
Не щекочи голубчик,
Не щекочи голубчик,
Не щекочи голубчик…
– Иглу надо заменить! – спохватился отец.
Он отыскал в чемодане жестяную коробочку – не больше леденцовой, с нарисованным на ней ангелочком. Открыв её, неловкими пьяными движениями перебрал запасные иглы.
– Ладно, потом! – папа захлопнул коробочку и завёл граммофон по новой. На этот раз не заело.
