Дом Анны

Отец Василий: – Думаете, что восьмой собор может стать реальностью?

Отец Иоанн: – Не сейчас. Все поместные церкви сейчас разобщены на уровне высшего священноначалия. И мне кажется, что это промыслительно. Господь милостиво, через человеческие разделения, отдаляет от нас Второе Пришествие. Ведь такой собор станет знаком того, что «близ есть, при дверех». А не все ещё готовы.

Отец Василий: – Я думаю, что «заговора» никакого нет.

Отец Иоанн: – Вы о масонах? Конечно, никакого «заговора» нет. Есть мощная система власти и управления этим миром, которая развивается. И подминает под себя всё, что для неё является чужим.

Отец Василий: – Ислам им пытается сопротивляться.

Отец Иоанн: – Бесполезно. Богатые исламские страны давно в системе. Их правители и богатые мусульмане давно состоят в масонских ложах. В бедных – силой оружия устанавливают новый порядок. Те, кто сопротивляются – будут рано или поздно поставлены под контроль. Вопрос времени.

Отец Василий: – Да и сам ислам – слишком мифологическая религия, чтобы быть серьезной силой в духовном плане.

Отец Иоанн: – Да. Они могут легко умереть за свои убеждения. Но я вижу в этом не веру, а руку беса. Одержимость. Убить себя, убивая ближнего. Ведь это двойной грех. Их новые мученики за веру – полная противоположность мучеников христианских. Впрочем, что ожидать от тех, у кого был такой учитель…

Отец Василий: – Они считают его образцом для подражания.

Отец Иоанн: – У христиан слишком высокие нравственные идеалы. Любая бабушка, которая ходит годами в церковь и живет по заповедям, благочестивее, чем учитель мусульман. То, что невозможно человеку, возможно Богу. Ислам – не от Бога. Он скорее – по попущению Божьему. Для нас – многое, что написано в Коране басни и сказки.

Отец Василий: – Я читал Коран. Сказать, по правде, у меня ощущение, что это писал душевнобольной человек. Какие-то обрывки мыслей, нет ни ясности мышления, ни какой-либо логики в повествовании. Мысли скачут, перебивают друг друга, путаются, теряются. Разве такое откровение от Бога? А ведь Магомет не имел прямого Богообщения. Ему диктовал этот бред некто, кто назвался архангелом Джибрилом. И самое интересное – сам Магомет некоторое время думал, что это не ангел, а сатана. Пока его жена не переубедила его. Знаете, в языческих религиях тоже есть полубезумные тексты, которые были даны бесами. В них мало смысла. Часто витиеватый, но бессмысленный набор фраз или слов. Иной раз они красивы по форме. Но всё равно это поток сознания. Это сродни говорению на языках, которое практикуется у сектантов.

Отец Иоанн: – Любое признание, исповедание и проповедь о другом боге, кроме Христа, не что иное, как идолопоклонство. Вот и весь сказ. Это не я сказал. Святые отцы.

Отец Василий: – Отче, извините, что перебиваю. Скоро вечерняя служба. Не пора ли нам?

Отец Иоанн: – Ой…Правда. Заболтались мы, дорогой брат. Поспешим.

Отец Василий и отец Иоанн встают из-за стола на террасе и идут по направлению к монастырскому храму.

Конец второй картины

Картина третья

Поздняя осень. Алов приезжает к своему давнему другу – писателю.

Андрей живет в своем доме в деревне.

Сидят на кухне и разговаривают.

Андрей: – Как там, в Москве?

Алов машет рукой: мол, нет смысла об этом спрашивать.

Андрей: – Как отец Василий? Давно я его не видел. Здоров ли?

Алов: – Слава Богу. Вернулся из Греции. Опять что-то непонятное там творится.

Андрей: – Что имеешь ввиду?

Алов: – Пропал его друг. Отец Василий был у него в гостях, в монастыре. Договорились, что отец Иоанн утром полетит в Афины и вечером этого же дня вернется. Улетел, и больше его никто не видел.

Андрей: – Как так?

Алов: – А вот так…

Андрей: – Это как-то связано с Иваном Сергеевичем?

Алов: – Кто знает… Отец Василий говорит, что внутри Церквей идет война. Скрытая. Мало, кто понимает это…

Андрей: – А обязательно понимать? Ты знаешь, у меня был дед. Царство Небесное. Верил, молился, но в церковь не ходил. Да ты же видел его, Коля. Помнишь, лет шесть назад? Ты был у меня на Рождество.

Алов: – Невысокий, седой. С бородой? Он?

Андрей: – Точно. Так вот не ходил. Обиделся на какого-то священника. Еще в Советские годы. Как и почему – не помню уже толком. И перестал ходить. Лет двадцать не ходил. И тут, вдруг, начал рисовать…

Алов: – Рисовать?

Андрей: – Рисовать. Рисовать.

Алов: – Что рисовать?

Андрей: – А вот что: садился на кухне, закрывал глаза и видел лица. Лица людей. Совершенно незнакомых. Никогда в жизни не рисовал. Не умел. А было ему уже под восемьдесят. Открывал глаза, брал бумагу и карандаш и делал отличные портреты. Скажем, уровня выпускника художественной школы. За вечером мог десяток таких работ сделать. Представляешь?

Алов: – Чудеса какие-то…

Андрей: – Так вот, эти портреты привели его в церковь. Он зажмуривался и, бывало, что и священников видел. Всех рисовал. И как-то с началом этих событий, стал с бабушкой ходить в церковь. А самое интересное – перед смертью повенчался с ней.

Алов: – История…

Андрей: – Коля, я вот думаю, что многим и не надо знать, чего им не дано. Чтобы душа не смущалась. Если человек верит, Господь ему поможет. А война…Сам знаешь – она не прекращалась. У нас же есть прибор (указывает на сердце), чтобы различать, что правда, а что ложь.

Алов: – Мне кажется, что многое стало размытым. Добро. Зло. Стараются смешать всё в кучу, чтобы было труднее разобраться.

Андрей: – Да всегда так было. Всегда.

Алов: – Не сказал бы…

Андрей: – Было и будет.

Алов: – Написано же у апостола Павла… В последние дни наступят времена тяжкие. Люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы… Не помню, как дальше.

Андрей: – Не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежеле боголюбивы…Коленька, милый…Последние времена начались с приходом Христа. Понимаешь?

Алов: – Андрей, как же…А времена перед приходом Антихриста? Разве не об этом пишет апостол Павел?

Андрей: – Коля, давай так: времени нет. Ты же читал блаженного Августина.

Алов: – Как бы нет…Но все равно есть. Мы же в физическом мире живем. Не духи бесплотные.

Андрей: – Ты никогда не думал, почему книги лучших писателей можно читать в любые времена? Почему там ощущение времени отходит на второй план? Описания какой-то эпохи, царств, разнообразных деталей жизни материальной – это интересно, не спорю, но эти произведение вторичны. Они словно музей или старая библиотека. Но когда ты читаешь то, что написано 2000 лет назад о человеке… Историю человеческих терзаний и поступков. Историю, которая могла бы произойти в любую эпоху. Именно это захватывает тебя. Вот, Чехов. Кажется, что он написал свои комедии вчера. Что нет между нами временного разрыва. Никакого. Да тот же Апулей…Или Гомер. Разве не так?

Алов молчит.

Андрей: – Ну, родится завтра Антихрист. И что теперь? Что нам с того?

Алов: – Мне кажется, что чем больше людей будут это понимать, тем легче им будет.

Андрей: – Легче? А почему не тяжелее? Да Бог для каждого человека свою историю спасения пишет. Кому-то это знание, как камень, привязанный к ногам. Господу видней.

Почему мы все время пытаемся думать за Него? Да мы даже представить не можем Его мысли. Всё это гордость обыкновенная. Самомнение. Знаешь, что сказала одна моя знакомая поэтесса?

Алов: – О чём?

Андрей: – О том, как нужно жить на земле…Молиться и работать. Вот и всё.

Алов: – Так просто?

Андрей: – Писать это тоже работа. Не нужно человеку тут больше ничего.

Алов: – А любовь?

Андрей: – Любовь – это тоже работа, или молитва. И лишь изредка благодать.

Алов: – Не знаю, Андрей…Чересчур простая формула.

Андрей: – Сегодня лозунг мира сего какой? «Люби себя!» А у нас с Богом заключен завет. «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».

Алов: – Разве я возражаю?

Андрей: – А мы от сна пробудиться никак не можем… От сна греховного. Кому нужна твоя высшая математика, если столько людей даже таблицу умножения не могут осилить.

Алов: – Ты о моих рассуждениях?

Андрей: – Конечно. Сколько спит, сколько бродит слепых со слепыми поводырями, сколько падает… Иной человек всю жизнь прожил, а так ничего и не понял. А берется судить да рассуждать о том, чем ни ведает ни сном, ни духом.

Алов: – Андрей, ты не волнуйся. Я все понимаю…

Андрей: – Ладно…Что-то я разошёлся. Может выпьем?

Алов: – Ты же знаешь… Я почти не пью.

Андрей: – Извини. Но ты у меня редко бываешь. Для меня это событие. По чуть-чуть?

Алов: – Андрей, я не буду. Не люблю я эти разговоры в духе русской интеллигенции. Выпить и начать рассуждать о высоком. Умничать. А если мы выпьем, так все и будет.

Андрей: – Что ты…Я пью только для здоровья и веселья, так сказать. Какие философские разговоры? Что ты…Да и слово интеллигент для меня давным-давно ругательное.

Алов: – Эх, Андрей…Не чувствуешь ты, что времена наступили страшные. Страшные для души. Не для тела. Для тела все как будто бы и хорошо. Хотя и не везде, и не всем.

Андрей: – По мне времена всегда одни. Не чувствую я ничего.

Алов: – Может быть тебе так легче. Ты сейчас что-то пишешь?

Андрей: – Пишу. Пишу роман.

Алов: – О чем же?

Андрей: – О русских юродивых. Я так думаю, что в этом мире это самое правильное.

Алов: – Такой образ жизни?

Андрей: – Да. Ведь в других культурах такого не найти. Разве что едва похожее…Стать безумным ради этого мира, и победив свое греховное «Я», жить с Господом. Мы все такие серьезные, умные…Считаем, что это мир нужно тоже всерьез воспринимать. Следовать условностям и правилам этого мира. Да пыль он и сор. Такая же пыль, как и мы.

Алов: – Ну, что же ты такое говоришь, Андрей? Мир, как творение Божие, прекрасен…

Андрей: – Как творение Божие – да. Только греховные человечки превратили этот мир в безобразное НЕЧТО.

Алов: – У кого внутри все чисто, тому и снаружи хорошо. Не волнует его то, что вокруг. Не тревожит. А красоту творения можно каждый день созерцать.

Андрей: – И я об этом же говорю. Только для меня существуют разные миры. Мир Божий и мир, как греховная субстанция. Мир страстей человеческих.

Алов: – Мне кажется, что мир наш видимый – это зеркало, которое запылили, замазали грязью, поэтому и видим все искаженным. А вовсе не разные это миры, Андрюша.

Андрей: – Может и так…Ты, знаешь, в какой-то я тоске последнее время. Беспричинной. Грусть какая-то. Безжалостная. Мать приезжала. Старенькая уже совсем. Но бодрится. В Бога совсем не верит. Так сердце сжалось. Неужели никогда не увидимся с ней?

Алов: – Кто ж знает?

Андрей: – И мне кажется, что нет никакого движения. Для самого себя – я всё хуже. С каждым годом. Может, я что-то не так делаю? Не так живу?

Алов: – А сам как думаешь? Всем хочется стать лучше. Хочется быть чище, умнее, рассудительней. Мне кажется – главное – стать хоть немного лучше, чем ты был. Чем ты есть.

Андрей: – Лучше? Главное – не стать хуже. Но где эта точка отсчета? С какого места? Меня после крещения еще года три мотало. Стать лучше, чем ты был вчера? Или год назад? Где это твое истинное Я? В младенчестве? Где этот, едва достижимый идеал, Коля…Я не представляю, как люди становились преподобными. Это нечеловеческое что-то. Чудо какое-то. Как стать подобным Христу?

Алов: – По благодати. Без Божьего участия – никак. Господь дает благодать.

Андрей: – Одним дает. Другим не дает. Помнишь, как в притче? Монах всю жизнь молился, страдал, искал Господа, но ничего в душе, кроме тоски по Богу и покаянного чувства, у него не было…Ничего другого. Он молился, плакал. Но не получал никакого ответа. И вот, наступил его смертный час. Взмолился он Господу: «Господи, где же ты?». И получил ответ: «Я всю твою жизнь стоял рядом с тобой». Но как же это тяжело – тянуть эту лямку. Иной раз что-то беспросветное. Мы даже понять не можем – почему так или не так. Ведь невозможно заслужить. Всё дается даром. И в самый неожиданный момент.

И всю жизнь можно этот момент ждать. И не дождаться. Чем больше живу, тем больше понимаю, что ничего я не понимаю. Кроме самой простой истины – что Христос и есть Истина, остальное – для меня тайна, загадка. Туман. Понимаешь? Может быть, всё заумное и лишнее сползает с годами, как чешуя? Но это еще что…Постоянно стал ловить себя на том, что пишу, как слышу. Я ведь с начальной школы не учил правила – за ненадобностью. Всё и так выходило верно. А тут ступор какой-то. Полчаса размышлял, как же правильно написать слово «лишь бы». Я и арифметику стал забывать, а ведь трехзначные числа в школе в уме множил по-быстрому. Может ненужное это всё?

Алов: – Удивительные ты вещи рассказываешь, Андрей. Когда тетка у меня умирала, сказала: «Ничего человеку не надо в этом мире, кроме куска хлеба и стакана воды. Остальное – суета». Беда, что учителей сейчас мало осталось. Совета часто и спросить не у кого. Нам теперь сам Христос – главный учитель. Всё от нас зависит – насколько мы ему свое сердце открыли. Насколько способны услышать его ответы. Он отвечает, Андрюша. По-разному. Внимательней надо быть к себе и тому, что вокруг тебя. Господь всегда отвечает, когда от всего сердца вопрошаешь. Стучать надо. Просить.

Андрей: – Я только одного прошу – прежде конца – покаяния. Чего мне еще желать? Ответы…Ответы…Нету у меня пока ответов. Не пойму я себя никак.

Алов: – Андрей, не должны мы смущаться, если не находим в себе ничего высокого. Любви настоящей. Нелицемерной. Молитвы с умилением. Это дары для достойных и смиренных. Разве мы смиренные и достойные? Мне кажется, что только Господь и знает нас такими, какие мы есть на самом деле. Столько примеров, когда многие, получив дарования, пали через возношение. Или обольстились якобы своим исправлением и святостью, помрачились в уме и умерли в глубокой прелести. Возношение так тонко подкрадывается, что и заметить трудно. Лучше не иметь никаких даров, и быть никем, чем не уметь распорядиться благодатью и погибнуть.

Андрей: – Погибнуть можно и не имея ничего. Я так думаю, что достойных быть не может. Перед Богом даже преподобные это лишь те, кто несколько шагов сделал. По лестнице духовной. И не упал.

Алов: – Не скажи…Они во многом стали подобны Христу. Что даже победили тление нетлением. А путей к погибели тысячи. Ты прав. Для спасения же узкая тропинка.

Андрей: – Так вот и думаю я, как распознать, что ты идешь узким путем. Ивану Сергеевичу было проще. Он с иконой чудотворной был всё время рядом.

Алов: – Труднее ему было. Кому больше дано – с того больше и спрос. Андрей, с такой святыней путешествовать по всему миру – это не только дар, но и испытание. Я бы не смог. Мне и не дано это. Сверх сил Господь испытаний не дает.

Андрей: – Мда…А у нас в деревне в храм одни старушки ходят. Вот они умрут, кто будет ходить? На праздник больше сорока человек не бывает. В городе не так. Много молодых и образованных.

Алов: – А дети-то есть тут? Семьи?

Андрей: – Почти нет. Одни старики. Я тут дом купил, чтобы писать спокойно. А пишется тут плохо, Коля. Зимой такая тоска, хоть волком вой. Благо – друзья приезжают. Дочь с сыном. А летом работать надо. Летом народу больше. Дачники.

Алов: – Так на что же ты живешь?

Андрей: – На старых запасах да от своего огорода питаюсь.

Алов: – А гонорары?

Андрей: – Да что ты…Там копейки.

Алов: – А в город не хочешь вернуться?

Андрей: – Хочу. Но только приеду в город, один день побуду, и всё. Назад тянет. В городе свои демоны. Легионы. Тут всё-таки не так.

Алов: – Жениться тебе, брат, надо. Иначе так с ума сойти можно. Зачем тебе такое добровольное заточение? Ты же не монах.

Андрей: – С батюшкой тут подружился. Ему тут тоже не весело. Но мы как-то вдвоем друг друга поддерживаем. Я, конечно, не монах. Но что делать в городе? Там же шум постоянный. И шум бессмысленный какой-то. Запахи совсем чужие. Ненужные. Там столько пустого, Коля. Столько условностей. Все какое-то неосновательное. Иллюзорное.

Алов: – Стучат в дверь, Андрей. Слышишь?

Андрей выглядывает в окно, потом идет в сени. Стук повторяется. Спустя несколько секунд комнату входят Андрей и отец Марк – местный священник.

Отец Марк: – День добрый. Мир вам (крестится, глядя на иконы).

Николай встает со стула, берет у отца Марка благословение.

Андрей: – Это друг мой, отче. Николай.

Отец Марк: – Николай, очень приятно. Андрей (обращается к хозяину), вы не могли бы мне помочь?

Андрей: – Что случилось?

Отец Марк: – Вы Сашу знаете?

Андрей: – Блаженного? Из леса?

Отец Марк: – Да. У него матушка скончалась. Надо бы в храм ее перевезти. Отпеть. Нам вдвоём не по силам. Сможете помочь?

Андрей: – Царство небесное! Конечно, отче.

Отец Марк: – Дорога совсем разбита, а сверху снежком подернута. На руках придется нести. Или что-то соорудить из тачки.

Андрей: – Придумаем (накидывает на себя куртку).

Мужчины одеваются и выходят из дома.

Конец третьей картины

Картина четвертая, заключительная

Греция. Психиатрическая больница.

Врач: – Вот нашли человека в горах. Пастухи. Очень слаб был. Они пытались его выходить – да, не вышло. Хуже ему становилось. Отвезли его в город.

Полицейский: – А что с ним?

Врач: – Ему сделали уколы каких-то сильнодействующих препаратов. Мне кажется, что кололи долго. Много следов. Ничего не помнит. Совершенно.

Полицейский: – Пастухи?

Врач: – Нет, кто-то, кто его держал у себя. На запястьях и под локтями следы веревок.

Полицейский: – Не наркоман?

Врач: – Думаю, что в таком возрасте наркоманов уже не бывает.

Полицейский: – Бывают. Редко, но случается.

Врач: – Мне кажется, что он не простой человек.

Полицейский: – В каком смысле?

Врач: – Он похож на ученого или на священника.

Полицейский: – Почему так думаете?

Врач: – Да взгляд у него какой-то глубокий. Облик необычный. Борода опять же.

Полицейский: – Борода? Борода у каждого бродяги. А как был одет?

Врач: – Пастухи сказали, что он был одет просто: рубашка да брюки. Новые. Сидел недалеко от водопоя. Впрочем, они его в этой одежде и привезли.

Полицейский: – Значит, убивать его похитители не собирались. Телефон пастухов у вас есть? Координаты? Одежду можно осмотреть?

Врач: – Нет. Но я записал их имена и фамилии, записал, где они работают. Сельскохозяйственный кооператив. Они предъявили свои паспорта.

Полицейский: – Это хорошо.

Врач: – Одежду мы храним на специальном складе. Можно посмотреть. Но ничего особенного в ней нет.

Полицейский: – Всегда можно найти какие-то зацепки.

Врач: – А вы не знаете, много ли пропало людей его возраста в последнее время?

Полицейский: – Посмотрим. Проверим. Пропадали, конечно. Ему около 70?

Врач: – Мне кажется, что да.

Полицейский: – Сверим с базой.

Врач: – Желаете с ним пообщаться?

Полицейский: – Конечно. Он совсем ничего не помнит?

Врач: – Он помнит несколько молитв.

Полицейский: – Хмм…Может, и правда, священник? И всё?

Врач: – Да. Ни родных, ни близких, ни друзей. Ничего не помнит.

Полицейский: – Давно он у вас?

Врач: – Около недели.

Полицейский: – А он в своем уме?

Врач: – Уже несколько дней, как пришел в себя. И мы сразу позвонили вам. Сначала, он словно в тумане каком-то был. Плохо понимал, что происходит. Что с ним, где он. Говорил невнятно. Сейчас в полном рассудке. Ну, или почти в полном рассудке.

Полицейский: – Память восстанавливается?

Врач: – Очень необычно.

Полицейский: – Как это?

Врач: – С каждым днем вспоминает новые молитвы.

Полицейский: – И всё?

Врач: – Да.

Полицейский: – Но может быть просто глубоко верующий человек. Если никто не заявлял об исчезновении, будет сложнее найти его родных. Если священник, то об этом было бы широко известно.

Врач: – А если монах? Пустынного монастыря?

Полицейский: – Проверим. Вы газеты читаете? Что-то писали про исчезновение священников? Телевизор смотрите? Не помните ничего такого?

Врач: – Редко. Но ничего такого не помню.

Полицейский: – Я просто спросил. На всякий случай. Просто нет времени, чтобы все это отслеживать. У нас есть ежедневные сводки, картотека пропавших без вести. Правда, тут случай особый. Возможно, что было похищение человека. Понимаете?

Врач: – Конечно.

Полицейский: – Это уже совсем другая статья и другая история. А он не может быть из другой страны?

Врач: – Молитвы читает по-гречески.

Полицейский: – Проводите меня в палату, пожалуйста.

Врач и полицейский идут в палату. Палата небольшая. В ней три кровати. Две пусты. На одной лежит отец Иоанн.

Врач: – Добрый день.

Иоанн приподнимаете, пытается встать с кровати.

Врач: – Не надо, лежите.

Иоанн: – Мир вам.

Врач: – Это господин полицейский. Хочет задать Вам несколько вопросов. Вы понимаете, кто такой полицейский?

Иоанн: – Смутно припоминаю. Они расследуют преступления? Верно?

Полицейский: – Точно. Я думаю, что у нас получится разговор. Скажите, вы помните, как вас зовут?

Иоанн: – Нет, не помню.

Полицейский: – А какие-то детали вашей прошлой жизни вы помните? Что вы делали до того, как сюда попали?

Иоанн: – Я помню пастухов. Но всё, как в тумане.

Врач: – Верно, они вас нашли и сюда привезли. Но мы вам об этом уже рассказывали.

Иоанн: – Я помню, что я очнулся у ручья. Козы пили воду. Вот это помню. И пришли пастухи. Что-то говорили. Забрали меня в свой домик в горах.

Полицейский: – Хорошо. А до этого? Где вы были? Что с вами случилось – помните?

Иоанн: – В какой-то комнате был.

Полицейский: – Можете описать эту комнату?

Иоанн: – Темно было. Всё время было темно. Солнце не попадало в комнату.

Полицейский: – Доктор говорит, что вы каждый день вспоминаете молитвы.

Иоанн: – Вспоминаю. Они сами всплывают в памяти. Целыми кусками.

Полицейский: – Вы когда-нибудь были в церкви?

Иоанн: – Не помню.

Полицейский: – Откуда же вы знаете молитвы? Вы знаете, что это за молитвы?

Иоанн: – Нет. Просто приходят на ум. И всё.

Полицейский (обращается к врачу): – Может быть, позвать местного священника?

Врач: – Мне кажется, стоит.

Полицейский: – Обязательно это нужно сделать. А вы понимаете, кто такой священник?

Иоанн: – Понимаю. Он служит Богу.

Врач: – Может быть, вы помните что-то из детства?

Иоанн: – Я помню, что в детстве меня звали по-другому.

Полицейский: – Очень важная информация. А почему? Почему у вас изменилось имя? Что случилось?

Иоанн: – Что-то случилось. Что-то случилось.

Врач: – Попробуйте вспомнить.

Иоанн: – Не могу, доктор.

Полицейский: – А вот в этой комнате, вы лежали, сидели? Что вы там делали? Что с вами делали? Помните?

Иоанн: – Мне кажется, что я лежал.

Полицейский: – На кровати?

Иоанн: – Да.

Полицейский: – Окна там были?

Иоанн: – Кажется, не было окон. Что со мной делали – я не помню. Совсем не помню.

Полицейский: – Люди там были? Как они выглядели?

Иоанн: – Люди? Какой-то человек туда приходил. Да. Помню.

Полицейский: – Хорошо. Что-то еще? Это город, деревня? Где это место?

Иоанн: – Я слышал шум самолета.

Полицейский: – Самолета?

Иоанн: – Да. Гудели двигатели.

Полицейский: – Интересно. Вас кормили? Вы ели что-то?

Врач: – Он поступил к нам в истощенном состоянии. Если и кормили, то очень плохо.

Иоанн: – Господин полицейский, про еду я ничего не помню.

Полицейский: – Если мы пригласим священника, мы узнаем, что за молитвы вы вспоминаете. Вы же не против?

Иоанн: – Не против. Я и сам хотел бы понять, кто я.

Полицейский (обращается к врачу): – Звоните.

Врач: – Куда?

Полицейский: – Звоните в любой храм. Сейчас. Вызывайте любого священника.

Врач: – Хорошо. Попробую (уходит).

Полицейский: – Вы помните, как вы попали в ту комнату?

Иоанн: – Не помню. Совсем не помню.

Полицейский: – Хорошо. Врач говорит, что у вас были связаны руки. Вы чувствовали это? Кто их связал?

Иоанн: – Руки…Были. Да. Потом их развязали. Мне кажется, что я куда-то поехал. Да, господин полицейский…Я собирался куда-то поехать. Но почему-то я очутился в этой комнате.

Полицейский: – Отлично. Получается, что вас кто-то похитил. По пути. Вот видите, уже есть результаты. Как думаете, кто это может быть?

Иоанн: – Я даже не знаю, кто я и откуда. Как меня зовут. А вы спрашиваете, что меня мог похитить (смеется).

Полицейский (улыбается): – Логично. Но бывает так – вдруг что-то всплывет в памяти…А вы слышали, патриарх Мелетий скончался?