скачать книгу бесплатно
Машина прожужжала и щёлкнула. Надя подумала, что это всё, но после первого снимка стали делать ещё один, оттягивая окончательный вердикт. Наконец после долгих тревожных минут врач произнесла ожидаемое:
– Перелом.
* * *
Муж у Нади Плотниковой работал юристом. И не просто юристом – он держал собственную юридическую компанию, в которой постоянно трудились трое его университетских приятелей, да еще числились несколько человек на подсобных работах. Юрфирма специализировалась на разрешении споров между представителями различных услуг и заказчиками, а также на организации предвыборных кампаний в городах нашей Родины. Каждый год Андрей пропадал на два-три месяца, помогая очередному выдвиженцу из Новосибирска, Читы или Перми занять пост главы города. А Надя оставалась одна с детьми.
Конечно, всего через шесть остановок жили Андреевы родители, предлагавшие свою помощь с такой холодной вежливостью, что после того, как младшая пошла в садик, пропало всякое желание её принимать. Из мужниной родни к Наде по-доброму относилась бабушка – обладательница широкого сердца и просторной квартиры-сталинки, в которой они сейчас и проживали. Ещё на свадьбе старушка смотрела на дорогого внука и его невесту такими сияющими глазами, что Надя диву давалась: в них читалось одно только пожелание счастья молодым. Поселиться в её квартире бабушка предложила сама, и вела себя, вопреки Надиным опасливым ожиданиям, так, будто была в этих трёх комнатах с высокими потолками не хозяйкой, а гостьей. Со старшим правнуком Сашкой она охотно нянчилась, но помогала всегда только если её об этом просили. Много времени проводила у компьютера – общалась со своей роднёй из Краснодара. А год спустя после рождения Ксюши неожиданно объявила:
– Уезжаю, детки. Поеду к своим в Краснодар. Этот дом теперь ваш.
На Андрея она тогда написала дарственную. Надя смотрела на подготовку документов, на упакованные в коробки вещи и долго не могла поверить, что старуха в самом деле уезжает. Надя никогда не обижала её, относилась с должным почтением, справлялась о здоровье, но и слова не сказала за всё продолжительное время, пока родственница собиралась в путь. Очень могло быть, что бабушка этого слова ждала, притом именно от Нади, – но, не дождавшись, уехала.
Свои родители у Нади были далеко и видели внуков только летом, да и то не каждый год. У институтской подруги, с которой в юности были не разлей вода, просить помощи было, конечно, неловко: там своя семья, свои проблемы.
* * *
А помощи Наде хотелось. В первую неделю после отъезда Андрея она даже наслаждалась свободой: не нужно было никому гладить рубашки (детям покупали немнущиеся водолазки и трикотажные кофты), на ужин отпадала необходимость жарить котлеты или, хуже того, чистить нелюбимую Надеждой рыбу. Но уже к концу второй недели Надя была готова и на котлеты, и на рыбу, и на рубашки, и Бог знает ещё на что, лишь бы только Андрей был рядом. Утром приходилось будить детей, которые никак не желали вставать сразу, а, вставая, таскались по квартире как сонные мухи, доводя Надю до крика. В обед Ксюша возвращалась сама, благо школа была совсем рядом, но за уроки ни она, ни Сашка не садились, пока Надя не приходила с работы. Ксюше, правда, задавали всего ничего: заштриховать картинку, посчитать элементарные примеры, написать ряды крючочков и буковок в прописи. Но и с этими пустяковыми заданиями она справлялась, мягко говоря, не блестяще. Крючочки и буквы то вырастали в два раза выше печатных образцов, то падали набок; картинки раскрашивались неаккуратно; примеры решались с ошибками. Но больше всего Надю расстраивало то, что Ксюша была абсолютно равнодушна к стихам. Несколько раз ей задавали прочитать стихотворения и ответить на несколько вопросов в учебнике.
– Какие чувства вы испытываете при чтении этого стихотворения? – читала в книге Надя, испытующе поглядывая на дочку.
– Ску-ку, – отвечала Ксюша.
Надя стала убеждать себя, что это временно, однако отлично помнила, что сама в этом же возрасте не только читала, но и знала наизусть стихи Благининой, Барто, Маршака и даже рисовала к ним иллюстрации.
Сашка читать любил. К одиннадцати годам он проштудировал «Таинственный остров», «Капитана Немо», «Робинзона Крузо», «Чародеев» и ещё, наверное, с десяток приключенческих книг. По школьной программе он толком не читал почти ничего, но, видно, умел с ходу понять, что обсуждается на уроке, добавить пару фраз в дискуссию, и получал четвёрки, а то и пятёрки. Но, если с русским и литературой у Сашки не было проблем (больше всего благодаря взаимной симпатии к учительнице Юлии Николаевне), то на других предметах он часто хватал тройки и даже двойки. С детства Сашка отличался вспыльчивостью, обижался мгновенно, в иные моменты мог пустить в ход кулаки. Боясь осуждения, Надя объясняла первой классной руководительнице Сашкино поведение просто особенностями характера, хотя с пяти лет сын состоял на учёте у невролога.
Октябрь Надя с детьми пережила относительно спокойно. В начале ноября Ксюша простыла и пришлось брать больничный, в конце месяца обнаружился долг за капитальный ремонт дома и письмо с угрозой штрафа от коммунальщиков, а в декабре Надю вызвали в школу на беседу с завучем.
– Мы не первый раз приглашаем вас, Надежда Алексеевна. Мы зовём вас – я зову вас, чтобы с глазу на глаз поговорить и решить проблему, – с задушевностью, от которой за версту веяло фальшью, изъяснялась завуч Светлана Викторовна. – У нас общая проблема – адаптация Саши в классе, в школьном сообществе, и мы её решаем.
– Разве у нас именно эта проблема? – с недоумением спросила Надя.
– А как же? Вы считаете, что ребёнок, который позволяет себе встать на уроке, когда ему вздумается, который позволяет себе огрызаться на замечания учителя, агрессирует в адрес одноклассника – он адаптирован?!
Надя с болью взглянула на сына. Светло-карие Сашкины глаза моргали часто, но смотрели так же уверенно, как и раньше, более того – с вызовом. Надя вздохнула.
– Саша, скажи нам, пожалуйста, как ты сам считаешь: почему ты со всеми конфликтуешь? Что тебе мешает спокойно взаимодействовать? – участливо наклонив голову, спросила завуч.
Сашка слегка нахмурился.
– Ничего не мешает. Я не со всеми конфликтую.
Завуч тряхнула чёрными волосами, стриженными под каре:
– Не со всеми? А с кем – нет?
– С Юлией Николаевной.
Сашка зажмурился и под партой сжал и быстро разжал кулаки. Надя знала, что он делает так, когда его чаша терпения переполняется, и пожелала, чтобы неприятный разговор поскорее закончился. Её почему-то стали раздражать чёрные волосы собеседницы. Вернее, не сами волосы, а несоответствие их смоляного цвета имени Светлана.
– А почему ты с ней не ссоришься?
– Потому что она добрая и хорошая, – уверенно проговорил Сашка.
Завуч медленно кивнула. Открыла и закрыла блокнот.
– Вот как. А остальные, значит, нет?
– Остальные по-разному.
Догадываясь, чем кончится этот расспрос, Надя поспешила узнать у завуча:
– Светлана Викторовна, объясните, ради Бога, что там произошло на истории?
Уловив виноватый тон в Надином голосе, Светлана Викторовна принялась долго, с удовольствием смакуя детали, рассказывать, как и что случилось на уроке. Сашка ёрзал на стуле, нервно стискивал предплечья, желая что-то добавить или возразить, но Светлана Викторовна, разумеется, не давала ему слова.
– Я думаю, он должен извиниться завтра же, – наконец закончила она.
– Да, конечно. Мы это сделаем… Саша извинится, – спешно пообещала Надя, уже изрядно утомившаяся от долгого разговора и пристального взгляда школьной начальницы.
* * *
Дома Надя позвонила отцу и пожаловалась ему на Сашку. Тот подозвал сына к телефону, коротко сказал ему:
– Не расстраивай мать.
Сашка, похоже, внял совету. По крайней мере, в школу Надю больше не вызывали. На тройки сына по физкультуре и истории она махнула рукой.
Но случилась новая неприятность – потоп. Однажды вечером угол между потолком и правой стеной в кухне начал стремительно темнеть, и не успела Надя сообразить, что происходит, Сашка уже закричал:
– Пошли наверх!
Оказалось, что прорвало трубу. Соседка извинялась и предложила деньги. Надя взяла их и мельком подумала, что такой суммы будет маловато, но, окинув быстрым взглядом вздувшийся пол, мокрый свёрнутый ковёр, развешанные на верёвке тряпки, прониклась внезапным сочувствием и не стала требовать большего.
Два дня она ждала, пока пятно высохнет, и всё это время, садясь на кухне завтракать и ужинать, мучилась от его некрасивости, от безобразных серых потёков на стене, которые не желали исчезать. На третий день она пошла в хозяйственный магазин покупать обои и долго не могла подобрать нужный оттенок. Хотелось, чтобы расцветка была спокойной, но не скучной, рельеф – не плоским, но и не слишком выпуклым. В конце концов она остановилась на шелкографии.
Вначале Надя думала, что можно будет заменить обои только на одной стене, но скоро поняла, что разноцветные стены в кухне станут смотреться почти безобразно. Нужно было отодвигать всю мебель и сдирать старые обойные полотнища.
– Ну, ничего! – бодрила она себя. – Зато какую наведём красоту!
Сашка и Ксюша помогали матери, но весьма неохотно. Надя рассчитывала, что, полюбовавшись на результат своих трудов, они оценят то, как по-новому заиграла кухня. Надя была даже рада этому потопу, благодаря которому смогла так удачно обновить квартиру.
Но в час, когда ремонт на кухне был завершён, дети не сказали ничего, кроме дежурного «нормально», и Надино настроение мгновенно упало до отрицательных величин. Она подумала о том, что, будь здесь Андрей, он бы обязательно оценил её старания, и тут же в глубине души с горечью возразила себе: может быть, и не оценил. Он всегда выбирал кафе не по обстановке, а исключительно по кухне. Ему было всё равно, подадут к столу алюминиевую ложку или серебряную. Картинка на рабочем столе его компьютера не менялась месяцами. Пока с ними жила бабушка, Андрей не разрешал покупать новые шторы в комнаты, видя в потрёпанных занавесках какую-то семейную реликвию и не обращая внимания на их откровенную устарелость.
Наде вдруг по-настоящему стало страшно, что дети могут вырасти такими же, как отец – нечувствительными к прекрасному. Сама она в детстве ходила в музыкальную школу, занималась вокалом и даже мечтала в конце одиннадцатого класса поступить в Институт искусств. Однако мечта так и осталась мечтой. Надиной смелости хватило только на то, чтобы заглянуть на сайт вожделенного учебного заведения и посмотреть информацию для абитуриентов. С высшим образованием у неё вообще не сложилось: для юрфака университета не хватило баллов, платное обучение родители не могли потянуть, и поэтому Надя ограничилась юридическим техникумом, давшим ей стабильное рабочее место и выгодное знакомство с Андреем.
Надя стала лихорадочно перебирать в уме, куда бы они могли сходить, что посмотреть и послушать, чтобы наверстать упущенное. За два с половиной месяца, наполненные рабочей суетой и выяснением отношений, Надя сама вымоталась так, что остро нуждалась в подпитке прекрасным. Ей захотелось организовать не просто прогулку, а настоящий выход в свет. И она вспомнила о театре.
Сашка и Ксюша ходили только в кукольный театр, когда были дошколятами. Сын ещё лет в девять или десять ездил с одноклассниками в ТЮЗ на какую-то детскую постановку. Но серьёзный спектакль они не смотрели ещё ни разу.
– Балет! – воскликнула Надя. – Конечно, балет! «Щелкунчик»!
Приехав когда-то из своего городка в Красноярск, она посетила все его музеи, зоопарк, торговые центры, но особый интерес проявила к Театру оперы и балета. С подружками они ходили смотреть «Ромео и Джульетту», «Спящую красавицу» и даже «Гусарскую балладу». Но на «Щелкунчике» Надя никогда не была. Схватившись за эту идею, она живо стала представлять, как они с Ксюшей нарядятся в красивые платья, заплетут причёски, для Сашки достанут белую рубашку с галстуком-бабочкой… Они посвятят сборам в театр половину дня, как это было в старые времена в дворянских семьях. Придя в зал, не спеша найдут свои места, улыбнутся друг другу и приготовятся внимать таинству. А после спектакля, обновлённые искусством, вернутся домой и начнут украшать комнаты к новому году. И тогда забудется вся мелочная житейская суета, которой были переполнены последние недели, в доме воцарится радость, скорое предчувствие праздника – и, конечно, приезда Андрея.
* * *
В воскресенье Надя проснулась от сладостного предчувствия чего-то необыкновенного, явно выходящего за рамки рутинной серости и при этом (что особенно приятно было осознавать) полностью ею заслуженного.
– Дети, сегодня идём на балет! – прокричала она Ксюше и Сашке.
На кухне сыр и хлеб резались сами, каша варилась идеально. После завтрака Надежда усадила Сашку за уроки, сама расположилась рядом на тахте и с необъяснимым для себя умилением наблюдала за всеми движениями сына: за тем, как он пишет, как, насупившись, смотрит в книгу, как перелистывает гибкими нервными пальцами страницы учебника, стремясь что-то отыскать.
– Получается, сынок? – спросила Надя.
Сашка уставился на неё непонимающе:
– Мама, что с тобой? Ты какая-то странная.
Надя смутилась и встала с тахты, собираясь выйти из комнаты:
– Я просто радуюсь. Сегодня пойдем в театр, потом украсим дом к новому году… Сделаем самодельные игрушки, повесим гирлянду… А там уже скоро приедет ваш папа…
– Да, скоро, – улыбнулся сын.
Ксюша, позавтракав, лежала на диване с планшетом. Надя подошла к ней, поиграла лёгкими прядями дочкиных волос.
– Доченька, давай, может, порисуем?
– Я по ИЗО всё сделала в школе, – Ксюша перевернулась с живота на спину и потянулась.
– А просто так?
Дочка покачала головой.
– Ну ладно, – не расстроилась Надя. – В четыре часа начнём с тобой одеваться. Локоны накрутим…
Но когда в четыре Надя приблизилась к дочери с плойкой, та скривила круглую мордашку и изрекла такое, от чего у матери ёкнуло сердце:
– А можно я не пойду?
Надя рассерженно кинула плойку на диван:
– Как это «не пойду»! Мы давно договорились. Я тебя одну дома не оставлю! Да о чём ты говоришь!? Там такой красивый спектакль! Это же настоящая сказка! На сцене будут танцевать, рассказывать нам в танце и музыке историю про новый год, про одну девочку…
Ксюша с обречённым видом пожала плечами и показала пальчиком на плойку.
– Ну, можно хотя бы без этих…
– Чёрт с тобой! – психанула Надя. – Садись, заплету косу!
Сашка не захотел надевать белую рубашку категорически:
– Я запачкаю её, и кому будет хуже? У тебя опять же испортится настроение. И вообще я не любитель официоза.
Он уже потянулся к любимой толстовке с изображением Наруто, но Надя, вовремя заметив движение, выхватила из шкафа вешалку с клетчатой серо-чёрной рубахой:
– Тогда хотя бы это!
Ксюша нехотя напялила на себя синие колготки и шерстяное платье с белым воротничком.
– Сделали бы локоны, можно было бы надеть розовое. А так получается – школьный стиль, – сетовала Надя.
Сама она выбрала для себя тёмно-зелёное, малахитового цвета платье, и в тон ему – симпатичное колье с зелёными и синими вставками, которые блестели не хуже, чем какой-нибудь лазурит. В комплекте к яркому колье шли ещё серёжки. Волосы Надя уложила в причёску и её тоже украсила заколкой с камнями.
Когда все приготовления были закончены, Ксюша вдруг сказала:
– Мама, я хочу есть. Есть что поесть?
Надя всплеснула руками:
– Ты же недавно ела пельмени!
– Что-то хочется ещё, – развела руками дочь. – Можно хоть булочку съем, а?
– Иди, ешь, – вздохнула Надя. – Буду вызывать такси…
Машина приехала быстро. Когда они вошли в фойе театра, зрителей ещё было немного.
– Ты зря волновалась, – заметил Сашка. – Видишь, успели. Да и не так много народу пришло смотреть этот твой балет.
Они прошли в зал. Надя купила билеты в партер, но на боковые места и достаточно далеко от сцены: нижние места стоили слишком дорого и, кто знает, не слишком ли громко там играет оркестр?
С минуту Надя молча глядела на парчовый занавес, и ей начало казаться, что цветы и молнии на нём движутся, а из-за кулис начинают доноситься протяжные, еле слышные звуки. Она улыбнулась кому-то неведомому за сценой и закрыла глаза, желая, чтобы из приятной мечтательной полудрёмы её выхватила и унесла музыка.
– Мама, а тут перерыв будет? – тронула мать за подол Ксюша.
Надя только кивнула утвердительно.
Оркестр грянул внезапно, занавес раздвинулся, и на заднике сцены показалась огромная блестящая ёлка с нарисованными серебристыми шарами. Под весёлую мелодию выбежали красиво наряженные пары, стали кружиться вокруг ёлки, потом отходили от неё, словно любуясь.
Ксюша ёрзала в кресле, то наклоняя голову вправо, то вытягивая шею, будто голубь, вперёд.
– Видно плохо, – пожаловалась она.
Сашка встал со своего кресла:
– Меняемся.
