скачать книгу бесплатно
Завхоз (ворчливая, как все работающие на этой должности, но довольно добродушная женщина) тут же, при всех, одолжила ей пару тысяч. Моя бывшая напарница с яслей скептически хмыкнула:
– Ну, завтра вы вашу Любу не увидите…
– Да надоела она, – недовольно прибавила воспитатель с Любиной группы, когда народ уже наполовину разошёлся по рабочим местам. – То кружки не помоет после сока. То банки после огурцов-помидоров в шкафу оставит. А куда их, нам?! Всё же выкидывать надо… А ещё опаздывает!
Мне было немного обидно от таких слов, и я думала: «Увидите все, обязательно она завтра придёт! И вовремя».
Она и впрямь пришла. Без опозданий. И её действительно увидели все. Не заметить Любу в тот день было трудно. С дальнего конца коридора она торжественно шагала в сияющем синем наряде, серебристый люрексовый блеск которого был не в состоянии спрятать скромный нянечкин фартук. Подол облегающего трикотажного платья спускался ниже колен.
– Ну, красотка, привет, – сказала я.
– Привет, – радостно отозвалась она. – Как ты думаешь, мне идёт?
Она игриво мотнула хвостом из густых чёрных волос и выжидающе, как ребёнок после того, как рассказал стишок деду Морозу, посмотрела на меня.
– Красиво, Люба. Очень здорово… Только… На что же ты его купила?
– Мне же вчера Надежда Семёновна дала денег.
– Но она думала, ты заплатишь за садик.
Люба обиженно выпятила вперёд пухлую нижнюю губу.
– И ты так говоришь, как мои воспитатели. Но ведь платье мне тоже нужно! Скоро новый год.
Я вздохнула.
– Ты говорила, что у вас и еды мало…
– Да, мало… – согласилась Люба, задумчиво облизнув крашенные алой помадой губы. – Вот я и купила кофе и муку. Бабушка будет лепёшки печь.
В садике все возмущались её поступком, и больше всех, разумеется, завхоз, которой было жаль впустую одолженных денег. В последнюю предновогоднюю неделю я не раз слышала, как она ругала «проклятую нерусь» то коридорной нянечке, то вахтёру, то психологу.
В качестве подарка моей дочке Люба принесла кулёчек вкусных карамелек в шоколаде, и мне захотелось тоже сделать для неё что-нибудь хорошее.
– Слушай, Люба, у тебя же остался долг за садик? – спросила я.
– Остался.
– Возьми, пожалуйста, от меня тысячу взаймы, и заплати хоть часть. Отдашь через пару месяцев.
Люба всплеснула руками.
– Ой, спасибо, дорогая! Ой, спасибо!
Мы обнялись.
– Пообещай, что заплатишь долг, – настаивала я.
– Заплачу, заплачу! Вот ты подруга настоящая! С новым годом тебя! Счастья тебе! Здоровья!
– И тебе, Любочка!
После новогодних каникул она проработала с неделю, а потом пропала.
Все ожидали, что Люба, как осенью, вернётся на следующий день, но она не объявилась ни завтра, ни послезавтра. Телефон, само собой, не отвечал.
Я стала не на шутку переживать. На очередной планёрке заведующая сказала, что собирается заочно уволить Любовь.
– Может быть, с ней что-то случилось? – робко предположила я.
Все вокруг посмотрели на меня с какой-то снисходительной жалостью: мол, неужели не понимаешь?
– Всё понятно, конечно, но… Вдруг действительно что-то случилось? – собрав всю свою смелость, настаивала я. – Давайте узнаем?
– Как узнаем? – спросила заведующая.
– Надо съездить к ней… Я поеду… Адрес же записан в яслях там, в книжке…
Заведующая неожиданно быстро согласилась.
– Давайте, съездите к ней, но побыстрее, чтобы мне определиться, увольнять уже её или как.
В яслях я выписала Максимкин домашний адрес и на следующий день вместе с дочкой поехала туда. Оказалось, что жили они от садика довольно далеко. Я ожидала увидеть частный дом, но это была обыкновенная хрущёвская пятиэтажка. Ещё раз взглянув на номер квартиры, я облегчённо выдохнула: получалось, что Любино семейство обитало на первом этаже. Это означало, что нам с дочкой не обязательно было дожидаться, пока кто-нибудь выйдет из подъезда. Достаточно было стукнуть в окно.
Я постучала несколько раз. Наконец тюлевую шторку приоткрыл высокий и худой темноволосый парень.
– Позовите Любу, пожалуйста!
Парень не шевелился.
– Любу! Любу позовите! – я подумала, что парень плохо слышит, и перешла на крик.
Шторка мотнулась обратно, в доме послышались какие-то возгласы, стук, шаги. Через пару минут подъездную дверь открыла моя приятельница.
– Это ты! Это что же, правда ты? – схватив меня за руки, восторженно прошептала она.
– Да я, конечно…
– И доченька твоя. Ай, милые, пойдём…
Когда из тускло освещённого подъезда мы вошли в коридор, я увидела, что смуглое Любино лицо сделалось землисто-зеленоватым и заметно похудело. Плечи тоже утратили полноту, стали острыми, и во всей её фигуре было выражение усталости и нездоровья. Она куталась в какой-то нечистый фланелевый халат с длинными полами.
– Болеешь? – спросила я.
Она не ответила, пока мы с дочкой не прошли на кухню. Там на клеёнчатом диванчике сидел довольный Максимка и столовой ложкой поедал сырую сгущёнку из банки.
Люба подвинула моей Тане банку с карамельками и глубоко вздохнула.
– Лена, плохо мне… – она испуганно огляделась, не стоит ли кто-нибудь рядом с дверьми кухни. – Ты только шёпотом говори, ага? Я болею… Слабость такая, тошнит… Прямо сил нет встать. С утра выворачивает. Не знаю, что же это, раньше не было так…
Ошеломлённая догадкой, я вопросительно уставилась на неё.
– А ты случайно?..
– Да, да, – она выставила вперёд ладонь, не дав мне договорить. – Не знает никто пока.
– А он?
– Он знает. Сказал, подумает.
О чём именно подумает, я не стала переспрашивать.
Я рассказала Любе, что на работе все, естественно, недовольны и ждут объяснений.
– Заведующая и вовсе хочет тебя уволить. Ты бы хоть позвонила ей. Нельзя же так теряться. Позвони.
Люба вжалась в угол кухни, замотала головой.
– Я боюсь. Меня уже столько не было, будут сильно ругать. Сильно, сильно будут ругать…
– Ну что же делать, всё равно надо позвонить, прийти, – пыталась убедить я её.
На глазах у Любы блеснули слёзы.
– И за работу ругать будут, и за это… бабушка ой, ой как будет ругаться! – вцепившись тонкими пальцами в грязное полотенце, шёпотом повторяла она.
Я вздохнула.
– Ну что ты как маленькая…
Она совсем расплакалась и кинулась мне на шею.
– Скажет: куда ты мне понарожала? О-о…
Я отважилась спросить её про мужа.
– В Емельяново он… я тебе ведь говорила.
– Так что же, он с тобой не живёт?
– Нет, почему… живёт иногда.
Немного погодя, убедившись, что родные увлечённо смотрят какой-то фильм по телевизору, она стала рассказывать:
– Бабушка не хотела, чтобы я с ним сошлась. Он, знаешь… такими нечестными делами занимается. Ну, незаконными… немного. Одно время он тут жил, у нас. Но долго жить не смог. Он такой горячий, сердится быстро. Кричал. Бабушка тоже сердилась… Но вообще-то он хороший.
Я горько улыбнулась: вот она, фраза, которой каждая женщина готова оправдать мужчину, которого любит.
– Он взял да уехал в Дивногорск. А я тут осталась с Максимкой. Тут бабушка, мама, отчим. Накинулись на меня: как это муж тебя бросил?! Это же позор… Плохая, значит, жена. Бабушка говорит, что я хозяйка плохая…
– Вот ты и поехала его искать?
– Да. А он ни телефона не оставил, ничего… Только сам иногда приезжал, когда хотел. Летом был, потом в октябре был. А потом вот в ноябре, декабре ни разу и не приехал. Я соскучилась по нему. И поехала его искать… Вот, каникулы-то были.
– И нашла? – поневоле удивилась я.
– А то! – с гордостью ответила Любка.
Я поглядела на неё, только сейчас успевая сопоставить все факты.
– Ты, получается, как раз у него была, на новый год?
– Не на сам новый год, а второго января. А третьего я уже сюда уехала. Чтоб мои не потеряли.
– Мать… – изумлённо покачала я головой. – Ну, ты снайпер. В один день… Точное попадание.
Она, похоже, не поняла мою грустную шутку.
В кухню заглянула одетая в чёрное старуха. Она была не очень высокой, но статной, и казалась стройной, несмотря на свои однозначно немолодые годы.
– Бабушка, это подруга моя, Лена, – представила меня Люба. – Мы с ней вместе работаем. Она пришла проведать, как я.
Я поздоровалась.
– А я ей объяснила, что на больничном, что сейчас болею, и эту неделю можно не приходить, – затараторила Люба, взглядом показывая, чтобы я молчала и не возражала.
– Так что же ты сидишь? – накинулась на неё старуха. – Доставай колбасу, доставай винегрет! Угости человека!
Люба мгновенно выпрямилась, как струна, и подлетела к холодильнику.
– Ты проходи туда, в зал, – пригласила меня старуха. – Проходи, проходи. А дети пусть игрушками поиграют.
За считанные минуты в большой комнате собрали и накрыли белой скатертью стол, нарезали варёную колбасу и сало, выложили в огромную хрустальную чашу винегрет, рядом в тарелочке – солёные огурцы. Высокий парень, которого я увидела в окно, переключил телевизор на музыкальный канал. Он смотрел на меня с явным интересом, но мне его молчаливое внимание было скорее неприятно, и хотелось, чтобы он либо отошёл от меня, либо сказал хотя бы несколько слов. Но он молча сидел рядом со мной в кресле.
Люба и её мама продолжали кружиться по дому, приносить хлеб, посуду, салфетки. В воздухе витала непередаваемая смесь запахов старой мебели, чеснока, пряностей, варящегося в турке кофе и фильмов Эмира Кустурицы.
Наконец все сели за стол.
– Ну, Бог благослови, – торжественно сказала бабушка, и мы начали есть.
Она представила мне по именам Любиных мать и отчима. Оба они на её фоне выглядели какими-то невыразительными. Кивнула на парня:
– Это Андрей.
Некоторое время мы ели молча, а я не могла оторвать глаз от старухи. Трудно было определить, сколько ей лет. Морщинистые руки, пятна на лице и шее говорили о преклонных летах. Но при этом все движения у неё были быстрые, чёрные гладкие волосы поседели только наполовину, а глаза, тёмные, как осенняя ночь, смотрели пристально и строго. От такого взгляда, казалось, невозможно было ни скрыться, ни даже немного уклониться.
Она стала расспрашивать меня, предлагать угощение. После мяса и винегрета Любина мать подала кофе с карамельками и сухарями.
