скачать книгу бесплатно
– Извольте, – согласилась Ольга.
– Не составите ли вы мне компанию в моей прогулке верхом?
– Что ж, извольте. Только вам придется подождать.
– Сколь угодно долго.
Ольга ушла в дом и вскоре вернулась одетая для верховой езды.
Некоторое время они ехали верхом молча.
– Вам у нас тут нравится, граф? – наконец прервала молчание Ольга.
– Весьма, тут очень мило.
– Да, тут и вправду хорошо. А уж простор-то, простор!.. Поля неоглядные, рожь волнуется, речка серебрится, зарницы играют. А в лесу прохладно, тенисто. А главное для вас – нет мундира на пуговицах, а вместо этого чудесная широкая блуза…
– Ваша правда, однако, мне кажется, что вам должно быть здесь скучно.
– Увы. Вообразите, приличных соседей нет решительно. Мы просто дичаем здесь. Вы не поверите, что за тоска… День за днем идет – один как другой, другой как третий. Все одно и то же. Оттого и люблю кататься на лошади. Это то из немногочисленных развлечений, которое я могу себе позволить. Отсталая я женщина – терпеть не могу железных дорог и этих глупых вагонов. Шум, грохот, народу полно. Ни поговорить, не полюбоваться как следует на природу. Едешь, куда тебя везут другие. А на лошади ты сама себе хозяйка. Куда хочешь – туда и скачешь.
– Я тоже люблю ездить верхом, – признался Николай.
– Вы такой славный, наверное, у вас прекрасные родители. Я даже уверена в этом.
– Ваша правда. Всем, что у меня есть, я обязан отцу и матушке, – сказал Николай. – У нас в семье никогда не было ссор и недомолвок. А отец с детства мне говорил: «Ничему словами не научишь, потому как слова это просто звуки и сотрясение воздуха. Научать надо только своим примером». И всегда этому следовал. И матушка так же. Я рос в любви и строгости. Любовь за хорошее и всегда к тому поощрение и доброе слово, а строгость – за дурное. Меня не за разбитую вазу или расквашенный нос, а за поистине дурное наказывали.
– Неужто вас, Nicolas (Николай – франц.), наказывали, неужто вы к дурному способны?
– И такое бывало. Я же не ангел. Но подлецом не стал и не стану. Матушка мне однажды сказала: «Никогда не сотворяй такое, чтобы все радовались, если ты умрешь, а сотворяй такое, чтобы все плакали». По этому наказу и живу. А еще она говорила мне так: «Никогда никого не порицай и ни над кем не насмехайся – потому как неизвестно, чтобы каждый из нас делал, если бы жил в этих обстоятельствах, в каких порицаемые нами люди родились и живут».
– Ваши родители наверняка гордятся вами.
– Гордятся мною? Чем же? Я еще ничего великого для такой гордости не свершил.
– Но обязательно свершите. Я почему-то в этом уверена.
– Не зарекаюсь, но к тому стремлюсь. Благо, что титул и денежные возможности есть. Но это не моя заслуга, а родителей. Мое дело – свое имя и имя родителей своих не посрамить. Другого дела не вижу.
– Да вы просто святой, ей-богу! – воскликнула Ольга.
– Да полноте! – возразил с чувством Николай. – Я просто стараюсь не быть низким. И не расточать попусту нажитое другими, потому как грех по ветру не тобой нажитое пустить.
– Конечно, нельзя расточать понапрасну то, что родители дали.
– Не только об этом мои помыслы.
– А о чем же еще? – поинтересовалась Ольга.
– О том, что у нас девять тысяч крепостных.
– Господи, да вы так богаты?!
– Богатство наше от чужих трудов. Все, что наша семья имеет – чужим трудом добывается. Да, имеем мы родовые наши именья, с которых мы получаем доход, но при этом не помышляем о том, какими путями он достигает нашего кармана… Что касается меня, так я сам только одну монету и заработал, ничего более.
– Монету? Как это?
– Был я как-то прошлым летом с друзьями на охоте. И подъехал ко мне местный помещик. И говорит: «Вижу, сударь, у вас ружье преотменное. Помогите мне лису истребить, что моих кур таскает». Я два дня ее караулил и подстрелил все-таки. А за это мне тот помещик подарил золотую монету. Вот она, – Николай достал медальон и раскрыл его, показав находящуюся там монету Ольге. – Я ей больше всего горжусь. Это мой первый заработок. Надеюсь, что не последний.
– Я в этом совершенно уверена, – проговорила Ольга. – Дайте я вас за всё поцелую.
С этими словами она поцеловала Николая в щеку, отчего тот покраснел.
– Не смущайтесь, граф, это сестринский поцелуй, – произнесла Ольга и улыбнулась.
После прогулки Николай проводил Ольгу до ее дома. Они спешились и пошли в сад, где в самом дальнем углу была видна изрядно обветшавшая беседка. Они зашли внутрь, Ольга села на скамью, Николай же остался стоять, глядя куда-то в сторону. Он заметно волновался. Волновалась и Ольга. Некоторое время они молчали.
– Я вижу, вы хотите поговорить со мной… – произнесла Ольга, прерывая молчание. – О чем же?
– Я понимаю вас, Ольга Дмитриевна, – произнес, наконец, Николай, – Поверьте, я умею ценить ваше расположение… Я… я… Вы не рассердитесь?
– Нет, обещаю вам… Так что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать… что вы мне нравитесь… чрезвычайно нравитесь… – признался Николай.
– Что ж, я очень вам благодарна, – отозвалась его собеседница. – Однако прежде, чем вы скажете что-нибудь еще, я бы хотела предупредить вас…
– Ваше сердце принадлежит другому?
– Не в этом дело.
– А в чем же тогда? Откройтесь мне. Поверьте, я благородный человек и не посмею ничего такого, что было бы… – Николай осекся.
– Я очень верю вам, Nicolas (Николай – франц.), очень верю… особенно вашему благородству… но есть обстоятельства…
– Какие же это обстоятельства?
– Во-первых, я бедна…
– Это не имеет для меня значения!
– А для меня имеет. Я не хочу воспользоваться вашим расположением, чтобы поправить свои дела. К тому же есть и другое обстоятельство.
– Какое же?
– Я много старше вас.
– Это тоже ничего не значит для меня. Вы умнее, опытнее всех этих юных барышень с пустяками в голове. Это меня вполне устраивает. И ничуть не смущает.
– А меня, признаться, смущает. К тому же есть еще и мнение других… сомневаюсь, что остальные будут в восторге от… – собеседница Николая замолкла.
– Я, уважаемая Ольга Дмитриевна, во всем похожу на отца: он тоже не спрашивал у других, что ему делать. Поэтому и я не стану так поступать.
– Мы рискуем всем, вы понимаете это, Nicolas (Николай – франц.)?
– Что ж… aimer c’est avant tout prendre un risque (любить, это, прежде всего, рисковать – франц.).
– Но я не могу, не имею права ломать вам жизнь.
– Вы? Вы можете сломать мне жизнь?! – воскликнул Николай. – Но это решительно невозможно! Меня не это волнует, а… извините меня, совсем другое.
– Что же?
– Позвольте мне узнать, что вы думаете обо мне, чувствуете ли какое-нибудь… расположение к моей особе?
– Николенька, дорогой… – Ольга в волнении поднялась со скамейки.
– Ольга, свет души моей, – также взволнованно произнес Николай. – Я… у меня… я вам должен что-то сказать…
– Говорите, – откликнулась Ольга, вся подавшись навстречу Николаю. – Говорите, у меня сейчас сердце разорвется!
– Я знаю, что все это не ново, я понимаю, что порыв мой может быть подвергнут остракизму, осмеян толпой как банальный, но толпа не может предложить взамен этому ничего другого, ничего кроме «русской хандры», разочарования, рефлексии и прочей чепухи в том же роде… и…
– И?
– Я люблю вас, вот такая приключилась со мной история! – наконец произнес Николай с облегчением, словно бы сбросив с себя тяжелый груз.
– Так ты меня любишь, да?.. – ласково проговорила она.
Он стал целовать ее платье, плечи, руки, а она смеялась и радовалась, и готова была заплакать.
– Если б ты знал… если бы ты знал, – произнесла Ольга, и на глаза ее навернулись слезы. – Неужели ты все это говорил серьезно? – спросила она с грустной нежностью и осторожно поцеловала его в волосы.
– Ты думаешь, может быть, что это минутное чувство? – сказал он. – Но это не так, это совсем не так. И что за дело, если нам суждено жить друг для друга только минуту, но ведь только это и есть жизнь!
– Я так много хотела сказать тебе, Николенька, сердце мое, боже мой!.. – произнесла Ольга взволнованно. – Хотела сказать с самой нашей первой встречи там, в доме у твоей тетушки.
– Скажи мне, скажи! – воскликнул Николай и, обняв Ольгу за талию, посмотрел ей в глаза.
– Но как это сделать?! Как это сделать?! Ах, я, безумная! Что я делаю?! – Ольга замолкла, не в силах более продолжать.
– Ну, ну, скажи мне, скажи мне все! – воскликнул в великом волнении Николай.
– Когда я увидала тебя в первый раз… Господи! Как это глупо!
– Ты любишь меня?..
– Да… – еле слышно откликнулась Ольга, опустив голову.
Николай прижал ее голову к своей груди и сказал:
– Неужели это правда? Мне трудно поверить… Господи, как я счастлив… – с этими словами он встал перед ней на колени, припал к ее ногам и прижал губы к ее руке.
– Встаньте, граф, встаньте, – прошептала она.
И тут слезы побежали из его глаз.
Она подняла его с земли, села на скамейку и посадила его возле себя.
– Николаша, мon cher ami (мой дорогой друг – франц.), – сказала она, – полно тебе плакать, что с тобою? Ты сам видишь, что я неравнодушна к тебе, так чего же ты плачешь? – щеки ее покраснели, грудь неровно волновалась.
– От счастья, – проговорил он и принялся осыпать поцелуями ее руки.
– Милый мой, – произнесла она, – я не понимаю, чем я тебе понравилась? Посмотри на меня ближе, ведь я совсем не хорошенькая… я не молода и уже не свежа как юные девы вокруг… за что же ты мог меня полюбить?
Она положила голову его на свою грудь, обхватила его стан своими руками.
– Боже мой, полно, полно тебе, – проговорила она и сама вдруг заплакала. – Бог милостив, все пройдет, все забудется… перестань же тосковать, побереги себя… ты ведь знаешь, что я не та, кто тебе нужен. Я стара для тебя, тебе нужна юная, нежная, неиспорченная прошлым девушка, а не такая как я…
– О чем ты говоришь? – произнес он взволнованно. – Я не понимаю твоих слов!
– О том, что у нас с тобой слишком большая разница в годах.
– Это правда, у нас большая разница в годах, но что же из этого?! – воскликнул он. – Неужто это может быть преградой нашим сердцам? Они ведь не хотят думать об этом, они ведь жаждут соединиться!
Она наклонилась к нему, одной рукой обняла его шею, а другой стала играть его мягкими светло-русыми волосами.
– Послушай, mon chеri ami (мой дорогой друг – франц.), ты знаешь, как я симпатизирую тебе, – произнесла она с нежностью. – Бог знает, чем ты смог привязать меня к себе! Кажется, нет вещи, которой бы я для тебя не сделала, нет жертвы, которой бы не принесла тебе. Но теперь, раз, в первый раз в жизни, у меня есть к тебе просьба. Выполнишь ее?
– Не сомневайся! – заверил он ее.
– Оставь меня, ищи себе другую – лучше, чище, невиннее.
– Скажи, что и ты любишь меня, как и я – тебя… – взмолился он.
– Я не могу, я не должна любить тебя.
– Я не понимаю – почему. Впрочем, я сейчас вообще плохо соображаю, – признался Николай и посмотрел ей в глаза, отчего еще больше взволновался, сердце его забилось восторгом. – Но я твердо знаю только одно – никто другой кроме тебя мне не нужен. Ни сейчас, ни после. Всё, всё в мире сейчас – это ты.
Ольга тяжело дышала, щеки ее горели. Белое платье так и ходило на ее груди, и в легкий вырез видно было, как быстро подымаются и падают пленительные округлости ее тела. Каждое слово, каждый звук голоса молодого графа входил ей в душу, ответная любовь, глубокая, чистая, стремительно наполняла ее сердце. Она вспыхнула, поглядела в его серые, полные любви глаза, на его статную, красивую фигуру, от которой веяло силой и юностью, протянула без колебания ему навстречу руки и сказала: – Пойдем в дом, в мою комнату…
А потом, уже в ее комнате он, нежно обняв ее, целовал её, полный благоговения к ней, полный сознания предстоящего ему неслыханного блаженства. Сердце его дрожало от нежности и любви. Целуя ее голову, щеки, лицо, он вдруг увидел, что из глаз ее текут слезы. Это взволновало и растрогало его.
– Милая… не плачь… милая… – твердил он жалостно и мягко. – Что ты плачешь, что?
– Мне стыдно перед тобой. Ты такой чистый, добрый, и я стесняюсь говорить тебе об этом.
– О чем?