Тень Империи

Ренамир сделал пару шагов около стонущего отца и сказал:

– Кай часто говорил мне, что я забываю правильно ставить ноги. Теперь я понял, от кого это унаследовал. И знаешь, отец… Это последний твой порок, который остался во мне!

Ренамир подошёл ближе к Дивину, и тот, сперва изобразив увядание, вдруг приподнялся и махнул мечом по ногам сына, но тот ловко подпрыгнул над клинком, сапогом прижал вооружённое запястье Дивина к земле и вновь взялся за свой меч. Лицо лорда меняло своё выражение ежесекундно: с притворной слабости на гнев, а затем на ужас. Его глаза смотрели на пальцы бледной руки сына, которые вновь обхватывали рукоять, возвышающуюся над ним и слегка шатающуюся от его неосторожных движений – Дивин понимал, что это конец. Ренамир выдернул оружие из торса отца и, брызгая кровью, провёл его над собой в противоположную сторону, а затем с полного размаху снова вонзил ему в грудь.

– Умри же… мой ненавистный предок, – сказал новый лорд Геллерхола и ещё минуту сидел над телом Дивина, осмысливая свою победу.

Это кровопролитие закончилось праздником и объявлением больших перемен на этой же самой площади. Ренамир не удостоил отца нормального захоронения, вместо этого он приказал отправить тело Дивина в море на рыбацкой лодке, одетое в одни лохмотья. Кайсгарт с гордостью и восторгом делил победы друга в этот и все последующие дни. Его отношения с Ренамиром были уже куда ближе к братской связи, нежели дружеской: они делились всеми тревогами, защищали друг друга и даже в спорах сохраняли трезвую голову. Ренамир уважал их различия и считал, что не найдёт себе лучшего защитника и советника, чем Кайсгарт – ведь просить совета у того, кто с тобой во всём солидарен, бессмысленно, а выросшее в замке дитя улиц видело жизнь со всех сторон. Так мальчишка по имени Кай превратился в личного стража лорда, а те, кто прежде называл его «Щенком», были бесследно уничтожены или изгнаны из Геллерхола уже за следующий год.

Ренамир учредил новые мастерские и солдатские школы, избавил город от всей крупной и организованной преступности, но налаживать отношения с соседними провинциями не спешил. Многие в городе шептались о том, что молодой лорд рано или поздно устанет от вечных перемен, спокойно сядет на трон и постепенно превратится в своего отца. Но этого не произошло.

Прошло ещё несколько лет, репутация Ренамира стала близка к статусу лучшего правителя за всю историю провинции, но советники и бывшие наставники никак не могли понять, почему молодой лорд озабочен только благополучием Геллерхола и пропускает большую часть общих собраний в Зале Совета в Никантире. Остальных правителей Верувины тоже это крайне озадачивало. Вскоре ответ пришёл к людям сам собой: начался сбор войска. Вопреки общественным догадкам и слухам, Ренамир не собирался силой захватывать всю возможную землю, он использовал армию лишь как рычаг давления, как запугивающий фактор. Это сработало в Астендайне, где лорд был незамедлительно казнён за свои худшие качества. Вместо него Ренамир оставил своего доверенного наместника, указания на ближайшие полгода и двинулся дальше. Крохотный город охотников, Кетнир, тоже сдался, осознавая свою беспомощность перед лицом растущей армии с обелиском на знамёнах.

Следующим был Никантир, самый большой и политически важный город Верувины, где как раз и располагался Зал Совета, прежде собиравший в себе всех лордов от северного до южного берега. В армии распространялось убеждение, что город Ренамиру не по зубам и молодой полководец зря нарывается. Осадный лагерь простоял у стен Никантира около месяца, а затем с башен вдруг свесились знамёна осаждающей армии. Никто даже не успел понять, что произошло, а Ренамир, как оказалось, всё это время подсылал способных людей, чтобы распространить выгодные ему слухи и уничтожить весь командный состав местного гарнизона, а лорда изолировать в цитадели. Сражаться почти не пришлось, в бой бросились лишь самые отъявленные патриоты этой земли, но их быстро остановили.

Кайсгарт видел всё это. Он знал о каждом шаге Ренамира, и с каждым следующим достижением гордился им всё больше. Верный страж и духовный брат не приписывал себе лишних заслуг, не требовал больше, чем у него было. Возможность быть свидетелем этого триумфа уже делала его счастливым, а дополнительную уверенность придавало и то, с какой искренностью и отдачей Ренамир подходил к данным обещаниям. Он сохранял все жизни, какие было необязательно отбирать, и не устраивал поджогов или массовых отравлений, парочку из которых история Верувины всё ещё помнила по прошлым войнам. Но этот поход не всегда был лёгким.

В Тагервинде, замке среди гор, который прославился своими каменоломнями, расплести паутину слухов не удалось, да и солдаты лорда Гилмора отличались особой верностью. И тогда, чтобы сломить панцирь обороны, Ренамир пустил в ход не хитрость, а науку: в этом регионе порой свирепствовали ветры, называемые местными Экиат. Ренамир узнал об этом феномене всё, что требовалось, дождался его появления, и использовал для усиления эффективности своих осадных проектов. Стены были разгромлены, а лорд Гилмор сдался, сохранив честь воина. Он был первым правителем, которого Ренамир оставил на прежнем месте и позволил править под новыми знамёнами образовавшейся Ренской империи. Кайсгарт потом ещё не раз припоминал Ренамиру происхождение этого названия и всегда подшучивал, что уж в этом молодой лорд не поскромничал, ведь назвать целое государство в свою честь ещё никому не хватало наглости.

Кайсгарт видел милосердие Ренамира в день после осады, когда новоиспечённый император принял в свои ряды молодого вражеского дезертира; видел и его расчётливость в последующих осадах, и видел даже его слабость в тот день, когда после захвата Ривенда и Пелетейна к нему прибыли разведчики из Лавардена. Они предупредили его о сговоре Регора и Фориана, двух сильнейших армий Верувины, но они не знали, что это объединённое войско было уже на подходе. В тот день Ренамир потерпел своё первое большое поражение. Армии пришлось рассредоточиться и отступить, чтобы не понести слишком большие потери. Враждебные рыцари и наёмники со среднего запада приняли такое же решение и вернулись в свои земли, полагая, что у них есть время спланировать следующий шаг. Обходными путями Ренамир вернулся с остатками армии в Никантир и отдал приказ укреплять его стены, однако материалы не производились в этой провинции, их пришлось ждать из других земель, которые тоже ещё не вполне оправились после недавнего захвата.

Кайсгарт хорошо помнил тот день, когда Ренамир осознал, что Никантир не сгодится для обороны ещё ближайшие пару месяцев. Они тогда находились втроём в бывшем Зале Совета: он, сам император и второй личный страж Ренамира по имени Фолснер. Холодный свет падал с пасмурного неба на город, флаги развевались под сильным ветром. Казалось, будто сама Верувина содрогается от тревоги перед чем-то ужасным. Ренамир по своему обыкновению ходил из стороны в сторону и возмущался вслух:

– Будь проклят этот город и будь проклят Эдергейр, заносчивый подонок!

Кайсгарт сидел на стуле и спокойно точил один из своих клинков. За последние годы он в совершенстве освоил бой с двумя одноручными мечами и попеременно использовал один для защитных манёвров, а второй – для атакующих. Ренамир же продолжал сетовать:

– Как он узнал, что наш лагерь стоит в долине?

– Такую армию трудно не заметить, Рен, – спокойно ответил Кайсгарт. – Разведчики есть не только у нас, не будь наивен. Чувствую, регорцы о себе ещё напомнят, так что надо найти способ подпортить им планы, пока нам не намяли бока.

Фолснер усмехнулся, снял шлем и потыкал пальцем в свою левую скулу, которая от гематомы стала цвета спелой сливы:

– Разве уже не намяли?

– Это совсем не смешно, – проворчал Ренамир и остановился у окна, глядя на пасмурное небо. – Камни из Тагервинда привезут только к концу сентября. Из Пелетейна древесина приедет чуть раньше. Если они перегруппируются и нападут сейчас, мы обречены. Вряд ли удастся уйти второй раз.

Фолснер кивнул на дверь и спросил:

– Ваше величество, так… может, уедем пока куда-то на север? В Тагервинд тот же. Стены там, небось, уже восстановили, да и штурмовать его в горах всяко труднее, чем Никантир, который почти со всех сторон – как на ладони.

Кайсгарт опередил ответ императора и высказался за него:

– Если отдадим регорцам хотя бы один город и покажем себя трусами, то они нас точно разобьют. Это не вопрос сбора новой армии, Фолснер, это вопрос репутации. И регорцы нашу репутацию обильно обгадили, нельзя допустить, чтобы они повторили это.

– Кай прав, – кивнул Ренамир. – Северные города сейчас под нашим флагом, но это держится лишь на силе слова. Если они узнают, что нас разбили, то могут взбунтоваться. Нам нужен план… Мне надо подумать. Фолснер, сходи-ка на первый этаж, найди посыльного и приведи ко мне. Надо отправить послание Тавишу в Лаварден, он обещал помочь – пришло время сдержать слово.

– Да, ваше величество, – кивнул Фолснер, поправил свои доспехи и направился к двери, но та вдруг резко распахнулась.

В дверном проёме стоял запыхавшийся парень от силы лет двадцати на вид, с растрёпанными волосами, одетый в местами рваную и грязную одеждой. Стражи у дверей впустили его, но выглядывали из-за углов, опасаясь реакции императора.

– Ваше… – сухо просипел парень и упал на четвереньки.

С каждым вздохом его грудь вздымалась, а затем с хрипом выпускала воздух обратно.

– Тебя стучать не учили, мерзавец?! – воскликнул Фолснер, подошёл и уже замахнулся ногой, чтобы пнуть его.

– Нет! – воскликнул вдруг Ренамир, шагнул к столу и указал на внезапного гостя пальцем. – Пусть говорит. Отдышись и докладывай, кто ты и что заставило тебя так ворваться в мой зал?

Кайсгарт внимательно осмотрел этого человека: истёртые ботинки ясно говорили о том, что он проделал большой путь, и проделал его очень быстро. Парень отдышался, поднялся с пола и заговорил:

– Прошу… прощения, ваше величество. Не наказывайте, я лишь…

– Давай уже к делу, – в нетерпении сказал Ренамир.

Незнакомец кивнул и продолжил:

– У вас… есть разведчик на юге. Тарнвин его имя. Я его брат. Он попросил меня срочно ехать к вам с вестями, которые… в общем…

Кайсгарт решил сжалиться над ним, встал, взял свой стул и разместил у ног гонца:

– Присядь, успокойся и доложи нормально.

– Благодарю, – коротко кивнул тот, сел на стул и, сделав ещё пару вдохов, продолжил. – В общем… Кеотис и Лаварден уничтожены.

В зале на мгновение повисла напряжённая тишина. Ренамир вытаращил глаза и помотал головой не в силах поверить в услышанное:

– Погоди… Кто-то в разведке перебрал эля? Что значит «уничтожены»?! Как это возможно?!

Парень утёр пот со лба и вернулся к докладу:

– Коренные это сделали. «Ниррен» или как их… Но, ваше величество, клянусь, это правда. Когда брат сказал мне, я сам не поверил и сперва проехал недалеко от Кеотиса, ведь мы оттуда родом! Там… одни руины. Пепел и кости.

На его глазах выступили слёзы, и по красноватым белкам было видно, что это происходит далеко не первый раз за последние дни. Кайсгарт с изумлением принял эти слова и обернулся на Ренамира: тот был в таком же шоке. Они переглянулись между собой, затем посмотрели на Фолснера, челюсть которого дрожала, а по его щекам скатывались слёзы. В Лавардене у него жила сестра и несколько племянников, которых он часто навещал до войны, а после начала завоевания, когда Ренамир взял его на службу, Фолснер всё время говорил о том, что должен быть мирный способ взять Лаварден или просил хотя бы возможность предупредить родных. Его счастью не было предела, когда разведчики из Лавардена приехали с посланием от лорда Тавиша, говорящим о его сдаче и присяге новой власти, о его готовности помочь завоевателю. Но теперь, услышав, что Лаварден уничтожен, он просто не мог поверить в это стечение обстоятельств:

– Брешешь. Всё брехня, не может этого быть!

Парень сжался под нарастающим гневом стража, но Ренамир снова окликнул его, а затем указал на молодого разведчика:

– Фолснер, возьми себя в руки и отойди от него! А ты рассказывай, что ещё известно. Зачем они уничтожают города?

Напуганный до дрожи разведчик лишь помотал головой:

– Не знаю, ваше величество. Известно лишь, что это коренные. Кто-то из наших пытался, кажется, добраться до них в Лавардене, но пока не знаю, успешно ли. Так что… мы не знаем, кто ведёт армию и почему они сметают всё на своём пути.

Ренамир, словно ошеломлённый, медленно отошёл к окну и махнул разведчику рукой:

– Свободен.

Парень кивнул и уже было выбежал из Зала, когда император вдруг вновь его окликнул:

– Стой! Ты многим уже рассказал?

– Нет, ваше величество, ещё никому. Я сразу к вам побежал!

– Хорошо. Пока держи рот на замке, я сам сообщу людям. Мне надо всё обдумать.

Двери зала снова закрылись. Ренамир медленно опёрся на стену, сполз по ней и сел на пол. Он смотрел в одну точку, и Кайсгарт прекрасно понимал масштаб этого удара: Ренамир прилагал нечеловеческие усилия для того, чтобы действовать аккуратнее и готовить Верувину к будущим переменам, но как можно поменять угли и кости, присыпанные пеплом? Молодой император вдруг как-то нервно усмехнулся, откинул голову к стене и посмотрел на потолок:

– Проклятье, а я-то думал, что Эдергейр станет проблемой…

Кайсгарт навис над картой Верувины в середине стола и внимательно осмотрел её. В его сознании плодились безумные решения, которые могут спасти положение:

– Рен, а может… просто дождёмся, пока они разобьются об Регор или Фориан? Тогда обе эти армии будут ослаблены. Узнав о Лавардене и Кеотисе, регорцы наверняка спрячутся в свой бастион и будут готовиться к осаде. Мы за это время перегруппируемся, подготовимся, сделаем ставку на своевременную разведку, а затем просто ударим в нужный момент!

Эти идеи воодушевляли Кайсгарта, но Ренамир его энтузиазма, казалось, совсем не разделял:

– Погибнут тысячи… Я завоёвывал города, Кай. Города, а не обугленные кладбища! Какой демон в них вселился? Почему? Неужели Стагахольт совсем утратил разум? Он странно вёл себя в нашу последнюю встречу, но… неужели всё это время он тоже планировал завоевание и решил, что сейчас – идеальный момент? Это ведь и правда логично, только я никак не могу понять: они не используют осадные орудия, не используют кавалерию, не носят тяжёлых доспехов… Как они могут что-то захватить? Кеотис – деревня, да простят меня боги, с ним всё понятно. Но Лаварден! Это огромный замок! Толстые стены, барбаканы, массивный…

– Порт, – прервал его вдруг Кайсгарт, вглядываясь в карту. – Они зашли с воды. Кеотис пал так же. Стало быть, следующей целью окажется Бухта Эйден.

– На кораблях… – с изумлением прошептал Ренамир и обхватил голову. – На долбанных кораблях… И что, ты предлагаешь просто сидеть и ждать, пока они истребят всё население юга? Я даже не понимаю, что ими движет. Вдруг они пойдут пешком на Тоссен, а потом на нас, через перевал! Стагахольт – чудак и, возможно, даже безумец, но он не идиот. Он знает сильные и слабые стороны других провинций.

Фолснер, немного порыдав в углу зала, утёр лицо и сказал:

– А может, это и не Стагахольт вовсе, ваше величество? Может, там какой-то новый «избранный богами» сын гор, сын полей, сын коровьего дерьма… Будь я проклят, если эта тварь убила Сейди, я найду и собственноручно зарублю его!

– Успокойся, Фолснер, возмездие сделает нас уязвимыми, – Кайсгарт пресёк его речь и вновь обратился к Ренамиру. – Если мы нападём на них, нагоним где-то на юге, то сами подставимся под удар. Нам нельзя соваться вперёд и нельзя отступать далеко назад. Получается… остаёмся здесь, созываем подкрепления. И ждём материалы для сооружений с севера и востока.

Ренамир поднялся, и гнев в нём вспыхнул внезапно, как подожжённая лампада с маслом. Он ударил кулаком в оконную раму и вскрикнул:

– Чтоб их всех! Ну почему?! Всё так хорошо начиналось, город за городом, даже север сам сдался для сохранения земель и городов! Я думал, закончим здесь, подкупим Фориан, задавим Регор – и дело с концом. Всех убедим, объединим, организуем надёжную стражу, пересчитаем все платы и расходы, а уж с восточным народом как-нибудь найдём общий язык. Подарим им часть земель, задобрим дарами и проявим уважение, которого им сильно не хватало прежде – и тогда… Провалиться им всем под землю, я был уверен, что это сработает!

Кайсгарт подошёл к нему, положил руку на плечо и заговорил негромко:

– Помнишь, что твой отец сказал тогда на площади, Рен? Что ты сдашься после первого же пинка. Вот и пинок, друг мой, так что подтяни зад и прими его с готовностью. Нам нужно закрепиться и посмотреть, что будет дальше.

Ренамир раздражённо вздохнул:

– Это меня и выводит, Кай! Закрепиться. Посмотреть, что будет. Я впервые чувствую себя беспомощным идиотом, как раз таким, каким меня считал треклятый отец! Уйду на север – отдам врагу преимущество. Уйду на юг – сгину в многочисленных ловушках.

– Что же, ты сам выбрал этот путь. Поворачивать назад уже поздно, придётся идти до конца.

Император покивал и упёрся руками в стену, восстанавливая своё внутреннее равновесие:

– Ты как всегда бесконечно мудр, но мне сейчас нужны только конкретные советы, Кай. Зовите сюда посыльных, командующего гарнизоном и всех выживших командиров подразделений. Будем… готовиться к будущему.

И подготовка действительно началась. Часть населения, не приносящая особой пользы в обороне города, вроде кочующих мелких торговцев и уличных попрошаек, была в ближайшие дни отослана в другие города с ответственными сопроводителями; преступников, запертых в темнице, завербовали в авангард, либо конвоем отправили в Астендайн на рудники; незанятые постройки стали разбирать на доски и камни для создания укреплений, кузницы стали работать почти без перерывов, а несколько групп рабочих были отправлены на расширение и углубление рва вокруг стен. Кайсгарт не спал первые два дня, да и затем чувствовал острую нужду в отдыхе, но держался и помогал Ренамиру ничего не упустить.

Вскоре пришли вести о том, что Бухта Эйден тоже неделю как захвачена. В людях поселился страх. Когда большая часть работ по укреплению города была закончена, Ренамир обошёл его кругом и лишь печально вздохнул, оглядывая стены: «Всё равно этого недостаточно». В своём вполне ожидаемом отчаянии люди стали чаще посещать храмы и молиться всем известным богам, чтобы беда обошла их. Когда в общественном настроении появился хоть какой-то проблеск надежды, стало известно, что Тоссен тоже захвачен, а во главе войска действительно стоит сам Стагахольт. Но, к большому удивлению Ренамира, почти одновременно с его разведчиками в город прибыл посол и от народа с востока.

Кайсгарт хорошо помнил эту встречу: он весь их диалог простоял с рукой на клинке, в полной готовности убить всех, кто приблизится к Ренамиру. Но пришедшие ниррен были учтивы и сообщили, что Стагахольт желает встретиться с императором и обсудить с ним будущее Верувины. Ренамир жаждал разобраться в происходящем и призвал к себе Стагахольта как можно скорее. Когда посол ушёл, Кайсгарт удивился не меньше остальных:

– Обсудить будущее! Что же, это намного лучше, чем сжечь нас без предупреждения, разве нет?

Ренамир к этому моменту уже долго пребывал в подавленном и несколько очерствевшем состоянии:

– Лучше, но только… Что им от нас нужно? Предложат нам сдаться? В любом случае я сначала потребую объяснений, потребую оправдания за каждую отнятую жизнь!

Кайсгарт пытался вразумить и утешить его, но боль Верувины была для Ренамира словно собственная. С каждым сожжённым городом он становился всё мрачнее и всё чаще уходил на задний двор, чтобы поупражняться с клинком – это помогало ему хоть как-то переболеть нарастающую злобу. Кайсгарт не видел улыбки на его лице с того дня, как прибыл разведчик с юга, и теперь искренне беспокоился о том, как пройдёт предстоящая встреча.

Когда наступил судьбоносный день, всё стало понятно за первые минуты диалога. Кайсгарт видел, как Ренамир потерял остатки терпения, как он обозначил свой отказ на предложение Стагахольта яростным криком. Всё это было из-за богов, из-за знамений, из-за того, что один влиятельный человек увидел страшный сон и внушил себе, что это пророчество. Разговор перешёл в драку, Фолснер первым встал на защиту правителя, ведомый непреодолимой жаждой мести, и был убит телохранителями Стагахольта. Кайсгарт убил одного из них, но второй смог вступить с ним в борьбу. Не хватило лишь секунды, чтобы добить его, – руку вдруг что-то сжало, тело оторвалось от пола и полетело в окно, брошенное с нечеловеческой силой. Последним, что видел Кайсгарт, было лицо Стагахольта – этот бородатый портрет в оконной раме донжона, изображающий удовлетворение и внезапное осознание собственного превосходства. Каменная кладка замелькала перед глазами, а затем вдруг удар – и наступила тьма. Кайсгарт запомнил тот день навсегда: он понял, что с неизбежной смертью Ренамира, там, в бывшем Зале Совета, Ренская Империя падёт. Но память о молодом императоре будет жить, пока дышит его последний страж.

***

В бесконечном мраке разлеталось тихое эхо знакомого скрипа. Звук улиц, звук движения, такой родной и близкий, но его постоянство раздражало слух. Он был далеко, но постепенно приближался, пока не стало ясно, что это скрипит ось между колёсами телеги. Кайсгарт открыл глаза, и в них ударил жгучий солнечный свет. Небо над ним медленно ползло куда-то по своим неземным делам, солнце было почти в зените. Он попробовал подняться, но боль тут же сковала его и выдавила из горла болезненный крик:

– Боги, что за!..

– Лежи пока, – раздалось где-то над головой. – Упасть в ров с третьего этажа… Повезло, что ты вообще жив остался!

Голос был низкий и глуховатый, в нём чувствовалась некая доброта. Кайсгарт вдруг понял, что доспехов на нём больше нет, как и оружия. Он осторожно ощупал свою грудь и по острому отклику понял, что у него сломаны два или три ребра с правой стороны.

– Кто ты? – спросил он извозчика. – Куда ты везёшь меня?

Мужчина обернулся и на секунду показал своё великовозрастное бородатое лицо. Оно было Кайсгарту незнакомо. Извозчик слегка улыбнулся, но в глазах его виделась увесистая печаль. Он снова сосредоточился на дороге и ответил:

– Везу тебя в Тагервинд.

– Что?! – Кайсгарт спохватился и осторожно подполз чуть ближе к незнакомцу. – Зачем? Мне нужно узнать, что с Ренамиром, верни меня в Никантир, быстро!

– Хо-хо, – как-то чудаковато посмеялся извозчик в ответ. – Поверь, тебе не захочется видеть, что с ним. Но если любопытство твоё непреодолимо, то знай: император мёртв. Дикари захватили цитадель изнутри, дождались подкреплений и запугали весь город изуродованными трупами, Никантир потерян. Что будет дальше – мне неизвестно, они не удосужились объяснить, я и эти-то вести услышал от всадников, которые нас обогнали и уже за горизонтом.

Кайсгарт приподнял голову и посмотрел на поле, простирающееся на юг до самого горизонта. Самый близкий для него человек был убит, и пустоту в душе, оставленную смертью друга, заполняла чистая ненависть. Он откинулся на твёрдых досках, почувствовал затылком мешок под своей головой и продолжил попытки понять, что произошло:

– Как ты вывез меня? И что там всё-таки с Ренамиром?

Пожилой извозчик вздохнул и сказал:

– Они использовали его как символ. Разрубили пополам, насадили верхнюю часть на пику и понесли по городу, подкрепляя этим зрелищем свою претензию на власть.

Кайсгарт стиснул зубы от гнева и снова посмотрел на юг, уже представляя, как вернётся и лично обезглавит Стагахольта. Старик продолжил:

– А тебя… Я видел, как тебя вышвырнули из цитадели. Вылетел в окно и рухнул вниз, как подбитая птица. Дочь моя с мужем тебя узнали, подобрали на берегу рва и домой притащили, пока коренные зачищали там всё. Ты не очухивался, но дышал… Семья моя отправилась в путь на быстрых лошадях, скорее рванули на север, а мне оставили телегу, с тобой в придачу. Ну не выбрасывать же тебя было? Хоть и лишний груз, а всё-таки человек. В отличие от коренных, я в жертвоприношения не особо верю. Я верю, что любая жизнь ценнее смерти. И верю, что никогда не поздно измениться.

– Наивный взгляд, как по мне, – пробормотал Кайсгарт, принимая положение, в котором боль не будет резать ему бок. – Но я благодарен тебе за спасение, старик. А доспехи мои где?

– Сняли, чтоб внимание лишнее не привлекать, и они тебя сильно утяжеляли, а ты и так, как два мешка муки!

Кайсгарт покивал и закрыл глаза. Он не сомневался в своей жажде мести, но не собирался сломя голову бежать вперёд. Ему нужен был план. И первым пунктом любой из возможных стратегий была встреча с лордом Гилмором – последним достойным правителем, которого он помнил после Ренамира. Имя тоже желательно было сменить на время, но «Кайсгарт» так плотно ассоциировалось со всем лучшим, что произошло в этой жизни, что страж без правителя решил не избавляться от этого нарицания полностью, а лишь сократить его до «Кай», как называл его ныне павший император. Жить без имени Каю уже доводилось, и вспоминать те годы он совсем не хотел.