banner banner banner
Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга
Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга

скачать книгу бесплатно


– Э? – кисло протянул Сардан. – А мне, значит, нельзя было?

– Я же не по бабам пойду!

– Да ты за порог выйдешь – сразу в драку полезешь!

– Не полезу, – махнула рукой Ашаяти. – Я сегодня чуточку добрая.

Когда она ушла, Сардан уселся на пол и завертел головой от скуки. Он глянул на серое, измученное лицо Кюимеи, на длинные ресницы ее раскосых глаз, на резкий тонкий нос и сжатые бессознательно от боли губы, а потом перевел взгляд на лежащий рядом с шаманкой посох. Тот был завернут в шкуры, чтобы не привлекать внимания посторонних. Сардан некоторое время разглядывал сверток и не решался прикоснуться к нему, словно бы какая-то неведомая сила окружала посох и отталкивала человека. Наконец он перегнулся через Кюимеи и взял сверток в руки. Внутри что-то звякнуло. Сардан вздрогнул и непроизвольно отшвырнул посох в угол. Ему показалось, будто тень в том углу уплотнилась, стала куда темнее, чем прежде. Стены юрты зашевелились. Задвигалось что-то в воздухе, будто тонкие струйки дыма, взявшегося непонятно откуда, пытались собраться в нечеловеческую фигуру. Сардан скинул крышку ящика с музыкальными инструментами и уже запустил было внутрь руку, но внезапно всё рассеялось. Угол, куда закатился посох, освещали лучи солнца, проникавшие через входную щель. Успокоился ветер.

Сардан выдохнул с облегчением.

К тому времени Ашаяти обошла смердящую лужу перед юртой и пошла потихоньку корявыми улочками Кокотука. Вдоль дорог сидели, стояли, галдели и дрались пришлые и местные хулиганы, отчаянно спорили в кабаках забулдыги, обхохатывались женщины. Ашаяти остановилась, чтобы пропустить сутулого старика, тащившего за собой двух быков. Животные проваливались во влажную землю и еле ворочались. Ашаяти заметила, что окружающие замолчали или зашептались – и все смотрят на нее. Она обернулась для верности, чтобы убедиться, что взгляды не приковывает к себе кто-то позади. Нет, вся улица таращилась на нее с любопытством и даже восторгом. Ашаяти решила, что жители Кокотука восхищены не ее красотой и обаянием, а чувством опасности, которое порождает ее зловещий облик, – и самодовольно усмехнулась. Она давно забыла про корону на голове…

Она прошла мимо оружейной лавки и невольно задержалась у торговца тканями и шкурами. Тот, глядя то поверх ее головы, то на драгоценные мечи на поясе, потирал в предвкушении руки и любезничал на языке, которого Ашаяти не понимала. Ткани у торговца были по большей части из Ланхрааса – легкие и с богатым прихотливым орнаментом несколько приглушенных тонов. Ашаяти, привыкшая к пестроте одежд Матараджана, без восхищения осмотрела товар и, к разочарованию торговца, цыкнула презрительно – и пошла дальше.

Всеобщее внимание начало ее нервировать.

Ашаяти ускорила шаг и притормозила только у рынка, где купцы препирались с покупателями на таких повышенных тонах, будто затевали драку. Ашаяти принюхалась. Пахло жареной рыбой с какими-то специями. Сладкий, несколько кисловатый запах распространялся по рынку и смешивался зловещим образом с ароматами столпотворения, со зловонием испорченных овощей, немытых быков и каарзымов. Ашаяти сунула руку в карман и нащупала найденные в Ургылуре монеты. Она быстро прошла мимо навесов с горшками и кувшинами, и, двигаясь за ускользающим запахом, вышла на берег реки.

И остолбенела…

На кострах жарилась вовсе не рыба, а гигантские ооютские пауки! Ашаяти затошнило. Она отшатнулась и поспешила прочь.

Не успела она отойти от рынка, как впереди опять разорались. Ашаяти насторожено приблизилась к толпе, и толпа, завидев корону, стала рассасываться. С подозрением поглядывая кругом, Ашаяти пошла на вопли. Где-то впереди грохотали кулаки, но когда Ашаяти добралась до места, потасовка закончилась. Разгоряченные дракой мужчины подняли на Ашаяти дикие физиономии и отступили перед короной. А под ними, на сырой прибрежной земле, лежал с разбитым лицом Джэйгэ.

3

Ашаяти с презрением посмотрела на спешно расступавшихся вокруг Джэйгэ мужчин. Опустив головы, они бросали на нее смущенные взгляды. Толпа вокруг шепталась, и путь, по которому пришла сюда Ашаяти, потихоньку затягивался людьми.

Джэйгэ пошевелился и кое-как сел. Толпа ждала. Положившие на пол Джэйгэ мужики с огромными кулаками попытались затеряться среди бесчисленного множества людей, но, наткнувшись на человеческую стену, нерешительно затоптались на месте. А корона лучилась на солнце, отстреливалась бликами. Ашаяти медленно достала из ножен меч, и толпа так же медленно, со вздохами, с шепотом, отступила еще на пару шагов. Меч Ашаяти впечатлил народ не меньше короны, его сверкающий золотом орнамент, кровавые рубины, змея на рукояти и зловещие символы на лезвии. Ашаяти нашла свои мечи глубоко в руинах старинного замка – в руках оплавившейся от огня статуи рыцаря. Многие годы оружие это служило роскошной декорацией в зале для пиршеств, где лилось по полу вино и люди, похожие на животных, изнемогали от оргий и обжорства. И вот теперь клинок, уже отведавший крови в последние месяцы, вместе с царской короной на голове Ашаяти засиял совершенно по-новому, величественно и высокомерно. Второй такой же меч скрывала доха.

Толпа всё пятилась.

– Кто первый? – спросила Ашаяти и вызывающе уставилась на драчунов, что еще нависали над Джэйгэ.

Никто не понял ее слов, но загадочная матараджанская речь восхитила толпу.

Ашаяти обернулась и царственный облик на мгновение померк от появившегося на ее лице недоумения.

– Какие-то они вялые, – сказала Ашаяти. – Что с тобой случилось?

– Лодку искал, – прошептал Джэйгэ.

– Украсть?

Джэйгэ утомленно посмотрел на Ашаяти.

– Нанять, – сказал он.

– Ничего не понимаю.

Из толпы вывалился подобострастно согнутый лодочник, подвинулся к Джэйгэ и что-то живо зашептал ему на ооютском языке. Разбрасываясь извинениями, он пытался разузнать кто эта властная чужеземка и всё поглядывал украдкой с льстивой улыбочкой на Ашаяти. Джэйгэ отстранился в некотором замешательстве и наконец увидел на голове Ашаяти корону, а потом и восторженные взгляды людей. Джэйгэ сказал несколько слов, толпа ахнула и зашепталась снова. Согнутый лодочник упал на колени.

– Что с ним? – недовольно спросила Ашаяти.

– Предлагает нам свой корабль, – сказал Джэйгэ.

Корабль, впрочем, оказался лишь одномачтовым сампаном с навесом у кормы, а из команды, кроме угодливого капитана, было еще два сонных матроса. В течение часа Джэйгэ продал каарзымов, а потом вместе с Сарданом перетащил завернутую в шкуры Кюимеи на лодку. И пока музыкант и коронованная Ашаяти наблюдали за приготовлениями к отплытию, Джэйгэ рыскал по рынку и покупал припасы, стрелы, ножи и шкуры. Всё это погрузили под навес. Ашаяти хотела было пристроиться рядом, в тени, но обнаружила среди провианта жареных пауков, затрепетала, едва удержалась чтоб не выпрыгнуть за борт и отсела подальше к носу.

Сампан отплыл от гудящего Кокотука в сумерках и заскользил тихими водами Аривади. Засыпавшие реку цветастыми листьями леса осеннего Ооюта высокой аркой смыкались над головами. Среди ветвей сверкали зелеными глазами большие неприкосновенные птицы окын. Со зловещим интересом разглядывали они одинокую лодку, а когда она скрывалась в листве, озадаченно вытягивали шеи. Матросы с тревогой посматривали на птиц и шептались.

– Что они там? – спросил Сардан.

– Морские люди говорят, что окын – злые духи. Они провожают живых по Большой Реке в последнее плавание. Окын никогда не уходят отсюда. Они всегда здесь: и ночью, и в грозу. Люди говорят про окын разное, но никто не говорит хорошего.

– Что случилось на берегу? – подобралась ближе к корме Ашаяти. – Что ты такого про меня наговорил? Там, по-моему, кто-то даже в обморок упал.

Джэйгэ пожал плечами:

– Я сказал им, что в Кокотук пришла Кровавая Хатын. В Ланхраасе ее называют Ят Инунима. Давно, говорят, жила где-то в горах такая принцесса. Когда ее прогнали враги, принцесса пропала и, говорят, ходит теперь по земле, и всё гибнет вокруг нее. Там, где она ступает – остаются кровавые следы. Об этом много лет говорят. Правда или нет – кто знает? Люди боятся Ят Инунима, но очень почитают ее. Говорят, была у нее добрая душа и смотрела она на человека как луна, без злобы и зависти. Но кунданы, горные люди Ланхрааса, смирились с завоевателями ланхрами. Ят Инунима не простила предательства своего народа и хочет его извести. В Ооюте принцессу называют Кровавой Хатын, и старые говорили, что она жила в улусе Кымсыкуль. Потом Саркана Сета напали на Кымсыкуль, и от большого улуса осталось мало. Здесь говорят, что если человек сделал зло, то Ят Инунима придет за ним и съест его печень. Поэтому видевшему зло платят золото, чтобы он не рассказал ничего Кровавой Хатын.

– Какие доверчивые люди. Ладно еще кровавая, – сказал Сардан, – но чтобы принцесса…

– Кажется, у нас лодка перегружена, – обиделась Ашаяти. – Слишком много людей, надо бы кое-кого за борт выкинуть. С камнем на шее, желательно.

– Ой, простите великодушно, Ваше Величество! Простите глупую дерзость поганому оборванцу! Угрожать кровавой расправой беззащитным людям – это ведь так по-королевски! У тебя уже, кстати, весь лоб посинел от этой короны.

Ашаяти сняла корону и потерла макушку.

– Тяжелая работа – быть прекрасной принцессой, – пожаловалась она.

– Не надорвись, – согласился Сардан.

Ночью в сияющем озере звезд поплыли луны. Маленькая Руни скользила над горными хребтами и бросала красноватые отблески на листву. Вскоре лес расступился, и река потекла по бескрайней равнине. Повсюду, до самого горизонта, гнулась волнами от легкого ветерка высоченная, больше человека ростом, слоновая трава, и сероватые ее колоски плескались в лунном свете серебряным морем. Кое-где сквозь траву пробивались тощие, голые деревца, а далеко на горизонте виднелись заросшие тучами силуэты скал. Заросли тамана вдоль берега тянулись к бортам лодки.

Вспыхивали и медленно гасли цветные крапинки светлячков.

Только через несколько дней лодка проплыла мимо первой рыбацкой деревушки. Многоэтажные, похожие на пагоды, дома на сваях далеко вдавались в широкую реку, нависали над ней невысокими башенками, а у воды с удочками сидели рыбаки, жевали бетель. Дальше за деревней встретили крошечный плот – всего на одного человека. Мужчина в длинной юбке ковырял дно реки веслом, а ногой помогал себе грести.

Ближе к вечеру попалась еще одна деревня, а на следующий день третья – эта и вовсе перегородила течение, и сампану со сложенной мачтой пришлось пробираться под сваями.

– Как же здесь большие корабли проплывают? – спросил Сардан.

– Говорят, ходят другими притоками, – перевел Джэйгэ слова одного из матросов.

Пейзаж изменился лишь много дней спустя. Холмы подступили к реке, а вместо высокой травы повсюду теперь росли суховатые кусты и невысокие деревца. На пологих склонах видны были запустелые селения, а внизу – остатки какой-то древней дороги, заросшей кустами и травой. Деревенские дома выглядели покинутыми, косились в разные стороны, ветер и время не жалели их крыши и стены, зато всюду встречались высокие, этажей по шесть-семь, храмы. Потрепанные пагоды щетинились торчащими балками, просвечивали острыми дырами, но окружены были строительными лесами, лесенками, канатами, по которым ползали люди в юбках, грохотали молотками, пилили, шумели как могли. Слоны таскали огромные бревна, глухо топали на всю равнину. Но стоило грохоту затихнуть за склоном очередного холма, как среди кустов и травы вновь вырастала полуразвалившимися домиками сонная, как будто совсем безлюдная деревушка, с битыми крышами и пустыми птичниками.

Ашаяти с недобрым интересом разглядывала склоненные башни домов и выискивала на улочках людей. Мужчины и женщины Ланхрааса ходили в белых или зеленых юбках с небогатым орнаментом у каймы, жевали бетель и мало разговаривали. Женщины, часто с цветастыми кольцами на чуть вытянутых шеях, таскали в коромыслах воду от реки к холмам. Их распущенные волосы шелестели среди высокой травы, и Ашаяти, унылая и раздраженная, случайно склонила голову за борт, увидела свое отражение и помрачнела еще больше. Ее волосы лежали на голове птичьим гнездом. Отражение пугливо колебалось в легких волнах, отбегавших от бортов сампана.

Ашаяти исподлобья глянула на занятых своими делами моряков, на задумчивого музыканта, злого Джэйгэ, бросавшего колючие взгляды на руины вокруг, еще немного придвинулась к борту, неловко распустила совсем уже длинные волосы и свесила их к реке. Скованная и смущенная, она принялась полоскать волосы в воде – скручивала их, выжимала, а потом снова посмотрела на свое отражение. Она подумала, что даже деревенские старухи выглядят красивее нее, у них не такая жесткая, не такая потрепанная в походах кожа, не такие колючие скулы… Внезапно проплывший по отражению Ашаяти клок волос вывел ее из самоуничижительной хандры. Ашаяти подняла голову. Сардан срезал ножом выросшую во льдах бороду и швырял ошметки прямо в реку. Он вообще предпочитал не иметь на физиономии лишней растительности, но редко видел свое отражение и потому так же редко вспоминал о своем внешнем виде.

– Хватит в реку мусорить, – неожиданно резко сказала Ашаяти.

Сардан остановился и в недоумении посмотрел на нее, на ее аккуратно уложенные мокрые волосы и улыбнулся.

– Что тебе? – насупилась Ашаяти.

– Красивая ты. Как журчащий среди цветущих колокольчиков ручеек.

– Иди давай, отвернись, – Ашаяти страшно покраснела и махнула ногой, но до музыканта не достала. – Ручеек…

Вскоре по берегам реки встали высоченные ворота, раньше полностью перекрывавшие течение, а сейчас раскрытые настежь, облупившиеся.

От ворот далеко в степь, до самых холмов, отходили каменные стены, а за ними рос мангровый лес. Причудливо извивавшиеся деревья переплетались ветвями и стволами, застенчиво тянулись к небу. Жуткие ходульные корни их, как паучьи лапы, царапали борта лодки, вздымались лесными сводами над головами, мешали парусу. Лес захватил всю долину, но не смог одолеть каменистые холма. Где-то в ветвях, среди ярких, почти желтых листьев прыгали и заливались трелями птицы. Сардан улыбался, предвкушая лесную прохладу – последние дни пути солнце жарило невыносимо, особенно это ощущали те, кто долгие месяцы провел в снегах крайнего севера. Ашаяти вообще никак не решалась расстаться с теплой дохой. Она боялась, что сейчас снова обрушатся холода, а потому изнывала от жары и обливалась потом.

Но когда до опушки было уже рукой подать, капитан что-то сказал матросам и те остановили лодку у берега.

– Что случилось? – спросил Сардан.

Джэйгэ долго слушал объяснения капитана, а потом тот и оба матроса спрыгнули на берег и скрылись в кустах.

– Морские люди говорят, что в лесу живут духи, – сказал Джэйгэ после паузы. – Но я плохо понял их слова. Они говорят ооютский язык неправильно, ломают слова, путают звуки.

– Куда они пошли?

– Дать подношения духам.

Наступила ночь, и в угрюмой серости кустов на берегу Сардан увидел зеленоватый огонек. Он то появлялся, то исчезал, а вскоре со стороны огонька вернулись капитан сампана и матросы. Но только с рассветом двинулись дальше.

Толстые и кривые корни мангровых деревьев торчали из воды как храмовые колонны, вместе с шапкой шумящей листвы нависали над лодкой непроницаемым для солнца зонтом. Матросы убрали мачту и аккуратно гребли веслами. В сыром полумраке под корнями назойливо и ехидно жужжали комары, по ветвям ползали насекомые и ящерицы, а внизу воняло болотом. На ночь лодку привязали к толстому корню прямо посреди реки. Матросы и капитан как будто опасались приставать к берегу и поглядывали на лес с тревогой и как бы украдкой, – чтобы об их беспокойстве не узнали пассажиры. В темноте на палубе поставили простую жаровню, огонь которой бросал бледные отсветы на посеревшую листву. Лес хищно шумел, скрежетал, щелкал, квакал, рычал.

На следующий день совсем стемнело. Лишь изредка удавалось Сардану разглядеть небо сквозь переплетение ветвей и листьев. Ночной шум немного поутих, но лес всё равно полнился трескучим гомоном бесчисленных миллионов назойливых насекомых, которые всё что-то резали, рубили, пилили, свистели и фальшивили арии. Несмотря на полумрак, жара поднялась до того невыносимая, что Ашаяти избавилась от ооютской одежды и осталась в цветастой тунике и шароварах. Она долго разглядывала свои искусанные комарами руки и устало чертыхалась.

Когда река расширилась, матросы стали грести медленнее, чтобы не столкнуться с идущей навстречу лодкой. У той не было парусов, она была узкой и длинной, как морская змея. Обе лодки остановились, прислонившись к корням мангровых деревьев, и капитаны долго о чем-то переговаривались, вздыхали и понимающе кивали, нескромно тыкали пальцами в своих пассажиров и качали головами.

– О чем говорили? – спросил Сардан, когда лодки разошлись и продолжили свой путь.

– Ни о чем, – сказал Джэйгэ. – Впереди тучи.

Сардан посмотрел на скучающую Ашаяти, а потом надолго отвернулся к мокрому лесу. Он и не заметил, как Кюимеи открыла глаза – впервые после падения Ургылура. Она прищурилась, осмотрелась в полном недоумении – и вдруг вскочила на ноги! Но тотчас вскрикнула от боли и упала на одно колено. Всё произошло так внезапно, что Ашаяти завизжала в ответ, отпрянула и едва не выскользнула за борт. Подскочили и матросы, один даже выронил весло.

– Где тангыыр!? – закричала Кюимеи и бросилась шарить руками по тюкам под навесом.

Ашаяти аж покраснела от злости, стиснул зубы Джэйгэ.

– В том свертке, – Сардан показал пальцем.

Кюимеи схватила завернутый в шкуры посох, небрежно развернула верхнюю часть с лезвиями, но спохватилась и спрятала обратно. Тяжело дыша, дрожащая и смущенная, она села на палубу возле навеса и попыталась собраться с мыслями. Озадаченные матросы жались к бортам, пока капитан сампана вылавливал весло.

– Кто-нибудь трогал тангыыр? – прошептала Кюимеи.

– Э, – протянул Сардан задумчиво и посмотрел на Ашаяти.

Та пожала плечами.

– Я брала его рукавицами, – сказала она. – А потом завернула в шкуру.

Кюимеи открыла было рот, но ничего не сказала, прислонилась к фальшборту. Она спрятала посох под тюком в ногах и исподлобья посмотрела на лодку, на необычный лес над головой, на матросов и, наконец, на Сардана, Ашаяти и Джэйгэ. А те молчали и недоверчиво разглядывали ее.

– Раны болят? – спросил Сардан, чтобы как-то спугнуть враждебную тишину.

– Как всегда, – ответила Кюимеи, взглянула наверх, но за ветвями не увидела неба. – Где мы? Жарко.

– Мы постеснялись тебя раздевать, пока ты была без сознания, – сказал Сардан, и Ашаяти иронично фыркнула. – Остальные давно сняли ооютские шубы.

– Мы в Ланхраасе? – догадалась Кюимеи.

Сардан кивнул, а Ашаяти нехотя помогла шаманке стащить тяжелую шубу. Кюимеи обливалась потом и кривилась от боли по всему телу.

– Что вам от меня надо? – спросила она.

Ашаяти показательно придвинулась поближе к Кюимеи, выпятила меч у бедра и чуть не врезалась макушкой в висящие над лодкой корни.

– Я тоже хочу знать ответ на этот вопрос, – сказал Сардан. – Может, всё станет понятнее, если ты объяснишь нам, наконец, что это за посох и что ты хотела с ним сделать?

Кюимеи удивленно подняла брови, а потом отвернулась и принялась стирать с рук пот.

– Разве отец вам не говорил? – спросила она.

– Намеками. Мы не шаманы, чтобы их понимать. И не ооюты.

– Он знал больше меня.

– А ты знаешь больше нас.

Кюимеи сумрачно посмотрела на Сардана и дотронулась до посоха пальцами.

– Дайте пить, – сказала она.

Музыкант спохватился, протянул женщине кувшин с водой, а потом полез во вьюки за едой. Руки шаманки дрожали.

– Отец нашел обломки тангыыра в руинах на севере, – сказала Кюимеи. – Он принес разломанный веер и мешочек древних юкши с рунами. Юкши – внутренности тангыыра. Отец сделал новое древко сам. У него были древние записи, наверное. Я видела большой переписанный свиток, но отец мне ничего не показывал. Он не говорил со мной много. А когда занялся тангыыром совсем другим стал. Он пугался всего, злился. Отец видел мир чужими глазами. Тангыыр стал его хозяином, – она помолчала несколько секунд. – В мире много слов, и в людях много мыслей, но мы не знаем их всех. Знавшие давно исчезли. Об иэзи тангыыр никто не говорит слов, – она подняла сверток. – Но каждый шаман слышал их. Очень древние слова, позабытые в Ооюте. Позабытые в целом мире. Я знаю мало, отец молчал мне. Я пыталась узнать мысли других шаманов, стариков, знающих прошлые жизни, но я боялась спросить прямо, а на неясные вопросы получала неясные ответы. Я боялась даже писать им сама, это делал почтальон. Я искала свитки в библиотеках, когда отец посылал с поручениями, вы знаете об этом… Тангыыр – хозяин иэзи, хозяин духов, как вы, чужеземцы, их называете. Он манит их, и они жаждут его. Тангыыр повелевает духами, как утопленником повелевает вода, как ветер повелевает цветами в степи, как снег севера повелевает жизнью. Тангыыр – тойон духов. И кто держит в руках тангыыр – держит в руках всех духов Среднего Мира.

– Я перечитал сотни, даже тысячи свитков во многих библиотеках артели, – сказал Сардан, – и никогда не встречал ничего похожего. Неживое вещество не привлекает духов – это один из тезисов, с которых начинается обучение артельных музыкантов.

– Ваши инструменты привлекают.

– Но не сами по себе, а через музыканта. Бывают, конечно, и такие, что создают волны прямого воздействия, пластины, колокольчики, но они ограничены некоторыми пространственными колебаниями, они взаимодействуют не с духами напрямую, а через разрывы в материи, куда те стремятся попасть. Но лишь живое притягивает духов из междумирья.