скачать книгу бесплатно
Глава 3
Каперанг Кручинин
В крымских троллейбусах и армейских казармах, в студенческих аудиториях и корабельных кубриках, в магазинах и на кухнях, на лавочках у подъездов и на причалах, в парламенте и в правительстве пугающей людей связкой звучали в те дни тревожные слова «Майдан-война»:
– Что будет? Что будет, Боже мой?
Люди толковали о происходящем в Киеве, пытаясь предугадать исход затеянной в столице кровавой смуты. Многие боялись, чтобы не перекинулась она в Крым, как огонь во время пожара перекидывается с одной соседской хаты на другую.
А иные радовались в надежде, что и тут, на полуострове, удастся выкинуть из чиновных кресел ставленников Януковича и установить новую власть.
На севастопольских и симферопольских улицах и в городах поменьше все чаще стали появляться признаки той же майдановской митинговщины. Ораторы звали сограждан в разные стороны – одни в Европу, другие в Россию.
И уже казалось, что разгоряченные спорами толпы вот-вот вступят в драку стенка на стенку.
А кое-где уличные мордобои уже и случались – севастополец Александр Иванович Кручинин, капитан I ранга в отставке, видел такую потасовку у памятника адмиралу Нахимову, когда шел в Дом офицеров на встречу ветеранов Черноморского флота с писателем Шигиным.
Дюжие хлопцы как спички ломали древка красночерных флагов «Правого сектора» и рвали большой бумажный плакат, на котором крупно было написано «Крым – це Европа!».
Милиция живо растолкала по автозакам драчунов, но вскоре по Севастополю стал разъезжать старый «мерседес», из окон которого торчали красно-черные флаги «Правого сектора» и бейсбольные биты…
«Все на Майдан!… Крым – це Европа!, Крым – це Украина!» – орал широкогорлый мегафон, выставленный в открытом окне машины.
* * *
В тот вечер у Кручиных собралась родня по случаю дня рождения Ольги Михайловны – жены Александра Ивановича.
Пришел с женой Натальей немногословный старший сын Павел, капитан II ранга, командир большого десантного корабля российского Черноморского флота – «национальная гордость отца», как шутила Ольга Михайловна.
Пришел и младший сын Кручининых Олег (мичман, недавно развелся с женой), пришла дочка Людмила с мужем – Богданом Любецким, офицером украинского флота. Еще был сват – Михаил Иосифович Любецкий (жена его умерла два года назад).
Первый внук Юрий (сын Павла и Натальи) на день рождения бабушки приехать не смог – был далеко, во Владивостоке, учился на последнем курсе военно-морского училища. Но позвонить Ольге Михайловне и поздравить ее не забыл.
На этот раз не было на семейной вечеринке и братьев Ольги Михайловны – Петра и Федора.
Майор Петр Сарматов служил в севастопольском «Беркуте» и еще в декабре вместе со своим отрядом спецназа улетел в Киев «наводить порядок на Майдане». А Федор по каким-то своим срочным партийным делам уехал в Симферополь – утром заглянул с цветами и подарком сестре, поздравил в прихожей и исчез.
Федор Сарматов после увольнения со службы на флоте решил сделать карьеру в политике, и стал, как говорила Ольга Михайловна, «видным деятелем местного масштаба» – его избрали секретарем районной организации «Партии регионов». Он несколько лет назад активно вербовал в свою партию Александра Ивановича, но Кручинин ответил, что у него уже есть партбилет, выданный еще в военном училище (маленькая красная книжица с профилем Ленина на обложке хранилась где-то в домашнем архиве, последняя фиолетовая отметка об уплате членских взносов была там сделана в августе 1991 года).
Каждый раз, когда Кручинины собирались большим родственным кругом, Федор Михайлович Сарматов неизменно становился заводилой политических споров – да таких, что оба Любецкие, и отец, и сын, пару раз чуть не схватились с ним за грудки.
Второй внук Дмитрий (сын Людмилы и Богдана, которого еще с пеленок любовно звали Димушкой) учился на первом курсе севастопольской военно-морской академии имени Нахимова – его по какой-то причине в увольнение не отпускали. И деду, и отцу пришлось звонить в академию и уговаривать начальника курса Тараса Стельмаха дать нахимовцу Любецкому увольнение.
Пан Стельмах в итоге сжалился, но сильно пожурил и деда, и отца за «неправильное» воспитание Дмитрия – тот во время открытого соцопроса курсантов дал «чудовищно непатриотичные» ответы на вопросы анкеты.
– И какие же были ответы? – поинтересовался у пана Стельмаха Кручинин-старший.
– А вот такие, – отвечал Стельмах, – Вопрос первый: «Если бы вам довелось участвовать в Полтавской битве, на чьей стороне вы были бы – войск Петра Первого или гетьмана Мазепы?»… И что ваш Дмитро ответил? «На стороне победителя!»…
– Но не стороне же Карла XII ему быть, – недоуменно заметил Александр Иванович и с ужасом подумал, что брякнул не то, что хотел бы услышать Стельмах. И попытался сгладить разговор, – А какие еще были вопросы?
– «Кем, на ваш взгляд, был Степан Бандера – национальным героем Украины или преступником?»
Тут Александр Иванович закрыл глаза и прижал к уху телефонную трубку так сильно, словно это был пистолет, из которого он хотел застрелиться.
– И какой же был ответ? – спросил он начальника курса.
– Дмитро ответил: «Бандера был националистом и врагом Советского Союза»… За такие убеждения хлопца не в увольнение отпускать надо, а выгонять из академии!
Стоявший рядом отец Дмитрия взял у Кручинина телефонную трубку и представился Стельмаху:
– Это капитан III ранга Любецкий.
Он слушал начальника курса, то хмурясь, то широко раскрывая глаза.
– Обещаю поработать с сыном, – клятвенным тоном говорил он в трубку. И уже – грозно, – Я вправлю ему мозги…
Когда розовощекий Дмитрий появился в квартире и вручил Ольге Михайловне букет ее любимых астр, отец решил сыну, как говорится, «боцманских капель прописать» – завел его в ванную и там негромким басом сурою выговаривал за «чудовищно непатриотичные» взгляды.
А дед с гордостью поглядывал на внука, когда тот вернулся за праздничный стол.
* * *
Было много теплых слов в честь Ольги Михайловны. Первым сказал их Александр Иванович. Вспомнил их давнюю-давнюю первую майскую встречу на Графской пристани, когда он был курсантом севастопольского военно-морского училища, вспомнил тихоокеанские и североморские гарнизоны, где в холодных домах офицерского состава приходилось кутать первенца Павла в лейтенантскую шинель. Вспомнил, как уже капитаном, в лютую зимнюю пургу, вез на бронетранспортере жену-роженицу до районного роддома, укрыв двумя офицерскими бушлатами. Тогда появился на свет младший сын Олег.
А когда Кручинин перевелся с Севера на Черноморский флот, сослуживцы подшучивали: мол, у тебя на каждом новом месте службы по сыну родилось, давай еще и черноморца. А вышла в итоге доченька – Людмила.
Закончил свой длинный тост Александр Иванович так:
– Офицер имеет право только в трех случаях становиться на колено – перед Боевым Знаменем, перед родником и перед матерью. Но я бы добавил еще… И перед офицерской женой!
После этих слов он грузно встал перед супругой на колено, взял ее руку и поцеловал.
Ольга Михайловна зарделась…
После Александра Ивановича говорила Людмила. Просто и от души:
– Дорогая мамочка, поздравляю тебя с днем рождения. Я где-то читала, что мама – это проводник между Богом и людьми. Именно благодаря тебе и Павлик, и Олежка, и я появились на свет....
– Межу прочим, и я имел к этому делу самое непосредственное отношение, – вставил Кручинин-старший, – и все дружно засмеялись.
Затем говорил Павел.
Обычно по-командирски немногословный, в этот раз он говорил долго:
– Мам, я хорошо помню наш военно-морской гарнизон на берегу Тихого океана, где ты служила с отцом в бригаде подлодок. Помню, мамуль, как мы ходили на пристань, когда папа не возвращался домой в назначенный день. Я бросал в океан камешки, а ты плакала так, чтобы я этого не видел.
Помню наш необустроенный северный гарнизон, когда папа простыл и попал в госпиталь с бронхитом, а мы с тобой и с крохотным Олежкой целый месяц жили в дырявой брезентовой палатке с прогоревшей буржуйкой. А ты колола тяжеленным топором дрова. Где изморозь покрывала по утрам байковое одеялко Олежки, а ты и его, и меня грела своим теплом. И мне было страшно, когда он закашлял кровью…
Тут Ольга Михайловна не выдержала – всплакнула, вытирая слезы старенькой шалью.
Павел взял рюмку, поднял ее и закончил:
– Я благодарю Бога, что у нас есть ты, мама и офицерская жена. Кланяюсь тебе, родная…
Александр Иванович, тоже тронутый словами сына, с благодарностью смотрел на него.
Затем пришла очередь говорить Олегу.
– Мне, конечно, далеко до Павла. Но я не прозой, а своими стихами тост скажу:
Маму нашу поздравляем,
Именинница она!
И с хитринкою лукавой
Смотрит, как в окне луна.
Будь здоровой и счастливой,
Будь бодра и сил полна,
Самой милой и любимой!
За тебя, мамуль, до дна!
Когда Олег читал свой графоманский стих, Кручинин-старший слушал его вполуха, поглядывая то на жену-именинницу, то на свой парадный морской китель, ритуально доставаемый в праздничные дни из пахнущих нафталином недр шкафа, то на советский кортик, прикрепленный к желтому парадному поясу.
Он думал о том, что и до трех звезд капитана I ранга, и до своих должностей дорос, во многом благодаря жене.
А еще думал о том, что ему даже в страшном сне не могло присниться то, что сейчас происходило в Севастополе наяву…
Он рядовым моряком начинал службу на советском флоте, а закончил ее старшим офицером – на российском. И два его сына служат на российском Черноморском флоте. А внук Юрий, будущий морской офицер, в далеком Владивостоке уже принял российскую присягу…
А вот дочка Людмила и ее муж Богдан тут же, в Крыму, служат на украинском флоте. И сын их Димушка в севастопольской военно-морской академии имени Нахимова прошлой осенью присягнул Украине.
Сват Михаил Иосифович Любецкий, тоже крымчанин, тоже капитан I ранга в отставке (с которым они когда-то вместе служили в одном севастопольском штабе), в 1992-м переметнулся на украинский Черноморский флот вместе с дружком – командиром базы в Донузлаве Борисом Кожиным. Тот быстро пошел вверх, стал «первым украинским адмиралом», был даже некоторое время командующим военно-морскими силами Украины. Он знатно выслуживался перед Киевом, называя себя «морским кулаком украинского президента» и толкая антироссийские лозунги, хотя родился в древнем русском Пскове.
С самого начала Майдана Севастополь замер в тревожном ожидании…
Это при нем эскадрилья штурмовой авиации, присягнувшая Украине, проводила учения, имитируя атаку на штаб российского Черноморского флота. В ответ на это наш командующий, адмирал Касатонов, выдвинул реактивные установки «Град» к аэродрому Бельбек, где базировались самолеты, проводившие «психические атаки» на его штаб, и пообещал, что превратит и аэродром, и штурмовики, в крошево из камней и железа, если Кожин не запретит авиационные провокации.
Кожин тогда быстро поджал хвост – знал, что Касатонов слов на ветер не бросает…
В ту бурную пору Любецкий устраивал Кожину баньки с девочками – до тех пор, пока в 93-м «первого адмирала» не турнули с должности. Море не любит грязных людей.
А теперь он требует «немедленно создать базу ВМФ США в Крыму и конфисковать всю российскую технику, которая останется на территории Украины после 2017 года.
Вот так оно вышло у Кручининых: семья, считай, одна, а служит под разными знаменами.
Что-то дикое и противоестественное было во всем этом. Словно холодная межа посреди родни.
И уж сколько лет минуло с того времени, когда разошлись пути Кручинина и Любецкого, а Александр Иванович никак не мог погасить в себе ту скрытую неприязнь к бывшему сослуживцу, которого жизнь подкинула ему в качестве родича…
Любецкий одним из первых офицеров штаба Черноморского флота в 1992-м году присягнул Украине, первым поднял желто-голубой флаг на большом десантном корабле… Это он потом будет окружать с украинскими автоматчиками и захватывать маяк в Ялте…
А еще ходил среди офицеров слух, что это Любецкий в том же 1992-м утащил с собой в украинский штаб и свежие лоцманские карты, и другие документы… Там и получил и новое звание, и нехилую должность в службе вооружения, а затем, после взрыва боеприпасов на корабле, его вытолкнули из штаба ВМСУ на нижестоящую должность в Инкерман – заместителем командира арсенала. Даже дружба с вице-адмиралом Кожиным не помогла. Там Любецкого года три держали в «черном теле» – не давали очередного звания, но он выкарабкался: и новую звезду получил, и командиром там стал. И даже после увольнения, уже офицером запаса, так и сидел в том же командирском кресле в Инкермане.
И кто бы знал, что вот такой выверт случится в семье Кручининых – дочка по уши влюбилась в сына «перебежчика», когда тот однажды оказался в госпитале – в госпитале российского Черноморского флота, где Людмила работала в хирургическом отделении.
Любецкому срочно нужна была помощь – его рубануло порвавшимся тросом при швартовке корабля. Российские военные врачи выходили сына «предателя».
…О своем романе с младшим Любецким Людмила призналась матери, но Ольга Михайловна долго не могла сообщить об этом мужу. А когда все же отважилась, тот разъяренным тигром метался по квартире! Пачку сигарет до рассвета на кухне выкурил и бутылку водки выпил.
– Саша, успокойся, – тихо сказала мужу Ольга Михайловна, – кажется, у Люды с Богданом серьезные чувства. У них любовь.
Кручинин не сдавался:
– Любовь разная бывает! Хохлы такие хитрые, что бронзовой Екатерине Второй голову могут своей «любовью» задурить. Сорвется с постамента и побежит за этим Богданом!
Ольга Михайловна подкрадывалась к самому главному:
– Ну, и пусть хохол. От хохлов у русских такие красивые детки получаются… Смирись, не вставай, отец, поперек дороги дочкиной. Значит, судьба… К тому же… Где-то под День флота у нас с тобой еще один внук появится…
В тот момент Ольге Михайловне показалось, что мужа хватил сердечный приступ и он не дышит.
Но тут в рассветных сумерках спальни раздался тяжелый протяжный вздох, а следом за ним – лютый командирский рык Кручинина:
– День чьего флота?!
– Нашего, Саша, нашего, – русского. Это тебе подарок. Люда уже и имя нашему внуку выбрала. Дмитрием назовут, Димушкой. В честь деда твоего – Дмитрия Андреича…
Эта новость заметно остудила Кручинина. Но и на свадьбе Людмилы и Богдана, и в день рождения Димушки Александру Ивановичу стоило усилий, чтобы пригасить в душе неприязнь к Любецким.
Сын Павел суровел каждый раз, когда появлялась тень холодного разговора о Любецких. Он дипломатично гасил намерения Александра Ивановича развить тему.
– Пап, как у них получилось, так и получилось…
За этой дипломатичностью Павла скрывалась его братская любовь к сестре.
Старший сын был «национальной гордостью» Александра Ивановича – степенный, основательный.
Когда Павел служил на «отцовских» флотах – Тихоокеанском и Северном, каждая добрая весть про сына, доходившая до Кручинина-старшего от тамошних офицеров, грела ему душу (в советское время офицеры эти наезжали в крымские военные санатории каждое лето).
– И никто не скажет, что Павлик служит и растет в должностях с помощью папкиной мохнатой руки, – с гордостью говорила Ольга Михайловна, когда старые сослуживцы, приехавшие на отдых в Крым, наведывались к Кручининым в гости.
И все же однажды Александр Иванович решился замолвить словечко за сына. Когда пришла пора вешать китель на гвоздь и уходить на пенсию с Черноморского флота, Кручинин обратился к Главкому ВМФ России адмиралу флота Владимиру Чернавину с просьбой перевести сына в Крым. Но Главком отказал:
– Пусть сын еще послужит и на Балтике, освоит еще и тот театр военных действий, а потом посмотрим.
И лишь через три года после того разговора с адмиралом флота Павла перевели в Севастополь. В тот самый год, когда отца торжественно проводили в отставку в штабе Черноморского флота с благодарностью министра обороны и подарком в виде наручных часов – таких «Командирских» за 36 лет службы на флоте у Кручинина накопилось с дюжину.
А вот младший сын Олег был болью Александра Ивановича. В отличие от Павла, жил он как-то бестолково. Учебу в военно-морском училище бросил, когда до офицерских погон оставался год. Стал ходить на торговых судах в загранку – мечтал скопить денег на машину и квартиру. А на берегу зарплату проматывал на кутежи и дорогие подарки родне и знакомым. Александр Иванович из-за этого не раз устраивал выволочки сыну. Порты и деньги портят моряков.
