скачать книгу бесплатно
пробивается наружу свет
флуоресцентной лампы…
Как вдруг, затрясётся земля,
и пойдут купола малиновой зыбью,
и Ленин
в своём одиночном космическом броневичище,
круша на взлёте
гранитные стены буржуйских чертогов,
скажет: «Поехали!»
И махнёт рукой,
и воспарит над Петропавловкой,
вознесётся над Лефортово
по-бесьи хихикая и бесцеремонно будя,
задремавших было, усталых казённых ворон.
– Просьбы, пожелания есть? – спрашивают.
– Есть, – говорю, – выдайте мне, пожалуйста,
хлеба, молока, спички и Библию.
Стандартный набор узника
для искреннего покаяния.
XI. Междометия
Мой то ли двоюродный, то ли троюродный дедушка
(не по крови дедушка, а по его жене),
в славном русском городе Киеве
изобрёл-таки хеликоптер,
чудо-машину,
приснившуюся Леонардо да Винчи задолго до…
О!
Сикорский
досматривал сны Леонардо, довинчивал.
И в далёком от нас, роковом,
кровооком девятисот таком-то
поднялся на пару метров,
распугав генеалогических ворон,
восседавших на чёрных прутьях
тополей и лип
утомлённой Империи.
Кар!
Бритый март ворочается
в солдатской серости,
земля – в кислом облаке тоски
по набухшим почкам
вертится, боже мой,
в шулерских заусенистых пальцах
тёртым рублем.
То нищенской решкой мигнёт,
то хищным орлом одарит.
Блиц.
Так быстро,
что из плоскости возникает объём,
и сфера видится,
и в человека
верится.
Да?!
XII. Русский блюз
В одиночной камере сходишь с внешнего ума,
нарезанного по стальному стержню сюжета,
густо смазанному солидолом
важных дел, встреч, решений, поступков,
постукивая о металлическую ножку кровати
алюминиевой ложкой аллюзий
надоедливо медленный джаз
толстогубого афро
американца
и вращаешь с ним во рту
одну и ту же натужную ноту
ууурлиуууууууу.
Солидарность узников одиночных камер,
отшельников, пустынников, душегубов,
маньяков, пророков, революционеров,
провозвестников нового света и всяких
пускателей крови из переполненных
пузырьками змеящихся томно вен,
цирюльников человечества —
затягивает в одну чернокожую песню
по-русски звучащую
подсвистывающим на иголке басом Шаляпина:
«Эгей, ухнем, ещё ухнем пшшш,
Эгей, ухнем пшшшш, уууууууухнем,
пшшшш, ухнем,
ууууууууу…»
Выскакивают, было, расписные балалаечники,
но время тянет их в обратную
и вместо радостных тринь-динь-динь, бренди-брей,
шери-бренди, шери-бренди,
боже ж мой, завывает
скулящий низами сахарный тростниковый блюз
ууууууууур-лююююю-лююююю…
Досадное замедление.
Почему православие, а не вуду? —
Оттопыривается от стержня
острый стальной завиток.
И тут же резьба начинает винтиться шипче:
Пш-пш, чпок-чпок, опс-опс
и вступает, что бы вы думали?
Правильно! – Милый уму и совести русский рэп:
ритмические позвякивания
не рабских-арабских, а золотых цепей
на шоколадных шеях, изрезанных потными реками
околокриминальных дрыгов…
Афрокорни России торчат из пушкинских ноздрей.
Не туда, не туда вы бежите
от корпоративных побоищ,
дети древних племён
и по-прежнему юных народов.
XIII. Кузнечики Мо
Моцарт, выпрыгивающий за пределы
нахлобученного на лоб неба,
зелёным кузнечиком
с декорными глазками фаберже
и усами дали длиннющими,
и там-тадам,
куда взмыл,
в запределье
рассыпается в саранчу,
на тысячи сереньких особей
пляшущих хачатуряна
саблями задниц, сверкающих злобно
над границами предосознаний,
в тучу сгущается
на золотые посевы,
кружит
над розовосолнцеворотом,
разинутым в нежность,
твердея,
обретает предметность,
допустим,
ленинской кепки,
насупленной на мигание
алчущих всего, чего зуб неймёт,
запрыгивает ему на пимпочку
тонкопятьем цепливым,
бьёт мускулистыми лапками,
и вокруг собственной,
взвивается ловко,
куда нам и не,
наворачивает спиральки
трелями металлических певчих,
но неизменно весело:
тир ли тир ли тир ли тьююююююсь.
Замирает,
как будто, и нет.
И там уже, в том,
надвселенинском тьююююсь
по капельке выстукивает:
ту-та,
типа, живой,
и опять измывается
над обалдевшими в своём занизовье
разявками.
Издевательский Моцарт.
Есть и у мысли эмоции,
спектр которых несчётен.
XIV. Фрэш
Спичечный коробок синагоги
трясётся над ухом Бульварного,
над красной раковиной кремлёвской стены.
Слышите треск?
Это спорят вполголоса, меряясь коленами
Израилевы сыны.
Мавзолей – мраморная беруша,
с резиновой куколкой
Acherontia atropos* в сердцевине,
ватные шарики склепов – хранители тишины.
То вьюга свистит, то звенит проводами стужа
и лыбится Стиксом по площади
ботоксный рот луны.
Пушка на мочке уха торчит серёжкой,
Гоголь пугает мальчиков из кустов.
Вот она! Кажется, грянет сейчас свобода,
дунет в стекляшки арбатовских парусов!
…и пронесется в Кутузовский, злобно лая,
вой красно-синих лампочек, скрежет жал…
Кто вам сказал, что она должна быть другая?
Кто вам все эти глупости обещал?
– Я обещала!
– А кто ты скажи такая?
Песенка, девка с хвостиком, дым костра?
Я не такая, скажешь опять, другая,
типа не с этой улицы, дочь посла?!
Поздно вихляться, деточка, ты попала,
здесь не канают сказки про то добро…
