скачать книгу бесплатно
Год Синей Лошади. Рассказы о жизни, счастье и любви, написанные с юмором и от души
Галина Викторовна Балабанова
Вы любите заглядывать в окна темными зимними вечерами? Когда в них горит свет и жизнь обитателей дома видна прохожим как на ладони. Такие «окна» открываются в сборнике Галины Балабановой «Год Синей Лошади». И перед нами возникают любопытные образы и герои, чьи судьбы складываются перед читателем причудливым калейдоскопом. Кажется, что, наблюдая за ними, можно прожить еще одну жизнь – интересную и каждый день новую.Произведение «Баба ягодка опять» ранее было опубликовано отдельным изданием.
Год Синей Лошади
Рассказы о жизни, счастье и любви, написанные с юмором и от души
Галина Викторовна Балабанова
Корректор Ольга Рыбина
© Галина Викторовна Балабанова, 2021
ISBN 978-5-0055-5756-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Поиграем в любовь
Часть 1
Нас уже не
– Ну и черт с ним, – разозлилась Юлька, смяв в руке последнюю сигарету, – сейчас пойду, сварю кофейку, зажарю яичницу с колбасой, сожру все это и завалюсь спать до самого вечера.
Она сунула ноги в шлепанцы и помчалась на кухню осуществлять задуманный план. Но стоило ей сунуть голову в холодильник, как черные мысли тут же вернулись обратно.
На верхней полке старенького Саратова лежал заскорузлый огурец, похожий на дохлую гусеницу, кусок плесневелого сыра в разодранной желтой бумаге и засохший огрызок докторской колбасы. Остальное пространство было заполнено дурно пахнущей пустотой и гнилыми яблоками, напоминавшими собачьи фекалии на талом снегу в солнечный день.
Юлька сковырнула с сыра плесневелую корочку и, захлопнув дверцу, посмотрела в окно.
На столе противно тренькнул будильник. Она бросила на него равнодушный взгляд и машинально нажала на кнопку.
«Да… раненько вы поднялись, Юлия Пална, – подумала она, плюхнувшись всей Юлькой на табурет, – в выходной могли бы поспать и подольше».
Во дворе гаденько задребезжал Васильевский запорожец, ритуально завизжала соседка с первого этажа, захрапел за стеной дед Иван. Юлька уткнулась лицом в ладони и поняла, что больше не хочет жить.
И зачем только бог наградил женщин звериным чутьем? Может, хотел оградить от ошибок? Предупредить? Или смягчить удар? Может быть… Но Юльке это не помогло, а даже наоборот. Предвестие беды сделало ее настолько подозрительной и уязвимой, что стоило кому-нибудь спросить, как у нее дела, на глаза тут наворачивались слезы и она становилась похожа на человека, у которого разболелись все тридцать два зуба и помочь ему может разве что гильотина, но никак не зубной врач.
Сотрудники, знавшие Юльку как веселого и не унывающего человека, беззлобно подтрунивали над ней, пытаясь вывести на откровенность, начальник при виде постной физиономии недовольно качал головой, но в душу не лез, за что Юлька была ему благодарна. И только Сергей не замечал в ней разительных перемен и, продолжая играть с нею, как кот с мышью, активно готовился к бегству.
В тот день, когда это произошло, Сергей приехал из очередной командировки на три часа раньше, чем она ожидала.
Он долго гремел в прихожей ключами, шаркал тапочками, сопел… а когда вошел в комнату и посмотрел на нее, Юлька все поняла.
– Ты разлюбил меня? – задала она вопрос в лоб и, чтобы не слышать ответа, закрыла уши руками.
– Не расстраивайся, так в жизни бывает, – бесцветным голосом проговорил он и по-дружески похлопал ее по плечу.
– Ты, что, полюбил другую? – пискнула она, вскарабкавшись взглядом по его пушистому свитеру.
– Только давай без истерик, – недовольно засопел Сергей, и ноздри его раздулись, как у необузданного жеребца.
– Я не хочу без истерик! Слышишь, ты?! Не могу! – взвизгнула Юлька, схватив его за рукав. – Пожалуйста, скажи, что ты пошутил.
– Отстань! – взвился Сергей, и глаза его стали темнее ночи. – Все кончено! Что тут непонятного?!
– Сергей, а может, я сплю? – растерянно пролепетала она, сунув ему руку под нос. – Ущипни меня, а лучше уйди за дверь, а потом зайди снова, только по-настоящему.
Юльке было так плохо, что она предпочла бы умереть прямо сейчас. Но судьба не предоставила ей такого шанса.
– Хватит нести околесицу! – посмотрев на нее как на душевно больную, прорычал Сергей. – Давай поживем отдельно, посмотрим, что да как, а там… видно будет…
– У нас уже нет, – устало промямлила Юлька, – и нас уже нет. Есть ты и я – каждый сам по себе.
– Да запомни ты, истеричка, – ухмыльнулся он, подбросив на ладони ключи, – в мире нет ничего постоянного. Все проходит, и любовь тоже. Заруби себе на носу.
– Я запомню, – промямлила она, съехав по стенке на табурет.
– Вот и молодец, – он сорвал с вешалки куртку и, покровительственно похлопав ее по плечу, продолжил: – Ты хороший человек, но больно уж заморочистый. Пойми, надо быть проще, покладистей, тогда все у тебя будет тип-топ.
Юлька смотрела на него во все глаза и понимала только одно, что видит его последний раз.
– Ну, будем прощаться, – торопливо проговорил, швырнув на полку ключи.
– Обойдусь… уходи.
– Как хочешь, – он пнул ногой дверь и, не оборачиваясь, добавил: – если что… позвони.
Юлька стояла в прихожей, прижавшись спиной к стене, и чувствовала себя ничтожной мошкой, которую вот-вот раздавят и размажут по полу. Когда дверь за Сергеем захлопнулась, она взяла в руки брошенную им связку ключей и, держась за стену, потащилась на кухню. Там, между плитой и столом, она просидела до вечера. Когда стемнело, она переместилась с табуретки на пол и, чтобы не завыть, укусила зубами коленку. Коленка оказалась такой дубовой, что из десны потекла кровь: сладковатая и немного соленая, как томатный сок. Юлька слизывала ее языком и думала, что жизнь ее похожа на черно-белое кино, снятое плохим режиссером.
Часть 2
Если больно, значит любовь
Под утро она соскребла себя с пола, умылась, накрасилась, надела туфли на десятисантиметровом каблуке и, сообщив начальнику, что отгул отменяется, отправилась на работу.
Странные метаморфозы происходят порой с людьми, когда их покидает любовь: крылья, когда-то научившие их летать, вдруг становятся тяжелыми как пудовые гири и начинают тянуть их вниз, туда, откуда порой и не выбраться, особенно если человек слаб.
Большинство, к счастью, выкарабкиваются, хватаясь ошметками воли за работу, родителей, друзей, зеленеющую траву, меньшинство погибает, так и не поняв, зачем пришли в этот мир.
Юлька, слава богу, принадлежала к славному большинству, но сама пока еще об этом не знала. Оборванные крылья были аккуратно сложены на дно ямы, в которую она свалилась, безумные поступки лежали тут же, рядышком с потрепанной волей. Она смотрела на все это пустыми глазами и не понимала, что с этим делать.
Сергей позвонил ровно через неделю и первым делом заговорил о забытых в квартире вещах.
– Привет, Юлек, – беззаботно захохотал он. – Я у тебя вещички хотел забрать. Ты как? Не возражаешь?
– Забирай, – равнодушно ответила Юлька, и сердце ее рухнуло вниз. Она думала, что он переживает, а он смеется, подлец.
– Ладушки, на днях забегу, – снова захохотал он, – до встречи. – И положил трубку.
Она долго смотрела на пикающий кусок пластмассы, потом швырнула его под стол и пошлепала в ванную, под спасительный душ.
Стоя под ледяной водой, Юлька мечтала лишь об одном – простудиться и умереть, чтобы никогда не испытывать разрывающей сердце боли.
Образ Сергея иконой стоял перед глазами, нашептывая на ухо ласковые слова, а она тряслась, как в лихорадке, сглатывая с распухших губ ледяные потоки, и думала о том, как будет мстить ему – безжалостно и жестоко.
Выбравшись из ванны, Юлька пошла в спальню, достала из тумбочки валерьянку и, не разбавляя, вылила в рот. Травяной запах ударил в голову, потом в нос, в желудке заныло. К горлу подступил горький комок. Юлька вскочила на ноги и рысью понеслась в туалет.
Когда рвота закончилась, она кое-как добралась до комнаты и как подкошенная рухнула на кровать. Сон свалил ее, как нокаут боксера, правда ненадолго. Через полчаса она уже пялилась в потолок, считала овец, крокодилов, слонов и прочую живность.
«Лучше бы он не звонил, лучше бы сгинул, – думала она, отстукивая зубами барабанную дробь, – а еще лучше – умер, и я бы ходила к нему на могилку и носила цветы, – она залезла с головой под одеяло. – Господи, о чем это я? Нет, я не хочу, чтобы он умирал. Пусть живет. Только не в моем городе, а где-нибудь далеко, куда не летают самолеты и не ходят поезда. А еще лучше – пусть его переедет машина, но не насмерть, а понарошку. А врачи ошибутся и скажут, что он никогда не будет ходить. И тогда я заберу его к себе и буду выгуливать на инвалидной коляске. А потом, когда он неожиданно выздоровеет и поймет, кого мог потерять, я его брошу».
Так думала Юлька, мечтая вернуть Сергея обратно. И на душе у нее в эти минуты было легко и спокойно. Вот только одного она не знала, что подобные мысли рождаются в голове исключительно от обиды и ущемленного самолюбия и любовь здесь совсем ни при чем. Но так устроены женщины. Если БОЛЬНО, значит ЛЮБОВЬ!
Часть 3
Отцы и дети
Прошла неделя, за ней другая. Сергей так и не пришел за вещами.
Через неделю Юлька поняла, что беременна. О том, чтобы сделать аборт, не могло быть и речи. Она твердо решила рожать.
Самым тяжелым был звонок отцу. Юлька готовилась к нему долго, придумывала разные варианты, проговаривала вопросы, которые он будет ей задавать, и предполагаемые ответы. В конечном итоге, не придумав ничего вразумительного, махнула рукой и сообщила родителю «приятную» новость.
Константин Аркадьевич приехал к неблагодарной дочери в тот же день. Лучше бы не приезжал.
– И как тебе не стыдно?! – начал обвинительную речь бывший судья, постукивая по столу костяшками пальцев. – Так опозорить отца! Как ты могла?! – И губы его с каждым словом становились все бледнее и тоньше. – Я в тебя сердце, деньги, душу вложил, а ты мне в благодарность такой фортель выкидываешь?! А если об этом узнают родственники?! Соседи?! Друзья?! – Он вытащил из портфеля таблетки. – В общем, так: или ты делаешь аборт, или у тебя больше нет отца, – подвел он черту под неприятным для него разговором.
– Мне тридцать два года и я буду рожать, – отчеканила Юлька, но глаз поднять не посмела.
– А ну повтори, что ты сказала, – взвился Константин Аркадьевич, и лицо его стало белым как мел.
– Я буду рожать, – повторила Юлька. – И давай не будем превращать мою жизнь в сериал…
– Значит, ты от меня отрекаешься?! – пытаясь ее пристыдить, продолжал Константин Аркадьевич. – Вот здесь?! Прямо сейчас?!
– Нет, папа, я не отрекаюсь, – устало промямлила Юлька. – Но ребенка я убивать не стану, как бы тебе этого ни хотелось.
Константин Аркадьевич всегда был авторитарен в своих решениях и, однажды впустив дочь в свой до тошноты правильный мир, удерживал ее там всеми возможными способами, пытаясь навязать свои взгляды, принципы и собственную, выработанную годами мораль.
Любила ли Юлька отца? Конечно. И жалела… до слез, до скребучей тоски в душе, но никогда ему об этом не говорила. И не из-за того, что он был человеком иных взглядов, а потому что знала, что он никогда ее не поймет и не примет такой, какая она есть. А ведь когда-то давно они были друзьями.
Что же произошло с тех пор? Почему она потеряла его? Неужели, потому что после развода не приняла его сторону. Но ведь тогда она была всего лишь ребенком, маленькой птичкой, которой родители ненароком вырвали крылья.
Отец во всем винил мать, мать – отца. Крайней, как всегда, оказалась она. Пытаясь сохранить собственное лицо, отец упрямо тащил дочь в свою сторону, ничуть не заботясь о трансформациях, происходивших в ее душе. Мать, опасаясь потерять ее навсегда, чуть ли ни на коленях умоляла Юльку не бросать ее, ведь она – все, что у нее есть.
Юлька осталась с матерью, но связь с отцом не теряла. Встречались они на нейтральной территории, разговаривали ни о чем и расходились непонятые и неудовлетворенные друг другом.
С тех пор прошло много лет. Детские обиды были давно позабыты и почти не терзали Юлькину душу, но попытки построить с отцом новые отношения ни к чему не привели. Константин Аркадьевич не желал видеть в дочери взрослого человека и продолжал держать на нее обиду. Каждый раз, натыкаясь на его твердолобость и заплесневелую жизненную позицию, Юлька давала себе зарок никогда больше не вступать с отцом в споры, и каждый раз вступала, оказываясь, как всегда, непонятой и виноватой.
Оставаясь в руках отца разменной монетой, с помощью которой он пытался удержать прошлое, Юлька со временем научилась балансировать в его непростом мире, но окончательно принять его сторону не смогла. Константин Аркадьевич все так же был далек от нее и сближаться по всей видимости не собирался. Даже в те редкие минуты, когда он смеялся, он смеялся над ней, но никогда вместе с ней, а если горевал, то в одиночестве, не подпуская к своей персоне никого, кроме себя любимого, достойного и всеми непонятого. Может он боялся показаться слабым? Ведь он мужчина и к тому ж отец. Юльке оставалось только догадываться и надеяться, что когда-нибудь сердце его оттает, он обнимет ее и скажет: «Я люблю тебя, доченька. Люблю такой, какая ты есть. И пусть у нас разные взгляды на жизнь, но ты для меня – самое важное, что есть в этом мире, и я всегда буду с тобой, потому что я твой отец».
Константин Аркадьевич бросил на Юльку испепеляющий взгляд и нарочито громко сказал:
– Что же, дочь, ты сделала свой выбор. На меня с этой минуты можешь не рассчитывать.
Можно было подумать, что она рассчитывала на него все эти годы.
Он бросил так и не распакованную пачку с таблетками обратно в портфель и, сощурив глаза, спокойным голосом произнес:
– Твоя мать сделала свое дело. Теперь расхлебывай эту кашу с ней. Я в этом позоре участвовать не желаю.
Юлька мысленно погладила отца по голове: «Я очень люблю тебя, папа, но ты сам от нас отказался, – она посмотрела на свой плоский живот, – что ж, это твой выбор, а жаль».
Константин Аркадьевич поднял с пола портфель.
– Прощай, дочь, – угрюмо проговорил он, – с этого дня мы враги.
Часть 4
Гуляй, Вася
Проводив отца, Юлька позвонила подруге.
– Привет, Машунь, – сквозь слезы прошептала она, – приезжай, пожалуйста, и шампусику захвати.
– Этот гад тебя все-таки бросил? – раздался в трубке возмущенный голос подруги. – Я знала, что этим закончится. Ладно, не реви. Сейчас прискачу.
Подруги… Какое приятное слово. Созвучие букв ласкает сердце и слух. Но так ли хороши они в жизни? К сожалению, настоящая подруга – большая редкость. Юльке в этом смысле повезло на все сто. Маруська оказалась той самой подругой, которая и последнюю рубаху отдаст, и в прорубь нырнет, и на плаху, если надо, пойдет.
Познакомились они в институте, когда им было по восемнадцать. С тех пор прошло много лет, но дружба их, как часто бывает, не разрушилась, а с годами только больше окрепла. И чего только за эти годы им не пришлось хлебнуть, сколько килограммов соли съесть, сколько выпить шампанского…
Машка, в отличие от Юльки, была человеком легким, веселым и удивительно открытым, принимающим жизнь такой, какая она есть, со всеми ее радостями, гадостями и финтифлюшками, как она сама выражалась.
Излучающая какую-то особую энергетику, она готова была окружить заботой весь мир, что собственно и делала, бросаясь по первому зову на помощь друзьям, родственникам, коллегам, соседям, знакомым и незнакомым…
Не ищущая счастья в конкретном человеке, который однажды придет и осчастливит ее, Машка находила его в самых простых вещах: в луче солнца, пробившемся сквозь занавеску, грибном дожде, осенней листве, смехе ребенка и в самом факте жизни, которую считала даром господним, незаслуженно посланным ей небесами. Ведь никакими особыми талантами она не обладала, кроме рядового умения шить и вязать. В общем, философия на этот счет у нее была особая, которую мало кто разделял. Чаще всего над ней посмеивались, считая простодушной особой, мечтающей осчастливить весь мир.
* * *
Долго Машку ждать не пришлось. Через полчаса после Юлькиного звонка она уже находилась в квартире и пыталась всеми возможными способами привести ее в чувство.
– Чего в темноте сидишь? – зайдя в комнату, грозно проговорила она и рывком отдернула шторы.
– Закрой, – не поднимая головы, захлюпала Юлька, уткнувшись в ладони лицом.
– С чего это? – уставилась на нее Машка.
