Мир Опустел. Начнем Сначала!

– Как думаешь, есть вариант их погладить? Разрешит их хозяин?

Лилли, не разделившая восторг подруги в полной объёме, но тоже с интересом наблюдавшая, прищурилась, стараясь рассмотреть какую-то мелкую деталь на костюме дрессировщика.

– Думаю, разрешит, – уверенно ответила она, – у него на груди значок ЛХЛ!

– Что у него на груди? – Милли растерянно обернулась к подруге.

– Золотая ладошка в металлическом круге! Присмотрись внимательно! Это знак ЛХЛ. Лиги Хороших Людей. Пойдём!

И толстушка, пропустив мимо ушей просьбу объяснить понятнее, потащила Милли в сторону барной стойки.

– Извините! – уверенно закричала она, – можно вас на минуточку!

Циркач, собиравший реквизит, остановился и, улыбнувшись, поклонился. Послушные обезьянки терпеливо сидели возле его ног.

– Мы в восторге от ваших питомцев! – Лилли, чтобы было понятнее, показала в сторону зверьков и стукнула кулаком по груди. – Моя подруга, – она указала на Милли, – с детства мечтает обняться с обезьянкой. Давайте, пожалуйста, выполним ее мечту?

– Куримацу! – гортанно выкрикнул дрессировщик. Один из его подопечных поднялся и встал на задние лапы. – Сейчас можно погладить! Обнять нельзя! Можно только мне, – японец поманил девушек пальцем и те, подойдя к маленькому артисту, принялись осторожно гладить его по густой серой шерстке. – Я не строгий, – продолжил объяснять японец, – делать радость людям это правильно для меня, – он вскользь коснулся значка на своей груди, – но мой Куримацу – дикий зверь. Чтобы обнять, нужно доверие… Работа всей жизни, – мужчина снова чинно поклонился, но лицо его было смешливым, – но! – вдруг сказал он, – если вы любить моих японских макак, можете купить им немного винограда. Все трое весело рассмеялись.

– Ну что? Одной мечтой меньше, – Лилли уселась обратно за стол и снова схватила меню, – кстати, мы закончили на том, что ты хотела рассказать мне секрет. Расскажешь?

Милли, все ещё улыбаясь после волнующей встречи, присела рядом.

– Секрет простой, – сказала она, – несколько лет назад я была такой же, как ты. Весила 80 килограммов.

– Очень смешно! – язвительно ответила толстушка. – Если бы ты весила долбанных 80 килограммов, у тебя бы ноги сломались. И хребет треснул. Жир бы под собственной тяжестью оторвался от скелета и шмякнулся бы на землю, – Лилли моментально раскраснелась, видно было, что новость сильно ее раззадорила.

– И, тем не менее, – ответила Милли, – это чистая правда. Был в моей жизни момент, когда единственное, что меня интересовало – это книги и еда. Тогда я весила восьмидесятник. Но потом взяла себя в руки и теперь, я всего 48,5.

– Охренеть! – восторженно заявила Лилли. – И сейчас ты меня всему научишь, и я стану дюймовочкой!

– Ты станешь ей только в том случае, если готова. Если ты не готова, то любые усилия – бег на месте. Кстати, насчёт бега. Не хочешь начать?

– Думаешь, я не начинала? – Лилли посмотрела на собеседницу с укором, – да я столько раз начинала, что чемпионы по бегу столько не начинали. Только вот каждый раз, что-нибудь идёт не так! То кроссовки не те, и ты откладываешь пока не купишь нормальные. То простудишься на первой пробежке. То нога заболит, то голова закружится. Я чемпион по долбанным неудачам! – девушка подняла руку и напрягла дряблый бицепс. – А теперь скажи мне, что делает каждый толстяк, когда сталкивается с неудачей?

– Он ест!! – искренне рассмеявшись ответила Милли. – Мой друг, мне все это знакомо! Вечерний сериал в компании тарелок и кружек, заветная шоколадка, съеденная ночью, в постели, с закрытыми глазами. Сегодня ещё поем, сегодня не тот день, чтобы меняться! Но вот завтра! Завтра начнётся новая жизнь. А на завтра приходит мысль, что через два дня у друга день рождения. И что все равно придётся есть. Так какой, скажите мне, смысл начинать диету сегодня?!

– Охренеть, – восторженно пролепетала Лилли, – ты что? Долбанная я? Откуда ты, мелкая, тощая козявка можешь все это знать??

– Говорю же, я была в этом клубе… Но мне удалось из него выбраться. Это все началось в детстве. Моя мама работает в Амстердамской публичной библиотеке. Отца, как ты знаешь, у меня не было и потому, большую часть детства я провела у неё на работе. Просто потому, что оставить меня было не с кем. Впрочем, нас таких там было много. Маленькие и не очень дети, живущие среди книжных полок и читальных залов. Посетители библиотеки назвали нас Книжные котята. Мне нравилось. Иногда мы играли в прятки, иногда болтали. Но чаще всего читали. Лилли, я прочитала столько книг, что любой новый фильм кажется мне знакомым. Мне кажется, что я знаю все на свете возможные развития сюжетов! Но я отвлеклась… Скажи мне. Отгадай загадку. Что может сделать чтение таким уютным, таким дорогим сердцу занятием, что хочется заниматься этим всю жизнь? Ну? – Милли подмигнула.

– Угощеееениеее, – сладко растягивая звуки ответила толстушка.

– Правильно! В общем, к 16 годам я действительно стала похожа на воздушный шарик… Пробовала сидеть на диетах, заниматься физкультурой, но все время срывалась. Все время находила для себя поблажки и оправдания… Пока однажды меня не осенило… Скажи, – Милли заговорила чуть тише, – ты веришь в Бога? – Лилли задумалась всего на секунду, но Милли успела всполошиться. – Подожди! Ты только не думай, что я сектантка или помешанная. Я не собираюсь начинать тебе проповедовать! Просто для моего способа нужно… – она задумалась подбирая правильное слово —Нужно доверенное лицо! Куратор. Человек, существо, Бог, Вселенная! Выбирай, что нравится. Главное, это то, чтобы ты не имела моральной возможности своему куратору соврать… Вот скажи, ты когда-нибудь молилась? Просила создателя помочь тебе или, например, папе?

Лилли молча кивнула.

– Вот так этот способ и работает! Ты просто обещаешь Богу не делать чего-то. Просишь его принять твоё обещание! И больше, просто не имеешь возможности свернуть с этого пути. Ведь ты не станешь обманывать Бога? Не захочешь испортить с ним отношения? – Милли улыбнулась. – Ну, а дальше – дело техники. Обещаешь не есть сладкое месяц. И не ешь! Обещаешь каждый вечер гулять по 5 километров – и гуляешь!! Понемногу. По чуть-чуть прибавляешь строгости, и сама не заметишь, как твоя жизнь изменится. В общем, мне, как видишь помогло…

Откуда-то из-под стола раздался звонок.

Лилли, находившаяся в прострации, переваривая услышанное, пару секунд на него не реагировала. Затем, словно проснувшись, засуетилась, вынула из сумки телефон и объявила:

– Папа звонит!

Ещё пару секунд помешкала. Положила ладонь Милли на плечо и тихим голосом попросила

– Можешь, пожалуйста, мне подыграть? Я сейчас отвечу по видео, чтобы папа посмотрел, как мы тут сидим, а ты веди себя, очень прошу, будто мы хорошие подруги! Он будет так рад! Он всегда очень радуется, когда у меня все хорошо, – Милли быстро закивала, показывая, что сделать это совершенно не проблема.

Лилли, наконец, нажала на экран и, немного переигрывая с весельем, затараторила:

– Привет, папочка! А мы тут с подружкой сидим в кафе! Она голландка, но очень хорошо говорит по-английски! Это Милли, – она развернула экран от себя, и девушка увидела пожилого, но явно крепкого мужчину. Один глаз его был закрыт чёрной повязкой, как у Пирата, зато второй, здоровый, цепко, с интересом вглядывался в неё.

– Привет, Милли! Дус! Как дела? – мужчина неожиданно засмеялся, – да! Я знаю одно слово по-голландски. Дус! Хорошего дня вам, девочки! – голос у него был низкий, приятный, таким голосом обычно говорят отцы семейств в телевизионной рекламе, – я так рад, – продолжил он, – что у моей девочки есть подруга. Она очень хорошая у меня, Милли, ты скоро это поймёшь сама! Хорошего вам дня девочки. Дус! Гутен так!

После этого Лилли убрала видео и ещё с минуту разговаривала, постоянно повторяя "Хорошо, пап". Закончив, она с благодарностью посмотрела на свою новую подругу и сказала:

– Ты сейчас сделала очень хорошее дело! Мой старик – теперь абсолютно счастливый человек.

Глава 13

Линия реального времени

Вхожу в подъезд.

Пробую придержать дверь – единственный проводник света, но ее тянут обратно металлические пружины.

Отпускаю руку, и тяжелая створка захлопывается.

Оказавшись в темноте настолько густой, что трудно даже дышать, я сжимаюсь. Стараюсь уменьшиться до размеров мыши. Хочется стать тоньше ружья, спрятаться в дуле, свернувшись калачиком, и уснуть в безопасности.

Пытаюсь двигаться вперед, выставив нож. Ощупываю им воздух вокруг.

От напряжения мышц и мозга лоб покрывается испариной.

Пролет второго этажа, и в моей жизни снова светло. Узкое подъездное окно ласково источает лунный свет. Сейчас он кажется более ярким, чем солнечный.

Третий этаж…

Четвертый…

Седьмой…

Я на восьмом.

Длинный ряд железных дверей. Прохожу и хватаю ручки. Дёрнул, убедился, что заперто, прошёл к следующей. Аккуратно, искренне опасаясь производить лишний шум, я стучу по металлу рукоятью ножа. Почему-то не удивлен, что мне не открывают.

Вряд ли кто-то сейчас ждет гостей. Мысль о том, с каким лицом может встретить мой стук хозяин квартиры, в это нелегкое время, вызывает у меня истерический смех.

Бах!

Звук хлопнувшей подъездной двери.

Я застываю.

В подъезд кто-то зашел.

Мысли скачут в голове…

Бежать наверх? Пробовать спрятаться на крыше, как в прошлый раз?

Пожалуй, глупости.

Шансов, что проход на чердак открыт, слишком мало. Я инстинктивно пячусь вглубь коридора до тех пор, пока спиной не упираюсь в прохладную стену. Прячу нож в чехол, беру травмат. Приседаю на одно колено и пробую просчитать ситуацию. Сначала разряжу в противника обойму пистолета, затем, если не поможет, ружья. Ну, а если не поможет ружьё – всегда можно ткнуть ножом в сердце. Себе. Чтоб не мучиться.

Все не так плохо!

Спина прикрыта.

Восемь пистолетных выстрелов и восемь в ружье. Не меньше двух десятков патронов по карманам. Если в подъезд не вошли все больные района, то остановить врага имеющимся арсеналом очень даже возможно. Сердце бьется так, что в голове катают волны боли.

"Так, – шепчу сам себе, – давай… Дышим ровно. Глубже. А то инсульт долбанет от давления".

Врастаю спиной в угол коридора и сливаюсь с темнотой в одно целое. Впитываю каждый шорох и через некоторое время, с полной точностью могу сказать, что не менее трех больных поднимаются по лестнице.

Тихое повизгивание с каждой секундой все ближе.

Что делаем, Илюша?

Наверное, первым нападать не стоит. Этих ребят, скорее всего, удастся убить, но какой переполох поднимут мои выстрелы!

Соглашаюсь сам с собой и из последних душевных сил стараюсь дышать ровнее. Контролировать приступы нарастающей паники. В один момент приходит идея стрельнуть в замок двери, ворваться в ближайшую квартиру, забаррикадироваться в ней и не выходить никогда. Спокойно прожить под диваном до самой старости.

Я гоню это желание, просчитав, что одним выстрелом я могу не вскрыть замок в такой темноте, а несколькими лишить квартиру двери. Добавив в список вероятность рикошета, отбрасываю этот вариант полностью.

Визг и сопение раздаются на моем этаже.

Те, кто поднимаются по лестнице, кем бы они ни были, в любое мгновение покажутся на глаза!

В последний момент меняю план обороны и кладу пистолет на землю, поближе к правой ладони. Обеими руками удобно перехватываю ружье, чтобы если бить, то наповал и, выпучив глаза, изо всех сил вглядываюсь в темноту.

"Встаааааавай страна огромная! Вставааааай на смертный бой. С фашииииистоской силой темною, с прокляяяяятою ордой!"

Я ору эту песню у себя голове. Толком не понимаю, откуда вспомнил, но в опасный момент жизни на языке именно она. Наверное, у русских это на генном уровне.

Снимаю указательный палец со спускового крючка, понимаю, что от напряжения могу пальнуть, пустить коту под хвост всю свою стратегию. Шарканье слышится совсем рядом, и секунды растягиваются для меня в несколько раз.

Первый темный силуэт появляется на фоне лестничного пролета. Существо пригибается к полу, практически стелется по нему.

На мгновение бросает взгляд в мою сторону…

И явно не заметив, продолжает движение по площадке. Его повадки ясно дают понять – передо мной хищник. Мягкий, бесшумный и в постоянной готовности стремительно атаковать. Я четко осознаю, что это вожак.

В один момент он замирает, глядя вверх, а затем прижимается к стене, словно готовясь пропустить вперед своих спутников. На площадку, передвигаясь на корточках, один за другим выходят еще три силуэта. Понятно.

Значит, мы имеем четырех противников.

Восемь патронов в ружье и четыре цели.

Неужели они меня не чувствуют?!

Я сижу, обливаясь потом, в каких-то пяти метрах от них!

Судя по тому, как все они поглядывают наверх, в сторону следующего этажа, я понимаю, что обжоры ожидают встретить меня выше.

Один из трех подошедших поравнялся с вожаком, а он вдруг стремительно рванулся от стены, схватил его за горло и завалил на лопатки. Прижал к полу и, я готов поклясться, издал звук наподобие человеческого "Тсссс!". Осознание, что я имею дело с более развитым врагом, чем ожидал, загоняет в грудь новую волну паники. Собрав всю волю, я судорожно вдыхаю воздух маленькими порциями, но меня, слава Богу, не слышат – заняты вспыхнувшей ссорой. Прижатый к полу больной побеждено разводит руки в стороны и тихо скулит, а верхний, вплотную приблизив лицо к его шее, гортанно рычит. Оставшиеся двое замерли в стороне и не издают ни звука. Наконец вожак оставляет свою жертву и, как ни в чем не бывало, снова припадает к земле. Медленно ползет по ступенькам к следующему этажу. Освобожденный больной садится на корточки и, несколько раз встряхнув головой, начинает двигаться вслед за ним. Через несколько секунд вся группа скрывается из вида. Совершенно беззвучно. Сопение, пыхтение и визги полностью прекратились…

"Какого черта им понадобилось выше?" – мысль совершенно дурацкая, но я благодарен мозгу, который начинает выходить из ступора. Думает уже не только о том, как заставить тело прыгать по потолку и стенам, сделавшись невидимым.

Поднимаюсь с корточек. Превратившись в олицетворение беззвучности, начинаю двигаться из своего, уже ставшего таким родным, угла к лестнице.

Дошел до ступеней. Слышу шорохи на пару этажей выше.

Уползли.

Начинаю спускаться спиной вниз. Дуло в сторону верхнего пролета. Ступаю, аккуратно, ощупываю ногой ступеньки. Не забываю оглядываться назад. Я иду очень медленно, но четыре этажа уже позади. Впереди, в моем случае.

Чтобы ускориться, разворачиваюсь лицом и через минуту я уже на первом.

Снова попав в зону полного отсутствия света, я чувствую такую неуверенность, что не не могу заставить себя сделать шаг. Слившись с воздухом, чувствуя движение газов в атмосфере, снимаю рюкзак и, отложив ружье, нащупываю в кармане фонарь.

Есть! Он у меня в ладони.

Снова беру ружье, навожу ствол в сторону подъездной двери и нажимаю на кнопку. Маленький, слабый фонарик издает еле слышный щелчок и освещает бледное лицо в полутора метрах от меня…

Я вскрикиваю от испуга и подпрыгиваю так, что бьюсь головой о бетонный потолок. Не чувствую боли, но роняю фонарь и роняю ружье. Снова оказываюсь в полной темноте.

Вытащив нож, я бросаюсь вперёд и, закрыв глаза, тыкаю им куда придётся. Каждый раз ожидаю, что лезвие войдёт в тело, но каждый раз рассекаю голый воздух.

– Ну?! Где ты, сука? Выходи? – злобный шёпот похож на шипение змеи. Я и сам сейчас похож на змею. Пробую воздух ножом, словно острым маленьким язычком, и стоит только почувствовать мышку – тут же готов ужалить!

Спотыкаюсь о что-то большое и тут же бросаюсь на пол! Принимаюсь втыкать в человека, погружая клинок по самую рукоятку.

На первых ударах жертва визжит, потом начинает хрипеть и наконец затихает… Навалившись всем весом, я жду пару секунд. Нужно убедиться, что все закончилось. Встану, отойду, а он вцепится в ногу, как это делает недобитый зверь. Молчит…

Наверняка его товарищи все услышали. Нужно торопиться! Распахнув дверь, я впускаю свет и хватаю с пола ружье. Ещё один рывок, и я на улице.

Ночная прохлада приходит на смену душному подъезду. На крыльце никого. Во дворе тишина и спокойствие.

Вытащив из рюкзака моток канцелярского скотча, я спокойно, без лишней суеты, заматываю ручки подъезда. Слой за слоем запираю выход наружу. Неудобно! Руки в крови, а скотч такой скользкий. Вытираю ладони о стену, оставляю на ней тёмные следы. Теперь дело идёт быстрее.

Дурацкий расклад!

Ничего не выяснил, напуган до смерти и утратил душевное равновесие.

Типичный проигравший. Так дело не пойдет.

Придётся сегодня, прямо сейчас проверить ещё и соседний подъезд. Инстинкт самосохранения сопротивляется, но я давлю желание запрыгнуть в машину и уехать. Двигаюсь в сторону соседнего крыльца.

Оно обильно заросло диким виноградом и имеет совершенно мистический вид, что еще на несколько пунктов понижает мою храбрость.

"Сейчас отступишь – на всю жизнь останешься трусом!" – говорю я себе и тяну ручку двери, за которой меня в очередной раз ожидает кромешная тьма.

Восьмой этаж…

Левый коридор перекрыт тамбуром, правый свободен для прохода. Дергаю за ручку, убеждаюсь, что налево мне не попасть. Двигаюсь вправо. Внимательно, напрягая глаза, всматриваюсь.

Что-то не так…

Недостаточно темно!

Спокойствие вымывается волной адреналина.

Дальняя дверь приоткрыта… Из прихожей струится еле заметный свет.

Я нашел, что искал.

Чувство опасности мешает сдвинуться с места. Ну кто, скажите мне, в такое сумасшедшее время, будет сидеть с открытой дверью и ждать гостей?

Я вхожу в квартиру и мне сразу становится понятно…

Здесь никого нет.

Никто не сидит с открытой дверью в ожидании непонятной встречи. Люди зажгли огонь, а сами находятся черт знает где, наблюдают с безопасного расстояния.

Подхожу к окну и, дунув на свечу, которая стоит в граненом стакане, тушу её. Хватит привлекать внимание. В новом мире нужно быть незаметным. Немного подумав, переворачиваю свечку вверх ногами – это будет моим посланием. Обдумав ситуацию, принимаю решение не искать выживших в соседних квартирах, если бы они хотели и могли встретиться – уверен, что мы бы уже разговаривали.

Спуск на улицу проходит без происшествий, и теперь я, стоя на крыльце, поднимаю руки вверх и тянусь всем телом. Пытаюсь сбросить скопившееся напряжение. Прохладный ветерок помогает освежиться, и через минуту я уже готов продолжать.

Удобно откинувшись на кожаном сидении понимаю, что пришла настоящая усталость. Теперь поскорее добраться до кровати и проспать до самого обеда. Оставить записку, чтобы не будили, добавить в конце свои пожелания в плане еды. Всплывший в памяти момент колет булавкой – забыл откупорить подъезд, ручки которого замотал скотчем. Вдруг выжившие прячутся именно там? Столкнуться в запертом помещении со стаей обжор, не лучшее приключение для исчезающего вида человека разумного. Нехотя выхожу из автомобиля и соображаю, что сейчас, как только отрежу скотч, обжоры, вместе со своим жутким командиром, выпрыгнут мне навстречу.

Так дело не пойдет…

Придумал!

Достаю зажигалку из дальнего кармашка в рюкзаке и поджигаю скотч. Стою, чтобы убедиться, что пламя разгорелось. Смотрю, как расплавленный пластик капает на бетон крыльца.

Затея сработала. Возвращаюсь обратно в машину.

Первым делом нажимаю тумблер центрального замка.

Щелк!

Я в домике. Правда, без окон, но уже не на улице.

Кладу ружье на пассажирское сидение и удовлетворенно вдыхаю полной грудью. Как ни крути, а дело сделано немалое: нашел следы выживших, справился со страхом, довел задуманное до конца. Теперь со спокойной совестью домой, в родную и уютную кроватку. Выуживаю ключи, оставленные в подстаканнике, вставляю в зажигание, проворачиваю и…

Ничего не происходит.

Машина не заводится…

Несколько минут я пытаюсь понять, в чем дело. Безрезультатно.

Периодически поглядываю на дверь подъезда, думаю снова замотать ручки скотчем.

Ну уж, нет. Если в этот момент обжоры решат выйти, мне придется несладко. Пытаюсь собрать мысли в кучу. Как же обидно, что так и не удосужился ввести в обиход рации. До этого момента они казались малополезными, ведь мы постоянно вместе, и вызывать нам некого.

Эх! Сейчас бы моторолу с радиусом в 20 километров. Замечательно хватило бы, чтоб вызвать на подмогу Олега и Таню.

Оставаться в машине и ждать? Друзья не догадаются, где я, ведь никаких записок оставлено не было. Ещё одна глупость.

Остается одно – пешком пробираться через город. Мысль о таком приключении заставляет меня в голос рассмеяться нервным, истерическим смехом.

Ладно. Перед смертью не надышишься.

На самом деле, город не такой уж большой. Около 20 км в поперечнике, а я не такой уж беззащитный со своими ружьями. Осторожность, да немного удачи – вот, что мне нужно, чтобы к рассвету добраться до дома.

Раньше, до всей этой кутерьмы, я любил гулять по ночам. Безлюдными маршрутами проходил по десять километров и засыпал, как младенец. Тогда, замеряя маршрут шагомером, выяснил, что комфортная скорость ходьбы – это 4,5 километра в час. До моего дома из этой точки километров 15, соответсвенно, часа через 3-4 есть надежда добраться.

Все! Хватит трусить!

Автомобиль, у которого нет стекла вовсе, не является надежным укрытием. Несколько отчаянных обжор, и приехали. Растолкав по карманам еще патронов, я, сделав несколько резких вдохов, открываю дверь и выхожу в ночь…

Дом, во дворе которого осталась машина, уже скрылся из вида. Я иду строго по центру дороги, стараясь наступать только на белую линию разделительной полосы. Сосредоточившись на этом, пытаюсь не реагировать на бесконечные шорохи и скрипы.

С двух сторон от меня, в такт шагам проплывают одноэтажные дома, и только далеко впереди, на фоне вынырнувшей из-за облаков Луны, виднеются черные формы многоэтажек.

Безлюдные улицы все больше принимают меня за своего. Я гражданин нового мира. С ружьем в руках, словно Зевс с топором. Мощный и смертоносный. Некого мне бояться! Я – новое божество этого города!

"Черт! Как же далеко мне ещё тащиться…"

Встретив припаркованный у ворот автомобиль, меня посещает мысль поискать в доме ключи. Я даже подхожу к забору и практически забираюсь на него, но двор встречает меня такой тревогой и неизвестностью, что храбрость улетает, и становится так грустно, что хоть садись и плачь. Буду идти пешком.

Стоп!

Впереди на перекрёстке, прямо посреди дороги, темное пятно.

Луна освещает асфальт, и мне кажется, будто собака свернулась в клубок и спит.

Может, болеет? Или вообще сдохла. Разве нормально для животного спать на открытом месте, в самом центре проезжей части? Конечно, время другое, машины не ездят, но должны же сохраниться какие-то инстинкты.

Сто процентов. Это дохлая собака…

На всякий случай замедляю движение и ступаю бесшумно. С этим проблем нет – мягкие кроссовки и хороший, чистый асфальт – все, что нужно. Сколько ещё продержится асфальт в таком виде? Наверняка не долго. Дороги в нашей стране всегда одноразовые. Первая морозная зима, и к весне мы получим трещины, которые с каждым годом будут расти в геометрической прогрессии.

Тем временем до собаки, а теперь у меня нет никаких сомнений, что это именно собака, остаётся не более 10 метров. Я перехватываю ружьё, готовясь выстрелить, и достаю из кармана патрон. Подкидываю навесом, целюсь попасть ей в голову. Вдруг, это поможет ей ожить? Патрон звякнул в нескольких сантиметрах и пёс, уморительно дёрнув всеми конечностями разом, подпрыгивает вверх на полметра, чтобы с пробуксовкой, подкрепляя разгон отчаянным визгом, унестись куда-то за угол. Через несколько секунд оттуда раздаётся заливистый лай.

Ненавижу сраный лай! Собак люблю и уважаю, но ровно до тех пор, пока они молчат.

Манера гавкать из-под забора, из-за угла всегда меня жутко злила. Мозгами я понимаю, что выходить из душевного равновесия будучи облаянным очень глупо, но сердцем мне всегда хочется встать на четвереньки и начать лаять в ответ. А лучше кусать! Вот такая шизофрения.

"Закрой свой шерстяной рот! – цежу я сквозь зубы, – весь квартал сейчас разбудишь!"

Но само собой, моя просьба остаётся не услышанной.

Кажется, теперь их лает уже несколько!

С наплывом злости я потерял бдительность и пропустил момент. Адреналин впрыскивается в кровь. Тяжесть в ногах сменяется парящей легкостью, а темнота становится светлее. Ствол ружья метит в сторону перекрёстка.

Проклятый барбос зовёт на помощь своих приятелей.

Охренеть! Мне все становится ясно. Он не просто спал по центру дороги, он уснул в дозоре.

Охотился. А я попал в засаду.