Чайная церемония. Часть 1

Я – художник. Также, как мое окружение, терпеть не могу ограничивать себя временными рамками, стенами и зарплатой, предпочитаю свободные часы и свободные гонорары. Я создаю магию на холстах и в компьютере. Рисую ночное небо, тающие за гранью человеческого понимания разноцветные галактики, фантазийные миры, населенные удивительными существами, стремящимися в неизведанное. Мое воображение порой играет со мной в увлекательные игры. Бывает, я теряюсь между сном и явью, когда поглощена работой или задумываю что-то особенное, что только-только предстоит изобразить в красках. Скорее всего Лекс тоже одна из моих безумных фантазий. Он материализовался однажды из ниоткуда в золотом луче заката, заглянувшем в окно. Прорисовался в темноте, как подсвеченная голограмма – объемно, безосновательно; проявился, как фотография со старых пленочных фотоаппаратов проявляется на бумаге в контрастном растворе. Воздух задрожал, сгустился, заискрился, и перед моим затуманенным усталостью взором появился он. Я не испугалась. Мой мозг просто не способен был в тот момент пугаться. Только немного позднее, мне стало страшно, когда этот человек из ниоткуда стал появляться почти ежедневно. Я решила, что схожу с ума! А потом… Потом мне никто стал больше не нужен кроме него… Как ужасно! Как притягательно! Как печально!

Нет! Сказать правду невозможно. Никому! Сокровенная тайна моего сердца не может быть раскрыта даже моим своеобразным приятелям. Поэтому заказчики и только заказчики! Тем более, что последние дни я действительно была завалена работой и лишь вечера оставались свободными для встреч.

– Ты писала, что встречаешься с кем-то, – подсказала Аленка, хитро улыбнувшись, – Мне показалось, что у тебя наконец появился кто-то, а это были всего лишь заказчики? Погоди-ка… Она взмахнула длинным душистым кружевным рукавом, вытащила из шоппера толстую золотую колоду таро и бухнула на стол между стаканов, а я вспомнила, что на самом деле совсем немножко проговорилась ей, когда она стала в очередной раз настойчиво звать меня составить ей компанию в баре.

– Сейчас быстренько выясним, правду ли ты говоришь.

Аленка принялась тасовать карты, но я накрыла ее длинные артистические пальцы своими. Напугалась на самом деле.

– Не надо!

Мое будущее без Лекса вдруг показалось невозможно безрадостным. Что если Аленка скажет что-то такое? Ребята же обрадовались возможности развлечься, принялись подзуживать ее продолжать.

Аленкины гадания всегда сбывались. Она редко таскала с собой карты, однако, когда это случалось, можно было надеяться, что наша ведьма каждому в подробностях расскажет о его ближайших приключениях.

– Чего ты пугаешься? Кто он такой, что о нем даже на картах не позволено гадать? Может быть, ты встречаешься с инопланетянином?

Я побледнела, невольно отшатнулась. Если бы Аленка понимала, насколько недалека от истины. Все-таки – ведьма.

Карты ложились на стол одна за другой, вызывая недоумение на лице гадалки.

– Король и двойка кубков. Шестерка мечей, – проговорила она, – А ведь у тебя и в самом деле кто-то есть, и он не простой человек.

– Олигарх! – хихикнул Оленька, наваливаясь на стол и с интересом разглядывая грустного короля, восседающего посреди острова на троне, – С такими точно непросто! Надо соответствовать. Ты готова соответствовать, Ник? Готова сесть рядом на другом троне и состроить такую же кислую мину?

– Колесо фортуны, – продолжала меж тем Аленка, отпихивая Оленьку прочь, – Вот! Это уже неплохо. Скоро твой мир сдвинется с мертвой точки и покатится в неизвестность со скоростью света… О! Шестерка мечей… И… Башня! Кошмар! Трансформация, невероятная перемена в судьбе, которая если не убьет, то изменит тебя навсегда…

– Как многообещающе! – возмутился звонарь Сеня, – Не могла бы ты, Лёничка придумать что-то более радостное для нашей милой Ник. Например, расскажи ей про будущие богатства и процветание.

– Я не придумываю, преподобный Арсений! – сердито проговорила меж тем Аленка, – Я улавливаю суть из хаоса и выдаю информацию.

– А! вот так?

– Только так!

– Стало быть смерть или наслаждение! – не переставал издеваться Сеня.

– Стало быть переход в иное состояние, очень болезненное, связанное с какими-то сложностями! Возможно, переезд в другой город, как вариант. Он явно кто-то издалека. С ним сложно видеться.

Она помолчала, раздумывая, потом пронзила меня убийственным взглядом, от которого мне стало совсем нехорошо. Как будто сама судьба заглянула в глаза.

– Этот человек причинит тебе массу неудобств, Ника. Тебе проще отказаться от общения с ним, но… Пожалуй, это невозможно. Он прочно связан с тобой.

Я отвернулась, глотнула из высокого стакана темный, терпкий напиток. Так и знала, что ни к чему хорошему гадание не приведет.

– Не! Это же наш чайный гуру! – вдруг воскликнул рыжий Макс, до того молча наблюдавший, – Взгляните на этого короля! Такой же сонный и значительный вид. Недоступность и величие! Ты встречаешься с Чан Сяолун, Ник?

– Конечно же нет!

Мой возглас растворился в тонком звоне колокольчиков у входа. В душном, прокуренном помещении, где тусклый свет настольных ламп с трудом разгонял мрак, стало еще чуть-чуть темнее из-за большой фигуры нового посетителя, загородившей освещение над барной стойкой.

Чан Сяолун собственной персоной! Мрачный и величественный чайных дел гуру, а на самом деле просто (или не просто) Сергей Лунев – своеобразный, очень большой, накачанный, черноволосый, коротко стриженный молодой мужчина, владелец чайной «Хуанганшань» – заведение, что в стеклянном пентхаусе около площади Горького – и крутых апартаментов рядом. Чан редко покидал пентхаус. Должно было случится что-то невероятное, чтобы он решился выбраться на волю, да еще принес свое бесценное тело в дешевый бар.

Чан Сяолун спросил что-то у бармена, обернулся в нашу сторону и на его лице заиграла ленивая улыбка.

– Сегодня чабань совсем высох без чайных слез, – изрек он, приближаясь, – Не желаете ли покинуть убогую нору, о недостойные меня людишки, и переместиться под небеса и звезды?

Чан Сяолун поддерживал высокопарный стиль речи, подчеркивая свою избранность и значимость.

– Эту ночь мы посвятили Бахусу, Серега! – ответил Сеня в тон, приветствуя гуру поднятым стаканом, – Если хочешь – присоединяйся. Нет – вали к себе под небеса.

Чан укоризненно покачал головой, не принимая предложения, посмотрел на меня.

– Разве очаровательной Чанъэ подобает опускаться до плебейского напитка? Разве сияющий свет больше не бередит ее сознания? Пойдем со мной. Лунная дорожка расстелилась до небес, я отведу тебя по ней к сверкающим вершинам.

Меня все вокруг называют Ник; Аленка – Ника. Только Лекс зовет полностью – Вероникой, выговаривая длинное имя ласково, перекатисто, словно камешками в речке шевелит. (Зачем же я опять о нем вспомнила?) А вот Чан с тех пор, как мы подружились пару лет назад, предпочитает звать Чанъэ, лунной феей.

Чан Сяолун хороший, заботливый и внимательный. Ребята подшучивают над ним за его неумеренную тягу к китайской культуре, за немного барскую манеру поведения, за агорафобию, но вообще-то прекрасно понимают, что он настоящий друг – в беде не оставит, если что. У него можно заночевать, припозднившись на Верхушке. Ему можно поплакаться о чем-нибудь – Аленка постоянно так делает, изливая душу, когда расстается с очередным бойфрендом. Макс приходит «очищаться» после крутых запоев – Чан приводит его в норму, отпаивает крепким Шеном. Оленька занимает денег и забывает отдавать. Чан не сердиться, всегда дает еще. Оленька окружен многочисленными подружками, денег ему катастрофически не хватает. Сеня, собственно, как и я, крепко пристрастился к китайскому чаю. Чан по дешевке продает нам обоим, заказанный для его чайной товар. Со мной вообще отдельная история. В доме, где я прежде снимала квартиру, больше месяца назад взорвался газовый котел. Прямо подо мной через этаж. Случилось это ночью, было очень страшно. Всех эвакуировали на улицу. Я дозвонилась только Чану. Он сам в мою даль, через Оку, не поехал (все-таки его болезнь сущее наказание), зато немедленно подрядил знакомого с ГАЗелью, который перевез меня в апартаменты возле «Хуанганшань». Я пользовалась гостеприимством Чана целую неделю, а потом он отыскал для меня очень хорошенькую квартирку на Ильинке, с видом на Вознесенскую церковь, гораздо просторнее и светлее той, подорванной.

Мы с Чан Сяолуном вполне могли бы стать парой, после нашего совместного, недельного проживания в пентхаусе. Он тогда принялся неоднозначно, всерьез, подкатывать ко мне, но потом словно испугался, резко отдалился и выслал меня на Ильинку. Все-таки крепко оберегал свое возвышенное, неприкосновенное одиночество. Я всерьез расстроилась. Как глупо! Теперь даже думать странно про себя и про Чана. Впрочем, нашу крепкую дружбу не нарушило его отступление. Чан по-прежнему относится ко мне особенно внимательно, что не может не бросаться в глаза окружающим.

– Я же говорил! – значительно молвил Макс, – Они точно встречаются. И вот вам «колесо фортуны» и «башня» в наглядном действии. Разрушено -нарушено наше ночное бдение. Ник, превращенная в Чанъэ возносится на вершину Хуанганшань. Оттуда ближе до Луны. Не так ли, Ник?

– Я не пойду с тобой! – сказала я, Чан Сяолуну, проигнорировав вопрос Макса, – Сегодня мне хочется пить и ни о чем не думать. Лунная дорожка заросла сорной травой, по ней невозможно подняться, не испачкав ног.

Глаза Чана внимательные, черные, оказались очень близко. Он вынул из моей руки стакан, поставил возле Оленьки.

– Идем! Тебе нельзя пить ничего крепче воды! Твои вибрации снижаются, а это очень плохо.

Он сказал сущую глупость. Я пришла сюда именно затем, чтобы глушить ненужные вибрации напитками гораздо крепче воды. Но у него прозвучало, как повелевающий глас бога, и я, непонятно зачем, подчинилась, закинула твидовую куртку на одно плечо.

Мы вышли из бара на улицу. За нами вослед понеслись веселые насмешки друзей, полностью уверенных в том, что король кубков только что обнаружился. Яркие фонари бросали на тротуары слишком много света. Глазам сразу стало непривычно больно. Черная большая тень, окружавшая Чана, заколыхалась под фонарями, визуально расползаясь по брусчатке, подобно пузырю, растекающемуся под новой телефонной накладкой. Все-таки он очень большой, Чан Сяолун! Слишком большой, для меня – невелички.

Мне вдруг с необыкновенной ясностью представились зеленые, глубокие глаза Лекса, его проникновенный, музыкальный голос. Я вспомнила, что бросила его сегодня в неизвестности, не пришла на обещанную встречу и мне стало грустно. Что за игра настроений в самом деле?

– Я не пойду с тобой! – остановилась я у края проезжей части, в отдалении от подъехавшей за мной и Чаном серебристой Аrkana, – Я хочу домой.

– Отлично! – он кивнул, – Отправляйся на луну, прекрасная Чанъэ. Тебя заждался твой нефритовый кролик.

Чан не мог ничего знать, однако мне показалось, что он смотрит на меня значительно и немножко с сожалением, словно угадал за моим отказом другого мужчину.

– Хочешь подвезу?

– Не стоит. Я привыкла гулять пешком.

– Тогда сладких тебе снов, Лунная фея.

– И тебе Повелитель Хуанганшань.

Дом встретил меня тишиной. С улицы в комнату проникал лунный свет, квадратами ложился на деревянные половицы. Я постояла немного в замешательстве посреди лунного квадрата, пытаясь сообразить, зачем, от чего сегодня убегала? Куда, к кому стремилась попасть? Потом включила термопод, еще утром залитый водой, нашарила спички, подожгла фитиль свечи, обмакнула благовоние в робкий язычок пламени. Села на коврик, поджав под себя ноги, погладила темную поверхность чайной доски. Какая же я глупая! Лекс давно спит, ничего не дождавшись от этого вечера. Его свечи и ароматические палочки бесполезно прогорели несколько часов назад. Бессмысленно разгонять мрак огнем и благовониями, бессмысленно заваривать душистый чай. Тем не менее я зачерпнула из банки горсть ферментированного в Кугуа (сушеная тыква, особый сорт) Те Гуань Инь. Мне не хватало спокойствия, а что лучше сладковато-пряного напитка, собранного в Анси, может успокоить ноющее сердце?

Мои руки дрожали, когда я заваривала чай.

Что если никогда… Что если тот, кто управляет механизмами во вселенной, больше не позволит нам увидеться? Нет! Такого просто не может быть. Пожалуйста! Пусть это будет не так!

Древесно-шоколадный вкус мягко прокатился по языку, пар от двух, привычно залитых чашек, завиваясь кольцами, побежал к потолку.

Темнота передо мной словно стала гуще, непроницаемее, заставляя окончательно отчаяться, и вдруг… Заряженная разноцветьем радуга растеклась, побежала по воздуху, зашипела, завибрировала. Слабый образ проявился сквозь ее неясность и постепенно принял четкие очертания человека. Комната озарилась светом множества свечей. Там, на той стороне реальности я увидела, что свечей невероятное количество, словно мужчина напротив меня вознамерился устроить пожар. Он держал чашку с чаем двумя руками, длинные, орехового цвета волосы качались над чабанем, зеленые глаза смотрели устало и выжидательно. Едва его взгляд сфокусировался на моем лице, улыбка вспыхнула на мягких губах.

– Наконец-то! Я ждал целую вечность!

Глава 3

Лекс освободил часть купола Юпитера от металлизированной пленки, позволив солнечным лучам беспрепятственно проникнуть в просторный кабинет. Сквозь прозрачный амфитрит и мерцающий флер, небо казалось нереально синим, глубоким. Гораздо синее и глубже, чем было на самом деле. Белые облака тоже выглядели неестественно яркими, словно подсвеченными изнутри. Конструктор налил в голубую чашечку с алой рыбкой густого пахучего шу. Рыбка тотчас спряталась под непроницаемо-кофейной, горячей жидкостью.

Старая магнитола, найденная среди ненужного барахла в чулане, на даче у матери, заботливо отреставрированная и торжественно водруженная на малахитовый секретер под пальмы в кабинете, издавала негромкие, мелодичные звуковые вибрации. Моцарт. Концерт для фортепиано с оркестром номер один. Пальмы покачивали в такт мелодии зелеными листьями, пылинки танцевали в солнечных лучах. Лекс улыбался. Нет ничего лучше хрипловатого звучания старой магнитолы. Современная сверхтехника, позволяя услышать все нюансы частот реального оркестра, лишена очарования искусственности, она слишком идеальна, чтобы не раздражать.

Легче всего идти к ядру познания насытив душу и тело гармонией. Спокойный, поступательный процесс продвижения к цели увлекателен. Мысль, напитанная энергией чая, уносится в пространство с волнами музыки, не торопясь витает в непроглядной тьме и вдруг подхватывает жемчужину, вспыхнувшую в луче озарения. Однако, если все идеально, озарение никогда не придет. Нужно чтобы сознание цеплялось за что-то, вздрагивало и стремилось преодолеть.

Постоянно обращаясь за помощью к тонким сферам нематериальных, возвышенных энергий для изучения свето-энергетических частиц, вычисления и замены заложенного в них кода, конструктор лучше многих понимал, что мировое Хранилище Информации, сокрытое в тайниках Вселенной – живое, одушевленное, чувствующее. Оно может остаться глухим к любым стремлениям и желаниям, если сочтет, что цель недостойна Великого Откровения и наоборот, мгновенно пойдет навстречу тому, кто чист душой, достаточно подготовлен, смел и устремлен к свету.

Суть всего сущего – информация, жизнь всего живого – энергия. Остальное – оболочки и множественные разнозаряженные поля, где-то уплотненные, где-то истонченные. Время – иллюзорно и непостоянно. Материя – недолговечна и обманчива. Окружающая реальность – видимая аура информационов – моментов замирания хаоса.

Когда-то подобная картина мира вызывала ужас и не поддерживалась официальной наукой Неизменности и Незыблемости. Воспринимать вселенную как внезапно упорядоченный на короткое мгновение хаос, а человека частицей Великой мысли, явившейся в идеальном, но зыбком облике на Землю, большинству простых обывателей казалось сложным даже теперь, в век Бесконечного Движения. Основная масса людей, с удовольствием пользуясь благами новых световых технологий, старалась не вдаваться в экзистенциальную суть бытия, не заглядывала за грань личной видимой ауры, не задумывалась о механизмах, сделавших исключительно простым и приятным пребывание под Солнцем.

Открытие информационного кода света, выделение аквафира из воды, и проникновение в их матрицу, позволило создавать в неограниченных количествах высокопрочный амфитрит и его комбинации с металлизированными частицами, утилизировать скапливающийся мусор, превращая его в ничто – испепеляя, как по старой привычке называли этот процесс. Для передачи на расстояние информации любого плана – визуальной, голосовой, текстовой – перестали требоваться специальные средства. Осталась только маленькая коробочка-модулятор, заполненная аквафиритовой субстанцией. Включаясь, модулятор усиливал и концентрировал свето-информационное поле человека. Мысль, формируясь в насыщенном поле, обретала нужное направление и форму. Точно также, требуемую информацию можно было получать и визуализировать из эфира. Когда пришло понимание, что любое тело, состоящее из живой или неживой материи, тоже представляет собой сгусток свето-информационных энергий, стало возможным мгновенное перемещение на расстояния не только мысли, картинок и слов, но предметов, животных и даже людей.

Концентрация свето-информационных полей и их проникающая способность, неожиданно приоткрыли завесу видимого мира, позволив исследователям вселенной подтвердить некогда спорную теорию множественных и параллельных реальностей. Оказалось, что время одних реальностей (моментов замирания хаоса, информационов) течет приблизительно одинаково относительно друг друга, иные сильно отставали, третьи уносились в своем развитии далеко вперед. Между родственными информационами или ответвлениями видимой реальности, можно было перемещаться почти без помех с риском лишь запутаться, заблудиться и не выйти на правильный откатывающий светопуть. Параллельные информационы настолько походили друг на друга, что порой самопроизвольно перетекали один в другой, сливались в некое единство, делились, множились… Переходы между родственными и параллельными информационами также, как и переходы в пределах одного пространства, были безопасными, так-как получались мгновенно. Тело успевало сохранить нужный для обратной сборки код.

Другое дело противостоящие реальности, чьи временные и материальные параметры критически не совпадали с настоящим моментом замирания. Переходы в такие информационы грозили серьезными последствиями. Основная проблема заключалась в изменчивости и стремлению к хаотичности свето-информационных полей при перемещении их по длинным временным и пространственным спиралям. Обратная сборка могла привести к чему угодно, вплоть до полного уничтожения перемещаемого предмета или живого существа. Для путешествия в такие информационы требовалось изобрести что-то принципиально новое. Именно такую задачу поставило перед Институтом Света Министерство.

Изыскания и опыты велись уже почти год с переменным успехом. На данный момент без разрушительных последствий удавалось перемещать в критические информационы только неодушевленные предметы, свето-информационные поля которых были более устойчивыми. Любые опыты с животными приводили к плачевным результатам.

Не так давно Лекс наконец нащупал верный путь. Изменчивость поля можно было затормозить соединением правильно закодированных аквафиров живого существа со световыми фракциями Солнца, одного для всех возможных реальностей. Впервые крыса, возвращенная с той стороны, хоть и немного трансформировалась при перемещении, осталась жива, подвижна и весела после опыта. Это вселяло надежду, что в ближайшем будущем код для перемещения будет усовершенствован окончательно. Кажется, делегация, некоторое время назад явившаяся в НИК «СВЕТ» с проверкой, уехала удовлетворенной результатами.

Для Лекса исследования представляли особый интерес. И дело было не в министрах, не в проверках, не в новых невероятных возможностях для всего человечества. Как бы он ни убеждал себя, что работает на благо мира, его мечты были прежде всего о девушке, которая однажды вечером, пришла к нему в дом из той самой, почти недостижимой противостоящей, критической реальности. Лекс наслаждался чаепитием, попутно просматривая данные эфира обо всех известных далеких информационах, выбирая наиболее близкие по звучанию для дальнейших опытов, и неожиданно увидел ее, как будто сидящую на его, Лекса, подоконнике. Перед ней стояла маленькая чайная пиала, она держала в руке круглый глиняных чайник, задумчиво смотрела на высокую надкушенную луну, мирно озаряющую ночные улицы. За распахнутым окном – чужой, тихий смех, призрачно-печальный колокольный звон и ветер, путающий короткие пушистые волосы, ненароком бросающий беспорядочные пряди на белое лицо, на сверкающие звездные глаза. Короткое синее платье едва прикрывало ей ноги.

Лекс удивился. Еще ни разу визуализация далеких миров не входила к нему в дом с такой потрясающей, почти материальной точностью.

Наблюдать личную жизнь людей, находящихся по эту или по ту сторону грани было строжайше запрещено, следовало немедленно переключиться на другую линию эфирного поля, но Лекс не мог оторвать от девушки глаз. Он все смотрел, сквозь пар и дым курильниц, как она поднимала руки, наливая себе чай, как пила маленькими глотками, прижимая пиалу к мягким губам, как откидывала черные волосы со лба, как шевелила ногой в такт колоколам за окном. Потом она спустилась с подоконника и вдруг замерла, прямо уставившись на мужчину перед собой. Она увидела его, что было еще более странно. Критически противостоящий информацион мог выдать картинку только для Лекса, но видимо что-то пошло не так.

Модулятор позволял добывать информацию, не обнаруживая себя. Если бы конструктор в данный момент наблюдал параллель, текущую поблизости с его параллелью, в ненарочитом перемещении он не усмотрел бы ничего особенного. Лекс знал известные случаи, когда, Мысль сбивалась и выдавала такие ошибки присутствия. Правда, самому Лексу ошибаться не приходилось еще ни разу. Он слишком хорошо владел информационно-световым полем. До сих пор.

Ошибка кода! Лекс должен был расстроится, но мог лишь благодарить Вселенную, позволившую ему так ошибиться, и в результате увидеть и узнать Веронику. Здесь, в своей реальной жизни, он встречался с разными девушками, проводил с ними немало времени, пытаясь почувствовать что-то, но ни одна из них, настоящих, не смогла проникнуть в тайники его сердца, мгновенно раскрывшегося для далекой Вероники.

Старая магнитола хрюкнула и оборвала Моцарта на полуноте. Лекс вздрогнул, вынырнул из грез. Подумал, что надо еще раз прочистить считывающие головки на досуге. Поднялся, отставил чайную доску с приборами в сторону. Пора в лабораторию. Новый, дополненный код должен сработать. Сегодня, обязательно должен. После вчерашних вполне удачных опытов над перекодированными в различной степени крысами, где лично присутствовал Генеральный, Лекс заново обработал свето-информационное поле тех животных, которые трансформировались в меньшей степени. Нужно снова попробовать запустить несколько экземпляров в пространство с новыми показателями.

Едва мысль о вчерашнем, воодушевляющем разговоре с руководителем Института коснулась сознания Лекса, как сам руководитель, Михаил Валентинович Доброходов, ворвался в кабинет Главного конструктора. Всклокоченные белесые волосы над узким, покрытым нервной испариной лбом. Страдальческая складка промеж бровей. Сытые щеки, неестественно бледные. Из-под неряшливо распахнувшегося черного кимоно проступает великолепно-значительный животик. Длинный пояс, двумя узкими, нервными змейками волочится по полу. За Генеральным вприпрыжку прискакала встревоженная Благоуханная с бумажным блокнотиком и шариковой ручкой, которые ни за что не променяла бы на новейший эфирограф, также как Лекс никогда не променял бы старую магнитолу на аудиофир. Позади Генерального и Сонечки маячил подавленный качественник, а за ним еще три человека в белых лабораторных халатах.

– Что случилось? – невольно поддаваясь состоянию общей паники, взволнованно вымолвил Главный конструктор, направляясь навстречу к Доброходову.

Генеральный редко без причины покидал свои апартаменты в Гелиосе, тем более не перемещался между корпусами-сферами, если этого не требовали важные обстоятельства.

– Крысы! Мне только что доложили, что все они сдохли! Все! Вы понимаете, Александр Игоревич, что это значит?

Лекс качнул головой, чувствуя, как его покидает хорошее расположение духа. Мысль сразу принялась искать причину случившегося, анализировать вчерашние события, коды, поля… Такого просто не могло совершиться. Та, первая «удачная», хоть и трансформировавшаяся крыса все еще жила в клетке под пальмами возле магнитолы. Лекс специально обернулся, чтобы взглянуть на нее. Вон она, и теперь шуршит за решеткой орешками, смотрит на людей голубыми глазами-бусинками. Даже если у девяти из двенадцати вчерашних крыс что-то разладилось, остальные три должны были выжить. Их коды абсолютно совпадали с кодом Голубоглазки.