В краю несметного блаженства

– Я не хочу приплетать это к нынешней ситуации, – говорил ей Вех, – но виновата во всём – система, частью которой столь продолжительное время ты являлась. Это не упрёк, но если задуматься, то сложится весьма неблаговидная картина. Как бы сильно ты ни скучала по прошлой своей жизни, как бы сильно ни скучала по работе в партии и ни желала вернуться к ней – прочувствуй, проникни в суть и осознай, что корень зла есть «Нарост», Крауди и все к ним причастные. Пойми это на примере незащищённого младенца, кем-то оставленного и покинутого. Что стряслось с его родителями? Пошли ли они прыгать с крыши по новой программе геноцида? Забрал ли их по ошибке (или по злому умыслу) Надзор, предварительно не проверив детскую кроватку на предмет наличия малыша? Опоздали ли они с работы и не успели пройти через пропускной пункт? Искренне хочется верить, что имел место третий вариант, ибо он самый позитивный, но, как бы то ни было, в любом из предложенных вариантов виноваты даже не родители (привлечь их можно разве что за отсутствие критического мышления и недопустимую безответственность), а установившаяся фашистская власть. Вот что я пытался и пытаюсь донести тебе, Рокси, всегда пытался… И не только до тебя, но и до всех.

– Я поняла…

– Надеюсь. Уложим малыша спать и будем верить, что до завтра вернутся родители. Ежели не вернутся – приоткроем ему входную дверь, чтобы смог выбраться из квартиры. Окно я хорошенько закрыл и как следует закрутил ручку. В ящике было пюре в такой… ну, в сосательной упаковке? Надо бы приоткрыть для него пару штучек и оставить в легкодоступном месте.

Рокси пошла перепроверять и среди баночек выискала то, что просил Вех. Открутив крышечки от упаковки, она положила пюре на низенький столик посередине комнаты.

– Кто будет укладывать? – весело спросил Вех, смотря ей в глаза, но не отстраняясь от карапуза, с которым он играл, щекоча его пузатый живот. От прикосновений малыш перекатывался с одного бока на другой, как неваляшка, и неумело гоготал, толком не умея смеяться. – Он у меня не заснёт, он со мной играться хочет.

– Я постараюсь уложить. Ну всё, хватит его веселить, а то он и у меня глаз не сомкнёт!

Вех был выгнан из квартиры в общий коридор. Страдая от скуки, он вытащил из рюкзака яблочко и слопал его, оставив одни косточки. Рокси вышла спустя треть часа, без шапки, с растрёпанными, торчавшими во все стороны волосами. Она смущённо натянула шапку на голову и пояснила:

– Дьяволёнок дёргал меня за волосы и закатывался смехом, пока засыпал. Спит.

– Здорово. Можно считать, это была твоя первая родительская практика. В будущем понадобится.

– Сначала проведи меня в это будущее, а потом и будем разговаривать, – парировала Рокси, когда они спустились и оказались в переулке. – Ты придумал, как нам пройти к вокзалу?

– Я не уверен: есть интересная мысль, но оставим её на крайний случай. Попробуем притвориться дураками. Напролом. Посмотрим, что нам скажут.

Они вернулись на нужную улицу и по ней двинулись напрямик к пропускному пункту. Издалека их заметил надзорщик, но не проявил никакой агрессии и позволил им подобраться вплотную к ограждению.

– Заплутали, граждане? – усмехнулся он, переминаясь с ноги на ногу. На нём была тёплая ушанка. Глаза – вроде бы добрые, понимающие и сочувствующие.

– Да, заплутали, товарищ, – виновато отозвался Вех. – А сколько времени? – спросил он совсем нагло.

– Ох, без пятнадцати десять. Спешу огорчить, но вы опоздали.

– Что, совершенно никак нельзя пройти? – умилительно прощебетала Рокси.

– Понимаете, – перешёл на шёпот надзорщик, – не я начальник этого пропускного пункта, а мой приятель, который сейчас внутри смотрит телевизор. Он принципиален, жесток и не знает других принципов, кроме чётко установленных правил. Однажды я вечером втихую пропустил одного профессора из института, засидевшегося с документами, а его остановили на следующем пункте и вдобавок разгласили моему приятелю о том, что я не соблюдаю порядок. Он так наорал на меня, что я весь следующий день ходил оглохший.

– Даже члену партии прохода нет?

– Даже ему. Раньше это могло прокатить, потому что самих членов «Нароста» было мало, вследствие чего они пользовались преимуществом, но сейчас треть населения столицы состоит в «Наросте», и я состою, и мой приятель. Недавно, я слышал, получил свой юбилейный партийный билет десятимиллионный вступивший. Так что никого вы отныне словами о принадлежности к партии не удивите. Извините.

Попрощавшись с вежливым надзорщиком, пара отступила и вновь заняла переулок.

– Ладно, теперь поступим по моему плану, – произнёс Вех. – Идём вперёд. Не будем светиться и найдём ещё один пропускной пункт, менее заметный. Думаю, в конце этого переулка, на повороте направо, расположено очередное логово Надзора. И сними шапку, пожалуйста.

– Что ты задумал?

– Увидишь. Когда подойдём – не бойся и не сопротивляйся, молчи. На, ещё возьми мой рюкзак. С ним нас раскроют. Ты должна его понести.

Они приблизились к тупику с единственным поворотом, за которым действительно находилась небольшая стеклянная будка, окружённая забором из сетки рабицы. В ней стоял (потому что размеры этой клетушки не позволяли даже сесть) толстоватого вида сотрудник Надзора, который, опустив шею и выпятив двойной подбородок, читал материал наподобие газеты. Расплывчатым зрением он уловил перед собой выглянувшую из-за угла пару и испугался; как-никак, в переулке стояла гробовая темень, и ожидать здесь кого-либо не приходилось.

Надзорщик свернул газету и потянулся за фонариком. Желтоватый круглый свет ударил в лица Веха и Рокси. Вех одной рукой держал девушку за капюшон, а второй – за волосы. Рокси было больно и неприятно, но она терпела, выполняя указание парня не сопротивляться и молчать. На руке её повис тяжёлый рюкзак.

– Отойдите назад! – рявкнул сотрудник, потеряв стойкость и не зная, что ему предпринять. – Какого чёрта вы делаете?

– Эй, дружище, – заговорил Вех, – я сын Ролгада Молди, создателя послесмертия. Знаешь такого? Пробей в базе, если у тебя имеется при себе планшет.

– Знаю-знаю! Мистер Молди-младший! Это же ваш отец…

– Да-да, мой отец… У меня нет времени на этот разговор. Я прогуливался по ночной столице, – мне же можно, меня же везде пропустят, сам понимаешь, – прогуливался по ночной столице, и тут на меня набросилась эта… грязная женщина. Я её не знаю. Она вцепилась в меня и не хотела отпускать. Пришлось хорошенько её проучить. Она бездомная или что-то типа того. Сейчас я веду её в районный штаб Надзора. Пускай её запрут за решёткой на пару суток. Пропустишь, а?

– Конечно, уважаемый, проходите! Как ты посмела, – обращался он к Рокси, – дотрагиваться до сына мистера Молди и приставать к нему! Стыд и позор! Безусловно, совершенно грязная и распутная девица! Не хотите ли, – он снова повернулся к Веху, – чтобы я доставил эту преступницу в штаб Надзора? Чего вам зря тратить на неё время и грязнить свою репутацию, находясь с ней в непосредственной близости? Предоставьте это дело мне!

– Я бы с радостью, но, боюсь, без моего участия в штабе ей просто-напросто погрозят пальчиком и отпустят. Слишком слабое наказание, как ты считаешь?

– Слабее некуда! Будь у меня возможность – я бы сослал её в Орган Социальной Реабилитации, чтоб неповадно было!

– Знаешь, я с тобой соглашусь, – кивнул Вех, пройдя вместе с Рокси через пропускной пункт. – Даже моё личное участие не ужесточит ей наказания. Я накажу её лично… У тебя случаем нет пистолета?

С благоговением, которое доходило до дрожи, надзорщик достал из кобуры свой единственный пистолет и передал его Веху со словами:

– Увы, без глушителя. Вас в любом случае услышат. Сделайте это на задворках Южного вокзала, чтобы не вызвать подозрений, а звук спишут на случайный механический треск поезда.

– Читаешь мои мысли: туда я и направлюсь. Пистолет занесу тебе обратно, когда с ней будет покончено.

– Можете оставить себе, сэр. Я возьму вину на себя и скажу, что потерял.

– Тогда прощай.

– Будьте осторожны.

Вех протащил Рокси за волосы, правда, заметно ослабив хватку, пока не скрылся из поля зрения надзорщика. Они перешли через дорогу и наткнулись на железнодорожные пути, спрятанные за дряхлой, местами замшелой кирпичной стеной. Неудивительно, ведь вокзалу недавно исполнилось сто лет, но при этом разваливавшуюся кирпичную стену почему-то не торопились сносить, а только раз в год подкрашивали её с наружной стороны. Пара пошла вдоль стены в поисках прохода. Вех больше не держал девушку.

– Ты отлично сыграла, – поблагодарил он её и поцеловал в прохладный лоб.

– А ты отлично обращался со мной… – ответила Рокси, хотя не была в обиде на Веха, чисто ради красноречивой фразы.

Через пятьдесят метров они наткнулись на ворота, ржавые и бесцветные, закрытые на гигантских размеров замок, но одновременно с этим имелась возможность взобраться на них и перелезть на ту сторону. Первым полез Вех, прихватив с собой рюкзак Рокси. Сапогом он расчистил перекладину от налипшего на неё снега, напрягся и перепрыгнул на территорию вокзала. Когда Рокси повторяла за ним эти движения, перелезая через ворота, он поддерживал её и держал то за бёдра, облегчая ей вес, то за руки в момент прыжка.

Получилось так, что они миновали само здание Южного вокзала и нехило сократили себе маршрут, избавившись от потенциального трёпа с внутривокзальными надзорщиками. Небо затянуло туманом, из которого просвечивали редкие фонари на путях. Стало не по себе. Железные махины, пригвождённые к рельсам, нагоняли страх. Они были мертвы и не двигались годами, но дышали в спину своей электрической мощью, своими нечеловеческими размерами. Было трудно представить, что человек способен обуздать их, подчинить их себе и управлять ими. Создавалось впечатление, подобное ужасу при столкновении с чем-то внеземным. Разве мог человек создать нечто подобное, нечто адское, похожее на наработки инопланетных цивилизаций? Оказалось, что да, мог, однако верить в это не хотелось до последнего.

Путей было много, не менее десяти-двенадцати, и на каждом из них располагались одинокие вагончики, пассажирские или товарные, сцепленные друг с другом группы вагонов всех сортов, старые и новые локомотивы, составы без локомотивов и полноценные поезда, в основном грузовые. Запутаться в этом лабиринте, особенно ночью, особенно – при тумане, было в порядке вещей, что парочка успешно и сделала, но их слепое блуждание продлилось недолго: возле одного из путей, слева от рельсов, торчал глубоко вкопанный в землю проржавевший знак, на котором чёрным по белому был выведен номер маршрута Г-29. Вех протёр глаза, будто не верил сам себе, и воскликнул:

– Это наш путь! Идём, нужно найти поезд!

Грузовой поезд маршрута Г-29, состоявший из сорока вагонов (крытых, без крыши или без боковых стенок, цистерн, хопперов, контейнеров и прочих) нашёлся почти в самом конце территории вокзала и, судя по свечению со стороны локомотива, некоторой вибрации и шипению, готовился отъезжать. Веху в качестве «посадочного места» приглянулся бирюзовый хоппер открытого типа посередине состава. Парень запрыгнул на металлическую платформу, соприкасавшуюся сцепкой со следующим вагоном, нашёл узенькую и ненадёжную лесенку, вскарабкался по ней наверх и крикнул:

– Давай за мной, сюда! Залезешь?

– Я ещё не настолько обременена, как ты думаешь, – дала ответ Рокси и принялась взбираться на вагон.

Взобравшись, она обнаружила Веха лежавшим на больших камнях и непрестанно ёрзавшим в попытке занять удобное положение. Хоппер не был заполнен до краёв, а лишь на три четверти, что позволяло углубиться в его каменистые внутренности и укрыться в них.

– Очень хорошо, что мы попали на этот поезд, – завёл разговор Вех с облегчённым видом. Он не улыбался, но всё его лицо источало улыбку вместо губ. Жирные капли пота вылезали из-под шапки и стекали по щекам. – Не будь его здесь – как бы мы добирались обратно домой или… что бы мы вообще делали?

– Когда мы сидели за компьютером, ты говорил, что в случае неудачи мы хладнокровно развернёмся и уйдём домой, – предалась воспоминаниям Рокси. – Знаешь, я в это не верю. Ты не таков. Ты не хладнокровен. В тебе кипит кровь. Ты бы остался и уложил меня спать в кювете, но не ушёл бы ни за что. Ты непреклонен, и ты ни перед чем не остановишься. Хорошо это или плохо? Хм, не знаю! – Она хитро улыбнулась.

Последовало молчание, и только вокзальный шум в паре с иногда доносившимся скрежетом железных коней перебивали его. Сформировав вопрос, Рокси озвучила его:

– А поезд наш, собственно говоря, поедет? Вдруг он простоит всю ночь?

– Тс-с! Слышишь, под нами трещит? Разогревается, так сказать. Скоро тронемся. Он уже выехал за пределы вокзала. Ты лучше скажи, сколько сейчас времени, если знаешь.

– Точное время не знаю. Тот добрый надзорщик на пропускном пункте сообщил – девять сорок пять. С того момента прошло минут тридцать-сорок.

– Спасибо. Желательно, конечно, знать точно, но ничего, сориентируемся. Я без тебя посмотрел на карте и заметил, что там, где мы должны будем высаживаться, заканчивается длинная полоса густого леса и начинается голая равнина, которая через десять километров вновь закрывается лесным массивом. То есть надо будет искать глазами прежде всего пустой участок, и таким образом мы не пропустим нашу высадку.

– Такой пустой участок без леса всего один на нашем пути?

– Разумеется, нет, но при соотнесении со временем мы точно ничего не напутаем. Я собираюсь не спать и внимательно следить.

Время утекало минута за минутой, перегоняя, подобно песочным часам, невидимые микроскопические песчинки. Было непонятно, движется ли поезд или по-прежнему стоит на месте. По правде говоря, Вех внутри себя побаивался, что их с Рокси обнаружат. Допустим, внимательный к деталям надзорщик, так и не услышав со стороны вокзала пистолетный выстрел, почует неладное и вызовет подкрепление, которое оцепит весь вокзал и затормозит отправление поездов. Хотя такой сценарий был маловероятен и практически невыполним (и Вех сам это осознавал), гнетущее расположение духа отказывалось пропадать, поэтому он не высовывался за пределы вагона, лежал как можно глубже, как неподвижная мумия, и занимался рассматриванием мелких звёздочек на монотонном тёмно-синем небе. Некоторые звёздочки на самом деле оказывались фальшивками и приземлялись на нос, на ресницы и на губы колючими снежинками. Это чудное зрелище завораживало Веха, затягивало в магический круговорот, выбраться из которого не представлялось возможным. Он усомнился, глядя на вальс снежинок, сможет ли он продержаться в бодрствующем состоянии десять часов и не погрузится ли, незаметно для самого себя, в мягкий сон.

– Вех! – пробудила его Рокси восторженным голосом. – Едем!

Мигом позабыв о всякой боязни, парень перевернулся на живот, поднял голову над вагоном и заметил, что Южный вокзал остался позади. Поезд ехал медленно, даже медленнее рельсобуса, но набирал обороты и с каждой минутой ускорялся. Рядом с рельсами не было никаких зданий, максимум – невысокие промышленные сооружения, а за полосой рельефа растянулась, словно на ладони, целиковая южная часть столицы, усеянная как небоскрёбами, так и более низкими жилыми домами, и всё пестрело и переливалось разноцветными ночными огнями. Город постепенно удалялся с горизонта, и изначально две параллельные друг другу линии – линия железнодорожного пути и линия городских джунглей – стали расходиться в разные стороны.

– Получается, получилось? – вне себя от радости проговаривал Вех.

– Получается, что так, – с философской интонацией отвечала Рокси, всматриваясь в тёмную даль.

Городская черта была преодолена. С обеих сторон обзор загромождали высокие деревья, сквозь листву которых проглядывались очертания пригородных посёлков. Путешественники в основном молчали, но раз в десять минут какая-то доселе недоступная идея пронзала голову парня или девушки, и завязывался диалог.

– Будешь скучать по этому месту, несмотря на то что оно с тобой сделало? – интересовалась Рокси. – Ведь так было не всегда. Раньше жили и жили хорошо.

– Буду, конечно буду. Рано или поздно фашисты уйдут, а не захотят уходить – их сметут. Кто они и кто – народ? Капелька и целый океан, но капелька не простая, а возомнившая себя океаном, когда упала в него, капелька, нагло заявившая права на владение всей океанской водой и позарившаяся на владение миллиардами таких же, как она, капелек. Такая система нежизнеспособна в долгой перспективе. Это закон, так заведено. Когда фашизму настанет конец и всех его деятелей выгонят на казнь, когда воцарятся мир и спокойствие, я непременно вернусь.

– Не кажется ли тебе, что это прозвучало эгоистически? Ты бросаешь свою страну на произвол судьбы, отсиживаешься в сторонке и ждёшь, когда всё само собой наладится.

– Да, иногда мне так кажется. Но меня нельзя назвать эгоистом. Я бы мог называться эгоистом только в том случае, если бы не позаботился о тебе, если бы бросил тебя там. Пожалуй, ты и малюсенькое сердечко, формирующееся внутри тебя – две единственные причины, по которым я сейчас сижу на груде камней, а не борюсь с несправедливостью в городе. Без вас двоих я бы ломал и крушил, не щадя своей жизни, я бы стальным молотком выкорчёвывал фашистские гвозди из древесины общества, я бы сражался и пал героем, в конце концов. Ты думаешь, я бы остановился на избиении Барна Вигеля? Нет! Просто я не мог оставить тебя без своей защиты. Я дал клятву. И я обещаю, что если всё получится и я обеспечу тебе безопасность на новом месте, если стране потребуется моя помощь, то я обязательно вернусь, задам жару и отомщу за всех тех, кто был мне дорог, за всех тех, кого меня лишили!

В первый раз проезжая под мостом, пара испугалась внезапной черноты и ограниченного пространства, но, вынырнув из-под моста, рассмеялась и обнялась. Наступила полночь. Вдоволь насладившись видами с высоты вагона, Рокси захотела спать. Она извлекла из рюкзака пушистый плед и накрылась им, а его край скомкала под голову и использовала как подушку, чтоб не спать на камнях. Вех смотрел, как она засыпала, и после этого прободрствовал до двух часов ночи, пока его самого не начало штормить и клонить в спячку. Стук колёс въелся в голову и стал полноценной частью слуха – тук-тук, дук-дук, тук-тук, дук-дук. Разглядывание однообразных снежных пейзажей обернулось мучительной скукой. Глаза слипались. Не понимая, где он находится, Вех оставил попытки не спать, залёг на дно вагона и сомкнул усталые глаза. Снилась ему утопия – край несметного блаженства, который без лишней суеты примет его и Рокси в свои бескрайние владения, край, где нет фашизма и где нет ненависти, а где есть любовная радость и приятный людской покой.

Часть III.

Глава 11. Путешествие.

Тук-тук, дук-дук – продолжали стучать колёса, но только сейчас, при пробуждении, их размеренный звук проявился в ушах. После сна они звучали неестественно громко и били, словно кувалдой, по барабанным перепонкам. Было темно, но уже начало светать, с привычной осенне-зимней медлительностью. Рассвет мог длиться два, три часа. Тёмно-серое небо молчало и не шевелилось. Видимо, оно тоже ещё спало.

Голова не раскалывалась, но болела – последствие долгого лежания на твёрдой бугристой поверхности. Вех едва сумел подняться. Он как будто прилип за ночь, сделавшись большой каменной глыбой. Поезд простирался далеко вперёд и далеко назад. Рельсы шли малозаметным изгибом, вагоны не спеша, по одному градусу в минуту, заворачивали направо. Под насыпью, возвышавшей пути над дикой природой, слева и справа стоял дремучий лес. Проанализировав обстановку до конца, Вех взбодрился, но в то же время и пригорюнился, так как вспомнил, что пообещал не спать. Он бы мог соврать Рокси, что действительно прободрствовал от начала и до конца поездки, но, во-первых, зачем вообще было врать, во-вторых, свежее, хорошенько отдохнувшее лицо выдавало отсутствие в нём всякой усталости, а третья, пожалуй, самая очевидная причина отказаться от лжи, заключалась в самой Рокси: она не спала и, судя по лишённому сонливости внешнему виду, не спала уже давно. Прислонившись спиной к металлической бочине вагона, она вынимала из длинной упаковки круглые крекеры, жевала их и запивала газированным соком. Вех посмотрел за спину и обнаружил «пропажу» своего рюкзака. «Украла», – пролетела увеселительная мысль, которая вылилась в глупую ухмылку.

– Привет, – заговорила первой Рокси, как только заметила сонные движения своего компаньона. – Я тут завтракаю.

Она не упоминала обещания Веха и не обращала на него внимания, что было правильно и здорово с её стороны, иначе Вех мог всерьёз обидеться, прежде всего – на себя самого. Вероятнее всего, она об этом позабыла или вовсе не запоминала такой мелочи.

– Который час? – Вот что на тот момент интересовало Веха больше всего, но он всё же практически не волновался насчёт пропуска равнины, на которой необходимо было спрыгивать с поезда, ибо видел в Рокси безмятежное спокойствие.

– Половина восьмого, как мне кажется. В конце ноября обычно именно к этому отрезку времени свет начинает просачиваться сквозь тьму.

– Половина восьмого… – повторил Вех и взялся считать. – При грубом расчёте мы выехали с вокзала ближе к одиннадцати вечера. Плюс десять часов – получается, нужная нам равнина будет достигнута приблизительно через полтора часа.

– При условии, что поезд двигался стабильно со скоростью пятьдесят километров в час, – намекнула Рокси. – Хочешь, напугаю тебя? Мы могли ехать на скорости и в шестьдесят, и в семьдесят, и даже в восемьдесят километров! Я и сейчас чувствую, что мы движемся быстрее пятидесяти.

– Только не это! – взбудоражился парень, схватившись за голову.

– Взять скорость, например, в семьдесят километров в час, и что выходит? – не останавливалась Рокси, задумав тем самым растормошить, оживить Веха. – Получается, мы проехали место высадки ещё час назад. Или проезжаем его прямо сейчас! Оглядывайся по сторонам!

Чувство обречённости вынудило Веха вертеть головой, выпятив глаза в сторону необъятного леса.

– Что такое? Ты не контролируешь ситуацию, Вех? Ты стал заложником ситуации, в которую втянул и себя, и меня?

– Да, да, да, я ничего не знаю! – рычал он в неподконтрольном отчаянии. – Давай спрыгнем прямо здесь! Сюда, в непроходимую чащу!

– Хе-хе, стой, дурашка, – обратилась она к нему ласково, – взгляни, сбоку, возле насыпи, установлены километровые знаки.

И вправду, сбоку от насыпи на каждом километре были понатыканы столбики с белыми прямоугольниками, на которых строгим шрифтом выводились числа, уже трёхзначные. Первое число, увиденное Вехом, привело его к успокоению и замедлило напряжённое дыхание. Шёл 396-й километр.

– Напугала… – мрачно бросил Вех. – Ты всё знала. Километровые знаки… как я вообще мог забыть об их существовании? И зачем я зря высчитывал время?

– Кто тебя знает. Ты спятил!

– Нет, я… перенапрягся, и это вылетело из моей головы.

– Есть будешь? – перескочила на другую тему Рокси.

– Пить-пить-пить. Воды. Нет, я не голоден.

Девушка вытащила из его рюкзака бутылку с водой, открыла её и передала Веху.

– Холодная… – поморщился он, отпив столько, сколько вмещает в себя один стакан. – Стало быть, мы едем ещё восемьдесят километров?

– Угу.

Чем дальше они продвигались по маршруту, тем становилось светлее, но утреннее солнце было затянуто серой облачной пеленой, из-за чего казалось, что весь мир неторопливо превращается в чёрно-белую графическую картину. Вех считал километры десятками, и вот окончился второй десяток пятой сотни. Начались 430-е столбы. Время от времени лес оповещал, что он не бесконечен, и доказывал это своими пустыми сугробистыми участками. Зима плотно вторглась в безлюдную местность, с ног до головы осыпав её снежными осадками, которым суждено было пролежать нетронутыми, в виде пушистых белёсых холмов, до поздней весны.

480-й километр подкрался незаметно, хотя прошёл целый час. Подняв с камней свои рюкзаки и надев их на спины, Вех с Рокси без слов попрощались с вагоном, позволившим им переночевать и добраться до нужной точки, слезли на металлическую платформу и настроились на прыжок. Высокая скорость трясла, раскачивала их, как бы побуждая к решительному действию. Под ними зиял нескончаемый сугроб высотой по колено и даже выше. Вех разбежался, насколько это было возможно, прыгнул и улетел в безгранично глубокое измерение сахарного снега. Для Рокси это выглядело так, будто он испарился, исчез с лица земли в момент прыжка. Без промедлений она схватилась за лямки рюкзака, чтоб случайно не оставить его на платформе, и кинулась вниз.

Они приземлились в ста метрах друг от друга. Вех, весь укутанный в снежные одеяния, проделал к Рокси тропинку, на радостях подошёл к ней и всмотрелся в её расширенные от всплеска адреналина зрачки. Никакие слова не были способны передать ту бурю волнений и эмоций, что прокатилась в тот одновременно приятный и волнительный миг, посему они молчали, железобетонно молчали и созерцали, как последние вагоны грузового поезда становятся всё меньше и меньше, уносясь в неизведанное далёко.