В краю несметного блаженства

– Ну-у, «максимальный приоритет» – это громко сказано. То была некая рекламная кампания, устроенная прошлым руководством, и очень неудачная кампания. Всех дезинформировали, да и только. Да, Правительство доверилось, выделило повышенные средства, но никакого максимального приоритета оно явно не устанавливало. А вообще, на мой взгляд, государство время от времени может принимать самостоятельные, не зависящие от народа решения. У нас хоть и демократия, но в аппарате тоже не роботы сидят. Ладно бы ты возмущался, если бы тебе урезали паёк или ограничили доступ к литературе, музыке, кино, но в контексте научном, первопроходческом и исследовательском подобные возмущения смотрятся глупыми и неуместными.

– Хорошо, я возьму на себя ответственность за весь коллектив Центра Послесмертия и кое-что скажу. Я боюсь, что послесмертие станет оружием.

Сердце Барна забилось с доселе невозможной силой. Он стал путаться в собственных знаниях, не понимая, в курсе ли Вех или нет… Нужно было срочно звонить. Парень одной случайной догадкой (полученной, между прочим, от надзорщика Брауна на крыше) поставил под угрозу все их планы. Барн хихикнул с актёрской невежественностью, искусственно улыбнулся и ответил:

– Ой, не смеши меня. Всё, Вех, ты хотел идти; пора и мне бежать. Договорим как-нибудь потом. Кстати, я освобождаю тебя от участия в завтрашнем собрании, ибо мы достаточно с тобой познакомились, и на собрании я для тебя лично ничего нового не скажу.

– Нет, я всё равно приду. Назло!

Хотелось Веху доказать, что он нисколько не подконтролен новому директору и вполне себе может руководствоваться своими принципами. Тем более было бы уместно изучить повадки директора на людях, а не один на один, даже если он в действительности собирался рассказывать ту же самую чушь. «Сейчас он ощущает себя в комфорте, как медведь в родной берлоге, а я ощущаю себя забредшим к нему путником, пусть и не безоружным», – представил Вех.

В лифте они разошлись. Барн копошился в планшете, выискивая важного адресата, и выглядел занятым, поэтому не заметил, как Вех вышел на третьем этаже, и поехал дальше вниз.

Позабыв захватить из кабинета куртку и раздосадовавшись, он вышел на мороз в одной рубашке, проворно миновал первый корпус и уже хотел идти ко второму, но свернул в углубление между двумя зданиями, туда, куда не достигал ветер и где было на порядок теплее, пристроился к каменным ступеням запасного выхода, спрятался за ними и беспокойно набрал уже заготовленному контакту. Пальцы продолжали трястись от холода и инерционно стучали по экрану. Сонный сиплый голос ответил спустя несколько гудков:

– Да, Барн?.. Чего тебе в такую рань?

– Алло, Ролгад. Твой сын вышел из-под контроля. Он отказался от повышения, он от всего отказался! Он идёт наперекор нашим планам! Что делать?

– Хе-хе, моя порода, в меня Вех пошёл. Я тоже долго маялся. Ты помнишь это, дружище?

– Да, я помню, всё прекрасно помню, но речь сейчас не о воспоминаниях. Очнись! Вех просёк фишку, прочитал наши действия, как открытую книгу, и я дивлюсь: как? Не знаю только, по случайности ли он просёк или своим умом, но это не так важно. Гораздо важнее сейчас же увести его в сторону.

– Так уводи. Мне зачем звонить?

– Просто… вдруг я чего-то не знаю, и Вех стал нашим новым приближённым?

– Нет. Никогда не станет. Максимум, кем он станет – оружием в наших руках. Короче, гаси Веха, подавляй его волю и сминай её в кулак. Ломай, но без лишнего пристрастия. Загрузи его работой, оставляй как можно дольше в Центре, а голод, который обязательно у него появится от дешёвого нового питания в столовой, не заставит себя долго ждать и сыграет на руку. Вех быстро станет цепным псом и вскоре примкнёт к тебе.

– Будет сделано. – После этих слов Барн Вигель рассчитывал сбросить, но что-то скреблось в душе и не оставляло возможности завершить разговор. – Слушай, Ролгад, а тебе никогда не было его жалко? То, что ты сейчас проговорил, даже меня слегонца повергло в ступор. Нет-нет, я не отрекаюсь от наших идей, просто мне, как человеку, никогда не имевшему семьи и детей, довольно интересно об этом услышать.

– Ну и вопросы у тебя! Все мы люди, пусть и не такие как все, пусть и с изъянами. Конечно, было жалко, когда после инсценировки моего самоубийства и далёкого отъезда я осознал, что больше никогда не встречусь ни с Эллой, ни с Вехом. Кстати, недавно я написал Элле письмо на электронную почту со стороннего адреса. Не знаю, разобрала ли она его или нет: я писал так размазано и непонятно! Не каждый расшифровщик смог бы догадаться.

– Зачем написал? Терзания надоели?

– Я никогда не терзался по этому поводу. Бывают ситуации, когда жизненно необходимо оставить всё былое позади, распустить все дела, обрезать связи… До попадания в новую среду, ещё будучи в некотором роде независимым человеком, я не понимал или попросту (в силу молодости) не желал принимать этой истины, а стоило бы. Люди по молодости стараются прибрать жизнь к своим рукам и контролировать каждый из её аспектов: карьеру, семью, друзей, увлечения… Но дело в том, что жизнь наша настолько многогранна, что со временем этот контроль оказывается сложным, а то и невозможным в принципе. И, обидевшись на жизнь, люди с болью начинают отщипывать от себя прежние обрывки жизнедеятельности, так и не понимая, что пострадали они не от жизни, а от своего максимализма, который диктовал одно жёсткое условие: урвать как можно больше. Самоконтролю, а также непринятию жизни как великой ценности меня обучили в процессе. Элле же я написал, ибо осознаю и чувствую, что она, не зная всего вышеперечисленного, страдает. Дату выбрал случайную, но прошло десять лет с момента нашего расставания, и я хотел дать ей возможность всё как следует переосмыслить, вселить в неё частицу надежды… Она ведь наверняка не догадывалась до этого, что я тут, живой, за сотни километров от города, прожигаю своё время без неё. Надеюсь, моё письмо ничего в ней не разрушит, а только благотворно повлияет.

– Хочешь узнать наверняка? Мы можем организовать слежку.

– Нет! Никакой слежки за Эллой! Исключено! Я с тобой по-человечески, а ты предлагаешь всякую всячину, предварительно её не обдумав. Ну тебя! Я ложусь обратно в постель.

– Ха-ха, прости меня. Я разберусь с Вехом.

– Давай. Но помни: он нужен живой. Не повреди его! В следующий раз звони, когда он станет твоим.

Экран планшета потух. Неизвестно, какие выводы извлёк Барн из разговора с Ролгадом. Всегда он был прямолинейным и заторможенным, душевными исканиями не занимался и придерживался взглядов негуманных, паразитарных. Никакого послевкусия от разговора, только сырой запах погоды в ноздрях да музыкальный гул ветра в ушах. Барн направился во второй корпус – искать таких же Вехов с целью промыть им мозги и поставить их на «выгодные должности». Однако Веха Молди он стремился вытянуть из низов по иным, некорыстным соображениям.

III.

Доктор Брайан на работе так и не появился. Вех более часа, до половины девятого, просидел на диванчике в томительном ожидании, в надежде повстречать, как ему тогда казалось, единственного человека в Центре, кто обладал схожим с ним ходом мыслей и досконально его понимал. Он насторожился, переваривая в голове то обстоятельство, что Барн Вигель неоднократно во время разговора упоминал Брайана и не в самом положительном свете. Закрадывались совсем уж ненормальные мысли о намеренном увольнении, а то и о более жестоком способе беспричинной расправы с Хемельсоном. Да и дьявольский взгляд директора о чём-то говорил… Сложно было Веху, и не только от работы (о ней – далее), но и от осмысления, что вокруг него творилась какая-то чертовщина, а он был как бы не в теме и потому моментально становился лёгкой добычей для таких зверей, как Барн.

Кейт болела. Поговорить было не с кем. Людей на этаже хоть и прибавилось, но все они выглядели как бесформенные пустышки и приведениями носились вдоль кабинетов. Устав сидеть и слегка потерявшись во времени, Вех, чтобы раздуплиться, съездил (на лифте) к столовой, но та была закрыта, а изнутри доносились шорохи и слышалось какое-то перемещение. Вернулся обратно, вздохнул, пошёл к стойке администрации. Кейт заменяла незнакомка с верхнего этажа, которая размашисто долбила по проекционной клавиатуре толстыми пальцами рук. Причём сама женщина не была толстой: только колбасные ручки полнили её и смотрелись гротескно. Вех попросил у неё «забронировать» пару тел из морга и прикатить их к себе, заранее поблагодарил её, безразлично попрощался и вернулся в 314-й кабинет. После он приоделся в халат, а колпака не стал надевать. «Что ж, придётся самому, в одиночку, оперировать…»

Привезли тело. Взглянув на тусклое лицо испытуемого, Вех качнулся с отвращением и чуть не завопил. Работники морга смотрели на него недоумённо и не понимали, что не так, возвращаться ли им обратно в морг или ждать какого-то вердикта. Всё-таки ушли. На каталке лежал Брайан Хемельсон, и коричневые волосы жидким шоколадом растеклись по его бескровной голове. «Нет! Этого не может быть!» – Парень протёр глаза перчатками. Нет, точно не доктор Брайан, просто цвет волос совпал. Вех успокоился.

Никакого вступительного монолога, как раньше, записывать теперь не надо было, но зато теперь с потолка свисали три округлые камеры видеонаблюдения, которые как бы и не беспокоили Веха, но всё равно легонько душили его своим присутствием. Вех завершил исследование за двадцать пять минут, которые, с непривычки работать одному, показались ему несуразно долгими. Вскрыв череп, он забыл взять экситантин и потому туда и обратно носился к медицинскому ящику. Вколов экситантин, он забыл подключить пластины и потому неаккуратно и наспех втыкал их в экран, дабы совсем не провалить процесс. Короче говоря, набегался вдоволь. Послесмертие вывелось, и это не могло не радовать.

Вех отдохнул пять минут, успев со стола Брайана отправить письмо на стойку, чтобы из кабинета забрали тело отработанное и предоставили ему тело новенькое. В подобном темпе он работал до обеда, до четырнадцати часов (время обеда перенесли на полтора часа; Вех был голоден как волк), затрачивая примерно по полчаса на исследование и по пять минут на отдых, который не приносил никакой пользы, злил и не давал возможности полноценно отдохнуть. Желудок умоляюще трещал.

Закончив ровно в два, Вех с неприязнью оттолкнул от себя каталку с очередным исследуемым, снял халат, мокрый от пота и крови, и бросил его в контейнер, а контейнер торопливо отнёс в прачечную и получил взамен новый комплект одежды. После всей этой беготни он наконец поспешил в столовую.

Возле входа организовалась толпа голодных сотрудников. В дверях кто-то стоял и никого не пропускал. Все ждали некоего вердикта, какого-то разрешения ситуации, ведь не могли же их за шесть часов честной и тяжёлой работы оставить без еды. Разумеется, не могли. Как только невидимый таймер достиг нужной отметки, из столовой раздался громкий треск звонка, словно внутри установили гигантский по масштабам будильник. Ужасный звук продлился невыносимых десять секунд, охранники в дверях, будто загипнотизированные звонком, отодвинулись и открыли широкий проход нараспашку. Люди начали вваливаться внутрь. Первое, что они заметили, было связано с перемещением столов. Если до этого столы стояли в виде змейки и это создавало в столовой какой-никакой простор, то теперь змейка распалась на множество мелких столиков, которые были расположены друг возле друга на максимально близком расстоянии, настолько близком, что даже худенькому Веху пришлось втянуть живот и выпрямиться, чтобы иметь возможность хоть куда-нибудь усесться. Второе изменение – теперь никто не брал еду, самостоятельно подходя с подносом к кухонному окну и набирая себе то, что нравилось. Тарелки с пищей раздавались тремя женщинами с колпаками. Первая возила тележку, забитую большими металлическими ёмкостями и столовыми приборами, вторая считала людей, подготавливала тарелки и раздавала вилки с ложками, а третья черпала еду из ёмкостей, заполняла тарелки, которые ей подавала вторая, тёплой мешаниной и раскладывала их по столам. Женщины довольно быстро управились с работой, и никто в итоге не остался обделённым.

Вех ничего не понимал и находился в упадке сил, но кушать хотел и потому жадно приблизил к себе тарелку со странным жидким содержимым. На удивление пахло очень вкусно, по ноздрям побежал стойкий мясной запах, какой-то слишком стойкий, но по-прежнему было невозможно определить, что за субстанция находилась в тарелке, равно как и невозможно было понять, вилкой ли в неё тыкать или набирать её ложкой. Вех попробовал ложкой – получилось. Вилка была отложена. «Какое-то рагу…» – подсказали рецепторы языка, когда мясная смесь оказалась внутри. С попаданием этой вкусной еды по организму пронеслось ненормальное тепло, ненормальное в том смысле, что даже от самого горячего чая вкупе с самым острым перцем достичь такого уровня тепла не представлялось возможным. Но было отнюдь не жарко, а идеально, ведь тепло не застаивалось в одной точке, а курсировало и по желудку, и по сердцу, и по рукам с ногами, и по области рта. Вторая ложка, наполненная бурыми бугорками, оказалась во рту неосознанно, а затем и третья, и четвёртая и так далее, пока тарелка не осталась пустой. Настроение поднялось на новый уровень, от усталости не осталось и следа.

– Добавки! – приказал Вех с растянутой улыбкой и не только он: по всей столовой прокатились просьбы о дополнительной порции. К сожалению, им отказали, пошутив в ответ, что от безмерного питания животы раздуются, и все взгрустнули. Дабы не оставлять никого в плохом настроении, каждому раздали по маленькой вытянутой баночке какого-то напитка, судя по яркой ягодке на обложке – клубничного. Вех надавил на крышку, банка зашипела и открылась, распространив приятный свежий ягодный запах. Это был сильно газированный концентрированный сок, да ещё и с таявшими на языке клубничными кусочками. Банка опустела за долю секунды, настолько Веху понравился этот доселе неопробованный напиток, который был вкуснее приторного и успевшего поднадоесть витаминизина раз в сто, не меньше. Газы в желудке напомнили о себе, и Вех рыгнул, вовсе этого не заметив.

Пронзительный звон повторился. Его источником служили установленные вдоль стен электрические звонки. Время обеда подошло к концу. Раньше никто не контролировал этого процесса: все сами знали, когда надо идти обедать, и шли; можно даже было прийти пораньше, никто и слова бы лишнего не сказал. Но отныне что-то поменялось в системе. Напрягшись от резкого шума, Вех вскочил из-за стола и вместе с толпой людей покинул столовую. Несмотря на некоторые неудобства, ему всё понравилось, что было довольно странно. Настоящий Вех сейчас бы прокомментировал это нововведение с присущим ему скептицизмом и параллельно бы пробежался по стадному инстинкту, насаждаемому этим дурацким звонком и скоплением сотрудников как на входе, так и на выходе, но, видимо, загадочная еда и загадочный напиток перебили желание на что-либо жаловаться, и, следовательно, он был доволен.

Необычно было осознавать, что после обеда необходимо работать ещё два часа. Раньше обед символически служил окончанием рабочего дня, и люди расходились по своим кабинетам лишь затем, чтобы довершить мелкую работёнку, избавиться от грязной одежды, собраться и уйти домой. Оживлённый Вех поработал ещё с тремя телами, увидел у всех послесмертие, сбагрил тела сотрудникам морга, разделся и принялся готовиться к уходу домой: как-никак, время близилось к четырём. Кстати, обеденная пища, поначалу казавшаяся чрезвычайно сытной, оказалась какой-то никчёмной пустышкой в желудке. Парень снова был голоден. Он мечтал увидеть дома Рокси, которая несомненно приготовила нечто вкусненькое, сесть за кухонный стол и начать уплетать свой второй обед за обе щеки, но его желание побыстрее уйти с работы так и не воплотилось в жизнь, и причиной этому послужил неожиданный приход к нему Барна Вигеля. Барн ворвался в 314-й кабинет, как ужаленный в одно место, молниеносно и с громким хлопком дверей за собой.

– Вех-Вех-Вех! – Он опять прихватил его за плечо. Видать, нездоровая у директора была привычка – всех хватать за плечи.

Барн в двух словах поделился неприятной новостью: мол, на пятом этаже произошёл серьёзный сбой серверов с документами и все файлы перемешались местами, и теперь надо бы привести всё это в порядок и расфасовать, но вот незадача! – все сотрудники пятого этажа уже покинули Центр Послесмертия, и некому больше заняться этим делом.

– Справишься? – То есть это была вовсе не просьба, а принуждение, отказ от которого не предполагался.

– Сколько времени займёт работа? – меланхолично поинтересовался Вех.

– Верни на место хотя бы половину файлов. За часик управишься. Завтра всё доделают сотрудники. На, держи карточку для прохода в архив. – Пластиковая карта с белой полоской посередине оказалась у Веха между пальцами. – Пятый этаж, номер архива – 526. И – спасибо тебе огромное.

Парень не ушёл сразу, а решил поговорить о наболевшем.

– Вы случаем не знаете, что приключилось с доктором Брайаном? Он не вышел на работу, и это обстоятельство, знаете ли, сильно меня подкосило. Мы с ним привыкли разделять обязанности во время работы, а сегодня, по причине его отсутствия, мне пришлось заниматься исследованиями, полагаясь исключительно на собственные силы.

– Знаю, конечно, – отвечал Барн. – Доктор Брайан, как ни прискорбно, слёг с ангиной. Я сам узнал об этом буквально час назад. Его увезли в Центральную Городскую Больницу. Сожалею, Вех, что тебе пришлось провозиться с исследованиями в одиночку, но пока я не могу предложить тебе достойной замены мистера Хемельсона. У нас каждый сотрудник на своём месте, сдвинуть никого не получится.

– Хорошо, да и не надо никого, сам управлюсь: пока привыкнешь к чужому ритму работы, к чужому характеру, пройдёт неисчислимое количество времени. Ангина? Серьёзно? Вот блин, страшно за доктора Брайана. Я, может, в скором времени навещу его в Центральной Городской Больнице, проверю, как он.

Барн Вигель взбудоражился, услышав о намерении Веха посетить Хемельсона, но своих бурных эмоций не выказал, а просто прокашлялся и собрался уходить.

– Да-да, разумеется… Всё, хватит болтать, мне пора, и тебе тоже. Как закончишь с архивом, карточку оставь на стойке у них на этаже.

Директор помчал к выходу, оставив Веха позади, и бесследно испарился.

Вех задержался в архиве аж до шести вечера, и не потому вовсе, что Барн обманул его со временем работы и наделил гигантской нагрузкой, а потому, что не мог он оставить дело на полпути, и по этой причине он распределил по местам не половину файлов, как просилось, а все. Ещё и по алфавиту эти файлы на компьютере разложил. Теперь сотрудники пятого этажа могли не волноваться и спать спокойно, без лишних размышлений, хотя они и так наверняка даже не догадывались, что директор их втайне проник в архив и специально нашкодил в серверах, лишь бы нагрузить Веха…

Выходил Вех из архива, находясь в состоянии второго дыхания, и его организм совершенно позабыл о том, что такое усталость. Состояние это сопровождалось нестерпимым желанием делать, делать, работать, творить что угодно, но главное – не останавливаться. Если бы в дверях показался настойчивый Барн и попросил разгрести документы ещё один раз, то Вех безотказно вернулся бы в архив и продолжил копаться в серверах как ни в чём не бывало и даже, вероятно, со свеженькой улыбкой на лице. Но никакого Барна не появилось. Была пора отправляться домой.

Несмотря на открывшееся второе дыхание Вех всё же решил прокатиться на рельсобусе, а не идти пешком. Темнота, из которой он выходил утром и в которую возвращался сейчас, повлияла на него неблаготворно. Закружилась голова. Создалось впечатление, что он не пробыл Центре Послесмертия одиннадцать часов, а просто мимоходом зашёл погреться и, за короткий срок согревшись, вышел обратно на улицу. Казалось, что до сих пор было утро. И необходимо было к этому привыкать. Зима, наверное, поэтому и кажется многим такой затянутой и неторопливой, ибо она ломает временные границы. Люди начинают свой день вместе с тьмой и вместе с ней же его и заканчивают, хотя, по привычке, до тьмы настоящей, то есть не зимней, а биологической, остаются долгие часы.

Рокси распереживалась и встретила парня крепкими объятиями.

– Меня задержали на работе, – принялся объясняться Вех, не выпуская девушку из рук. Отведя усталый свой взгляд (он только сейчас, по приходе домой, понял, что устал необычайно; запал его исчез окончательно) в сторону, он увидел маму, которая кашеварила что-то на плите в большой кастрюле, изредка помешивая и пробуя готовившуюся жидкость на вкус. Пахло супчиком. От голода выработалось обильное количество слюны. Он жадно её проглотил.

– Привет, мой малыш! – произнесла мама, заметив Веха, и легонько помахала ему половником.

– Приветик, мам… нальёшь мне тарелочку? Это суп?

– Он самый. Рыбный. М-м, какая вкуснятина! – Она отпробовала ещё. – Почти готов. Совсем чуть-чуть, и будешь ужинать.

Дальнейший разговор перехватила Рокси.

– Ты теперь всегда будешь приходить так поздно? – обидчиво, но понимающе спросила девушка.

– Нет, это только сегодня так вышло. На пятом этаже в Центре сбой серверов произошёл, а исправить его некому, кроме меня: все домой поуходили. Вот я и припозднился. Обычно я буду работать до четырёх часов, а затем домой.

– Ты большой молодец. – Рокси одарила парня поцелуем. – Помнишь, рассказывал мне про увеличенный еженедельный паёк за работу? Сбылось. Сегодня днём доставили. Огромная запечатанная упаковка, и написано на ней: «Домашний-увел. НИЦИП». В общем, еды у нас теперь – хоть отбавляй, и всё благодаря тебе, Вех.

– А я пожаловаться хочу! – вдруг вступила в полемику Элла, уловив разговор молодых людей. – Невзирая на размер пайка и на количество еды, я заметила, что качество этой самой еды заметно упало. Есть, конечно, можно, но, на мой взгляд, то, что предлагалось в обычном «Домашнем» пайке, было несколько свежее и сытнее. Видать, упор сделали на количество, а про качество забыли. Плюс треть пайка занимают какие-то безделушки: баночки лимонада и маленькие сладкие батончики. В общем, сомнительный прогресс, но вам, молодым, может быть, придётся по вкусу.

Сын ответил:

– Не забывай, мама: город сейчас на пределе, и страшные события случаются на наших глазах – самая настоящая революция, гражданская война. С лёгкостью могут возникнуть перебои с поставками, может даже начаться дефицит. Так что возрадуйся, что вообще с едой сидим и что-то тут готовим.

– Так и поступлю, – отрезала женщина. – Возрадуюсь.

Приготовленный рыбный суп долго остывал. У Веха за это время успел пропасть аппетит и снова появиться. Когда Вех наконец попробовал, отобрав себе жирную рыбную дольку, то почувствовал не то что отвращение, а какое-то непонимание по поводу того, что он вообще ест. У супа отсутствовал всякий вкус. Посолил – нет результата, поперчил – всё равно ни в какую вкуса не прибавляется. Мама заметила, что сыну что-то не нравится, и сама снова попробовала собственноручно приготовленное блюдо, испугавшись: не намудрила ли чего по ошибке? Нет, не намудрила, а даже как бы перемудрила и только в положительную сторону – вкуснятина оставалась вкуснятиной, и никакой дополнительной соли, а уж тем более перца добавлять в суп необходимости не было.

– Ты в порядке, Вешик? – прилетел вопрос от мамы. Рокси, впервые услышав столь ласковое искажение имени Веха, непроизвольно хихикнула.

– Я-то в порядке, – отнекивался Вех, – а вот с твоим супом что-то явно не в порядке! Не хочу обижать, но… суп на этот раз получился совсем никудышным. Я его и посолил посильнее, и перцем посыпал – ничего не помогает! Будто воду, безвкусную жирную тёплую воду, себе в рот заливаю.

– Подозрительно. Я взяла ложечку – объедение! Всё-таки мне кажется, что ты очень сильно устал и организм твой просто-напросто не может воспринимать пищу.

– Не устал я! – вскрикнул Вех от некоторой досады, что с ним возятся как с ребёнком, и поэтому, будучи донельзя уставшим, он и ответил прямо противоположно тому, как было в действительности. – И вообще, своя еда вкуснее кажется, это закон. А ну, Ро, возьми и попробуй!

Рокси нагнулась к остывавшей кастрюле, уловила притягательный пар, который отдавал домашним уютом, взяла половник и с него аккуратно опробовала, без рыбы. Нескольких капель ей хватило, чтобы определить и заключить во всеуслышание, что суп – язык проглотишь. Вот и встали две женщины, как фигуры атлантов, перед Вехом и укорительно посмотрели ему в глаза, или Веху мерещилось, что в их взгляде наблюдался укор… По крайней мере, они смотрели на него, а уж что виднелось в их глазах, разглядеть он не мог, ибо зрение его слишком расплылось, чтобы иметь возможность обращать внимание на такие сущие пустяки.

– Приляг в постель, сынок, – сказала мама с ноткой лёгкого приказа в интонации, – а суп я оставлю: вдруг проснёшься и кушать захочешь. У тебя всё лицо пожелтевшее. Бедняжка!