Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья

Что он почувствовал, что понял, так и останется нам неведомым.

…перечитывая Памука

Не знаю как вы, но когда мне хочется перечитать книгу, уже не страницу за страницей, а так, выборочно, замирая на отдельных абзацах, если меня завораживают эти абзацы, то только тогда могу сказать – «мой» этот роман или нет.

Когда наугад раскрываю страницы прочитанных романов Памука, мне хочется натолкнуться на эпизоды с женщиной.

Чтобы перечитывать их вновь и вновь.

Нури Бильге Джейлан «Времена года»: что зависит от погоды?

…фильм как откровение

Вспоминаю, как на одном из Бакинских кинофестивалей, мягко говоря, прохладно был встречен фильм турецкого режиссёра Нури Бильге Джейлана «Времена года»[112].

Не мог с этим согласиться, хотелось объяснить бесчувственным зрителям, что фильм прост и безыскусен, необходимо настроиться на волну фильма, войти в его неторопливый ритм, не гнать себя неизвестно куда, неизвестно зачем…

Сейчас, когда прошло десять лет, понимаю, что ломился тогда в открытую дверь. Дело не в бесчувственности азербайджанских зрителей. Не случайно и в турецком прокате фильм Джейлана не имел большого успеха.

Нельзя сказать, что любой серьёзный фильм обречён на провал в массовом прокате – это не так. Но есть фильмы, – условно назовём их атмосферными – которые требуют настроенности аудитории,

…не настроения, а настраивания, возможно с помощью ведущего или как-то иначе…

приблизительно также как настраивают инструменты. В противном случае аудитория останется равнодушной.

К таким фильмам следует отнести фильм Джейлана «Времена года».

Как написала одна любительница кино о фильме «Времена года» «многим фильм покажется занудным, затянутым, скучным и лишённым внятной истории». Это на самом деле так, но это ещё ничего не означает. Любительница кино пишет, что ей фильм понравился «безумно», а я могу сказать, возможно, не менее пафосно, что фильм стал для меня откровением, поэтому продолжает прорастать во мне.

Вспоминая фильм, вспоминаю собственную жизнь.

…фильм, обречённый на непонимание

В чём трудность в восприятии подобных фильмов?

Во-первых, зритель, даже продвинутый, как правило, не любит медленное, монотонное кино, с длинными планами, почти без внешнего действия, подобно тому, как в фильме Джейлана, за первые восемь минут экранного действия произносится всего три слова. Привыкнув торопиться в самой жизни, мы и от кино ждём стремительного действия.

…«Спешка сама по себе – отрава XX века» – пишет Роберт Пёрсиг в своём романе-путешествии «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом»[113]…

Это то, что лежит на поверхности.

Но есть и вторая причина. По моим наблюдениям зритель, даже продвинутый, не любит «про жизнь», когда нет подсказок, житейской морали, хоть капельки назидания, когда материя жизни текуча, нетороплива, когда нужна особая душевная чуткость, чтобы соотнести это с тем, что происходит с тобой буквально каждый день.

Многие из нас «обманываться рады»[114], «горькой правде» предпочитая «сладкую ложь».

…кажется, у русского поэта Леонида Мартынова[115] прочёл такие строки: «горькая правда, сладкая ложь и кисло-сладкая клевета»…

…что зависит от погоды или «западная» или «восточная» эстетика

Как театр начинается с вешалки, так фильм начинается с названия:

«Времена года» как бы подсказывает, что события фильма, в данном случае отношения между мужчиной и женщиной, между мужем и женой, будут погружены в атмосферу «погоды», «времён года».

…оригинальное название на турецком «Iklimler», «Погоды», если предположить, что и на турецком говорят «погода души», то название обретает два значения, буквальное и метафорическое…

Может возникнуть естественный вопрос, разве отношения между мужчиной и женщиной, мужем и женой, зависят от «погоды», от «времён года». У женщины, куда ни шло, да и это не нормально, если женщина не избалована, она не должна быть столь чувствительной, не должна взваливать на мужчину свои сиюминутные (сиюсекундные) слабости, связанные с погодой.

Но этот «естественный» вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд. Здесь много нюансов, но если попытаться их интегрировать, то мы получим «интегралы», которые в теории принято различать как «западная» и «восточная» (в данном случае, скорее дальневосточная) эстетика.

Если говорить коротко, то в западной эстетике (пожалуй, за вычетом импрессионизма), как правило, воссоздаётся исторический и социальный контекст. Нам подсказывают: события происходят в таком-то году, в такой-то стране, в таком-то городе, Он и Она относятся к такому-то сословию, их материальное положение таково, и наше исторически и социально ориентированное сознание, легко отзывается на эти подсказки. Нам даже могут подсказать, к какому психологическому типу относятся Он и Она, чтобы мы могли предсказать, что может произойти между мужчиной и женщиной, мужем и женой.

…конечно это не совсем так, тонкие различия, а только они и есть предмет настоящего искусства, начинаются за порогом этих интеллектуальных умозаключений, а порой и опрокидывают их, но исторический и социальный контекст для «западной эстетики» действительно важен…

В «дальневосточной эстетике», как правило, историческое, социальное, психологические, социально-психологическое, прочее, вторичны, главное погруженность в изменчивую природу, которая буквально в каждый момент жизни, прямо или косвенно, влияет на поступки и настроения людей.

…Мне уже приходилось писать о романе Ясунари Кавабаты «Стон горы», название которого говорит само за себя[116]. Можно добавить, что как рассказывают знатоки японских нравов (возможно, в целом дальневосточных), в обычных письмах японец (японка) обязательно сначала сообщат о погоде, о том, что выпал снег, или идёт дождь, и получающий письма многое поймёт о настроениях пишущих…

Конечно, мы говорим о теории, о теоретических построениях, в реальном искусстве, тем более, в наш глобальный век, границы между западной и дальневосточной эстетикой, могут быть размыты.

Не трудно представить себе западного писателя или режиссёра, который творит под сильным влиянием восточной философии

…к примеру «восточный» дзэн буддизм оказал и оказывает сильнейшее влияние на различные области западного искусства от музыки до живописи и литературы…

Как и во всех иных случаях, мы должны допустить, что носителями «западной» и «дальневосточной» эстетики не обязательно должны быть представителя западных или дальневосточных стран. Но сами «эстетики», во многом, определяют выбор того или иного контекста.

…«Времена года»: погода души

Фильм «Времена года» делится на четыре части. Три из них название времён года: лето, осень, зима. Четвёртое имя героини Бахар, но дело в том, что «бахар» на турецком означает «весна», т. е. вновь речь идёт о времени года, только в проекции на женщину по имени Бахар.

О чём этот фильм, если не философствовать (хотя без этого не обойтись), а просто, кратко, как в аннотации.

Он и Она, можно и наоборот, Она и Он, муж и жена, жена и муж. То, что происходит между ними, на протяжении одного календарного года.

Начинается наша история с того, что она и он, жена и муж, решили расстаться. Причина?

Как не странно в этом естественном, почти спонтанном вопросе нашего рационального сознания, таятся многие разгадки, и не только этого фильма.

Мы уверены, что обязательно должна быть причина, как может быть без причины. Разлюбил, разлюбила, изменил, изменила… дальше в зависимости от соответствующей фантазии, но обязательно должна быть причина.

Но кто знает, возможно, между ними действительно что-то сломалось, как ломается механизм часов, или всё дело в том, что любовь между конкретным мужчиной и конкретной женщиной, включает в себя и усталость, и раздражительность, и взаимные истязания, которые бывает, что проходят, и наступает иное состояние, не обязательно телячьей радости, но обязательно умиротворенной погоды души.

А если просто устали друг от друга?

Если из-за любого пустяка начинается взаимное истязание?

Но при этом, только расстанутся, скучают друг без друга?

Не просто скучают, тоскуют, места себе не находят.

Если они несчастливы, понимают, что несчастливы, но не уверены, что если расстанутся, им станет лучше?

А если догадываются, не столько сознанием, сколько подсознанием, подкоркой, что друг без друга им станет намного хуже.

А что если предположить, только предположить, что они вдруг поняли, сознанием, подсознанием, подкоркой, что дело не в том, оставаться им вместе или не оставаться, а в том, что они должны защитить свою независимость и своё одиночество, иначе им действительно лучше расстаться.

А если всё дело в «стоне горы», которую они должны научиться услышать, как слышишь, если даже не слышишь, биение своего сердца.

А если всё дело в «стоне горы» и следует попытаться услышать биение чужого сердца, если даже услышать его невозможно.

И может быть, самое главное, когда всеми остальными «если» можно пренебречь, если кто-то может объяснить, пусть объяснит, почему после всех мучений и взаимных истязаний, бросаешь всё и мчишься за женщиной на край света, и тебя не пугает, что там холодно, идёт снег, главное увидеть её, оказаться рядом с ней, и можно ничего не говорить, она всё поймёт и без лишних слов.

Мужчина и женщина хотят во всём этом разобраться. Поменять «здесь и сейчас», с надеждой, что «там и тогда», в другую погоду, включая другую «погоду души», что-то прояснится, от какой-то тяжести души («невероятная тяжесть бытия») удастся избавиться.

Мужчина предлагает расстаться на время, а женщина ничего не предлагает, просто она устала, страшно устала, хочет избавиться от этого наваждения.

А мы, настроив себе на тональность фильм, можем сказать следующее.

Происходящее между мужчиной и женщиной (назовём это любовными играми) включает в себя много изменчивого, сиюминутного, беспричинного, мимолётного, и оно зависит от многого, в том числе и от погоды, от жары, холода, грозы, штормового ветра.

…растворим наше философствование в конкретных эпизодах фильма

Понятно, что фильм не философствование, его философия должна быть растворена в планах, смене планов, каждом кадре, взятом в движении и в статике, в свете, в цвете, в движение камеры, в кастинге, когда физиогномика актёров и их пластика говорит о многом, поверх слов, которые актёры произносят. Можно продолжить этот список, но это всё «общее», поэтому попробую погрузить все эти поэтические и технологические нюансы в конкретные эпизоды.

Ограничусь двумя.

…первый эпизод

Поздний летний вечер. Что-то вроде веранды или террасы. Угадывается по звуку,

…хочется сказать и «по запаху», возможно, скоро в кино и это будет достижимо…

что где-то недалеко море.

За столом двое мужчин и двое женщин. Одна пара по одну сторону стола, другая – по другую.

Камера статична и мы долго-долго наблюдаем эту сцену из одной неподвижной точки. Только медленно раскачивается, по-видимому, от ветра, лампа над ними, чуть освещающая сидящих за столом. Такая вот своеобразная светопись происходящего за столом.

За столом обычный трёп, но постепенно начинаешь чувствовать и понимать (скорее подсознанием, подкоркой), что между мужчиной и женщиной справа, которые окажутся главными героями фильма, возникло непонятное, смутное раздражение (любое слово окажется здесь приблизительным).

Диалог между ними, будто ничего не значащий, – «надень жакет», «не хочу», через некоторое время среди трёпа, «почему ты упрямишься», «не хочу» – точно передаёт смутное раздражение.

Вот и весь эпизод.

Любители сериалов скажут, что так не бывает, обязательно должна быть причина раздражения. А я не смогу им объяснить, что раздражение может быть беспричинным, или причиной может быть самая незаметная, самая незначительная деталь. Просто дуновение ветра. Причём по-разному, в зависимости от того, летний это ветер или осенний, и ещё в зависимости от того, мужчина это или женщина. И это может происходить между очень близкими людьми как раз в силу их близости (не будем злоупотреблять словом «любовь»).

…второй эпизод

Этот эпизод, как раз в наибольшей степени вызывал недоумение зрителей.

Лето, полдень, палящее солнце, берег моря, горячий песок.

Женщина лежит на песке, мужчина закапывает её в горячий песок – ничего банальнее не придумаешь.

Оба молчат. Долго. Очень долго. Их молчание тягостно, тягостность передаётся и зрителям. Что же дальше, почему режиссёр испытывает наше терпение.

Но вдруг мужчине мерещится, что он засыпает песком её лицо. Вся она под песком. Померещилось и исчезло.

…Не могу удержаться, чтобы не привести мнение критика (женщины?!) или просто журналиста, который решил, что вправе рецензировать фильм в местной (столичной?!) газете. Мало того, что ничего не понимает в кино, да ещё, увы, не способен (не способна) понять собственное незнание. Помните сократовское «я знаю, что ничего не знаю», урок на все времена, к сожалению, плохо усвоенный. Так вот, цитата: «своеобразно выглядит сцена признания в любви собственной жене на берегу моря под знойным солнцем. И тут – непонятно почему – он решает её задушить, а потом представить себе жизнь в её отсутствие». Можно не комментировать…

Сразу за этим «закапыванием» следует другая сцена.

Мужчина и женщина собирают вещи и долго едут на мотоцикле. Один изгиб дороги, другой, женщина сидит сзади, вдруг, внезапно, резко, она заслоняет ладонями глаза мужчины (как в игре, отгадай кто это). Мотоцикл переворачивается, мужчина встаёт на ноги и, естественно, взрывается, и в гневе начинает отчитывать женщину, ведь это не игра, они могли погибнуть.

Женщина молча уходит, мужчина пытается её позвать, она не отзывается и продолжает уходить от него.

Не буду долго комментировать. Просто сошлюсь на погоду: лето жара, зной, вот и всё. Чего не бывает в такую погоду особенно с женщинами.

…эротическая сцена

Многие из критиков считают, что в фильме «Времена года» одна из лучших эротических сцен мирового кино.

Как обычно в этом фильме, она долгая, подробная, без слов. Нет ни обнажённых тел, ни смакования эротических подробностей, только борьба, яростная, исступлённая, сопротивление женщины, яростное, исступлённое, неожиданная взаимная страсть женщины, всё такая же яростная и исступлённая.

Кто-то очень точно назвал эту сцену «янычарская страсть», но есть нюансы, которые подчёркивают, что это не просто страсть, не просто секс, а проявление «человеческого слишком человеческого».

Во-первых, идёт дождь и не будем ничего добавлять по поводу «погоды души», и того, как она может сказываться на поступках человека.

Во-вторых, мужчина здесь главный герой фильма, тот, кто на секунду вообразил, что закопал жену живьём, а женщина подруга его жены, близкая подруга, которая не могла допустить, что может допустить к себе мужа подруги, близкой подруги, допустила, и нашему воображению остаётся домыслить, дочувствовать почему это так случилось, и если ничего путного не придумаем, сослаться на дождь, который особенным образом действует на женщину вообще, на подругу жены, в частности.

Наконец, в-третьих, если не ссылаться на дождь, то можно домыслить, дочувствовать, что таким «янычарским» способом мужчина хотел что-то доказать своей жене, как не удивительно, в его мужской логике, не отдалиться, а приблизиться к ней.

…в главной роли сам режиссёр и его жена

Остаётся сказать, что Нури Бильге Джейлан профессиональный фотограф и он каждый кадр рассматривает как статичную фотографию, которую следует долго, внимательно рассматривать.

Он признаётся в одном из своих интервью, что ему трудно объяснить логику поступков мужчины из «Времён года», но он хорошо понимает эту логику, поэтому решил, что самое лучшее, если сам будет играть эту роль, по крайней мере, ничего не придётся объяснять. И, возможно, по той же логике, он решил, что самое лучшее, если его героиню будет играть его жена[117], даже если она не профессиональная актриса.

Но почему так случилось, что подчёркивает многие критики, что жена лучше – эмоциональней, выразительней, – сыграла свою роль? Предложу две версии.

Или жена превосходит самого Джейлана как актриса, она пластичней, гибче, чувственней.

Или, талант талантом, но жена Джейлана просто как женщина, как человек, пластичней, гибче, тоньше мужа в самой жизни. Он что-то ей объяснил, словом, жестом, молчанием, она услышала, почувствовала много больше, потому что просто по их совместной жизни знала, чувствовала много больше.

Право читателя решать, что это, частный случай, или так случается повсеместно.

Алексей Герман и Светлана Кармалита: «идеальный брак» в моём представлении

Алексей Герман[118] – прекрасный российский кинорежиссёр. Некоторые его фильмы смотреть трудно, пересматривать не буду (например: «Хрусталёв, в машину»). Другие завораживают («Мой друг, Иван Лапшин», «Двадцать дней без войны»). Так называемое «реалистическое кино», почти «документ», понимаешь с какой дотошностью к каждой детали всё это сделано, но, на мой взгляд, это всего-навсего приём, элементы стилистики. Алексей Герман снимал поэтическое кино, но это не означает, что его фильмы это «аттракционы метафор». Поэтическое поскольку ему нравится «незнаковая знаковость», ему нравится, когда ничего не выпирает, ничего себя не демонстрирует, поэтическое поскольку есть пронзительная печаль по человеческому. По Хайдеггеру[119] я бы сказал «экзистенциалы печали». Вспоминаю встречу прощания немолодых Людмилы Гурченко[120] и Юрия Никулина[121] из фильма «Двадцать дней без войны» и думаю, что это сцена одна из вершин мирового кинематографа. Равная улыбке Кабирии, в последнем эпизоде фильма «Ночи Кабирии»[122].

Но оставим кинематограф Алексея Германа, я собираюсь говорить о другом.

Как-то, уже в давние времена, когда ещё жил в СССР, в доме кинематографистов в Репино, в столовой, за соседним столом, сидели Алексей Герман и Светлана Кармалита[123], и я исподволь наблюдал за ними. Пара как пара, люди немолодые, мало говорили, чувствовалось, что понимают друг друга без слов, хотя почему так решил, сказать мне трудно.

Допускаю, что придумал, но потом, когда по российскому канал у «Культура» смотрел передачу об Алексее Германе и Светлане Кармелите, вспомнил эту встречу в столовой. И подумал, что наверно это и есть «идеальный брак», поверх времени, поверх «гендера» и прочих теоретизирований, которыми злоупотребляю в этой книге.

Не буду дальше рассуждать, просто приведу некоторые слова, которые говорили друг о друге Герман и Кармелита. Привожу не буквально, но за смысл ручаюсь.

Она о Нём:

«Я знаю о нём всё, походку, настроение, по движению спины могу судить о его настроении. Но что происходит в его голове, в которой рождаются его образы, мне неведомо».

Он о Ней:

«Она без меня ничего не сможет сделать. Но, вместе с тем, и я без неё ничего сделать не в состоянии.

Я, конечно, её знаю. Иногда преклоняюсь. Она мартышка, которую погладил бог. Есть другие мартышки, но их не погладил бог».

Вот и всё, что запомнил и записал. Не так много, но мне кажется, что достаточно. Ничего не следует добавлять.

Сэлинджер – Уна – Чаплин: счастливая судьба женщины…

Планировал написать об этом треугольнике, но после того как прочёл роман Фредерика Бегбедера[124] «Уна&Сэлинджер», отказался от этой идеи.

Но и обойти судьбу этой женщины, не смог. Не так часто встречаются женщины со счастливой судьбой. Поэтому ограничиваюсь небольшим текстом в «Дневнике», в необходимых случаях цитируя роман Бегбедера.

В русском издании на четвёртую обложку романа Бегбедера вынесены следующие слова:

«Любовь взаимная счастлива, но заурядна,

любовь галантная мучительна, но возвышенна.

Сэлинджер[125] и Уна[126] – это история галантной любви.

Чаплин и Уна – самый счастливый брак, какой я знаю.

Жизнь можно считать состоялась идеально, если пережить и то и другое, как Уна».

На мой вкус, стиль слишком напыщенный, но важна суть. Счастливая женская судьба, которая состоялась в двух актах. Сначала первая любовь, почти в подростковом возрасте, потом замужество на «всю оставшуюся жизнь».

Джерому Дэвиду Сэлинджеру – 21 год.

Его отец – еврей, зажиточный оптовый торговец кошерными копчёностями и сырами.

…важная деталь, может быть от этого еврейства, кошерных копчёностей, Сэлинджер убегал всю жизнь, постоянно что-то доказывал себе и окружающим…

Закончил военное училище, слушал лекции в Нью-Йоркском, а позже в Колумбийском университете. В Польше по указанию отца изучал производство колбас.

В 21 год Сэлинджер начинающий писатель, который опубликовал свои первые рассказы.

Уне О'Нил – 15 лет. Она дочь всемирно известного писателя[127].

Она красива, свободна, умна.

«Мать позволяла Уне не ночевать дома с пятнадцати лет – так у неё было больше времени, чтобы писать и тайком от дочери видеться с новым любовником…

– Моя мать крутит романы и хандрит, отец живёт в Сан-Франциско и не отвечает на мои открытки… Надо видеть во всём хорошее: поэтому я самая свободная девушка в Нью-Йорке!».

То, что произошло между Сэлинджером и Уной можно назвать любовью, или как-то иначе, просто в одно слово трудно вместить нежность, ранимость, колкости, и многое другое невыразимое словами, что происходило между ними. Добавим, что для Сэлинджера расставание с Уной стало травмой на всю жизнь, для Уны расставание прошло менее болезненно.

«Уна внушала уважение своей безмятежностью… Когда она улыбалась, две ямочки появлялись на её щеках, и тогда казалось, что жизнь, в сущности, может быть почти сносной, лишь бы всегда блестели глаза».

«Вот в чём твоя прелесть: ты всё время улыбаешься. Но твои глаза зовут на помощь».

«Она испытывала его терпение, и это было ужасно: иногда внезапно, ему хотелось встать и вернутся в одиночестве домой, он чувствовал себя Большим Неуклюжим Олухом».

«– Солдат Сэлинджер, я никогда так не боялась – сказала Уна. – У тебя лицо убийцы.

– Ты права: я тебя задушу, чтобы потом сожалеть о тебе… и томиться. Я обожаю томиться, это моё любимое занятие».

«Я произнесу душераздирающую речь на твоих похоронах, – продолжала Уна. – Тебя наградят посмертно. Все будут восхищаться моим верным сердечком. Сочувственно пожимать мне руку. Как же мне не терпится оросить слезами твою могилу»

«Солдат Сэлинджер» ушёл на войну. Что он хотел доказать себе, Уне, другим, всему миру?

Бегбедер прав: «сегодня с трудом верится, что в первой половине XX в. молодые американцы рвались под пули». Откуда они знали, что кончаются героические века, кончаются века мужской доминации, что все они вернутся с войны «потерянным поколением». Но у «солдата Сэлинджера» были свои резоны и не последний из них: Уна О'Нил. Такой вот своеобразный вызов женщине, любви, судьбе.

Сэлинджер ушёл на войну, писал ей длинные письма, а Уна села в поезд и поехала в Голливуд. Хотела стать актрисой, стала женой Чарли Чаплина[128]. Ей было 17 лет, ему 53. У него было много жён, Уна стала последней. Их брак продлился 34 года, у них было 8 детей.

Уна написала Сэлинджеру:

«Дорогой Джерри, я попытаюсь раз в кои-то веки быть не слишком сложной…

Я понимаю, что ты зациклился на мне, потому что далеко, потому что тебе страшно, и мне тоже страшно, что мы не поймём друг друга.

И всё же что-то между нами кончилось.

Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой, что твоя необычность меня поражает, и я не жалею ни об одной минуте из тех, что мы провели вместе, даже когда ты не давал мне спать, часами читая вслух свои тексты!..

Ты навсегда останешься частью моего прошлого, но тебе нет места в моём будущем…

Я не хочу, чтобы ты страдал от разлуки, которую повлёк за собой Пёрл-Харбор[129].

Но и не хочу, чтобы ты продолжал мне писать так, будто я твоя невеста и будущая жена.

Мне очень жаль… Я некрасива, я глупа и, может быть, даже… влюблена в другого. Освободись от меня, забудь маленькую дрянь из Центрального парка, гадкую «Дебютантку года». Я недостойна твоего мужества. Это письмо – первый подвиг за мою недолгую жизнь ирландки-антисемитки. (Шучу.)

Встав по стойке смирно, я говорю тебе: «Вольно, можете взрослеть».

Береги себя, не умирай, не рискуй понапрасну. Ты должен жить, чтобы стать великим американским писателем, как мой отец».

Сэлинджер написал Уне:

«Ты, стало быть, спишь со стариком-англичанином, который давно имеет проблемы с простатой и принимает порошок из шпанской мушки, чтобы пробудить к жизни свой изношенный причиндал. Не знаю, хохотать до колик или плакать горючими слезами над такой мерзостью».

В другом письме:

«От любви ещё никто не умирал, не надо верить в эти бредни. На нашем не-романе поставлен крест, я всё понял и пережил эту неудачу. Ты не убила меня, ты меня всего лишь состарила. Но не рассчитывай, я тебя не забуду. Ты научила меня всему: благодаря твоей жестокости я знаю, что такое женщины, я вырос в ускоренном темпе, как те цветы, которые фотографируют раз в день, и они вянут на глазах за двадцать секунд стоит только склеить кадры…