Пятна на солнце

– Где третий? – спросил Сорокин Гамова. – Он не должен уйти! Найди его!

Они бросились в лес в надежде найти третьего полицая. В метрах тридцати от них раздался выстрел. Пуля, задев щеку Александра, ударила в дерево. Сорокин повалился на землю, чувствуя, как из раны потекла горячая кровь. Снова прозвучал выстрел, и на небольшую поляну вышел один из его бойцов, который толкал в спину хромающего полицая. Лицо мужчины было перекошено от боли, и чувствовалось, что каждый шаг давался ему с большим трудом. Сорокин снял с себя пиджак убитого им полицая и швырнул его в ближайшие кусты.

– Кто такой и откуда? – спросил он пленного.

Тот со страхом озирался по сторонам. Взгляд его сфокусировался на толстом немце, который лежал около кухни. Он зажал ладонью раненую ногу и с ненавистью посмотрел Александра.

– Ты что, по-русски не понимаешь? – спросил его Сорокин.

– Какое это имеет значение, откуда я? – ответил полицай. – Главное – мы вас «сделали». Посмотри, вся ваша Красная Армия лежит в этих лесах. Да и вам осталось жить совсем немного: сейчас немцы вернутся и повесят вас вниз головой.

– Неплохое решение вопроса. Повесить его, – приказал Сорокин бойцу. – Вот прямо над кухней его и повесь, чтобы все видели, что ожидает карателей и предателей.

Боец толкнул мужчину стволом винтовки и повел его к кухне. Гамов порылся в немецких ящиках и обнаружил там консервы, хлеб, шнапс и сигареты. Это было настоящим богатством, о котором никто из них даже и не мечтал.

– Будет чем заправиться, – произнес боец, вскрывая банку консервов ножом.

Там же, между ящиками, они нашли и бельевую веревку. Перекинув один конец через сук, они тут же повесили полицая. Где-то вдалеке послышался шум приближающейся автомашины.

– Уходим, – приказал Сорокин бойцам, и они, облив бензином продукты, скрылись в лесу.

* * *

Андрей Андреевич Власов познакомился с Марией Вороновой еще при формировании 20-ой армии. Она служила шеф-поваром и готовила еду для офицеров штаба. Она была молода и статна. Кожа ее лица была смугловатой, и можно было подумать, что она только что вернулась с юга после хорошего и длительного отдыха. У нее были большие голубые глаза, в которые трудно было не влюбиться. Оставив прежнюю любовницу, генерал быстро сошелся с ней. Сам он любил комфорт и даже в полевых условиях всегда держал под рукой женщину, которая и создавала ему эти условия. Сейчас, шагая рядом, он то и дело смотрел на нее. Она шла, стиснув от боли зубы, и по ее лицу можно было догадаться, как трудно даются ей эти километры бесконечного леса.

– Давай отдохнем, – предложил он ей. – Посмотри, что с ногой.

Они присели под деревом, и она попыталась снять сапог, однако тот никак не хотел сползать с ее опухшей ступни.

Глядя на нее, генерал невольно подумал о том, что он, по всей вероятности, единственный из командармов, кто пытается выйти из окружения со своей женщиной. Он поднялся с земли и помог ей освободиться от обуви.

– Да, – многозначительно произнес он, рассматривая опухшую ногу Вороновой, – с такой ногой далеко не уйдешь. Обработай рану, я подожду.

Утром они вышли к дороге, по которой то и дело проходили немецкие колонны техники и пехоты. Она и Власов долго лежали в кустах и молча наблюдали за движением, надеясь перейти дорогу в промежутках между колоннами.

– Пошли, – произнес Власов, и они бегом перебежали дорогу.

Вслед за ними побежал и Котов. Когда они почти скрылись в придорожных кустах, на дороге появился немецкий мотоциклист. Заметив их, немец остановился и открыл по кустам огонь из пулемета. Котов, прицелившись, выпустил длинную очередь из автомата в сторону немца. Гитлеровец взмахнул руками и упал на дорогу.

– Бежим, – заторопил их Власов, – пока они не организовали за нами погоню. Ну, что ты копаешься?

Он схватил Воронову за руку и потащил в лес. Где-то сзади раздались пулеметные очереди. Бежавший рядом с генералом Котов неожиданно споткнулся и упал. Пуля попала ему в руку. К нему подскочил водитель Власова Прогибко и, подхватив Котова под руку, помог тому добежать до оврага.

– Как ты, Котов? – спросил его Власов. – Идти сможешь?

– Смогу, товарищ генерал, – ответил тот. – Сейчас немного отдышусь, перевяжу рану и можно идти дальше.

Командарм посмотрел на бледное лицо охранника. Котов виновато улыбнулся.

– Вот что, – неожиданно произнес генерал. – Вместе нам явно не пробиться. Я и Мария Игнатьевна пойдем в одну сторону, а вы пойдете в другую сторону.

– Товарищ генерал, я не могу оставить вас одних. Я за вас отвечаю головой перед командующим фронта.

– Этот вопрос больше не обсуждается, – твердо произнес Власов. – Это не просьба, это приказ, а приказы начальников нужно беспрекословно выполнять. Я здесь командир, и я принимаю решения, как нам действовать дальше.

Котов промолчал и посмотрел на водителя. Власов поднялся с земли и помог Вороновой подняться с земли.

– Пошли, Мария, – обратился он к ней, – пока немцы не организовали облаву. До ночи еще далеко, и нужно как можно дальше уйти от дороги.

Он посмотрел на бойцов, которые тоже поднялись с земли.

– Удачи вам, – произнес он и махнул им на прощание рукой.

– Товарищ командующий… – произнес Котов, но тот уже не слышал его, разговаривая о чем-то с Вороновой.

Одетый в залатанную гимнастерку и штатские брюки, он чем-то походил на старого сельского учителя, который направляется на работу в соседнюю деревню.

* * *

Сорокин остановился, так как ему показалось, что в воздухе стоит запах дыма. Шла война, и этот запах был характерен для боевых действий: горела техника, леса.

– Гамов, возьми кого-нибудь и посмотри, что там впереди.

– А что случилось, товарищ капитан? – спросил удивленно тот. – Вроде бы все нормально, тихо.

– Мне кажется, что с той стороны потянуло дымом. Сходи, посмотри.

Тот пожал плечами и, взяв одного из бойцов, направился в сторону, указанную ему капитаном. Пройдя метров триста, они вышли к небольшой деревне. Над одним из строений поднимался едва заметный дымок.

«Ну и нюх у нашего капитана, – восхищенно подумал Гамов. – Как он мог почувствовать запах дыма на таком большом расстоянии?»

У одного из домов стоял черный «Опель Адмирал», около которого прохаживался немецкий солдат с автоматом.

– Иди, передай капитану, что впереди небольшая деревня, в ней немцы. Сколько их, пока сказать не могу.

Боец пригнулся и быстро исчез за деревьями. Прошло несколько минут, и к Гамову подполз Сорокин. Он приложил к глазам бинокль и стал внимательно рассматривать территорию деревни, стараясь определить, в каких домах остановились немцы и сколько их.

– Кроме этой немецкой машины, немцев в деревне что-то не видно, – произнес Александр.

– Я тоже не видел. Похоже, в деревне людей нет или все они попрятались по домам.

Сорокин отложил бинокль в сторону и повернулся к Гамову.

– Есть два варианта: пройти мимо деревни и идти дальше и второй захватить в плен немца и так же идти дальше. Как ты смотришь на то, чтобы я принял второй вариант? Они разбили нашу армию, но не победили нас, и, пока еще жив кто-то из нас, он должен уничтожать этих гитлеровцев везде, где только встретит их. Правильно я мыслю, Гамов, или нет?

– Вы командир, и ваше дело думать и принимать решения. Как прикажете, так и будет.

– Тогда зови сюда остальных бойцов, постараемся взять этого немца в плен.

Они разошлись в разные стороны и, скрываясь за постройками, стали продвигаться к дому, около которого стоял автомобиль. Водитель сидел на завалинке и, прикрыв лицо пилоткой, дремал. Солнышко разморило его, и он, иногда вздрагивая от вырывающегося изо рта храпа, испуганно смотрел на открытое окно. Он так и умер во сне, не издав ни малейшего звука. Гамов вытер о его мундир финский нож и махнул Сорокину рукой. Александр поднялся с земли и, отряхнув приставшую к форме сухую траву, направился к избе. Второй немецкий солдат валялся на земле с перерезанным горлом. В горнице сидел грузный мужчина в белой рубашке. За его спиной висел китель с витыми погонами. Увидев вошедших в дом русских солдат, он бросился к портупее, которая лежала на кровати. Но Гамов хлестким ударом в челюсть отбросил немца в угол комнаты.

– Руки подними! – тихо произнес Гамов и направил на немца свою винтовку. – По-русски не понимаешь, что ли?

Немец послушно поднял руки. Из разбитой губы сочилась кровь, которая стекала по подбородку и капала на белую рубашку, образуя на ней яркие пятна. Из соседней комнаты вышел старик с большой окладистой бородой. В руках он держал две небольшие глиняные крынки.

– Кто вы такие? – строго спросил он Сорокина. – Вламываетесь в дом, словно бандиты?

– Мы бойцы Красной Армии. Это с какого времени мы стали для тебя дед, бандитами? – спросил его Александр, доставая из офицерской кобуры пистолет.

– А я почем знаю, кто вы? Сейчас вас в такой форме сотни бегают по лесу.

Сорокин промолчал. Он стволом пистолета показал старику на табурет. В этот момент в дом ворвался один из бойцов.

– Товарищ капитан, немцы! – выкрикнул он. – Нужно уходить.

– Уходим! – громко произнес Сорокин и, схватив со стола портфель, направился к выходу. Толкая немца стволом винтовки в спину, Гамов заставил его следовать за ними. Они побежали к лесу огородами. Высокая трава, предательски цепляясь за ноги, не давала им возможности ускорить движение. Сзади послышались крики немцев и раздались автоматные очереди.

* * *

Мария Воронова и генерал Власов долго стояли на опушке леса, не решаясь войти в деревню. Они не ели больше суток, и голод, как зверей, гнал их в места проживания людей.

– Андрей, – обратилась Мария к генералу, – а вдруг в деревне немцы?

Он промолчал, так как не знал, что ей ответить. О последствиях возможного плена он сейчас не думал. Голод полностью притупил чувство самосохранения. Генерал посмотрел на нее.

– У тебя есть другие варианты? Вот и у меня – их нет. Какая разница от чего умереть: от голода или от пули. Я смерти не боюсь, я военный. Идет война, и на фронте гибнут и умирают тысячи людей.

– Я боюсь, Андрей, за тебя. Я – рядовая, что с меня взять, а ты – генерал.

Он усмехнулся.

– Пойдем, не бойся. Если остановят, то я – сельский учитель, а ты – моя жена. Мы из деревни Мясной Бор. Немцы тоже люди, и они, я думаю, не станут нас расстреливать из-за того, что мы пришли в деревню просить кусок хлеба. Вот, возьми мои часы, может быть, ты сможешь их обменять на продукты.

Они вышли на дорогу и, не торопясь, направились в деревню. Остановившись около одного из домов, Власов постучал в калитку. Во дворе залаяла собака.

«Похоже, в деревне немцев нет», – сделал он вывод, вслушиваясь в злобный лай собаки.

Немцы, как правило, устраивали охоту на всех деревенских собак, входя в населенный пункт.

– Кого там нелегкая несет? – послышалось за воротами. – Шляются здесь разные…

– Хозяин! Переночевать не пустишь? – обратился к нему Власов. – Устали мы с женой.

Хозяин дома открыл калитку и сердитым взглядом посмотрел на пару, что стояла перед ним. Он окинул оценивающим взглядом высокого худощавого мужчину в больших роговых очках и стоявшую рядом с ним женщину в юбке защитного цвета.

– Кто такие? – грозно спросил он их.

– Беженцы мы, – произнес Власов. – Я учитель, а это моя жена Мария. Дом наш разрушен, вот и ходим по деревням в надежде где-нибудь осесть.

Хозяин дома усмехнулся: эти двое не могут быть беженцами, так как на учителе были добротные кожаные сапоги, пошитые на заказ.

«Наверняка партизаны, – посчитал он. – Нужно послать сына к старосте, пусть предупредит его».

– Проходите, – пригласил мужчина гостей и, прежде чем закрыть за ними калитку, вышел за ворота и посмотрел на улицу: она была пуста. С началом войны редко кто из жителей выходил из дома без надобности. Гости проследовали за ним в дом. Они вошли в комнату и остановились у порога. Заметив в красном углу икону Спасителя, Власов перекрестился, чем вызвал невольное удивление у Марии. Глядя на него, она тоже наложила на себя крест.

– Проходите, не стойте у порога, – произнес хозяин дома. – Садитесь, сейчас будем ужинать.

Он вышел из дома и, подозвав сына, попросил его сбегать к старосте и предупредить о том, что к ним пришли двое партизан – мужчина и женщина. Хозяин вернулся в дом и, достав из печи чугунок с картошкой, поставил его на стол. Заметив голодный взгляд гостей, он достал каравай и нарезал несколько крупных кусков черного хлеба. Гости быстро все съели, чем вызвали у хозяина дома недовольство.

– Вы и поесть, – произнес он. – Таких прожорливых гостей, как вы, не прокормишь.

– Простите нас, Христа ради, – произнесла Воронова. – Вы не обменяете хлеб на эти часы? – обратилась к хозяину Мария и протянула их ему.

– Хм… – хмыкнул хозяин и, повертев их, вернул их обратно женщине. – А зачем они мне? Мы всю жизнь жили без них и сейчас проживем.

Неожиданно дверь резко распахнулась, и в помещение вошли трое мужчин с белыми повязками.

– Кто такие будете? – спросил один из мужчин. – Партизаны?

– Какие мы партизаны? Мы – беженцы. Я учитель, а это моя баба, Мария, – ответил Власов. – Дом наш сгорел, вот мы и скитаемся в поисках еды и крова.

Мужчины громко рассмеялись. Один из них подошел к столу и взял в руки наручные часы. Он повернул их и громко прочитал гравировку на крышке.

– А. А. Власову от друзей.

– Дорогие? – обратился он к гостю.

– Не дороже денег, – ответил генерал.

Все снова громко засмеялись.

– Дерзишь, а это нехорошо, гражданин учитель. Мы здесь почитаем Бога и не почитаем дерзость. Так что, давай дядя, иди в сарай, завтра утром разберемся, какой из тебя учитель.

Их вывели из дома и, втолкнув внутрь сарая, закрыли за ними дверь. Поставив около двери часового, полицаи разошлись по домам.

* * *

Сорокин, толкая в спину тучного немца, который еле шевелил короткими ногами, бежал по лесу.

– Быстрей! Быстрей, гад! Если не побежишь, застрелю прямо здесь!

Офицер, словно понял, о чем ему говорит этот русский, и ускорил бег. Впереди них, петляя, как заяц, бежал Гамов. Судя по стрельбе, которая доносилась сзади, немцы не только не прекратили преследовать их, но и привлекли к этой операции дополнительные силы. Двое бойцов, бежавшие первыми, выскочили на большую поляну. Сделав несколько шагов, они исчезли в пламени взрыва. Тела погибших разбросало в разные стороны, вызвав еще один подрыв противопехотной мины. Над головой Сорокина просвистел ее осколок и впился в толстый березовый ствол. Когда дым рассеялся, Александр подошел к немцу, который лежал лицом вниз.

– Давай, вставай, фашист! – произнес Александр и схватил немца за рубашку.

Грудь офицера была вся в крови. Из кустов показался Гамов.

– Жив, товарищ капитан? – спросил он. – А я-то подумал, что вас, как и его…

– Как видишь, Гамов. Жалко, что погиб немец, наверное, многое мог рассказать. Портфель у тебя?

– Так точно, – ответил боец.

– Тогда уходим, минут через пятнадцать тут будут немцы.

Они бросились бежать, стараясь придерживаться кромки поляны. Они выскочили из леса и оказались на дороге. Недолго раздумывая, они быстро перебежали ее и спрятались в кустах. Сорокин повалился на землю и стал жадно хватать ртом воздух. После ранения в ногу он так быстро еще не бегал. Гимнастерка на Гамове была темной от пота.

– Повезло, – еле произнес Александр.

На дороге показалась немецкая колонна из пяти грузовиков, набитых до отказа солдатами. По команде офицеров они быстро выстроились в цепь и направились в ту сторону, откуда только что ушли Сорокин и Гамов.

– Что скажешь, Гамов? – спросил Сорокин.

– Кажется, оторвались, товарищ капитан, – произнес тот. – Я уж подумал, что нам с вами, кранты. Видать, мы большую шишку захватили, если немцы нагнали столько людей, чтобы отловить нас.

– Дайка сюда портфель, хочу посмотреть, что в нем, – приказал Александр бойцу.

Портфель был закрыт на замок. и Александр, достав из ножен финку, быстро открыл его. В портфеле лежало несколько тонких папок и карта, испещренная множеством различных значков и цифр. Судя по тому, что в каждом правом верхнем углу стоял знак, можно было судить, что похищенные ими документы имели гриф секретности.

– Ну, что там, товарищ капитан? – спросил его Гамов. – Стоило ради этого рисковать?

– Ты знаешь, я не силен в немецком языке, но мне кажется, что мы с тобой захватили документы особой важности, и поэтому мы должны доставить их к нашим как можно быстрее.

– Тогда пошли, товарищ капитан, чего мы сидим, – произнес Гамов и быстро вскочил на ноги. Сунув документы обратно в портфель, поднялся и Сорокин. Где-то на востоке гремело, и трудно было понять: гром или канонада.

– Как ты считаешь, до фронта далеко? – спросил Александр, шагая следом за ним по лесу.

– Судя по звуку, километров шесть, а может быть, и больше. Лес искажает звуки.

По пути им то и дело попадались разбитые повозки, пустые ящики. Все это валялось в беспорядке, и можно было сделать безошибочный вывод, что все это добро было оставлено в результате быстрого отхода войск.

– Похоже, так быстро бежали… – тихо произнес Гамов, переводя взгляд с одного предмета на другой.

Выросший в деревне, он привык уважительно относиться к любой вещи, независимо от ее размеров и назначения, ведь все они были сделаны руками человека.

– Не трогай здесь ничего, – предупредил его Сорокин. – Тут могут находиться мины или еще какие-нибудь сюрпризы.

– Какие мины, капитан? Они так торопились, что об этом и не думали.

Гамов нагнулся и поднял с земли обойму, в которой находились патроны. Протерев тряпочкой, он сунул ее в свой патронташ.

* * *

– Андрей! Ты что молчишь? Они нас не убьют? – спросила Мария Власова, когда за ними закрылась дверь сарая.

Генерал промолчал. Похоже, он был в шоке. Ему не верилось, что он попал в плен. В том, что его передадут немцам эти люди, он не сомневался.

– Андрей, не молчи. Скажи что-нибудь!

– Отстань, мне сейчас не до тебя, – впервые за все время их знакомства, грубо ответил он ей. – Откуда я могу это знать? Не приставай, мне нужно немного подумать.

Он взял охапку старой прошлогодней соломы и бросил ее на землю. Он сел на нее и уперся спиной стену сарая. Женщина молча присела рядом и прижалась к его худому плечу. Сейчас, глядя на его растерянное лицо, на безвольно опущенные плечи, она невольно подумала, любила ли она вообще этого человека или нет. Раньше она об этом почему-то не думала, ей просто было приятно окружать этого человека вниманием, дарить ему тепло, получая взамен от него многое, чего не хватало тогда женщинам. Она знала себе цену, ведь этот человек был у нее не первым мужчиной. Его положение в иерархической системе Красной Армии было довольно высоким. Центральные газеты Советского Союза называли его соколом Сталина, спасителем России. Все это заставляло ее бороться за его расположение. Она тоже делала все, чтобы однажды почувствовать свою значимость. Из двух женщин, окружавших его вниманием и лаской, он почему-то выбрал ее, забыв на время войны свою вторую супругу. Она посмотрела на него и коснулась его руки. Ладонь Власова была потной и холодной.

«Волнуется, – решила она. – По всей вероятности, переживает, что так просто угодил в плен. Глупо было не улететь отсюда, когда за ним прислал самолет сам Сталин. «Полководец не может бросить войска, сражающиеся в окружении», тогда произнес он, отказываясь от самолета. Красиво, благородно, но очень глупо. Сейчас, наверное, жалеет».

– Андрей! Может, стоит попробовать выбраться из этого сарая?

– Оставь, Мария, это судьба, – обреченно произнес он. – Противиться ей значит, противиться Богу.

Она не удивилась его ответу. За все время их отношений он неоднократно вспоминал о Боге, очевидно, сказывалось детство, проведенное в семье культового работника. За стенкой сарая послышались шаги часового. Чтобы не заснуть на посту, он решил немного размять ноги.

– Вы не выпустите меня в туалет? – неожиданно обратилась она к часовому.

– Что, приспичило? – смеясь, поинтересовался у нее часовой. – Сарай большой, места много, сходи там.

– Но я в сарае не одна, здесь мужчина.

– Это не мужчина, а твой муж. Так что, валяй прямо там, он тебя простит.

Часовой громко рассмеялся над своей шуткой. Мария не ответила и снова села рядом с генералом. Она нежно погладила его по голове, так как хорошо понимала, что это последняя ночь, когда они рядом друг с другом. Власов сидел безучастный ко всему, погруженный в свои мысли. Он почему-то вспомнил приказ Ставки верховного главнокомандующего Красной Армии № 270 от 16 августа 1941 года, с пометкой «Без публикации», подлежащий прочтению во все ротах, эскадронах, эскадрильях, командах и штабах:

«Мы не можем скрывать того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам. Командующий 28-ой армии генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен фашистам. Штаб группы Качалова из окружения вышел, пробились из окружения и части группы Качалова, а генерал-лейтенант Качалов предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу.

Генерал-лейтенант Понеделин, командующий 12-ой армии, попав в окружение, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной, как нарушитель военной присяги.

Командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов, оказавшись в окружении немецко-фашистских войск, вместо того чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен.

Следует отметить, что при всех указанных выше фактах сдачи в плен врагу, члены военных советов армии, командиры, политработники, особо-отдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качаловым, Понеделиным, Кирилловым и другим сдаться в плен врагу.

Эти позорные факты сдачи в плен нашему заклятому врагу свидетельствуют о том, что в рядах Красной Армии, стойко и самоотверженно защищающей от подлых захватчиков свою Советскую Родину, имеются неустойчивые, малодушные элементы. И эти трусливые элементы имеются не только среди красноармейцев, но и среди начальствующего состава. Как известно, некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а, наоборот, прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят и не наблюдают поля боя, а при первых серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя.

Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, дезертирующих к врагу и сдающихся ему в плен, или малодушных начальников, которые при первой заминке на фронте срывают с себя знаки различия и дезертируют в тыл? Нет, нельзя!

Если дать волю этим трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат нашу армию и загубят нашу Родину. Трусов и дезертиров надо уничтожать…».

Приказываю:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам. Обязать каждого военнослужащего, независимо от его служебного положения, потребовать от вышестоящего начальника, если часть находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и, если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи…»

Приказ подписали: Председатель ГКО И. В.Сталин, Заместитель ГКО Молотов, Маршалы Советского Союза С. Буденный, К.Ворошилов, С.Тимошенко, Б.Шапошников и генерал армии К.Жуков.

Власов посмотрел на Марию: та, прижавшись к нему, спала. На улице пошел дождь. Крупные капли дробно застучали по крыше сарая. Он невольно позавидовал ей: она, оказавшись в подобной ситуации, могла спокойно заснуть.