Пятна на солнце

– Спасибо, товарищ майор. А как вы?

– А что я? Приказано дожидаться нового командира полка, только когда это произойдет, никто не знает. Мы тоже отходим, драться то нечем. Ладно, капитан, бывай, может, еще увидимся.

– До свидания, товарищ майор.

Майор направился дальше: его сгорбленная фигура быстро растаяла в темноте. Сорокин поправил на поясе кобуру с пистолетом и, забросив за плечо автомат, пошел к сборному пункту, где десятки раненых и искалеченных людей дожидались эвакуации. Между бойцами ходил слух, что вот-вот наши части снова прорвут немецкую оборону и соединятся с основными силами. В небольшом лесочке отдельной группой сидели бойцы, прибывшие последним пополнением три дня назад. Это были казахи, таджики и узбеки. Большинство из них были в возрасте около сорока лет, совсем не обучены военному делу и очень тяжело переносили мороз.

Заметив приближающегося к ним офицера, они поднялись с земли. Сорокин не сразу понял, что все они совершали вечерний намаз. Александр остановился и подозвал к себе сержанта – узбека.

– Сержант, что это за сборище? Почему бойцы покинули боевые позиции?

– Люди собрались совершить намаз, то есть помолиться Аллаху.

Основная часть бойцов, с интересом смотрела на Сорокина, стараясь угадать, о чем он говорит с их земляком. Утром он не сразу понял, что происходило на боевых позициях, занимаемых этими выходцами из Средней Азии. Немецкий снайпер метким выстрелом убил одного из этих горе бойцов. Они моментально покинули окопы, собрались вокруг убитого и стали что-то по-своему бормотать. Немцы сразу заметили эту группу и накрыли ее минометным огнем. В результате несколько человек были убиты и ранены. Оставшиеся в живых быстро нашли что-то похожее на носилки и в сопровождении целой толпы понесли раненых в санчасть. Командиры взводов и рот стали поочередно жаловаться Сорокину, что никакие беседы, уговоры или применяемые к ним меры дисциплинарного воздействия не могли изменить их поведения.

– Сержант, если я еще раз увижу вашу толпу, всех отдам под трибунал. Понял?

Тот молча кивнул и начал быстро переводить его приказ землякам. Они стали что-то громко обсуждать между собой, но, заметив, что капитан по-прежнему стоит и не уходит, начали медленно расходиться.

Мимо него пробежала молоденькая санитарка, одетая в телогрейку и ватные штаны. Из-под сбившейся на затылок шапки выбивались светлые кудряшки. Ее миловидное лицо было сосредоточено, словно она боялась что-то позабыть. Неподалеку стояла палатка, которую только что развернули медики. Вокруг нее прямо на снегу лежали раненые бойцы, дожидаясь эвакуации. Неожиданно внимание Сорокина привлек мужчина небольшого роста, который требовал у военврача, чтобы его эвакуировали в тыл одним из первых.

– Да не могу я это сделать, сержант. Ты что, сам не видишь, сколько здесь тяжелораненых? Ходить ты самостоятельно можешь, ранение у тебя легкое, от такого не умирают, – произнес мужчина в белой медицинской шапочке.

– В чем дело сержант? – обратился к бойцу Сорокин.

Тот растерялся. Он не думал, что его разговор с военврачом услышит кто-то из посторонних.

– Товарищ капитан! Я ранен и обратился к военврачу с просьбой, чтобы меня эвакуировали в тыл. Я не хуже и не лучше других, но мое ранение требует определенного лечения, которое я не смогу получить здесь, в этом лесу.

– Что у него за ранение? – спросил Александр врача. – Тяжелое, средней тяжести?

– Сквозное ранение правого предплечья, товарищ капитан. Ранение не опасное для жизни. В первую очередь мы вывозим тяжелораненых бойцов. Он не может быть в первой группе эвакуируемых в тыл.

– Вам понятно, сержант?

– Так точно, товарищ капитан.

Сержант отошел в сторону и сел под дерево. Вскоре подошло несколько грузовиков, однако раненых было так много, что они не могли вместить их всех. Сидевший неподалеку сержант неожиданно вскочил с земли и бросился к одному из грузовиков. Оттолкнув раненого в ногу солдата, который еле стоял, опираясь на самодельный костыль, сержант полез в кузов. Солдат упал на грязный снег и попытался самостоятельно подняться, но у него ничего не получалось. Сорокин помог ему и, схватив за ворот шинели сержанта, стащил его из кузова.

– Ты что, сука, делаешь? – закричал он ему в лицо.

– Да пошел ты. Хватит, навоевался, – в ответ прокричал ему сержант. – Пусть теперь повоюют другие.

Сержант оттолкнул в сторону Александра и снова устремился к машине.

– Стой, гад! Стой или буду стрелять! – прокричал Сорокин.

Но сержант уже не слышал этих угроз. Расталкивая санитаров, он вцепился руками в борт автомашины и попытался забраться в кузов, на полу которого лежали раненые. Сухой выстрел заставил всех замолчать. Около Сорокина из темноты выросли несколько вооруженных бойцов.

– Взять его! – приказал он солдатам и указал рукой на сержанта.

Солдаты с трудом вытащили того из машины и подвели к капитану.

– Вы не имеете права, я ранен! – завопил он.

Машины, наполненные тяжелоранеными солдатами, тронулись, оставив еще с десятка три легко раненых бойцов на месте. Сорокин перевел взгляд на сержанта, который обреченно стоял между солдатами.

– Документы, – потребовал у него Александр.

– У меня нет документов. Я их потерял во время боя, – ответил сержант.

Со стороны немецких траншей взлетело несколько осветительных ракет, озарив безжизненным светом кусты и деревья. Вслед за этим послышались несколько пулеметных очередей. Трассирующие пули, как светлячки, пронеслись над головами бойцов. Какое-то нехорошее предчувствие возникло внутри Сорокина.

– Покажите вашу рану! – потребовал у сержанта Сорокин. – Я хочу посмотреть вашу рану!

Неожиданно сержант оттолкнул стоявших около него солдат и бросился в темноту. Не раздумывая, Александр побежал за ним. Ему повезло; сержант споткнулся и растянулся на снегу. Капитан заломил ему руки и связал их поясным ремнем.

– Вперед! – скомандовал он и толкнул сержанта стволом пистолета.

* * *

Арестованный сержант оказался немецким диверсантом. В его задачу входило наведение немецких самолетов на железнодорожные составы, которые направлялись к фронту. После того, как он сообщил сотрудникам особого отдела все интересующие их сведения, его расстреляли. Майор Козуб дал Александру возможность немного отдохнуть. Два дня назад усилиями Волховского фронта снова был пробит коридор, который соединил 2-ую ударную армию с «большой землей». Через образовавшуюся брешь удалось вывести большое количество раненых бойцов и в какой-то степени снабдить армию боеприпасами и продовольствием. Все эти передвижения шли под непрерывными налетами немецкой авиации, и прорваться внутрь образованного немцами котла удавалось не всем. Дороги и поля были забиты разгромленной советской техникой, трупами людей и лошадей.

Сорокину, по приказу начальника особого отдела дивизии, удалось удачно выйти из котла, и сейчас, сидя в кабинете особого отдела фронта, он докладывал руководству о борьбе с диверсантами, паникерами и дезертирами. Его доклад почему-то не понравился начальнику, который считал, что сотрудники особого отдела дивизии не проявили жесткости в этом вопросе.

– Пока мы не возьмем всех в ежовые рукавицы, мы не наведем порядка в армии. Расстреливать всех, кто без команды оставляет боевые позиции.

Неожиданно штаб забурлил: по коридорам побежали офицеры, кто-то спешно закрывал свой кабинет, кто-то спешил покинуть здание штаба. Вскоре все стихло. В кабинет начальника особого отдела фронта заглянул военный большой звездой на петлицах. Сорокин сразу узнал его – это был представитель Ставки верховного главнокомандующего Ворошилов. Все вскочили со стульев и вытянулись по стойке смирно. Он посмотрел на них и закрыл за собой дверь.

– Давай, Сорокин, – заторопил его начальник особого отдела Примаков. – Надеюсь, ты меня понял. Передай майору Козубу, что только жесткость может уничтожить разгильдяйство в нашей армии. Ты сам хорошо знаешь, как относится к подобной проблеме товарищ Сталин. Он не пощадил Павлова и целый ряд генералов, которые потеряли бдительность и проявили трусость в первые дни войны.

Александр вышел из кабинета и направился по коридору командного пункта фронта. Тот был пуст: ни человека, ни звука. Создавалось впечатление, что все сотрудники внезапно испарились. Он вышел во двор и невольно зажмурился от яркого солнечного света. Недалеко от машины, которая ожидала Сорокина, стояли два полковника, которые делились впечатлениями о посещение фронта Ворошиловым.

– Ты знаешь, Глеб, Власов и Ворошилов долго стояли около блиндажа и что-то обсуждали между собой, – доносился до Александра рассказ одного из полковников. – Потом Ворошилов показал рукой на поле, покрытое сотнями убитых бойцов, погибших при деблокировании окружения, и, обращаясь к Власову, сказал, что вот видите, местность здесь открытая, вражеские позиции хорошо укреплены, поэтому и такие большие потери в частях и подразделениях. Тот ему об отсутствии артиллерии, танков и авиации, а он словно не слышит его.

Взглянув на Сорокина, они замолчали и отошли в сторону. Он сел в автомашину и взглянув, на водителя, махнул ему рукой. Ночью, направляясь в штаб фронта, он из-за темноты не мог рассмотреть то, что увидел сейчас. Кругом на снегу лежали трупы советских солдат: их просто никто не убирал. Днем каждая попытка убрать трупы заканчивалась все новыми и новыми потерями. Сорокин снова почему-то вспомнил о Боге и мысленно перекрестился, глядя на эти вмерзающие в лед человеческие тела.

* * *

К вечеру следующего дня немцы вновь отрезали 2-ую ударную армию от частей и соединений Волховского фронта. Даже самому далекому от военной стратегии человеку было понятно, что армия обречена на гибель, но приказа на отход по-прежнему не было. Части 2-ой ударной армии продолжали вести ожесточенные бои с превосходящими силами противника.

Шел апрель месяц, вскрылись реки и болота, и положение армии стало практически катастрофическим. В вырытых еще зимой окопах стояла вода, в отдельных местах она доходила до пояса. Как и прежде не хватало продуктов питания и боеприпасов. К середине апреля в армии были съедены все лошади. Солдаты, как тени, слонялись по перелескам в поисках пищи. С каждым днем немцы все сильнее и сильнее стягивали удавку на шее окруженной армии. В этот сложный период решением Ставки командующим армии был назначен генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов.

21 апреля тысяча девятьсот сорок второго года Ставка приняла решение ликвидировать Волховский фронт. Оно было принято по предложению командующего Ленинградским фронтом генерала Хозина и секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) , члена военного совета, Жданова. Волховский фронт преобразовался в Волховскую оперативную группу Ленинградского фронта. Это была стратегическая ошибка Ставки. Как потом выяснилось, командовать этой группировкой из блокированного немцами Ленинграда оказалось невозможно. Но обо всех этих решениях не знали бойцы окруженной армии и продолжали драться за каждый клочок земли.

Сорокин сидел на пеньке, и грелся под лучами весеннего солнца. Вши не давали покоя ни днем, ни ночью. Он снял с себя гимнастерку и стал трясти ее над небольшим костром. Кровососы сыпались в пламя и с треском погибали в жарком огне. Однако полностью избавиться от паразитов было практически невозможно. Стоило натянуть гимнастерку, как все тело вновь зачесалось и покрылось мелкими красными пятнами от их укусов.

Ужасно хотелось есть. Он уже не помнил, когда ел горячую пищу. Вчера вечером была попытка наших самолетов сбросить на парашютах продукты и боеприпасы, но немецкие истребители, полностью контролировавшие небо над остатками окруженной армии, не позволили им сделать это. Потеряв несколько транспортных машин, они улетели назад.

Услышав за спиной шаги, Сорокин обернулся. Среди деревьев он заметил двух бойцов, которые несли отсеченную топором лошадиную ногу. Заметив его, они сбросили ее с плеч прямо в воду и подняли винтовки.

– Где взяли? – спросил он их, так как это было сродни чуду.

– Какая разница, капитан, где мы ее взяли? Не подходи, не заставляй нас взять грех на душу. Мы тебе отрежем кусок, а остальное мясо – наше.

Солдат достал из ножен финский нож и ловким движением отрезал кусок от лошадиной ноги.

– Вот возьми, – произнес боец и швырнул ему кусок мяса.

Кусок не долетел и упал в воду в метрах пяти от него.

– А как же другие? Они ведь тоже хотят есть?

– Нам что до них, пусть решают эту проблему самостоятельно.

Сорокин встал с пенька и посмотрел по сторонам. Недалеко, в метрах пятидесяти от него, на небольшой полянке солдаты сушили одежду. Пока он отвернулся, эти двое подняли из воды свою ношу и направились дальше. Он подошел к плавающему куску конины и вытащил его из воды. От мяса сильно воняло гнилью, и он отбросил кусок в сторону. Есть мертвечину ему было противно.

Два дня назад он лично расстрелял трех бойцов, застигнутых на месте убийства и расчленения трупа. Во время допроса они признались, что вот уже две недели занимаются тем, что убивают, а затем поедают своих товарищей.

– Товарищ капитан! – услышал он за спиной знакомый голос связного. – Вас вызывает Примаков.

Александр пошел вслед за ним, чувствуя, как его просохшие на солнце сапоги вновь становятся тяжелыми от влаги. Вокруг тропинки, по которой они двигались, в воде разлившихся ручьев и маленьких речушек лежали и плавали трупы погибших солдат. Связной, похоже, был из деревни и поэтому, не постоянно крестился при виде их.

– Верующий? – поинтересовался у него Сорокин.

– А что? Сейчас здесь каждый – верующий, одна надежда на Бога.

Он замолчал. Впервые за все это время Александр не стал переубеждать этого немолодого солдата в том, что Бога нет. Он, как и любой боец, угодивший в этот котел, только и верил в чудо, которое и сводилось к тому, что может быть сегодня или завтра поступит приказ об отходе армии.

– Стой! Кто идет! – послышался голос солдата из боевого охранения.

– Да я это, Прохоренко. Что спрашиваешь, не узнаешь что ли?

– Теперь узнал, проходите.

Они ступили на сухой островок среди воды и, не останавливаясь, направились к палатке майора.

* * *

Примаков сидел у костра и сушил портянки, развесив их на ветке.

– Что улыбаешься? – спросил он Сорокина. – Впервые видишь начальника особого отдела армии босиком?

Александр промолчал, так как хорошо знал, что окруженная армия так и осталась в зимнем обмундировании и продолжала сражаться в насквозь промокших валенках и ватниках. Днем еще можно было как-то обсушиться, но ночью, когда температура опускалась ниже нуля, многие бойцы просто замерзали лежа, в промокшей одежде на земле. Простудные заболевания косили людей, но помочь им было невозможно: в медсанчастях отсутствовали какие-либо лекарства.

– Есть хочешь? – снова спросил его Примак. – Могу угостить?

От этих слов в пустом животе Сорокина что-то свирепо заурчало, словно страшный зверь, проснувшийся от долгого сна, потребовал у него пищи. Посмотрев на подчиненного, майор улыбнулся.

– Скажи Прохоренко, пусть он тебя накормит.

Александр направился к связному, который сидел на поваленном дереве с закрытыми глазами, подставив под ласковое солнце свое конопатое лицо.

– Прохоренко! Начальник приказал меня накормить. Хватит на солнце дремать, люди с голоду умирают, а ты от сытой жизни щуришься.

Тот поправил пилотку и молча нырнул в палатку. Вскоре он протянул Сорокину котелок с пшенной кашей.

– Откуда у тебя такое богатство? – поинтересовался он у бойца.

– Угостили, – уклончиво ответил тот. – Вы ешьте, товарищ капитан, когда еще придется поесть каши.

Сорокин достал из полевой сумки ложку и стал быстро поедать пшенку. В этот раз мысли о голодных людях почему-то не мучили его совесть. Он быстро съел всю кашу и подошел к подполковнику.

– Сорокин, я вчера был в штабе армии, говорил с генералом Власовым: с его слов армия – на грани гибели. Все попытки прорвать кольцо силами 50-ой армии не увенчались успехом. 376-ая дивизия сама чуть не оказалась отрезанной от основных сил. Сильнейшие бои идут по-прежнему в районе населенного пункта Мясной Бор. И еще, командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин приказал генералу Власову разработать план по выводу армии из окружения.

Он замолчал и потрогал портянки, которые по-прежнему были сырыми.

– Ты знаешь, о чем я подумал? – снова обратился он к Сорокину. – Сейчас конец апреля. Раньше это было самым любимым временем в году, а теперь у меня душа почему-то не испытывает былого восторга.

– Здесь, среди болот, какой может быть восторг, товарищ подполковник. Сейчас все мысли лишь об одном: как выжить в таких условиях?

– Может, ты и прав, капитан. Теперь действительно не до красот апреля. Скорее бы Ставка утвердила план вывода армии из окружения.

Их, окруженная со всех сторон армия до сих пор оттягивала на себя огромные силы немцев, не давая им возможности перебросить их на другие участки фронта.

– О чем задумался, Сорокин? – спросил его Примаков, снова потрогав портянки, от которых уже валил пар.

– Наверное, о том же, о чем думаете и вы, товарищ подполковник. Я, как и все, хочу выжить. Я не хочу думать о том, что наше командование оставит нас умирать здесь. Стоит только посмотреть на все эти трупы, плавающие в воде, и мне становится как-то не по себе. Если убьют, то хотелось бы лежать в земле, а не гнить в болоте.

– Сколько у тебя осталось людей? – с серьезным лицом спросил его Примаков, хотя великолепно знал, что у него уже давно никого нет. – Завтра утром штаб будет передислоцирован ближе к Мясному Бору. Думаю, что там, наверное, и будет прорыв.

– Разрешите идти?

– Иди, Сорокин, иди. Кстати, у тебя патроны к автомату есть? Возьми у Прохоренко ящик, думаю, что боеприпасы лишними не будут.

Получив у него патроны, он взвалил на плечо ящик и направился обратно в сторону расположения батальона, за которым был закреплен приказом майора Козуба.

* * *

Прошло еще около двух недель. Группа под командованием Сорокина шла, как всегда, врассыпную. Заметив их передвижение в редком лесочке, немцы открыли с правого фланга сильный пулеметно-минометный огонь, не давая им возможности захватить сброшенный с самолета груз и заставляя их то и дело бросаться в холодную болотную жижу, к которой невозможно было привыкнуть. Гимнастерка Сорокина вскоре намокла и от прилипшей к ней грязи была похожа на изделие из толстой и грубой кожи.

Александр, оторвавшись от земли, сделал небольшую перебежку. Немцы почему-то не стреляли, но привыкшие к постоянным обстрелам бойцы продолжали лежать в воде, опасаясь подняться. Сорокин снова сделал перебежку, и опять немецкие пулеметы молчали. Запыхавшись, он сел под дерево и тыльной стороной ладони вытер вспотевшее лицо. Вскоре около него собралась вся его группа в количестве двадцати человек. Среди молодой зелени можно уже было увидеть белое полотнище парашюта, до которого оставалось не больше ста метров.

– Немцы наверняка что-то придумали, – произнес он. – Просто так они этот груз нам не отдадут. Нужно подойти к нему справа через лесочек. Там и укрыться проще и подобраться намного легче.

Как только они втянулись в лес, прозвучал одиночный выстрел. Боец, замыкающий группу, схватился за простреленную грудь и рухнул на землю. Вслед за выстрелом, почти сразу посыпались мины. Появились убитые и раненые.

– Сержант! Ко мне! – подозвал Сорокин командира отделения. – Возьми трех бойцов, и попытайтесь вынести из-под обстрела раненых.

Где-то сзади прозвучало несколько автоматных очередей. Это были немцы, которые обходили с фланга, стараясь взять их в кольцо и прижать к болоту.

– Сержант! Возьми свое отделение и уничтожь немцев.

Получив отпор, немцы отошли. Группа двинулись дальше. Где-то за их спинами грохнуло несколько взрывов, и началась автоматная стрельба. Опять прозвучал одиночный винтовочный выстрел. Сорокин краем глаза заметил, что трассирующей пулей выстрелили с растущей неподалеку большой ели. Идущий рядом с ним боец повалился на землю: из простреленной каски потекла густая кровь.

– Снайпер на ели, – закричал Александр и, подняв автомат, дал длинную очередь в то место, где сверкнул огонек.

На землю полетели срезанные пулями ветки, а затем что-то большое, которое повисло внизу, не долетев до земли. Держа автомат наизготовку, капитан подошел к дереву. Снайпер висел головой вниз, болтаясь на привязанной к ноге веревке.

– Вот сволочь, – произнес пожилой боец, поднимая с земли снайперскую винтовку. – Сколько убил наших.

Солдат сплюнул себе под ноги и взглянул на Сорокина.

– А ловко вы его, товарищ капитан.

Александр промолчал, так как впереди послышались голоса: люди из его группы тащили большой мешок. Они положили его на землю и стали развязывать веревки, которыми он был стянут. Каково же было их разочарование, когда они обнаружили в мешке не продукты питания и боеприпасы, а сотни экземпляров газеты «Правда».

В этот момент снова ударили немецкие пулеметы и минометы. Бросив мешок с прессой, бойцы стали отходить назад мелкими группами.

* * *

21 мая 1942 года Сталин согласовал план отвода 2-ой ударной армии из котла. По разработанному плану генерала Власова вывод армии должен быть осуществлен в три этапа. Немецкое командование словно почувствовало, что русские готовятся к выводу армии из котла, и 20 мая на многих участках начали операцию по сужению «волховского» котла. Развернулись ожесточенные бои. 2-ая ударная армия агонизировала, но продолжала упорно сражаться. В отсутствие боеприпасов, продовольствия, техники, части полки отражали все атаки, а на отдельных участках даже потеснили немецкие части. После ожесточенного боя советским войскам удалось прорвать немецкое кольцо в районе деревни Мясной Бор. В образовавшуюся брешь, шириной четыреста-пятьсот метров, устремились войска. Первыми выходили военные госпитали. Они шли под непрерывным огнем немецкой артиллерии и налетами авиации. «Дорога жизни», как ее назвали бойцы, насквозь простреливалась пулеметным огнем и, несмотря на большие потери в личном составе, войска всячески пытались пробиться через этот узкий коридор.

26 мая гитлеровцы усилили преследование отходящих частей. Полки, прикрывающие отход армии, истекая кровью, продолжали отражать атаки немецких войск.

29 мая немцам снова удалось замкнуть кольцо окружения. В котле оставалось еще достаточно много воинских частей, которые не теряли надежды прорвать кольцо и выйти к нашим. Там оставался и штаб армии во главе с генералом Власовым.

По приказу майора Козуба оперативная группа из числа сотрудников особого отдела дивизии, которую возглавлял капитан Сорокин, расположилась в двух километрах от передовой. В их задачу входило не допустить незапланированного отхода войск. В наспех вырытых окопах разместились автоматчики и пулеметчики. Где-то за лесом шел ожесточенный бой, грохотала артиллерия. Над позициями заградительного отряда несколько раз пролетали немецкие истребители, словно изучая занятые ими окопы и ямы. Неожиданно немецкая артиллерия перенесла огонь вглубь обороны, и снаряды с воем стали рваться недалеко от них, заставляя вжиматься в землю. Вскоре показались первые раненые бойцы, которые отходили в сторону заградительного отряда.

– Гробарь! – окликнул Сорокин лежавшего на дне окопа офицера. – Сходи, узнай, как там наши, держатся? Может, начинают отходить? Мне бы не хотелось стрелять по своим.

Молоденький лейтенант выскочил из окопа и, размахивая пистолетом, побежал навстречу раненым, которые то и дело падали на землю при свисте немецких снарядов. Схватив одного из них, он начал что-то у него спрашивать. Тот ответил ему и рукой указал туда, где беспрерывно шла стрельба. Переговорив с ним, офицер побежал обратно к окопам.

– Плохо там, товарищ капитан, немцы постоянно атакуют. У наших солдат заканчиваются боеприпасы, и они уже дважды сходились с немцами в врукопашную.

– А теперь подумай сам, будешь ты стрелять в них, если они начнут отходить? – спросил его Сорокин.

– А что тут думать? Приказ есть приказ, и его никто не отменял.

– А если я его отменю, что тогда?

– Ничего, я вас просто арестую, товарищ капитан. Вы не можете отменить приказ вышестоящего начальника.

Александр промолчал. Он хорошо знал, что этот Гробарь собирает на него компромат. Вчера он вел беседу с его связным: все интересовался, что Сорокин за человек, и почему майор Козуб так хорошо относится к нему. Поэтому он не удивился ответу офицера.

В небе появилась эскадрилья «Ю-87», которые стали утюжить оборону русских. Похоже, это была последняя капля, которая переполнила чашу терпения наших солдат, и они стали покидать окопы. Сначала батальон отходил, отстреливаясь от наседавших на них немецких автоматчиков, а затем отход превратился в бегство.

Гробарь самовольно выскочил из окопа и побежал навстречу бегущему назад батальону.