Конец Пиона

В комнату заглянул сопровождавший его офицер.

– Зайдите, нужно переговорить.

Александр, толкнув дверь, оказался в небольшой комнате, в которой находились два офицера. Тарасов сел около двери на лавку и, сняв шапку, стал слушать, что ему начал рассказывать один из них.

– Схема перехода такова: в пяти километрах от нас стоит немецкая танковая дивизия, которая уже второй день пытается завладеть населенным пунктом. Сил держать эту деревню и дорогу, у нас больше нет. Их танки могут обойти нас с флангов и отрезать батальон от основных сил дивизии. Завтра рано утром мы оставим деревню без боя.

Он сделал паузу и посмотрел на Тарасова, ожидая, по всей вероятности, от него каких-то вопросов. Заметив, что тот молчит, продолжил:

– Сейчас самое главное: предлагаю оставить вас здесь, то есть в этом доме. Придется до утра посидеть в подвале. Вот, в этой папке протоколы ваших допросов. Вы попали к нам два дня назад при попытке перехода линии фронта. Как вы, наверное, догадались, вы находитесь в особом отделе полка. Для большей убедительности вам придется немного потерпеть побои. Постараемся особо не калечить, но другого выхода из этой ситуации я не вижу.

– Что вы скажете? – обратился к Тарасову сопровождавший его офицер. – Я думаю, что легенда для перехода неплохая.

– Вам виднее. Раз других вариантов нет, я согласен. У меня есть только одно предложение. Можно озвучить?

Лейтенант непонимающе посмотрел на Александра.

– Ну, говорите, что у вас?

– Предлагаю следующий вариант перехода: вы меня немного помнете, а затем сунете в подвал. После чего подорвите угол избы, но очень аккуратно, чтобы не задеть меня. А иначе трудно будет оправдываться, почему при отходе батальона меня не расстреляли как предателя. И еще, пожалуйста, поменяйте мои сапоги на валенки, а то я ночью просто замерзну.

Лейтенант посмотрел на офицера из особого отдела.

– Думаю, что он прав. Сейчас мы это быстро устроим.

– Тогда приступайте, – коротко бросил Тарасов, – я готов.

Часть третья

Утром началась массированная артподготовка. Снаряды рвались где-то недалеко от дома. Тарасов сидел в подвале и, закрыв голову руками, прислушивался к взрывам, которые раздавались все ближе и ближе к дому. Сильно болело разбитое в кровь лицо, а губы с трудом шевелились. Один из снарядов упал в нескольких метрах от дома. Чердак задымился, и тяжелый угарный газ стал проникать в подвал, вызывая кашель. На окраине деревни показались немецкие танки. За ними, утопая в снегу, медленно брела пехота.

Тарасов подошел к узенькому окну и, выбив стекло какой-то железкой, стал громко кричать, стараясь привлечь к себе внимание немецких солдат. Наконец, дверь подвала открылась. Первое, что увидел Александр, были сапоги двух солдат, стоявших перед люком.

– Не стреляйте! Я свой! Пароль Неман! – выкрикнул он и начал выбираться наружу с поднятыми вверх руками.

– Что он кричит? – спросил один солдат другого. – Я ничего не понимаю. Причем здесь Неман?

Солдат передернул затвор автомата.

– Шнель! – скомандовал он и больно ударил Александра в спину автоматом.

Тарасов поднял руки и направился впереди них. Вдруг перед ним встал столб огня и дыма. Его швырнуло взрывной волной, и он, отлетев метра на два, оказался в глубоком сугробе.

– Не стреляйте! Не стреляйте! – вновь закричал он, выбираясь из него. – Неман! Неман!

Это был его пароль, Стоя под дулами немецких автоматов, он думал лишь о том, чтобы его не застрелили.

– Господин фельдфебель, здесь какой-то ненормальный русский солдат что-то орет. То ли он сошел с ума, то ли что-то другое. Повторяет одно лишь слово – Неман.

К Александру подошел худой высокий мужчина в белом маскировочном балахоне и на ломаном русском языке спросил его, что он кричит.

– Свяжите меня с офицером разведки, – громко прокричал Тарасов, – мне нужно сообщить ему важные сведения.

Фельдфебель что-то произнес на своем языке, и солдат, толкнув Александра стволом автомата в спину, приказал двигаться вперед.

***

Его завели в какой-то полуразрушенный дом, крыша которого съехала набок, и поэтому в комнате вместо потолка было серое дымное небо.

– Ты кого привел? – спросил солдата офицер. – Ты не знаешь, что для этого существует специальный сборочный пункт

– Господин гауптман! Это не обычный русский военнопленный. Он просит, чтобы его связали с представителями разведки. Он все время твердит слово Неман.

Офицер приказал солдату отвести Тарасова в штаб второго батальона. Александр шел по дороге, обходя двигающуюся на восток технику врага. Из машин, набитых солдатами, неслись оскорбительные выкрики, которые, как правило, заканчивались громким хохотом.

«Как хорошо, что я вчера поменял сапоги на эти старые, но теплые валенки», – подумал Тарасов, видя, как немец, конвоирующий его, начал подпрыгивать от холода: на нем была тонкая шинель и пилотка, надвинутая на уши. Его большой и толстый нос начал белеть.

– Господин солдат, – обратился к нему Александр, – у вас побелел нос. Возьмите снег и потрите, а иначе он …

Тарасов не договорил. Немец прикладом автомата ударил его в лицо. Александр зашатался и, сделав два шага, повалился в снег. Солдат схватил его за шиворот, пытаясь поднять.

– Русская свинья! Вставай, а то я тебя застрелю прямо здесь!

Тарасов с трудом поднялся. Перед глазами все плыло. Человек, стоявший перед ним, вдруг начал раздваиваться. В голове зашумело. Он плохо слышал команды немца, но хорошо понимал, что тот хочет от него. Он сделал первый шаг, затем второй. Как они дошли до штаба батальона, он помнил плохо. Его завели в какой-то дом и посадили на пол. К нему подошел офицер и на ломаном русском языке поинтересовался у него, кто он.

– Неман, я – Неман! Передайте обо мне полковнику… Он из Абвера.

Тарасов потерял сознание. Все, что было потом, он не помнил. Когда он открыл глаза, перед ним сидел лейтенант Хейг. Заметив, что он очнулся, офицер улыбнулся и сказал:

– Я рад, что вам удалось удачно вернуться, Татарин. Давайте поправляйтесь, у нас еще будет время побеседовать.

Он встал с табурета и, скрипя новыми хромовыми сапогами, вышел из палаты. Хейг подошел к врачу и поинтересовался, когда Александра можно будет забрать из госпиталя.

– Не ранее, чем через три дня, господин лейтенант. Больной еще слаб. У него отмечается временная потеря памяти.

– С чем это связано, и как долго будет продолжаться?

– Я не Бог. Мы делаем все возможное, чтобы привести его в порядок. У него было сильное сотрясение мозга.

Лейтенант резко развернулся и направился к выходу из госпиталя.

***

Тарасов встал с койки и подошел к окну. Во дворе госпиталя хозяйничала весна: снег потемнел, кое-где появились проталины. Услышав за спиной осторожные шаги, он резко обернулся. В палате стоял мужчина средних лет в полосатой больничной пижаме.

– Здорово, земляк, – поздоровался он. – Значит, ты тоже русский?

– Разве это что-то решает, кто я? – спросил его Александр. – Вы, что делаете в моей палате?

Он уже знал от врача, что в левом крыле госпиталя лежат несколько русских полицаев, получивших ранения в боях с партизанами. Похоже, этот мужчина был одним из них.

– Слышишь, друг, выпить хочешь? – поинтересовался он у Тарасова. – Пойдем к нам в палату, там наши мужики собрались. Посидим, поговорим. Что ты, словно прокаженный, все один и один? Здесь кругом немцы, даже поговорить не с кем.

– Я не пью, – резко ответил Александр, стараясь этими словами сразу прекратить ненужный разговор.

Мужчина, словно не услышав его слов и интонации голоса, все также стоял в дверях палаты и продолжал приглашать в гости.

– Пойдем, посидим немного.

«Похоже, отрабатывает задание, – сразу определил его поведение Тарасов. – Интересно, чье? Абвера, гестапо? А впрочем, какое мне дело, чья это инициатива. Что же делать, придется идти».

– Хорошо. Считайте, что уговорили, правда, водки у меня нет.

– Да у нас все есть: и водка, и закуска.

Порывшись в тумбочке, Тарасов взял две банки консервов и направился вслед за мужчиной.

***

Они сидели на больничных койках, и пили из граненых стаканов немецкий шнапс. На двух сдвинутых табуретах лежали куски крупно нарезанного сала и хлеба, а в большой глиняной миске – соленые огурцы, помидоры и капуста.

Напротив Тарасова сидел крупный мужчина с перевязанным лбом, который периодически подливал в стаканы шнапс. Спиртное было противным, но его было выпито столько, что на вкусовые качества жидкости уже никто не обращал внимания. Мужчина с большими висящими как у запорожских казаков усами, похоже, был начальником, поэтому, когда он начинал что-то говорить, все замолкали и внимательно слушали его. Вот и сейчас, выпив очередную дозу шнапса, он жестом руки остановил говорящего.

– Погоди минутку, Остап. Вызывает меня к себе штурмбанфюрер Гольц и показывает на карте наш район. Ты, говорит, этот район хорошо знаешь? А как мне его не знать, ведь я там пятнадцать лет проработал заготовителем леса. Я ему, конечно, отвечаю, что знаю хорошо. Так вот, он мне говорит, что начинается операция «Вырубка леса», и моей роте предстоит принять участие в ней: заблокировать восточную опушку леса. Именно на нас немцы должны были гнать партизан.

Он сделал паузу и посмотрел на Тарасова, пытаясь по его лицу определить реакцию на этот рассказ.

– Ну, мы рассосались по кустам, окопались и ждем. Слышим, где-то вдали завязался бой. Ну, думаем, скоро настанет и наш черед поквитаться с этими бандитами. Прошло около часа, и на поляне, словно на блюдечке, стали появляться первые партизанские обозы. Люди, словно напуганные огнем животные, бежали прямо на нас. Они ничего не поняли, когда мы открыли по ним кинжальный огонь из пулеметов. Нам понадобилось минут пятнадцать для того, чтобы полностью уничтожить этот сброд.

– Фомич, так кто же тебя ранил? – спросил его один из сидевших на кровати мужчин. – Вы же их покрошили, как капусту?

– Это произошло чуть позже, когда мы стали прочесывать лес. Я шел впереди цепи и вдруг заметил, что в кустах кто-то прячется. Я направился туда. Вот тут меня и ранила эта девица. Красивая была, с черными, как смоль, волосами. Ее сначала пропустили через всех моих бойцов, а затем повесили. Она на редкость оказалась живучей, долго дергалась на веревке, пока ей ножом не вспороли живот.

Фомич громко засмеялся и снова посмотрел на Тарасова.

– Ну, а ты, как попал сюда?

Александр усмехнулся, заметив на себе пристальный взгляд мужчины, который пригласил его на эту вечеринку.

– Я, в отличие от тебя, Фомич, в женщин не стрелял. Я не палач, я служу по другой линии.

Наверное, он зря это сказал. Глаза Фомича сделались маленькими, словно у борова, и стали наливаться кровью.

– Значит, я зверь, тогда, кто ты, сволочь? Выходит, мы с вами, мужики, быдло, а он…

Он не договорил и попытался схватить Александра за грудки, опрокинув недопитую бутылку со шнапсом. В палате на секунду повисла тишина. Тарасов воспользовался этим подарком судьбы. Схватив упавшую бутылку за горло, он со всей силой опустил ее на голову Фомича. Стекло со звоном разлетелось по палате. Нападавший схватился за окровавленную голову и, словно мешок, повалился на койку. Тарасов вышел из палаты.

***

Лейтенант Хейг, который по приказу полковника Шенгарта прибыл в госпиталь за Тарасовым, сидел у начальника госпиталя и выслушивал рассказ о действиях своего подчиненного.

– Если бы не мое большое уважение к господину полковнику, я бы непременно передал этого русского в руки гестапо. Я, конечно, все понимаю, нервы, расовая неполноценность, но нужно же, в стенах медицинского учреждения сводить свои счеты.

– Спасибо, господин подполковник. Я обещаю вам, что мы проведем соответствующую работу с нашим подчиненным.

– Хорошо. Другого ответа я от вас, лейтенант, и не ожидал. Я думаю, что в этом срыве виновата полученная нашим пациентом травма. Я больше вас не задерживаю.

Офицер встал по стойке смирно и, щелкнув каблуками, вышел из кабинета начальника госпиталя.

«Пусть Татарин скажет спасибо полковнику Шенгарту: если бы не его личное знакомство с начальником госпиталя, то Татарина ожидал бы военно-полевой суд, а там и виселица», – подумал Хейг, шагая по коридору, в конце которого его ждал Татарин.

– Следуйте за мной, – приказал он Александру.

Тарасов пошел за своим начальником. Лейтенант был очень зол и еле сдерживал себя от желания прямо сейчас разобраться с Татарином, который сидел рядом с ним в кабине и смотрел в окно автомобиля. Ему до сих пор было непонятно, почему именно этому человеку отдал свое предпочтение полковник Шенгарт. Таких людей, как этот Татарин, в картотеках Абвера было множество, и он практически ничем не отличался от других агентов.

Утром Хейг связался с полковником и осторожно подбросил ему свои подозрения в отношении этого человека. Реакция начальника оказалась непредсказуемой: он обозвал лейтенанта круглым идиотом и пообещал отправить его на Восточный фронт.

– Татарин, – обратился лейтенант к Александру, – скажите, как вы добились такого покровительства со стороны полковника?

– Не знаю, господин лейтенант. Он мне об этом никогда ничего не говорил. Да и видел я его всего два раза. Может, ему обо мне рассказывал Пион, с которым я в ноябре сорок первого года переходил линию фронта?

– Знаете, если бы не полковник Шенгарт, то вас наверняка бы уже повесили за то, что вы сделали с этим русским в госпитале. Хочу сказать вам, что этот русский имеет не меньше заслуг перед вермахтом, чем вы.

– Он – мясник, господин лейтенант. У него всего одна извилина в голове и та от фуражки. Что он может, кроме того, как убивать женщин и детей. Вы плохо знаете страну, с которой воюете. Именно после подобных акций в партизаны уходят тысячи русских, которых невозможно запугать никакими репрессиями. Пока вы это не поймете, вы не сможете победить этот народ.

–Я смотрю, ты стал философом, Татарин. Но должен сказать тебе, что, ни одна страна в мире не в состоянии противостоять рейху. Ты только посмотри, Татарин, что творится на территории, которую контролирует немецкая армия. Тысячи, десятки тысяч советских солдат, некогда присягнувших Советам, переходят на сторону вермахта. Я думаю, что вскоре фюрер передаст им все полицейские права по борьбе с партизанами и подпольщиками. Фюрер мудр: пусть русские сами уничтожают друг друга, конечно, под нашим контролем.

Тарасов промолчал: Хейг был отчасти прав. Он был в курсе, что немцы приступили к формированию нескольких националистических подразделений для борьбы с частями Красной Армии. Так, в июле 1941 года, немцы разрешили сформировать части Первой русской национальной армии. Данные части должны были собирать разведывательные сведения о противнике. Командиром батальона был назначен бывший офицер императорской гвардии Борис Хольмстон-Смысловский. Первоначально батальон составляли эмигранты, но вскоре появились и пленные красноармейцы. В начале 1942 год Хольмстон-Смысловский был произведен в подполковники и назначен начальником «Зондерштаба Р» – секретной организации для наблюдения за партизанским движением.

Зимой 1941–42 г.г. представителями белой эмиграции – Сергеем Ивановым, Константином Кромиади и Игорем Сахаровым было начато формирование национальных частей с целью массового перехода бойцов Красной Армии на сторону немцев.

В октябре 1941 года в Орловской области под руководством главы местного самоуправления Константина Воскобойника была сформирована группа народной милиции численностью в 20 человек. После гибели Воскобойникова в бою с партизанами группу возглавил его заместитель – инженер Бронислав Каминский. Он развернул активные действия против партизан и вскоре очистил от них значительную территорию.

– Господин лейтенант, неужели вы рассчитываете на этих людей? Сегодня они убивают своих соотечественников, а завтра будут стрелять вам в спину.

– Если бы я не знал вас, Татарин, то наверняка передал бы вас в гестапо. Вы рассуждаете, как красный политрук.

Неожиданно машина остановилась. Лейтенант вышел из нее и, одернув шинель, направился к офицеру, командиру патруля. Он протянул ему документы. Тот быстро прочитал их и, козырнув, приказал поднять полосатый шлагбаум. Машина снова тронулась, и они продолжили свой путь.

***

Машина медленно проследовала мимо часового и въехала на территорию разведшколы. Лейтенант Хейг выбрался из салона и, сладко потянувшись, сделал несколько шагов по брусчатке. Длинный путь утомил его, и сейчас он только и мечтал, как принять теплую расслабляющую ванну и вытянуть ноги на кровати. Он посмотрел на Тарасова, который стоял около машины и щурился от яркого весеннего солнца. Его осунувшееся и заросшее щетиной лицо было бледным, и Хейгу в какой-то миг показалось, что этот человек выбрался из могилы, а не из салона его «Опель-капитана».

– Отправляйтесь отдыхать, Татарин. Я пришлю к вам доктора, пусть он вас осмотрит. Мне не нравится, как вы выглядите.

– Есть отдыхать, господин лейтенант.

Тарасов взял с сиденья вещевой мешок и направился в корпус. Он прошел мимо часового, который с интересом посмотрел на него.

– Здорово, Татарин! – услышал Александр за спиной знакомый голос. – Как командировка?

Он обернулся и увидел инструктора по рукопашному бою, который стоял в лыжном костюме посреди холла и, улыбаясь, смотрел на него.

– Как обычно, – односложно ответил Александр и направился к своей комнате.

Он спал весь день. Вечером его навестил доктор, который остался доволен его физическим состоянием.

– У вас усталый вид, Татарин, – произнес он, – но это скоро пройдет. Главное сейчас для вас – обрести спокойствие. Я в курсе того, что с вами произошло в госпитале. Я считаю, что это был нервный срыв. В отношении памяти могу сказать, что она восстановится. Для этого нужно время.

Он назначил Тарасову какие-то порошки и шаркающей походкой направился к двери.

– Доктор! Меня стали преследовать ночные кошмары. Мне иногда кажется, что я схожу с ума.

Старичок остановился и сказал:

– Вам нужно хорошо отдохнуть. Это все связано с нервным перенапряжением. Это не смертельно, все пройдет, поверьте моему опыту. Больше бывайте на солнце, и все будет хорошо. Я доложу об этом лейтенанту Хейгу.

Проводив взглядом доктора, Тарасов достал из кармана кителя пачку сигарет и направился в курилку. Прикурив сигарету, он подошел к окну. Из здания, расположенного напротив их казармы, вышла группа офицеров. Они остановились около фонарного столба и стали о чем-то разговаривать.

«Воронье», – с отвращением подумал Александр.

В туалет вошел инструктор по физической подготовке. Увидев Тарасова, он по-приятельски ему улыбнулся.

– Может, скоротаем вечерок? – неожиданно предложил он.

– Вы же знаете, что нам не положено общаться с преподавательским составом школы, – ответил Александр.

– Татарин! Ты же не курсант, а состоявшийся человек, которого очень ценит руководство школы.

– Тогда я не против того, чтобы выпить и поговорить. Давно не отдыхал и хочу расслабиться.

Они вышли из туалета, чтобы снова встретиться минут через двадцать в комнате инструктора.

***

Вернувшись от инструктора, Тарасов лег на койку. Ему почему-то не спалось. От инструктора, с которым он провел этот вечер, ему стало известно, что немецкое командование было недовольно работой Абвера, считая ее по-прежнему малоэффективной. Разведшкола, как хорошо отлаженный механизм, ежемесячно штамповала разведчиков, диверсантов и радистов, которых перебрасывали в тыл советской армии, но отличная работа сотрудников НКВД сводила на нет всю их деятельность. Сейчас полковник Шенгарт и его люди ищут новые формы подготовки суперразведчиков, способных поддержать падающий имидж военной разведки.

За окном завыла сирена. Прошла секунда, и школа погрузилась в темноту. Где-то вдали затявкали двадцатимиллиметровые зенитные пушки «Эрликон» и небо озарилось десятками прожекторов, в световые лапы которых попался советский самолет-разведчик. Пилот самолета сделал несколько фигур, пытаясь вырваться из цепких лучей, но этого у него не получилось. Трассирующая очередь крупнокалиберного пулемета, словно указка, уперлась в его фюзеляж. Прошло несколько секунд, и самолет вспыхнул. В свете прожектора было хорошо видно, как от него отделилась точка, над которой раскрылся белый купол парашюта.

«Ловко они накрыли самолет», – подумал Тарасов, наблюдая за парашютистом, которого ветром относило к школе.

Где-то на улице послышалась команда. Александр увидел, как из казармы выскочили солдаты и стали быстро размещаться в двух грузовиках, стоявших на плацу школы. Ворота открылись, и машины, надрывно урча двигателями, исчезли в темноте ночи.

«Неужели найдут?» – с тревогой подумал Тарасов.

Он мысленно представил себе, как летчик бежит по лесу, преследуемый немецкими автоматчиками. Он делает несколько выстрелов, и у него заканчиваются патроны. Тогда он достает из кармана гимнастерки заветный патрон и вставляет его в «ТТ». Голоса и команды немцев все ближе и ближе. Теперь он отчетливо видит их фигуры на фоне восходящего солнца. Он приставляет ствол пистолета к голове и закрывает глаза. Сухо звучит одиночный выстрел.

Александр отошел от окна и снова лег на койку. Перед его глазами по-прежнему была одинокая фигура летчика, беспомощно болтавшаяся под белым куполом парашюта.

«Я чем-то схож с ним в этом одиночестве, – почему-то подумал он. – Один в окружении враждебного мира».

Где-то вдали затрещали автоматные очереди. Вскоре стрельба прекратилась, и в корпусе загорелись электрические лампы. Тарасов повернулся на бок и закрыл глаза.

***

На следующий день, когда он возвращался с завтрака, его нагнал дежурный по казарме и передал приказ майора Ганса Краузе срочно прибыть к нему в кабинет. Майор занимал должность начальника службы безопасности разведшколы, и ему в обязанность вменялась оперативная работа среди прибывающих в школу курсантов. Он относился к тем сотрудникам школы, о которых никто никогда ничего не говорил. Тарасов слышал от преподавателей, что до разведшколы Краузе долгое время работал в криминальной полиции Берлина и имел огромный оперативный опыт. Прежде чем направиться к нему на «беседу», Александр открыл прикроватную тумбочку и взял из нее пачку сигарет.

«Что ты разволновался, Тарасов, – подумал он, на ходу закуривая сигарету. – Процесс вполне естественный, и в этом ничего особенного нет, если после возвращения из-за линии фронта тебя начинает проверять контрразведка. А как же по-другому? Они должны исключить твою вербовку службой советской контрразведки. Главное, что сейчас от тебя требуется, – меньше волноваться и придерживаться ранее изложенной версии перехода. Москву или Ярославль они вряд ли тебе предъявят, ведь ты там находился под их полным контролем».

Постучав в дверь, Тарасов вошел в кабинет майора и, вытянувшись по стойке смирно, доложил ему о своем прибытии. Помещение, которое занимал майор, было небольшим. За столом, покрытым зеленым сукном, сидел мужчина средних лет в гражданском костюме серого цвета. На его круглом лице под маленьким носом щетинились рыжие усы «А ля фюрер». Голова хозяина кабинета была лишена растительности и напоминала биллиардный шар.

Майор встал из-за стола и подошел к Александру вплотную. Он ухватился рукой за оловянную пуговицу его мундира и пристально посмотрел ему в лицо. Все в школе знали, что Ганс Краузе был участником первой мировой войны, начинал служить в пехотном полку и поэтому любил четко выполняемые строевые приемы. Доклад Тарасова и щелканье его сапог вызвали в душе майора положительные эмоции.

– Проходи, Татарин. Можешь присесть, – предложил он и указал на стул, который стоял посреди кабинета.

Александр присел на краешек стула. Тело его напряглось в ожидании возможного удара. Посещение этого кабинета для многих курсантов заканчивалось, как правило, расстрелом или виселицей. Сейчас в этом человеке, сидевшем напротив него, было все: он был обвинителем, защитником и судьей одновременно. Одним росчерком пера он мог прервать его жизнь, не дав даже возможности оправдаться. Майор продолжал внимательно рассматривать Тарасова.

– Вы знаете, что нам пришлось перепроверять все ваши показания, которые вы сообщили сотрудникам армейской разведки при переходе линии фронта?

В голосе майора звучала какая-то недосказанная нотка. Он сделал паузу, продолжая все также буравить Александра глазами, заставляя своего собеседника лихорадочно думать.

«Что это означает? Прокол? А может, что-то другое?» – подумал Тарасов, чувствуя, что на его лбу появились капельки пота.

Он достал из кармана брюк носовой платок и вытер им лоб.

– Успокойтесь, Татарин. Хочу сказать, что все, что вы рассказали, подтвердилось. Из радиопередач наших людей из Ярославля мы поняли, что вы действительно там были и проживали недалеко от дома нашего агента. Между временем вашего выхода из дома, в котором вы останавливались, и вашим появлением на вокзале перед отъездом в Москву прошло несколько часов. Как вы их провели?