Конец Пиона

«Ну, вот, слава Богу. Здесь наверняка никто искать не станет», – подумал он и стал выбираться обратно.

Возвратившись, домой, он снова сел за стол. На плите закипел чайник. Взяв в руки тряпку, он снял его и, плеснув в кружку кипятку, приступил к ужину.

***

Майор Измайлов получил в кабинете врача документы о выписке из госпиталя и направился по коридору в свою палату, чтобы одеться в дорогу. Он открыл дверь и замер у порога, увидев в палате лейтенанта НКВД, который, открыв его прикроватную тумбочку, рассматривал личные вещи Станислава. Он сразу понял, что этот молодой офицер прибыл в госпиталь для его допроса. Он уже неоднократно давал показания по взрыву боеприпасов и был уверен, что ничего нового он не сможет сообщить и сотруднику НКВД.

– Здравствуйте, товарищ майор, – поздоровался с ним офицер.

– Чем обязан, товарищ лейтенант? – спросил он его.

Хотя обращение к нему было не по уставу, он не стал делать замечание. Он хорошо знал, что с подобной категорией людей лучше не конфликтовать.

– Давайте поговорим, товарищ Измайлов, – предложил тот. – У меня к вам несколько вопросов.

– Если вы относительно взрыва, то я уже все рассказал вашим товарищам и дополнить ранее данные показания мне нечем.

– Почему вы решили, что я хочу с вами общаться именно по этому вопросу? У органов есть и другие вопросы к майору Измайлову.

Лейтенант усмехнулся и, расстегнув кожаное пальто, сел на стул. Он открыл полевую сумку и достал из нее лист бумаги. Заточив перочинным ножом карандаш, он задал первый вопрос:

– Скажите, майор, вы имеете в личном пользовании легковой автомобиль? Назовите номер и марку автомашины.

Сердце Измайлова сжалось от плохого предчувствия. Он моментально пожалел, что оставил любовнице свою машину. Он почувствовал, как у него на лбу выступила испарина. Станислав присел на панцирную сетку свободной койки и, достав из кармана галифе носовой платок, вытер им пот.

– Да. У меня есть автомобиль «Эмка», государственный номер 143 РК. Но она сейчас в Казани стоит около моего дома.

– Скажите, Измайлов, вы ее никому не передавали в пользование?

Станислав вздрогнул. Сердце его учащенно забилось.

– А в чем дело, товарищ лейтенант? Вы можете мне объяснить, в связи, с чем органы НКВД так заинтересовались моим автомобилем?

– Дело в том, что недалеко от Казани неизвестные преступники застрелили офицера НКВД. По показаниям свидетеля, преступники были на автомобиле, принадлежащем вам. Теперь вам понятны причины, по которым я задаю вам эти вопросы?

«Неужели это сделала Зоя? – промелькнуло у Станислава в мозгу. – Если я сообщу, что передал машину ей, то невольно стану соучастником этого убийства. А за убийство сотрудника НКВД дадут на полную катушку – лет двадцать-двадцать пять лагерей».

– Вы, Измайлов, слышите, о чем я вас спрашиваю? – вопрос сотрудника НКВД вернул его к действительности. – Вот показания соседки по дому, которая утверждает, что этой машиной в ваше отсутствие пользовалась какая-то незнакомая женщина. Что по этому поводу вы можете сообщить следствию?

Измайлов задумался.

«Только не признаваться, – решил он про себя. – Зоя никому не известна и не задержана, а иначе его бы об этом не спрашивали».

– Я уже вам говорил, что я никому не передавал свою машину. Я человек женатый и связей с женщинами на стороне не имею.

Новиков пристально посмотрел на него. По спине Измайлова потек ручеек пота.

«Не верит! Не убедил! Что делать? – лихорадочно думал он. – Только не признаваться, а иначе – конец! А вдруг он сейчас меня арестует?»

Лейтенант НКВД, что-то записал в протокол допроса и протянул его Измайлову.

– Вот здесь распишитесь, – попросил он его.

Измайлов трясущейся от волнения рукой поставил корявую подпись. Сотрудник НКВД сложил лист пополам и засунул его в полевую сумку.

– Вы в Казань? – спросил он. – Могу подбросить, я на машине.

– Спасибо, я как-нибудь сам.

Лейтенант встал со стула и вышел из палаты.

***

Зоя вот уже три дня валялась в постели и не выходила из дома. Она была подавлена совершенным убийством офицера. Ей почему-то казалось, что все люди города знают об этом преступлении, и стоит только выйти на улицу, как ее тут же арестуют.

Она встала с кровати и, накинув на себя атласный халат, подошла к окну. Отодвинув занавеску, она посмотрела на улицу. Ее взгляд остановился на человеке в кожаном пальто. Сердце испуганно екнуло. Чувство страха подкатило к горлу, стало трудно дышать. Она задернула занавеску и села на диван. Страх не уходил. В ее воспаленном мозгу стали одна за другой всплывать картинки пыток, которые, со слов ее инструкторов, проводили сотрудники НКВД. Она представила, как стоит на коленях, а следователь, сидящий за столом, запрещает присаживаться на пятки и заставляет держать спину прямо. Ей кажется, что время остановилось, боль уже не в коленях, а где-то в голове. От нее нет спасения, как только покончить жизнь самоубийством, но это сделать невозможно в этом небольшом кабинете. Когда она теряет от боли сознание, ее уносят в камеру.

Она вздрогнула, услышав в коридоре тяжелые шаги. Рука скользнула под подушку, где лежал «Браунинг». Она вытащила пистолет и передернула затвор.

«Живой вы меня не возьмете», – решила она и приставила пистолет к груди.

Стрелять в голову она не решилась, так как не хотела портить свою внешность. Однако шаги неожиданно стихли. Она положила пистолет рядом с собой и горько заплакала. Она не хотела умирать, и мысли о возможной смерти в стенах НКВД делали ее существование невыносимым.

«Зачем я стреляла в офицера? – снова и снова она задавала себе этот вопрос. – Если они меня возьмут, шансов выжить, практически не будет. Что меня может там ждать? Одна из самых страшных пыток: человека сажают на высокий стул, чтобы ноги не касались пола, и арестант сидит до тех пор, пока не признается в совершенном преступлении. Через час ноги арестанта начинают затекать. Через два часа он их уже не чувствует совсем. Вопрос следует за вопросом, и так продолжается несколько суток подряд. Редко кто выдерживает такой допрос. Человек готов признаться во всех грехах, даже в тех, которых никогда не совершал».

Кто-то тихо постучал в дверь. Зоя вздрогнула и машинально схватила пистолет. Стук повторился. Она сунула пистолет в карман халата и направилась к двери.

– Кто там? – спросила она.

– Это я. Станислав Измайлов. Открой дверь.

Она подняла крючок и отошла в сторону.

***

Зоя прислонилась спиной к шифоньеру и наблюдала за тем, как Станислав снимает шинель. Повесив на крючок шапку, он прошел в комнату и сел на диван.

– Как дела, Зоя? – спросил он, доставая из кармана галифе папиросы. – Что молчишь? Расскажи, зачем ты хотела убить меня, как убила капитана НКВД?

Лицо Зои побледнело, ноги стали ватными и готовы были подломиться в коленях. Взглянув на Станислава, она поняла, что ненавидит этого человека. Почему он остался живым после взрыва ее «подарка», она тоже не могла понять.

– Молчишь, сука? Наверняка ты меня уже похоронила. Напрасно. Вот, видишь, я – живой и пришел, чтобы задать этот вопрос.

– Что тебе нужно? – выдавила она из себя. – Я не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь.

– Я хочу знать правду! Почему ты хотела убить меня?

Он встал с дивана и сделал шаг в ее сторону.

«Зря ты пришел ко мне один, Измайлов, – подумала она. – Зря. Мне терять уже нечего: где один, там и другой».

Рука ее крепко сжала пистолет.

– Я не хотела тебя убивать, Станислав. Я могла убить тебя здесь, прямо в этой комнате. Судя по тому, что ты пришел один, я поняла, что ты не обратился в НКВД и не сообщил им, что это ты совершил подрыв машин с экспериментальными боеприпасами. Ведь ты их привез туда, твои люди охраняли эти автомашины.

Измайлов хотел ей возразить, но она жестом руки остановила эту попытку.

– Ты угадал, я – немецкая разведчица! Теперь подумай, кто ты? Твоя жизнь, Станислав, в моих руках, и только от меня зависит, будешь ты дальше жить или нет.

Теперь побледнел Измайлов. Он только сейчас понял, что сам себя загнал в эту хитро расставленную ловушку. Стараясь избежать одной проблемы, он угодил в другую.

– Представляешь, что будет с тобой, если НКВД узнает об этом? Если ты еще вчера мог отделаться штрафным батальоном, то теперь тебя расстреляют, как врага народа.

– Ты меня не пугай, Зоя! Я не мальчик и смерти не боюсь.

– Не нужно бравады, Станислав. Я знаю, что боишься, а иначе ты бы не прибежал сюда. Может, тебе напомнить о том, как ты меня затащил в постель? Да и о командировке ты мне сообщил сам, я тебя за язык не тянула. Наверное, этого было делать нельзя, ведь все эти передвижения являются тайной. Чего сидишь? Давай, беги в НКВД, расскажи им, как ты помогал немецкой разведчице, как передал ей ключи от автомобиля, как она ездила на нем, выполняя задание разведки.

Станислав молчал: он был морально подавлен. Он снова сел на диван, так как ноги его плохо держали. Он лихорадочно размышлял, что ему делать с этой женщиной. Зоя словно прочитала его мысли.

– Что, хочешь убить меня? Это не выход из положения. В соседней комнате находится человек, который контролирует нашу встречу. Стоит тебе пошевелиться, и он всадит в тебя всю обойму.

Рука Измайлова, которая еще секунду назад потянулась к кобуре, безвольно опустилась. Он с опаской посмотрел на зашторенную дверь комнаты.

– У тебя, майор, два решения – умереть прямо здесь или выжить, помогая нам. Выбор за тобой!

Она сама плохо соображала, что делает. Однако инстинкт самосохранения заставлял ее блефовать. Она видела его растерянность, и голос ее все больше и больше приобретал твердость и решительность. Рука, сжимавшая пистолет, стала мокрой от напряжения: ей еще не приходилось самостоятельно вербовать агента, и сейчас было очень важно выдержать это.

«А вдруг откажется? – подумала она. – Тогда придется стрелять, другого выхода из этой ситуации просто нет».

Измайлов сидел и молчал. Он проклинал тот день, когда встретил эту женщину.

– Я жду. Что ты решил? – произнесла она. – Будь же мужчиной до конца.

– Я согласен, – кое-как выдавил он из себя. – Что я должен делать?

– Садись к столу, бери бумагу и пиши.

Она быстро продиктовала ему текст, который сама когда-то подписывала в этой комнате. Когда Станислав закончил писать, она, молча, указала ему на дверь.

– Уходи и забудь этот адрес. Я сама найду тебя, когда будешь нужен. Иди спокойно и не дергайся.

Измайлов оделся и вышел. Зоя поняла, что если бы он задержался еще на минуту, она упала бы в обморок от внутреннего напряжения. Сев за стол, она заплакала, как плачут тысячи женщин, пережив сильнейший стресс.

***

Проскурин шел по заснеженной улице, прихрамывая на правую ногу. Ранение в сентябре 1941 года давало о себе знать. Вчера у него неожиданно открылась рана, и боль, давно мучавшая его, значительно усилилась. Сосед по дому посоветовал обратиться в больницу, но он не стал этого делать и решил лечиться самостоятельно. Сейчас он шел на встречу с лейтенантом Хейгом, которого должен был привести на явочную квартиру Пиона.

Вчера, когда он возвращался домой, ему показалось, что он попал под наружное наблюдение НКВД. Молодой мужчина, одетый в серое зимнее пальто, шел за ним два квартала, и, когда он попытался оторваться от него, свернув в узкий переулок, мужчина автоматически повторил его маневр. Пройдя за ним еще метров сто, мужчина отстал, а затем и исчез вообще. Была ли это слежка или ему показалось, он до сих пор не мог ответить на этот вопрос.

Михаил остановился около женщины, которая торговала семечками. Протянув ей мелочь, он оглянулся назад. Где-то в толпе людей, спешивших на работу, мелькнула знакомая фигура молодого человека. В этот раз он был одет в черное демисезонное пальто.

«Это он! Где и когда я мог проколоться? Кто сдал? Татарин? Нет, этого он сделать не мог. Тогда кто? – подумал он. – Что делать?»

Чтобы оторваться от преследователя, он свернул в переулок и затаился в подворотне. Время шло, а преследователь так и не появился.

«Неужели показалось? – подумал он. – Нет, я не мог ошибиться. Этот человек явно следил за мной».

Проскурин вышел из подворотни и направился дальше. Оглянувшись, он снова заметил этого молодого человека, который стоял около магазина и делал вид, что кого-то ожидает.

«Как быть? Идти на встречу с Хейгом нельзя, – решил Михаил. – Нужно попытаться оторваться от слежки».

Он ускорил шаг, а затем попытался побежать, несмотря на сильную боль в раненой ноге. Он отлично понимал, что если попадет в руки НКВД, шансов остаться живым у него не будет. В немецком концлагере еще существовал мизерный шанс выжить, здесь такого шанса у него не было. Там, за колючей проволокой, он был военнопленным, а здесь – немецким диверсантом. Споткнувшись о снежную кочку, он упал. От ужасной боли у него потемнело в глазах. Кое-как поднявшись, он сделал еще несколько неуверенных шагов. Из-за угла дома показались двое рослых мужчин, один из которых был одет в кожаное пальто.

«Похоже, отбегался ты, Проскурин», – подумал он, нащупывая в кармане пальто ребристую поверхность «лимонки».

Преследователи ускорили шаг, и, когда расстояние между ними сократилось до минимума, он выдернул чеку. Последнее, что увидел он, это испуганные лица сотрудников НКВД. Раздался сильный взрыв, от которого вылетели стекла из окон ближайших домов. Когда к месту взрыва подъехал капитан Дронов, медики уже грузили в машину останки тел, которые разбросало взрывом на несколько метров. Заметив стоявшего в стороне лейтенанта Новикова, Дронов направился к нему.

– Товарищ лейтенант! Кто вам дал команду на задержание этого человека? Почему молчите? – строго спросил он его.

– Никто. Я сам принял это решение. Я не думал, что у него в кармане находится граната.

Эта новость буквально шокировала капитана.

– Вы за это ответите, товарищ лейтенант! – закричал он Новикову. – Я вам поручил лишь вести за ним наружное наблюдение, фиксировать и сопровождать его связи.

– Вы на меня не кричите, товарищ капитан. Я доложил о своих действиях комиссару, и тот дал команду его «паковать»! Так что, товарищ капитан, не кричите на меня, – снова повторил он.

Дронов отошел в сторону и закурил, стараясь хоть немного успокоиться. Бросив недокуренную папиросу, он направился к автомашине и поехал в наркомат.

***

Хейг стоял около Петропавловского собора и ждал Проскурина. Время истекало, а связного все не было. Взглянув на часы, он понял, что с ним что-то произошло. Он не стал испытывать судьбу и медленно побрел по улице. Решив провериться на предмет слежки, он направился в сторону Арского кладбища. Народу там практически не было, и это его в какой-то степени успокоило.

«Что делать? – подумал Хейг. – Пион не выходит на связь. Прав Татарин: нужно его поставить на место».

Он перешел улицу и направился в сторону Академической слободы. Купеческие двухэтажные дома и высокие заборы делали это место каким-то заповедным и немного загадочным. Там, где он родился и вырос, не было таких домов и столь высоких заборов, за которыми можно надежно спрятать не только свою личную жизнь, но и многое другое. Остановившись около одного из домов, он открыл дверь. Взгляд его невольно упал на пол, на котором отчетливо виднелись чьи-то следы обуви. Он расстегнул кобуру и достал из нее «ТТ». Сухо щелкнул затвор пистолета. Ударом ноги он открыл дверь комнаты и увидел мужчину, который сидел за столом.

– Руки вверх! – скомандовал Хейг. – Не дергайся, а иначе убью. Ты кто такой?

Мужчина сначала поднял руки, а затем встал из-за стола. Лицо его стало бледным.

– Не стреляйте, – прошептал он. – Я не сделаю вам ничего плохого.

– Брось оружие! – произнес кто-то за спиной лейтенанта и для большей убедительности приставил к его затылку пистолет.

Сухо щелкнул взведенный курок. Хейг отбросил пистолет в сторону. Он был реалистом и хорошо понимал, что сопротивление в его положении было равносильно смерти.

– Горох! Включи свет, – скомандовал незнакомец, – а то в комнате темновато.

Мужчина опустил руки и, шмыгнув мимо хозяина квартиры, зажег свет.

– Повернитесь! – произнес незнакомец и, когда лейтенант выполнил эту команду, приказал ему сесть на стул.

«Кто это? Сотрудники НКВД? Не похоже, – размышлял Хейг, наблюдая за мужчиной. – Если это чекисты, то, как они его выследили?»

Он попросил у мужчины разрешение покурить.

– Курите. Перед смертью не надышишься, – произнес тот.

Это была его последняя фраза. Все, что произошло потом, трудно укладывалось в голове гостей. Хейг резким ударом выбил пистолет из рук незнакомца. Горох, стоявший в стороне, вытащил из-за голенища сапога нож и с криком бросился на него. Он успел сделать лишь два шага, как получил сильный удар в челюсть. Он мешком свалился у ног лейтенанта и по-собачьи заскулил. Хейг подобрал с пола пистолет и приставил его к голове мужчины.

– Кто вы такие? – закричал он ему в ухо и резким движением правой руки сунул ему в рот ствол пистолета.

Из рассеченной губы незнакомца заструилась кровь.

– Я от Пиона, – прошептал незнакомец, давясь от вложенного в рот пистолета. – Он велел передать, что обязательно приедет к вам на Новый год.

Это был пароль. Хейг убрал пистолет в карман галифе и велел незнакомцу сесть на стул. В этот момент пришел в себя и Горох. Страшно вращая глазами, он с криком устремился на лейтенанта. Однако тот снова резким ударом правой руки отправил его в нокдаун.

– Ловко деретесь, – произнес незнакомец. – Где учились?

– Дерусь, как умею, а вернее, как учили.

Через минуту Горох поднялся с пола. Держась за стенку, он медленно направился в сторону кухни.

– Где Пион? – спросил незнакомца Хейг.

– Он ждет вас завтра на том же месте, где вы сегодня ждали Тихого.

– Почему тот не пришел?

– Он подорвал себя при задержании.

Из кухни вышел Горох и, нагнувшись, поднял свой нож, который валялся на полу.

Мужчина повернулся к Гороху и приказал выйти из комнаты.

***

Тарасов и Дронов медленно шли по дорожке сквера. С утра шел снег, и дорожки были заметены довольно толстым его слоем. Несмотря на непозднее время, людей в сквере не было.

– Значит, Проскурин погиб при задержании? – переспросил Александр капитана. – Не знаю почему, но мне его немного жалко.

– Да. Взорвал себя гранатой, убив при этом двух наших сотрудников. Ты что, Тарасов? Он их убил, а ты вдруг – жалко.

– Не пойму, зачем его нужно было задерживать? Вы же сами оборвали нить, связывающую с Пионом.

– Так получилось, Тарасов. Наши люди получили приказ комиссара о задержании Проскурина.

Они замолчали, продолжая двигаться по дорожке.

– Что делать мне? – спросил Дронова Тарасов.

– Нужно доложить Хозяину о готовности к осуществлению взрыва завода. Думаю, что эта информация заставит Хейга выйти с тобой на связь.

– А если он потребует от меня, чтобы я свел его с этими людьми? Хейг не дурак и просто так верить моим словам не будет. Он непременно захочет убедиться в том, что эти люди заслуживают полного доверия и готовы выполнить эту акцию.

– Я сейчас занимаюсь этим вопросом. Завтра на тебя выйдет мой человек и все доложит. Ты не должен спешить раскрывать свои карты перед немцами. Чем дольше будешь уклоняться от всего этого, тем будет реальнее.

– Товарищ капитан, вам удалось выйти на радистку Пиона?

– Пока нет. Москва обещает прислать еще одну машину для пеленгации. Все дело в том, что радист постоянно меняет районы выхода.

– Нужно отдать должное, Пион – опытный противник. Он постоянно импровизирует и дважды в одном месте не бывает.

– Вот в этом и кроется вся сложность ликвидации этой группы.

Они покурили и разошлись. Через два часа Тарасов вышел в эфир.

«Хозяину. Готов к акции. Подтвердите добро. Татарин».

Полковник Шенгарт прочитал радиограмму из Казани. Сделав глоток холодного чая, он откинулся на спинку кресла. Он был доволен полученной от Татарина информацией. Немного подумав, он нажал кнопку: в дверях моментально появился фельдфебель.

– Сообщите Хейгу, пусть организует встречу с Татарином. Нужно убедиться в достоверности последней информации.

Фельдфебель вышел из кабинета. Через десять минут в эфир ушла радиограмма.

«Татарину. Согласуйте дату акции с контролером. Хозяин».

Записав полученное сообщение, Тарасов быстро свернул рацию, и машина помчалась в сторону Казани.

***

Зоя села в автомашину и посмотрела на Измайлова: лицо его было бледным, словно у мертвеца. Неприятный холодок пробежал по ее спине.

– Не переживай, майор, – произнесла она с усмешкой. – Только после того, когда начинаешь ходить по лезвию бритвы, жизнь кажется удивительно красивой и привлекательной. Я никогда не верила и не верю людям, которые заявляют, что не боятся смерти. Все они или глупцы, или позеры.

Станислав промолчал, ему сейчас было не до дискуссий. Он несколько раз попытался завести двигатель машины, но без успеха. Мотор кряхтел, фыркал, но отказывался заводиться.

– Что с машиной? – с тревогой спросила Зоя.

– Не знаю. Может, свечи забросало, может, что-то другое.

– Так выйди из машины и посмотри. Я не собираюсь здесь ночевать.

Измайлов выругался матом и выбрался из машины. Холодный ветер моментально проник сквозь его тонкую шинель. Он поежился и, включив карманный фонарик, открыл капот автомобиля. Достав из багажника гаечные ключи, он стал выворачивать свечи и зачищать контакты. Замерзшие на ветру пальцы плохо слушались его, и он вынужден был постоянно отогревать их в карманах шинели. Ободрав их до крови, он закрутил свечи обратно.

«Ну, милая, давай, заводись», – мысленно произнес он и повернул ключ зажигания.

Двигатель несколько раз чихнул и завелся.

– А ты молодец, Станислав, – произнесла Зоя и, взяв его озябшие кисти рук, сжала в своих ладонях. – У тебя есть чем перевязать руки?

– Не нужно, Зоя, это все пустяки.

Он выжал сцепление, и машина, набрав скорость, устремилась в сторону города. На въезде ее остановил патруль. К «Эмке» подошел сержант и нагнулся к окну. Увидев сидевшего за рулем офицера, он вытянулся в струнку.

– Давай, поднимай шлагбаум, – приказал ему майор. – Не видишь, жену везу в больницу!

Сержант крикнул солдату, и тот поднял шлагбаум.

– Здорово ты вывернулся. Я думала, что сейчас начнут проверять машину, и приготовила на всякий случай пистолет, – произнесла она и вынула из муфты руку с пистолетом.

– Слава Богу, что все обошлось без стрельбы и крови, – облегченно произнес Измайлов. – Этого я больше всего и боялся.

Станислав довез Зою до дома и, вытащив из багажника чемодан с радиостанцией, пошел вслед за ней. Поднявшись на второй этаж, он дождался, когда она откроет дверь, и занес в квартиру чемодан.

– Езжай к жене, Станислав, – буднично произнесла Зоя. – Тебя ждут дома. Не нужно жену волновать. Насколько я знаю, она у тебя в положении.

Измайлов с нескрываемой злостью развернулся и вышел из квартиры, сильно хлопнув на прощанье дверью.

«Сучка», – подумал он, сбегая по лестнице и надевая на ходу шапку.

***

Пион нервно ходил по комнате. Он иногда бросал взгляд то на часы, то на дверь, прислушиваясь к еле слышным голосам с улицы. Первым в квартиру вошел Горох. Он снял шапку и подошел к ведру с водой. Зачерпнув кружкой воду, он с жадностью выпил.

– Ну, что? – спросил его Пион. – Как там немец?

Горох вытер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на него, видимо, еще не понимая, что заданный Пионом вопрос относится к нему.

– Это ты мне, что ли? – вопросом на вопрос ответил он. – Жив твой немец. Хотел я его посадить на перо, но Ворон не дал.

– Ты мне здесь динамо не крути, Горох. Где он? – строго спросил Пион.

– А я, что говорю? С Вороном он, с ним. Стоят на улице, ждут, когда ты выйдешь. Трусоват твой немец, боится войти в дом, думает, что здесь засада.

«Осторожен, – невольно отметил про себя Пион. – Я бы так же поступил. Город чужой, люди незнакомы. Мало ли что?»

Он набросил на себя старенькое пальтишко, надел очки, где вместо линз были вставлены обыкновенные стекла, и, взяв в руки каракулевую шапку, вместе с Горохом направился к выходу.

– Где они? – спросил Пион.

– Вон там, за сараями, – ответил Горох.

Пион протиснулся между стенками сараев и оказался на небольшой площадке, закрытой от любопытных глаз глухим забором. Лейтенанта Хейга он узнал сразу, несмотря на то, что тот был одет в советскую военную форму. Он кивнул ему и приказал Ворону оставить их один на один.

– Что вас заставило изменить место нашей встречи? – спросил Хейга Пион.

Немец сверкнул глазами. Ему сразу же не понравился не только вопрос, но и тон, каким он был задан. Не желая передавать инициативу разговора, лейтенант коротким ударом в лицо повалил Пиона на снег.