Иринкино счастье

Лева попробовал было заснуть и, закрыв глаза, повернулся даже на другой бок, но заснуть он не мог; как нарочно, сегодня ему лезли в голову самые невероятные ужасы и разные, давно позабытые, старые истории.

Мальчику почему-то все вспоминалась теперь одна сказочка бабушки, которую Прасковья Андреевна прежде часто рассказывала внуку.

«Однажды под Новый год, вот в такую же морозную, лунную ночь, к одному больному мальчику является маленькая фея… Мальчик слышит легкий шум ее шагов, слышит шелест ее одежды, но сама фея так прозрачна и так светла, что он сначала принимает ее только за бледный луч месяца. Волшебная гостья, однако, тихонько подходит к его кроватке и склоняется над изголовьем ребенка.

– Кто ты?! – спрашивает очарованный мальчик.

– Я сказка! – отвечает фея и кладет свою нежную ручку на горячий лоб больного. – Ты закрой глаза и слушай! Я буду рассказывать тебе разные чудные истории до тех пор, пока ты не уснешь, и тогда мы полетим вместе с тобою в мои волшебные страны, где зимою горит яркое солнышко, цветут фиалки и распускаются белые розы…»

«Белые розы… белые розы…» – машинально повторял про себя Лева; веки его понемногу смыкались, он начинал дремать…

Внезапно легкий шум в коридоре заставил мальчика снова очнуться. Лева быстро открыл глаза и насторожился: ему почудилось, что он слышит чьи-то осторожные шаги…

Затаив дыхание, мальчик неподвижно смотрел на белую дверь своей комнаты, освещенную луною, и ему казалось, кто-то стоит за нею и тихонько дергает ее ручку…

«Тьфу ты, Господи, неужели у меня опять лихорадка начинается и я брежу?» – подумал Лева и приподнялся на подушке.

В эту минуту дверь действительно неслышно отворилась и на пороге показалась маленькая фигурка, вся в белом…

– Лева, Лева, ты спишь? послышался тихий, нерешительный шепот. Маленькая фигурка в белом стояла теперь в полосе лунного света и походила на волшебную героиню бабушкиной сказки.

– Ах, Иринка, как ты напугала меня! – с облегчением вздохнул Лева, и ему стало ужасно смешно. «Какой же я дурак, однако!» – подумал он и вдруг весело расхохотался. – Ну иди, иди сюда, Черный Жук, побудь со мною! – Мальчик был очень доволен, что теперь не один. – Только как же это ты не спишь, ведь уже поздно, должно быть? Верно, и тебе немножко страшно одной в комнате, Жучок, так, что ли, признавайся?

– Нет, мне не было страшно, я нарочно не спала! – проговорила девочка. – В мою комнату тоже светила луна, и окна казались совсем-совсем голубыми, а стекла замерзли, знаешь, и на них такие странные, такие чудные рисунки! Ну вот, я смотрела да смотрела и длинные сказки про себя сочиняла. Хочешь, расскажу тебе?

– Ну полно, Иринка, какие теперь сказки, тебе спать пора!

– Нет-нет, я уже сказала, что нарочно не спала. Я все ждала, когда в коридоре станет совсем тихо и все уйдут к гостям; у них там весело, музыка, – верно, танцевать будут… а ты тут один, Левочка… Я и решила, что приду к тебе и мы будем вместе Новый год встречать! Хочешь?!

– Ах ты мой славный, добрый Жучок! – Мальчик был искренно тронут. – Ну давай вместе встречать Новый год тогда; не беда, если ты один день ляжешь немного позднее, а мне, признаться, тоже не спалось, да такая скука, такая тоска брала!.. Я рад, что ты пришла, Иришка, спасибо тебе! Полезай скорей на кровать, тут холодно в комнате! Однако в чем это мы, матушка? Никак босиком? Ах, глупая, глупая девчонка, долго ли простудиться!

– Да ты не бойся! – успокаивала Иринка. – Самой-то мне не холодно, разве только ногам немножко… Я, видишь, закуталась в свой белый пуховый халат, а вот туфель-то я никак и не могла найти в темноте!

– Ну, скорей, скорей полезай сюда! торопил Лева, приподымая девочку с пола.

Он усадил ее к себе на кровать и укрыл ноги краем одеяла.

Иринка, все еще под впечатлением своих сказок, глядела вокруг широко раскрытыми глазами, и в воображении ее вставали все новые чудные картины.

– Вон и у тебя на окнах такие же красивые узоры, – задумчиво проговорила девочка. – Точно кружево тонкое. Ты разве никогда не сочиняешь сказок?

– Ну вот еще что выдумала, конечно, никогда! – засмеялся Лева. – И что тут хорошего в замерзлых стеклах? Даже и смотреть-то на них холодно!

– Ах какой ты смешной! – удивлялась Иринка. – Да смотри же, смотри, что за прелесть, и как блестит все! Точно замок серебряный! А вон там, на горе, видишь? – указывала девочка. – Видишь, там Снегурочка стоит, и она плачет горько, горько плачет! Дед Мороз ее домой не пускает… – таинственно и почти шепотом проговорила Иринка, низко склоняясь над Левой. – Но ты не бойся, не бойся! – все так же тихо продолжала девочка. – У Снегурочки есть жених, прекрасный молодой принц, и он приедет за ней на белом коне, и кафтан на принце будет тоже белый. Но по дороге перед ним вырастет хорошенькая белая елочка, и принц захочет сначала объехать ее, но вдруг окажется… это уже вовсе и не елочка, а…

– А мой Черный Жук дорогой! – весело засмеялся Лева и, обхватив девочку обеими руками, крепко прижал к себе.

С минуту дети сидели молча.

Тихо было в их комнате. Только из столовой по-прежнему доносился отдаленный говор гостей да звуки вальса…

Но вот звуки замолкли… казалось, в столовой вдруг наступила полная тишина…

«Бум, бум, бум!..» – торжественно и протяжно раздался бой старинных больших часов…

– Десять, одиннадцать, двенадцать!.. – медленно считал про себя Лева. И вдруг громкое, радостное «ура» огласило весь дом и понеслось по коридору в их комнату, зазвенели бокалы, задвигались стулья, и снова заиграла музыка, но на этот раз еще торжественнее, еще веселее…

– Новый год!.. – тихонько прошептала Иринка, быстро приподнимая голову. – Они там чокаются теперь, и нам пора с тобой! – Девочка быстро достала из кармана своего халата небольшой белый узелок. – Ты не думай, я ведь не с пустыми руками к тебе пришла, – проговорила она с таинственной и немного лукавой улыбкой. – Смотри-ка, это я еще с елки для тебя берегла! – Иринка с гордостью принялась развязывать узелок, где у нее бережно сохранялись с десяток золотых орехов, несколько пряников и немного пастилы и мармеладу.

Девочка очень аккуратно разложила все эти сокровища на постели перед собою и теперь с торжествующим видом глядела на Леву.

– Ну, давай есть, Левочка! – весело предложила она, поудобнее усаживаясь на кровати. – Ты что хочешь? Выбирай сам! Или нет, постой, я лучше попробую раньше и скажу тебе, что вкуснее.

Девочка откусила маленький кусочек мятного пряника и немного пастилы.

– Пастила лучше! – решила она. – Мягче, ты бери пастилу, а я буду есть пряники!

Леве стало совсем весело, и он теперь послушно исполнял все, что ему приказывала девочка. Она ужасно занимала его.

«Этакий смешной Жучок, право! – внутренне потешался мальчик. – Чего-чего не придумает только!»

– А ты знаешь, я ведь уже гадала в этом году! – не без важности проговорила Иринка. – И представь, как странно, все совпало, как взаправду, все верно мне вышло!

– Вот как, и что же вышло-то? – еле удерживаясь от смеха, спросил Лева.

– А вот, видишь ли, няня моя имена спрашивала у извозчиков, ну и я тоже спросила у одного, и представь, он мне сказал: «Лева!»

– Как, неужели «Лева», так прямо и сказал: «Лева»?! – удивился мальчик.

– Нет, не совсем так, он не сказал прямо «Лева», а сказал «Леонтий», но няня говорит, что это то же самое и все равно что Лева!

– А ты разве так убеждена, что твой жених будет непременно называться Леонтием? – весело расхохотался мальчик.

– Ну конечно же, я ведь на тебе женюсь! – совершенно спокойно и с полной уверенностью проговорила Иринка.

– А, вот как, на мне?! – засмеялся Лева. – Ну что ж, на мне так на мне, будем знать! Решено, значит, моя невеста! – И он церемонно поднес к губам ее маленькую смуглую ручку. – А теперь, Черный Жук, – шутливо продолжал мальчик, – для такого торжественного момента следовало бы нам и чокнуться с тобою; как жаль, право, что у нас тут шампанского нет!

– Ах, Господи, да что ж это я! – спохватилась Иринка. – Чуть не позабыла совсем! Погоди, погоди, Левочка, ведь и у нас есть шампанское, ты увидишь! – И девочка принялась озабоченно шарить в карманах своего халата.

Оказалось, что она действительно захватила с собою два небольших игрушечных бокала и такой же маленький граненый графинчик с настоящим сладким белым вином, которое она выпросила у бабушки.

Иринка осторожно разлила вино по бокалам, и оба, жених и невеста, преважно чокнулись теперь, поздравляя друг друга с Новым годом.

– Однако что же нам пожелать себе в будущем Новом году? – спросил Лева.

– А пожелай, чтобы я поскорее на тебе женилась! – серьезно проговорила Иринка.

В эту минуту в противоположном конце коридора послышались торопливые шаги и сдержанный говор приближающихся молодых людей.

Братья сдержали слово и с бокалами в руках спешили в комнату Левы, чтобы поздравить его с Новым годом.

– Сюда идут! – тихонько шепнула Иринка. – Прощай, я теперь побегу к себе, а то меня забранят, что я так долго не сплю да еще без туфель, босиком бегаю!

Девочка снова обняла Леву и, быстро соскользнув на пол, скрылась неслышно за дверью, как настоящая маленькая волшебница.

– Покойной ночи, мой Жучок! – ласково прошептал ей вслед мальчик и, повернувшись на бок, спиною к двери, сделал вид, что спит.

Лева уже встретил свой Новый год и больше не хотел ни с кем чокаться!

V

Прошло два года.

Казалось бы, два года – не ахти какой долгий срок, а между тем много воды утекло за это время и в семье Субботиных произошли серьезные перемены.

Старое бабушкино гнездо почти совсем опустело.

Трое сыновей Надежды Григорьевны окончили гимназию и укатили в Петербург, чтобы поступить в университет, две старшие дочери вышли замуж, и дома оставались только Лиза да Лева.

Лева, впрочем, также кончал гимназию в этом году и также, разумеется, стремился в университет.

Надежда Григорьевна все чаще и чаще поговаривала теперь о том, чтобы к осени всей семьей перебраться в Петербург, и Лиза горячо поддерживала ее в этом намерении.

– Господи! – вздыхала девушка. – Скоро ли мы наконец выберемся из этого захолустья; мне просто до смерти надоел наш противный муравейник!

Но Лева не разделял мнения сестры; ему жаль было расставаться со своим маленьким родным городком, где прошло его счастливое детство, и сердце мальчика каждый раз болезненно сжималось, когда Лиза нарочно принималась с восторгом говорить при нем об их скором отъезде в Петербург.

Лева знал, что, уезжая из Вельска, они покинут на долгие годы не только родные места, но также и самых дорогих, самых близких ему людей.

Бабушка и Дарья Михайловна с Иринкой не могли следовать за ними в Петербург.

Бабушку не пускал доктор, уверяя, что петербургский климат будет для нее вреден, а Дарья Михайловна не имела материальной возможности оставить тот город, где с годами у нее сложился довольно большой круг учеников.

Однако более самого Левы сожалела об этом отъезде маленькая Иринка.

С течением времени дружба девочки и Левы не только не остыла, но стала еще глубже, еще горячее.

Благодаря расположению бабушки Иринка теперь постоянно бывала в семье Субботиных, считаясь у них почти родною, и посторонние нередко действительно принимали ее за младшую сестру Левы.

В свою очередь и юноша очень искренно привязался к ней.

Сильный и мужественный по натуре, он в то же время обладал очень нежной душою.

Лева любил детей, как любил вообще все маленькое, слабое, все, что нуждалось в его покровительстве, защите.

Несмотря на внешность почти взрослого молодого человека, Лева оставался в душе все тем же наивным, добродушным мальчиком, в сердце которого старая бабушка и маленькая Иринка по-прежнему занимали самое первое место.

Иринка почти не изменилась за эти два года; она осталась такою же хрупкой и маленькой. Короткие волнистые волосы девочки по-прежнему ниспадали беспорядочными прядями на смуглый лоб, и темные глаза казались по-прежнему чересчур большими для ее худенького и тонкого личика.

– Не черный, а пучеглазый твой Жук! – нарочно говорила Лиза, чтобы позлить Леву, и искренне удивлялась, как это он мог находить прелестной эту Чернушку, если у них постоянно бывала в доме хорошенькая Милочка Назимова.

Милочке минуло шестнадцать лет, она уже перешла в седьмой класс гимназии и, нужно сознаться, действительно очень похорошела за последние два года.

Золотистая коса ее стала еще гуще, еще красивее. Девочка сильно похудела, отчего казалась теперь гораздо выше и стройнее, и, к великой радости своей, начала носить платья почти длинные и высокую модную прическу, как у взрослых барышень.

Милочка слыла первою красавицей в их маленьком городке, она по-прежнему оставалась неравнодушной к Леве и искренне ненавидела пучеглазую Чернушку, так привязавшую к себе мальчика.

Все это, разумеется, нисколько не занимало Леву, да вряд ли он даже и замечал улыбки и красноречивые взгляды хорошенькой Милочки.

Серьезный и искренний по натуре, он предпочитал иметь дело с такими же простыми и искренними людьми, как и он сам, и неестественная, изломанная Назимова вызывала у него всегда только презрительную улыбку.

Впрочем, за последнее время Лева, кроме своих домашних и Иринки, вообще никого не видел и нигде не бывал.

Сейчас же после Пасхи у гимназистов начались выпускные экзамены, и юноша более, нежели когда-нибудь, прилежно готовился в своем кабинете, выходя оттуда только к завтраку и к обеду.

В первых числах мая как Субботины, так и Назимовы обыкновенно переезжали на дачу, в село Муриловку, живописное маленькое местечко неподалеку от города. Обе семьи имели там свои собственные большие, удобные дачи, и, к немалому удовольствию Лизы, Милочка могла летом почти все время проводить у них.

Дарья Михайловна также перебиралась весною за город, и также в Муриловку, но только немного позднее, когда оканчивались ее занятия.

У нее, конечно, не было своей дачи, и она занимала только маленький крестьянский домик в конце села, над оврагом, почти у самой опушки леса.

Домик этот стоял совсем одиноко, и Дарья Михайловна, избегавшая всякого шума и суеты, очень любила свой тихий, заброшенный уголок.

В глубине оврага струилась небольшая, но очень быстрая речка Черная.

Извилистые берега ее почти сплошь заросли высокой травой и густыми плакучими ивами, отчего вода в ней казалась всегда совсем темной.

В жаркую летнюю пору тут было хорошо и прохладно.

Тяжелые зеленые ветви, точно в истоме, низко склонялись над водой, а под ними тихо шумела осока, и пели кузнечики, и весело журчала темная речка…

Маленькая Иринка, сидя наверху в своем палисаднике, иногда часами прислушивалась к этим звукам, и ей казалось, что трава и плакучие ивы тихонько переговариваются с речкою и рассказывают друг другу длинные чудные сказки.

Впрочем, и над оврагом, около самой хатки Дарьи Михайловны, было также очень хорошо.

Небольшой палисадник у крыльца оканчивался за домом зеленой лужайкой, откуда узенькая тропинка вела прямо вниз к речке.

Посреди этой лужайки стояла обособленно группа из трех молодых березок, а под ними Лева сам пристроил для Иринки низенькую скамейку из зеленого дерна.

Кусты высокого белого тмина окружали эту скамейку почти со всех сторон и окончательно скрывали собою Иринку, когда девочка играла там со своею куклой или усаживалась плести венки.

Вся лужайка была усеяна полевыми цветами, и у ног Иринки всюду пестрели одуванчики, анютины глазки, желтый цикорий, колокольчики, дикая гвоздика, незабудки… но больше всего тут было ромашки и белого тмина, отчего вся лужайка казалась тоже белой. Это особенно нравилось Иринке.

– Смотри, Лева! – говорила она юноше, слегка прищуривая глаза. – Смотри, точно мы с тобою в саду у Снегурочки, а вокруг нас все снег, снег, снег!.. Правда?

– Да, да, правда!.. – машинально соглашался Лева, зачастую не отрываясь даже от своей книги и еле слушая, что болтала около него Чернушка.

Но Иринка и не требовала большого внимания; она была кротким, тихим ребенком, привыкшим к одиночеству, и ей доставляло удовольствие уже одно присутствие Левы: все же она могла, хоть изредка, поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями…

С этих пор дети прозвали свою лужайку «Садом Снегурочки»; но это название было известно только им двоим и держалось в тайне.

И Лева и Иринка очень ревниво охраняли свой тихий уголок под сенью белых березок, и в «Сад Снегурочки» никто из посторонних не допускался.

Лева даже отыскал новый, кратчайший путь, который вел от дачи Субботиных прямо лесом к оврагу. Правда, этот путь был не из особенно удобных: приходилось дорогою два раза перелезать довольно высокий плетень и один раз перепрыгивать через небольшое болотце. Но Лева был силен и ловок и не смущался такими ничтожными неудобствами.

Зато теперь ему не нужно было проходить мимо знакомых дач, по большой дороге, где он всегда мог встретить Милочку Назимову.

– Куда ты, Лева, по такой жаре? – заботливо спрашивала бабушка, когда он сразу же после завтрака забирал свои книги и направлялся в лес. – Неужели тебе не нравится в нашем саду, смотри сколько тени! Читай себе спокойно!

– Да как же, посидишь тут спокойно! – хмурился Лева. – Разве вы не знаете, бабушка, что у Лизы с утра до вечера гости и что приходится целыми днями с ними из пустого в порожнее переливать!!! Много тут начитаешь, нечего сказать! Нет уж, спасибо, с меня и одного воскресенья довольно!

По воскресеньям Надежда Григорьевна не позволяла детям расходиться в разные стороны. Все члены семьи должны были проводить этот день вместе, и волей-неволей Леве приходилось сидеть дома и, к немалой досаде своей, занимать молоденьких подруг Лизы.

– Пожалуйста, бабушка, если кто будет спрашивать обо мне, то не говорите, что я пошел в лес, направо… – добавлял он скороговоркой, и с этими словами Лева быстро исчезал за калиткой сада.

Он спешил к оврагу.

А наверху, в «Саду Снегурочки», его давно уже ожидала Иринка.

Девочке не позволялось сходить вниз одной, речка была быстрая, и Дарья Михайловна, да и сам Лева боялись, что она упадет в воду.

Иринка с куклой обыкновенно усаживалась на свою дерновую скамейку начинала нетерпеливо прислушиваться к знакомым шагам внизу.

Она ждала…

Но вот в конце лужайки, у спуска, появлялся сначала околышек гимназической фуражки, потом кусочек белого кителя, потом…

– Лева! – радостно вскрикивала девочка, срываясь с места и бросая в сторону куклу. – Лева, Лева!

И она неслась навстречу своему другу.

Иринка каждый раз с одинаковым восторгом встречала его, словно после долгой разлуки.

– Тише, тише, Жучок, не свались! – улыбался Лева.

Он быстро подхватывал ее за талию и, смеясь, несколько раз высоко-высоко поднимал над головою.

– Еще, еще, Лева! – с восторгом кричала Иринка, размахивая руками в воздухе, как крыльями. – Улечу, улечу, улечу!!

– Ну как же, так я и дам тебе улететь! – шутил Лева, усаживал малышку себе на плечи и так нес до их любимого места под белыми березками.

Девочка снова усаживалась со своими игрушками на скамеечку, и Лева с наслаждением растягивался у ее ног под сенью деревьев, доставал из кармана книгу и совсем погружался в свое любимое чтение.

Иринка никогда не мешала ему, только изредка, когда уж чересчур надоедало молчать, она робко и осторожно спрашивала у него:

– А что, Лева, это очень ученая книга, тебе нельзя мешать?

– Очень, очень ученая! – серьезно отвечал мальчик, увлеченный романом Достоевского. – Нельзя мешать, детка.

И девочка покорно смолкала и снова принималась за свою куклу, или шла собирать цветы, или просто молча смотрела в синее небо, где носились легкие, прозрачные облачка, и в воображении ее рисовались самые причудливые, самые фантастические картины.

Тихо и незаметно летело время в «Саду Снегурочки», тихо клонился день, и когда в шестом часу Леве необходимо было спешить домой к обеду, он всегда уходил неохотно.

– Пойдем со мной, Черный Жук! – нередко говорил юноша. – Скажи своей маме, что после обеда я тебя сам домой отведу!

Впрочем, Лева не всегда только читал в присутствии Иринки. Иногда он брал ее с собою кататься на лодке, и они вместе удили рыбу, а то уходили в соседнюю рощу за грибами или забирались в самую чащу леса и там разыскивали разные виды мха, интересовавшие Леву.

Он страстно любил природу и с увлечением занимался ботаникой; разумеется, Иринка помогала ему сушить цветы и составлять его будущий гербарий.

Если дорога в лесу оказывалась почему-нибудь неудобной или вела через болото, то мальчик сажал девочку себе на плечи, и оба таким образом спокойно продолжали свой путь.

В лесу они разыскивали какой-нибудь тенистый уголок и усаживались там для отдыха.

Случалось, однако, что утомленная Иринка сладко засыпала, и Лева приносил ее тогда сонную домой, где бережно сдавал с рук на руки Дарье Михайловне.

– Нет, даже удивительно, бабушка, до чего глуп этот Лева! – говорила Лиза. – Ну что за удовольствие он находит всюду таскать за собою этого пучеглазого цыганенка?! Точно нянька возится с ней; право, Дарья Михайловна должна быть очень благодарна ему!

– Иринка тихий ребенок, ее нельзя не любить! – недовольным тоном замечала бабушка. – К тому же она никогда не мешает Леве заниматься делом, не то что вы с Милочкой, две вертушки, целыми днями готовы торчать перед зеркалом или висеть на заборе! Лева вам не товарищ, Лева умный, серьезный мальчик! – И бабушка нетерпеливо поправляла очки и, не желая дальше продолжать разговор, сердито удалялась из комнаты.

Так протекали эти два последних лета, пока Лева был в шестом и седьмом классах гимназии.

Чудное то было время для Иринки, оставившее навсегда неизгладимый след в ее маленьком любящем сердце.

Но вот Лева перешел в восьмой класс и собирался весною сдавать последние, выпускные экзамены.

В этом году он уже не мог, как бывало прежде, переезжать в начале мая со всеми остальными на дачу; занятия его задерживали в городе до конца месяца, и на время экзаменов он переехал к одному товарищу, семья которого жила летом в городе.

Раза два в неделю он посылал теперь коротенькие записки в Муриловку, чаще всего к бабушке, сообщая домашним о ходе своих занятий.

Однако, несмотря на всю краткость этих посланий, он никогда не забывал упоминать в них о маленькой Иринке, и бабушка с особенным удовольствием передавала каждый раз его поклоны девочке.

Иринка ужасно гордилась этим и, в свою очередь, обыкновенно приписывала ему несколько слов в конце писем бабушки.

«Ты приезжай скорей, Лева, – постоянно умоляла она. – Я очень соскучилась, все жду да жду, и очень целую, и затем твой

Черный Жук».

Впрочем, юноша и сам изрядно скучал. Его тянуло на свежий воздух, в Муриловку, на дачу, и в одном из писем к бабушке он откровенно сознавался:

«Вы не поверите, бабушка, до чего мне осточертели эти экзамены и что тут за духота у нас в городе! Счастливые! Как, должно быть, хорошо теперь в Муриловке; в палисаднике у Иринки сирень распустилась; когда я приеду, она уже отцветет… Я не дождусь, когда буду с вами на даче! Как-то мой Черный Жук поживает? Вы давно мне ничего о ней не пишете. Представьте, бабушка, я ведь серьезно соскучился по Иринке. Какой славный Жучок, положительно мне недостает ее! Как жаль, что она не может по-прежнему сидеть вот тут у моего стола и рисовать свои бесконечные картины! Я часто думаю об этом, и иногда мне даже кажется, что при ней мне было бы не так скучно заниматься!»

– Хорош, нечего сказать, вот глупый-то мальчишка! – возмущалась Лиза. – Соскучился по Иринке, а о нас даже и не спрашивает. Надеюсь, бабушка, что вы не покажете этого письма вашей Чернушке! Она и так-то уж Бог знает что о себе думает, а теперь и совсем зазнается!

– Лишь бы вы-то только с вашей Милочкой не зазнавались, вертушки! – рассердилась бабушка. – А Иринку уж оставьте в покое, пожалуйста, это не ваша забота! – И старушка, всегда готовая горячо защищать свою любимицу, разумеется, в тот же день показала ей письмо Левы и даже сама прочла его, заранее радуясь удовольствию девочки.

И бабушка не ошиблась. Иринка от волнения даже слегка побледнела и с широко раскрытыми глазами молча и чуть ли не с благоговением слушала бабушку.

– Бабуся, милая бабусенька! – начала она затем робко. – Отдайте мне этот листочек, ну хоть не весь, знаете, а только тот маленький кусочек, где все такое хорошее про меня написано, я его с собою возьму, бабуся! – И девочка смотрела на старушку такими умоляющими ласковыми глазами, что Прасковья Андреевна решительно не в состоянии была в чем бы то ни было отказать ей в эту минуту.

Иринка с торжествующим видом ушла домой, унося в кармане письмо Левы.