Истории, рассказанные в лунную ночь

Avelin Duval

Истории, рассказанные в лунную ночь

Пролог. Добро пожаловать в Салем…

Пролог. Добро пожаловать в Салем…

«Добро пожаловать в Салем…»

Движок машины барахлил с прошлой недели. Джон обещал себе заняться этим, но времени не было, свободные минуты он посвящал работе, а работа в свою очередь опоясывала его палец кольцом верности, с которым он, видимо, в скором времени отправится в могилу.

Охота затянулась.

Люди пропадали, а питомцы, как бездумный скот, убегали из домов, прирученные холодным ветром. «Происки ведьм» – твердили старые жители, чьи глаза уже подернулись белесой дымкой смерти. Они слеповато щурились, плевались желчью, сжимая в руках маленькие кресты, уверенные, что кусок метала убережет их души от сглаза и прочей напасти.

Джон смотрел на них снисходительно. Откуда же им знать, что ведьмы боятся лишь серебра. Да, сказки много веков твердили, что это слабость оборотней, однако ведьмы были из того же замеса. Та же нечисть, та же неустанная жажда чужой плоти, которая и привела Беккера к границам проклятого города. Он шел по следам. Кроваво-алым, как лепестки роз, и черт его дери, если долгая дорога окажется впустую.

Щебень разлетается во все стороны, стоит автомобилю со всей скорости вписаться в крутой поворот. В такой час людей нет и быть не может. Напуганные происходящим, они поджав хвосты прятались в стенах своих домов, и лишь единицы скитались по пустынным улочкам, движимые мотыльками к неоновой вывеске ночного бара. Туда направлялся и Джон. Для начала неплохо бы обзавестись крышей над головой, – прохладные сиденья авто не лучшее место для сна, – и уже после пускаться во все тяжкие, но Беккеру необходимо смочить горло чем-нибудь крепким. Пальцы усеянные тяжелыми  кольцами неустанно барабанили по обивке руля – верный признак раздражения. Нет, ему нужна целая бутылка Бурбона.

Улицы петляли маленькими закоулками. Эта часть Салема считалась самой красивой и ухоженной, потому что в ряд стояли частные дома, кофейни, магазинчики самых разных предназначений, – увидев громкое название «Эзотерика» Джон не смог сдержать скептического смешка, –  и на самом краю, где город плавно переходил в лес, ютился бар. Мужчина потер глаза, отвлекся на секунду, но этого хватило, чтобы какой-то зверь, отдалено напоминающий лису, вскочил перед колесами, пробудив рефлексы раньше разума. Машина с противным скрежетом съехала на тротуар и, кажется, задела кого-то покрупнее рыжего прохвоста.

«Две бутылки…» – он молча, расслабленным жестом, расстёгивает верхние пуговицы рубашки, неотрывно глядя прямо перед собой. Левая половина его рта изгибается в слабой усмешке… если под колеса попала ведьма, то это везение. Если же человек, то неудача в своей естественной среде…

Глава 1. Бар в конце улицы. Город засыпает, просыпается Доктор.

«И хоть велик соблазн порой идти по сразу двум дорогам,

Нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом и с Богом.»

– Ириша Саркисова.

Доктор Колин Ланкастер закончил ординатуру ровно три года назад. Закончил на отлично. Ему пророчили великое будущее и карьеру, которая многим в его возрасте только снилась. И он действительно двигался к успеху, с момента, как понял, что его руки не дрожат при виде крови.

Это случилось в школе. Первый урок препарирования. Гул одноклассников сменился тревожным шепотом, когда учительница велела приступать к работе. Холодные, склизкие лягушки лежали на подносе брюшком кверху. Блестели скальпели – начищенные и заточенные, – и глаза. Его партнерша брезгливо сморщила нос, побледнела, как полотно и заявила, что лучше будет делать записи, а он, как мужчина, пускай возьмет всю грязную работу на себя.

Колин равнодушно согласился. Педантично подготовил латексные перчатки, очки, стерилизовал инструменты, чувствуя неправильное умиротворение от процесса, которое только увеличилось, стоило ему сделать первый надрез. Аккуратный и профессиональный – учительница восхитилась результатом.

От воспоминаний повеяло запахом формальдегида. С тех пор утекло много воды.

И крови.

Он поднес ладони к лицу, растер их, чтобы согреть закоченевшие пальцы, избавиться от фантомного аромата. Дыхнул теплым воздухом, но пронизывающий ветер на пристани растворил облачко пара до того, как оно коснулось кожи.

Осень в Салеме на редкость гадкая. С первых дней сентября на город налетела сырость, а тучи стали главным украшением небосвода. Гулять по вечерам на пристани стало просто невыносимо, но Колин не стал изменять устоявшемуся распорядку, сменил легкую куртку на теплую дубленку и продолжил приходить в отведенное время на привычное место.

Его это успокаивало. Бесконечные часы пешей прогулки. Людей нет, все запрятались глубоко в своих домах, как пугливые зверьки во время большой охоты. Суеверные, они дрогнувшими голосами заявляли, что ночь – время нечисти. Ланкастер во все это не верил, поэтому вечера проводил вне стен своей квартиры. Его карман отяжелял револьвер с позолоченной рукояткой, по которой он время от времени проводил пальцами, чувствуя себя под защитой.

Принято считать, что все доктора атеисты. В мистику не верят, богу не молятся. Колин буквально являлся воплощением всех доступных стереотипов: скептик вплоть до костей с максимально трезвым взглядом на жизнь, однако это не значило, что он ставил под сомнение абсолютно всё. В Салеме пропадали люди и это факт, но то, что виной тому якобы ведьмы – откровенный бред, который он не желал признавать. Огромное количество листовок с фотографиями исчезнувших жителей дело рук серийника, никак иначе. Либо, им настолько надоел серый город, что они не выдержав сбежали отсюда без оглядки, как Рейна Бланш.

Многие ведь горели подобным стремлением и эти многие не понимали почему молодой доктор выбрал Салем, оставив большой, яркий Нью-Йорк с его безграничными возможностями. Здесь его путь вверх резко обрывался. Ступеньки крошились, стоило только попробовать наступить на них. Причем не только у него. Весь город будто находился в затянувшемся сне. Людей не интересовал прогресс, они жили прошлым, реконструируя то, что заложило начало безумной охоте на ведьм. Более того, большинство до сих пор верило в народную медицину, поэтому у Колина в первый год практически не было работы. Он начал с местной поликлиники, где ему буквально отказывали в пациентах, аргументируя это тем, что он слишком молод и эта ответственность ему ни к чему, закопав его в кипе бесчисленных бумаг. Через полгода он решился и потратил львиную долю своих сбережений на маленькую частную клинику в центре города, где каждый день упрямо доказывал, что несмотря на возраст он перспективный доктор с руками, растущими откуда надо.

И его старания дали плоды.

Если когда-то в день в приемной набиралась пара-тройка людей, жалобы которых сводились к самовнушению, – им всегда что-то казалось, что-то мерещилось, и эти проблемы мог решить разве что психолог, – то теперь с утра до шести вечера от посетителей не было отбоя. Ланкастер смог позволить себе нанять небольшой штаб сотрудников, выкупив двухэтажное здание, в котором изначально арендовал только первый этаж.

– Моя мать родом отсюда, я просто решил перебраться поближе к истокам, – сухо отвечал он, когда кто-то снова затрагивал тему его переезда. И ответ этот не менялся на протяжении нескольких лет. По слухам, у Ланкастера в Нью-Йорке осталась невеста, которую он навещал во время зимних праздников, и отец, мелькавший в биографии сына темным пятном. У людей на языке было лишь имя и ничего более – Томас Ланкастер.

Колин сделал глубокий вдох, глотнув зыбко дрожащего воздуха. Он кинул последний взгляд на абсолютно безликий горизонт, прежде чем развернувшись, направился обратно в город.

Он двигался по темным переулкам – пирс остался позади, – почти не смотрел под ноги, погруженный в мягкий свет от уличных фонарей. Мысли, мысли, мысли. Его голова просто не знает каково это, когда там по приятному пусто. Мысли давят изнутри, пытаясь вырваться наружу, и Колин не в силах им сопротивляться, часто уходит в себя, превращая прогулку в бесконечный цикличный круг. Прямо как сейчас.

«Алкоголь избавляет меня от лишних раздумий…» – исповедался как-то старый дворник, попавший к нему на стол с переломом ноги. Кол никогда не пил и пить не собирался, но сегодня та самая ночь, когда клятвы, данные в далеком юношестве, можно нарушить.

Ночь его не сдаст, а на утро он забудет, что предал свои принципы.

Ноги сами вели его в нужном направлении. Всё ближе и ближе к желанному забвению.

Бар находился на другом краю города, почти рядом с лесом. Темным и злым. Незримая опасность окутывала верхушки деревьев, ближе к земле превращаясь в густой туман. Дети, обычно способные заползти куда угодно ради забавы, избегали этого места, как огня. Хотя, порой, бывали исключения, когда они проверяли кого-нибудь на храбрость. Пройти по лесу, не заблудиться и вернуться обратно – подвиг, выдающий тебе лавры героя. Взрослые, не лишенные осторожности, просто не видели смысла в прогулках по лесу, где каждое второе дерево могло довести тебя до сердечного приступа, а маленькие коварные ямы до перелома ноги или, что гораздо хуже, шеи.

И только Сивилла Роуз находила это проклятое место очаровательным. Она благоустроила землю чуть поодаль от остальных домов, на самом краю улицы на границе с лесом, став тем самым его негласной хозяйкой. Колин видел ее пару раз в городе, но никогда не знакомился лично. Повода не было. Владелица бара для непьющего доктора не представляла никакого интереса.

Тем более, при виде нее у него начинала болеть голова. Слишком яркая: реки крови по плечам и гладкий малахит в глазах. Но что самое возмутительное, так этот ее взгляд с легким прищуром. Взгляд, который говорил, что она знает о нем что-то такое, чего не знает никто, даже он сам.

Колин таких людей не любил. Они казались ему коварными и жестокими, да и тихие пересуды людей насчет Сивиллы были громче любого пронзительного крика. Ведьма – с восхищением хихикали дети, подстилка Сатаны – плевались под ноги старики, и лишь поколение между ними пожимало плечами, мол, дамочка с придурью, ничего такого, у нас таких полно.

И ведь действительно, у нее явно не все дома, раз ее бар работает даже в такое позднее время, несмотря на участившиеся пропажи.

Кол звучно хмыкнул, обнаружив себя рядом с яркой вывеской со звучным названием: «Барон Саммеди». Если эта женщина безумна, то и он ничуть не лучше.

Может пора отринуть предрассудки?

Глава 2. Хозяйка темного леса.

«Кончились времена охоты на ведьм – теперь ведьмы охотятся на нас.»

– Уршула Зыбура.

В темноте догорала сигарета. Подожженный кончик то ярко загорался, когда Эйза прикладывалась губами к никотину, то медленно потухал, пока она не делала новую затяжку.

Город сотрясался от холода и новостей. Вместе с промозглым осенним ветром в Салем пришли беды. Они тошнотворной смесью проворно проникали под подолы пальто, скользя по каждому изгибу, и стужей врывались в вены, разгоняя кровь и людей по домам.

Смертные гадали куда пропадают их питомцы, и почему Рейна Бланш сбежала из города никого не предупредив на кануне своего совершеннолетия.

– Я обошла весь Ковен, но никто ничего не знает о пропавших жителях, – Эйза всмотрелась в лицо Сивиллы. Та величественно улыбалась ей со своего насеста. Роуз удобно устроилась на ступеньках лестницы позади бара, вытянув ноги, и Эйза сдерживала себя, чтобы не пнуть по ним острым мыском своих брендовых туфель.

Сивилла Роуз ее раздражала. Эта дрянь отреклась от Ковена, но Ковен продолжал держаться за нее, как за спасительную соломинку, будто без ее никчемной магии Вуду они бы все развалились. Верховная не дала ей уехать из города, прокляла, привязав намертво к земле Салема, а Сивилл обозлилась и провозгласила, что всё равно больше не желает принадлежать ни ей, ни Ковену.

И теперь она существовала отдельно, в своем пресловутом баре, под эгидой черной ворожбы.

Именно на нее думала Эйза, когда кто-то затрагивал пропавших людей, умерщвленных животных и увядающий сад, ведь остальной Ковен давно поклялся не прибегать к жертвоприношениям. С такой станется начать травить город в отместку за своё заключение.

– Дай угадаю, ты пришла ко мне… с обвинениями? – бархатный смех Роуз осел в воздухе пепелом, которым Эйза припорошила землю рядом собой. – О, милая, я польщена, но даже мне не хватило бы сил провернуть такое.

Эйза недоверчиво поджала губы, окрашенные в алый цвет. Затушила сигарету о перила лестницы и зажгла новую. Во мраке ее оливковая кожа под отсветом зажигалки замерцала завораживающим блеском, а в угольно-черных глазах заплясали снопы злых искорок.

– Уверена? В таком случае будь так добра приструнить виновника, пока у Ковена не появились проблемы.

– Что, прости? С чего ты взяла, что я с ним знакома?

– Люди пропадают ночью, а по ночам в Салеме ходят только твои клиенты, так что не трудно сложить дважды два и прийти к самому очевидному выводу.

– Поразительная логика, – Сивилла усмехнулась, встав на ноги. – Нет, Эйза, думать тебе не идет, лучше продолжай скупать тряпки, чтобы радовать глаза Мэра, – она подцепила у Эйзы сигарету, не дав той поднести ее губам, вдохнула в легкие дым и бросила окурок к их ногам, не потрудившись затушить, – Проваливай. И больше без веской причины не лезь на мою территорию, если не хочешь обзавестись маленькой, милой кукольной копией, которую я буду использовать вместо подушки для булавок. С недавних пор я обнаружила у себя поразительный талант в рукоделии.

Эйза гордо задрала подбородок, попыталась скрыть обиду во взгляде за длинными ресницами, но Сивилле и присматриваться не надо, чтобы заметить, как ее задел комментарий о Мэре. Не угроза, а именно упоминание непосредственного начальства.

Роуз знала, где подковырнуть, чтобы сделать как можно больнее. В случае с Монтгомери и стараться не пришлось, весь город судачил о том, как она получила своё место в мэрии, и, если Сивилла первое время затаптывала слухи у себя в баре, то получив доказательства на руки, а именно фотографию в местной газете, где Эйза целовалась с Мэром Рональдом в его машине, разочаровано пустила всё на самотек.

Ей казалось, что Эйза куда сильнее и целеустремленнее и то, как она резко свернула на упрощенную дорожку заставило Сивилл пересмотреть свои взгляды на счет нее.

Вряд ли она прибегнула к магии, Мэр падок на красивые мордашки, так что там даже стараться не пришлось бы. Хватило короткой юбки и пару расстегнутых пуговиц на блузе.

Роуз кинула неоднозначный взгляд на одежду Монтгомери. Юбка ниже колен, рубашка застегнута вплоть до воротника. Эйза поплотнее запахнулась в своё кашемировое пальто.

Возможно, всё не так просто. Услышать бы предысторию, да разве Эйза что-то расскажет?  Тем более ей.

– Мне повторить? – Сивилла сошла с каменной дорожки, которая заканчивалась у кромки леса и шла вплотную рядом с домом, где первый этаж она отвела под бар, а второй обустроила под своё жилище. Прижалась лопатками к холодной стене здания, пропуская Монтгомери вперед. Подставлять той спину тот еще риск, вопьется своими острыми когтями и пиши пропало.

Эйза хмыкнула и зацокала каблуками, пошатнулась на гладком камне и чуть не упала, но кто-то вовремя выхватил ее из темноты. Кто-то с очень длинными пальцами и холодной кожей.

– Вы в порядке?… Эйза? – за стеклами очков блеснули блеклые лазурные глаза.

– Доктор Ланкастер, – выдохнула ведьма, растерянно потупив взгляд в сторону яркой вывески. Не скрыться, она как на ладони перед тем, кого бы точно не хотела здесь встретить.

– Не ушиблись? – его тонкие губы тронула едва заметная улыбка. Редкая эмоция на лице, заточенном под каменные выражения.

– Нет, нет, всё хорошо, – она легонько стряхнула его руки с себя, вернув себе слетевшую уверенность. – Не ожидала вас здесь встретить, вы вроде бы заядлый трезвенник, если мне не изменяет память.

Они часто виделись в его клинике, когда она приносила документы или записывала Мэра на прием. Иногда в благодарность Рональд отправлял ему бутылки спиртного, чей ценник переваливал за допустимые нормы, однако Колин из раза в раз отказывался от них, аргументируя это тем, что не пьет. Так что же он тогда забыл у бара в такой час?

Монтгомери кинула за спину обеспокоенный взгляд. Неужели эта дрянь его заманила?

– Сам не знаю зачем сюда пришел, – он проследил за ее взглядом и увидел, как прислонившись плечом к стенке ему из темноты улыбалась Сивилла Роуз. Мрак не смог скрыть драгоценных малахитов и густую копну огненных волос, у доктора от этого сочетания моментально заболела голова.

Может у него аллергия на насыщенные цвета?

– Все мои посетители так говорят, а потом на следующий день возвращаются, и так снова и снова по бесконечному кругу, – она вышла из тени, под освещенный участок земли. В это мгновение она стала еще ярче и Колин поспешил перевести взгляд на темноволосую и темноглазую Эйзу, которая успокаивала его рассудок классической внешностью. Ничего лишнего, утонченный стиль, минимум украшений, смотри и радуйся. Другое дело Сивилла с ее многочисленными кольцами и стилем, у которого не было названия. Безразмерная клетчатая рубашка, явно с мужского плеча, узкие брюки с потертостями и, – о, боже, – красные армейские ботинки с шипами.

Где она такие вообще нашла?

– Я не посетитель, просто проходил мимо, – ложь. Колина окутало гадкое волнение. Ему было и сладко и горько, что-то кричало внутри него бежать. Бежать от этого места и его хозяйки.

– Неудачное место вы выбрали для прогулки, – вмешалась Эйза. Она вцепилась ему в руку со страдальческим вздохом. – Кажется, я всё-таки подвернула ногу. Раз вы не собираетесь заходить, то может проводите меня?

– Конечно, ваша машина стоит поблизости? Давайте я сначала осмотрю вашу ногу.

– В этом нет необходимости, я дойду, вы только помогите. И нет, я сегодня тоже без машины, решила немного прогуляться.

– Неудачное место вы выбрали для прогулки, – он склонил голову к плечу, вернув ей ее слова и многозначительно глянул вниз, на аккуратные туфли на высоком каблуке. Действительно не самый лучший выбор для пешего передвижения.

Эйза тихо рассмеялась. Она старалась не смотреть на Сивиллу, а та в свою очередь была поглощена блеском обручального кольца на пальце доктора.

– Ох, вы совершенно точно в ее вкусе, – кинула она почти беззвучно, но Монтгомери услышала эту насмешку над ней, которая пробудила внутри волну негодования.

Да как она смеет?

– Что ж, жаль, что вы не хотите посетить мое скромное заведение, многие находят на дне стаканов ответы и… желанное забвение, – Сивилла поднялась по ступенькам, усмехнувшись пухлыми губами. Колин едва заметно дрогнул и она это точно заметила, сыто блеснув глазами. – Мои двери всегда открыты, доктор, если вдруг надумаете, заходите. А ты Эйза, береги себя. И ради всех святых, перестанете ходить по улицам в такой час, нынче в городе небезопасно.

«Ради всех святых» – откровенное богохульство и всё, что было дальше ничто иное, как угроза. Эйза в этом уверена. Она покрепче впивается в предплечье доктора, чуть подталкивая его вперед.

– Сумасшедшая, – бормочет себе под нос и Колину приходится чуть склонится к ней, чтобы расслышать о чем она говорит.

– Простите? – светлые пряди упали ему на лоб. От сырости гладко уложенные волосы пришли в полный беспредел, и доктор время от времени запускал в них ладонь, делая картину только хуже.

– Она сумасшедшая, – повторила Эйза. Громко и четко, жалея, что Сивилл уже скрылась за дверьми бара.– Держитесь подальше от этого места, никто в здравом уме сюда не приходит.

– Но вы были здесь, – его комментарий заставил ее вздрогнуть.

– Вынуждено. Мэр попросил поговорить с мисс Роуз о некоторых деталях землевладения, – врать Эйза умела хорошо, даже можно сказать превосходно. Она картинно закатила глаза, показывая каким тяжелым для нее был этот разговор.

Закатила и вдруг ослепла от белого света. Послышался скрип шин. Противный и долгий, а после она почувствовала удар…

Глава 3. Куда делся Мэттью Кроу?

«– Это вот и есть ведьма?

– По мне, не очень похоже.

– Священник сказал, она призналась.

– Мы оба прекрасно знаем, как церковь умеет убеждать.»

– цитата из фильма «Время ведьм»

Он наблюдал за посетителями сквозь призму прозрачного стекла.

Игнорируя нарастающий шум, поднес протертый дочиста стакан сначала к одному глазу, потом к другому, наслаждаясь тем, как фигуры искажаются до неузнаваемости. Энтони, тучный клерк с отечными ногами и руками, разросся еще больше, став похожим на необъятную жидкую массу, а его коллега Перри, сухой и тощий, как тростинка, наоборот, сузился до жалкой черточки. Может эта их истинна ипостась?

– Чем ты занят? – нежный, бархатный голос прямо над ухом заставил его вздрогнуть. Мэттью чуть не выронил стакан, но вовремя включился в реальность, намертво вцепившись в него своими крючковатыми пальцами. Сивилла ясно дала понять – еще одна разбитая посуда грозит увольнением. Кроу не виноват, что часто витает в облаках, его ошибка состоит в том, что в это время он берет в руки очень хрупкие и ломкие вещи. Удивительно, что Сивилла в принципе взяла его на работу.

Неказистый, длинный, вечно путающийся в своих конечностях. Мэттью являлся олицетворением неуклюжести. И вдовесок к прочим недостаткам еще сильно заикался, поэтому редко открывал рот на людях, предпочитая молчание разговорам, из-за чего люди порой думали, что он немой.

Спасибо, что не отсталый.

– Н… н… – он поставил стакан на место. – П.п.простите.

На языке вертятся слова, длинные, красивые и четкие, но в воздухе они разлетаются на буквы. Невнятные и глухие, и Мэттью привычно извиняется.

– Перестань, тебе не за что просить прощения, – она улыбнулась ему так, как он любил. Очаровательно, обнажая глубокие ямочки на румяных щеках.

Как можно видеть в ней зло? Люди слепы, Кроу уверен, что они смотрят на мир сквозь грязные стаканы, а у него, к сожалению, не хватает рук их все протереть.

– Ступай, дальше я сама, – она огладила его плечо мягким движением ладони. – Только будь осторожнее, вечера нынче тревожные, и мне как-то не хочется расклеивать объявления о твоей пропаже.

Мэттью выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Кивнул, бросив на стойку полотенце с плеча, поспешил за вещами в кладовую, стараясь не смотреть на рыжую бестию. От одного касания по телу разлился жар, который грозился перетечь вниз смертельным давлением. Ему семнадцать и внутри бушуют гормоны, а Сивилла Роуз… так к нему добра.

Необходимо срочно выйти на свежий воздух. Он не прощаясь выбегает на улицу, второпях пытается застегнуть куртку, но перестаравшись ломает замок. Чудно. Он в раздражении прячет руки в карманы, чтобы согреть их, и нащупывает платок, который стянул у Роуз двумя днями ранее. От него всё ещё пахнет спелой вишней. Это ее запах и Мэттью, как одержимый, прикладывает ткань к лицу, ощущая приятное онемение в пальцах.

Ненормально. Всё, что он делает рядом с ней – ненормально. Он сам – ненормальный. Но не слушая доводов рассудка, он сворачивает к лесу, чувствуя необходимость в срочном уединении.

Вдалеке слышится возня, крики и ругательства. Мэттью бросает короткий взгляд через плечо. Там, на освещенном участке тротуара, три фигуры. Кажется кто-то кого-то сбил на машине. У него нет никакого желания узнавать нужна ли кому-то помощь.

Лес принимает его как родного в свои холодные, темные объятия. Он не идет по вытоптанной дорожке, сворачивает с нее вглубь чащи и, когда наполняется уверенностью, что никто его не видит, щелкает бляшкой ремня.

По хорошему надо было дойти до дома, но он вряд ли представляет для маньяка интерес, до этого пропадали только молоденькие девчонки, среди которых затесалась Рейна Бланш. Одноклассница, которая всегда смеялась над ним, а на кануне своего совершеннолетия в пьяном угаре лишилась с ним девственности. Тогда-то настала его очередь смеяться.

Но она так быстро пропала, в тот же самый вечер, когда он оставил ее одну на заднем дворе дома, где проходила вечерника, что Мэттью не успел насладиться своим триумфом. Считал ли он это изнасилованием? Нет, она не сопротивлялась, а значит всё было обоюдно. И что, что была в отключке? Ноги то раздвинула.