Эффект Манделы

Его глаза горели безумием.

МОИ глаза горели безумием.

– Послушай меня, мы вместе уже пять лет, пять долгих лет, не поступай так со мной.

Марго заерзала подо мной. Ее грудь прижалась к моей и я, опаленный, сильнее вдавил ее в матрас.

– Милый, успокойся, давай я расскажу всё за завтраком?… Дэвид! Дэвид, ты делаешь мне больно! – она поморщилась, неудачно вывернув руку в моей хватке, и легонько пнула меня по ноге.

Я почти ничего не почувствовал.

Ничего.

Ни к ней.

Ни к ноге, которую она продолжила методично колотить босой ступней.

Я не видел очертаний комнаты, всё расплывалось перед глазами. И я сосредоточился на ней.

На той, которая знала меня и которую не мог узнать я…

***

– Я сделала тебе предложение, когда мы отдыхали в Майами. Всё как надо: одно колено, кольцо, закат на берегу моря, – щебетала Марго, попутно уплетая блины, щедро смазанные горьким медом.

Кафешка на заправке особым разнообразием не располагала, но кофе был сносным. Я пил третью чашку, не разбирая толком вкуса, просто пытаясь добиться нужного эффекта. Но ни прилива бодрости, ни прояснения в памяти от терпкого напитка не наблюдалось.

– Ты сделала мне предложение? – я скептически вскинул бровь.

– Ну да, от тебя пока дождешься, – ответила она, облизнув пальцы.

Безликие, голые пальцы.

– Где тогда кольцо?

– На тебе, – она обиженно надула губы.

Я опустил взгляд к скрещенным на груди рукам. Вытянул левую ладонь, рассматривая на свету отливающий золотом перстень с обсидианом, нанизанный на безымянный палец.

– Это ведь я встала на колено перед тобой, а не ты, поэтому кольцо только у тебя. Своё я, видимо, получу только после свадьбы, – Марго раздосадовано вздохнула, закинув в рот очередной кусок блинов.

На вид ей не больше двадцати двух. Симпатичная, но не в моем вкусе. Я уверен, что она не в моем вкусе. Готов поспорить, что она НЕ В МОЕМ ВКУСЕ.

Но она утверждает, что является моей невестой. А я не могу это оспорить.

– Как мы познакомились? – одним залпом я осушил чашку кофе, поднял руку, подзывая официантку, чтобы подлила еще. Та подошла раскачиваясь на своих высоких каблуках, попутно с кем-то перебросившись парой фраз. Эффектная блондинка, под юбку которой я мог в легкую заглянуть, если бы чуть наклонил голову.

Стол пошатнулся, когда Марго пнула меня под ним по ноге. Она недовольно нахмурила свои тонкие брови и мне бы почувствовать хоть каплю вины, за то что засмотрелся на другую, но куда там. Мне наоборот, захотелось путь ее в ответ, чтобы не отвлекала.

Марго запряталась в безразмерный балахон, как в броню, и больше напоминала угловатого мальчишку, нежели девушку мечты. Я не разглядел утром ее тело, не до того было, а сейчас не мог и представить, рассматривая девчонку в нелепой рубашке на размера три больше нужного.

– Мы встретились в парке, когда выгуливали собак, – мрачные искорки в ее глазах сменились мечтательной пеленой, – Твой Дигги влетел в нас с Бароном на полной скорости. Я упала и повредила ногу, а ты отнес меня на спине в травмпункт. Потом долго таскал мне цветы, извинялся, пока я не влюбилась. До сих пор думаю, что это был твой коварный план.

Она ткнула в мою сторону вилкой, улыбнулась и улыбка эта сделала ее лицо чуточку приятней. Возможно, я всё-таки что-то чувствовал к ней? Не прямо сейчас, а когда-то.

Когда мои предпочтения были на нуле.

Взгляд снова зацепился за официантку, которая точно так же улыбнулась мне из-за стойки.

Я улыбнулся ей в ответ и получил очередной удар под столом. На этот раз Марго явно целилась мне в яйца, но промахнулась и врезала по внутренней части бедра. Я зарычал на нее и она сильнее вцепилась в ножку вилки, словно собираясь воткнуть в меня, если я дернусь в ее сторону.

Странная реакция от любящей невесты. Впрочем, посмотреть на меня со стороны, так тоже далеко не образцовый жених.

– Я бил тебя?

Одна только мысль, что я поднял руку на женщину породила внутри меня кипучий гнев.

Она вздрогнула, но тут же отрицательно мотнула головой.

– Нет, просто из-за провалов в памяти ты стал очень… агрессивным.

Агрессивным – слишком мягко сказано. Всё то время, что я бодрствую, меня сопровождает только злость. И я не знаю на что именно злюсь. Или на кого.

Я вообще, по сути, ничего не знаю.

Может поэтому и бешусь.

Я откинулся на спинку стула и устало протер лицо ладонями. Поймал в отражении окна, у которого мы сидели, наши силуэты. Рядом с ней я смотрелся чертовым громилой.

Откровенно говоря рядом с ней я вообще не смотрелся.

Противоположности притягиваются – бред собачий. Нас скорее должно было раскинуть в максимально разные стороны, чем примагнитить друг к другу в "большой и светлой любви".

– Мой телефон у тебя? – я пошарил по карманом, но кроме бумажника ничего найти не смог.

– Ты разбил его вчера в пьяном бреду. Кстати, мой тоже, так что в ближайшем городе можешь купить мне новый.

Звучит так, как-будто я способен был это сделать.

– Кстати, нужно заправиться, следующая остановка, – она задумчиво прикусила губу, задев металлическое колечко, – нескоро. Я видела супермаркет неподалеку, купим еды на случай, если придётся ночевать в машине.

Сигареты. Мне нужны сигареты.

– Ты бросил курить, – бросила она.

Я произнёс это вслух?

– Как давно? – судя по дикому желанию – недавно.

– Недели две, договорились, что каждый раз, когда тебя начнет ломать, мы будем заниматься сексом.

Я подавился кофем. Закашлялся, пытаясь скрыть за этим смех.

Забавно, не помню этого, но понимаю, что что-то в ее словах не соответствует истине. Она невинно пожала плечами, забрав у меня чашку.

– Я закончила, – кивнула в сторону пустой тарелки и, допив мой кофе, поставила чашку на место, – Ты тоже, так что вперёд, пока я не вырвала этой блондинке ее очаровательные кудри.

Я ухмыльнулся. Захотелось глянуть, как эта мелочь способна раздуть конфликт, но что-то в ее взгляде подсказывало – она не шутит. Пожалев шикарную гриву официантки, я кинул пару купюр на стол. Марго тут же взялась за мою руку, переплела наши пальцы и двинулась к выходу, будто делала так всё время.

Внутри у меня ничего не колыхнулось, но я сильнее сжал ее ладонь, утопающую в моей руке. Нелепая картина.

– Сколько тебе?

– 24.

Семь лет разницы. Да я почти старик для нее.

– Расскажи ещё раз о моей семье…

Она улыбнулась. Может если буду внимательнее, то пойму, что мне в ней не даёт покоя?

Глава 3

Беатрис.

Я виновата. Виновата в том, что так и не сомкнула глаз. Виновата, что сама жалась к незнакомому человеку в поисках тепла. Виновата, что моя спина чуть не расплавилась от жара его тела. Виновата, виновата, виновата.

Виновата, что не чувствовала отторжения. Дэвид пах мускусом, табаком и выпивкой. Его перегар проник под мою кожу аллергическим зудом, а я всё равно осталась лежать рядом с ним.

Потому что привыкла.

Привыкла ничего не чувствовать.

Из меня выбили все человеческие качества, превратив в самую настоящую куклу.

– Проснись… проснись… открой глаза, Трис! – и снова этот голос.

Я подчинилась, ощутив первые признаки пробуждения мужчины. Его стояк упирался мне в копчик, а нос ткнулся куда-то в район шеи. Он дышал мной, а я боялась пошевелиться.

Нельзя теряться в истории, которую сама выдумала, но все заученные слова перемешались в голове, когда он сжал грубой ладонью мою грудь. Его мозолистые пальцы слишком явственно ощущались на чувствительной коже. Мне впервые стало противно. Грязно.

Я всхлипнула, сморгнула подступающие слезы и начала считать до десяти.

Раз.

Два..

Три…

– Кто… – спрашивает он низким, рычащим голосом. Зверь, самый настоящий, только без клыков и когтей, застрявший в людском облике. Я добровольно засунула голову ему в пасть и, чтобы это было не зря, сделала то, что планировала всю ночь, слушая его тяжелое дыхание.

Я выложила карты, одну за другой. Меня зовут Марго, его – Дэвид. И мы вместе уже пять лет.

Говорят, мужчины любят прикосновениями, и я закрепила свою игру мягкими касаниями пальцев и губ. Возымело ли всё это эффект?

Его глаза светились из под полуприкрытых век, когда он смотрел на меня, нависнув сверху. И я не могла разглядеть в них что-то помимо горячей ярости.

Наверное, делать выводы было рано. Мне нужно еще немного времени…

***

Всё шло вкривь и вкось. Боги посмеялись надо мной, а после отвернули величественные лики, не желая больше лицезреть мою падшую душу, запачканную такой гнусной ложью, что не отмыться.

Дэвид Аберкромби ставил под сомнения все мои слова. Был ли он слишком умен или на фоне бесконечных провалов памяти его шестое чувство развилось до невероятного уровня, сказать было трудно. Он смотрел на меня с легким прищуром, словно хищник, играющий со своей добычей.

Но ведь всё должно было быть наоборот. Я охотник, а он добыча. Однако я, видимо, из того разряда охотников, которые вечно забывают ружья дома и оказываются растерзанными зверьем. Меня бы по любому заклевала утка.

– Мне надо в туалет, – я выпустила его руку, подавив желание вытереть ее о ткань джинс. – Заправь пока машину.

Он ничего мне не ответил.

Он в принципе мало говорил, вынуждая меня трещать без остановки.

«Где мы познакомились? Где ты жила? Откуда я родом? У меня есть братья? А родители?»

Я набрала в ладони прохладной воды и незамедлительно ополоснула лицо, пытаясь остыть. Перегрелась.

Дэвид, как выяснилось, был совершено невыносим. От того улыбчивого мальчишки на фотографии не осталось и следа. Ямочки спрятались за густой бородой, а глаза потускнели, будто покрывшись тонким слоем льда. Каштановые волосы отрасли и теперь неаккуратными волнами обрамляли вечно серьезное лицо.

Время сбило с него все краски, оставив темные тона, что в характере, что во внешности. Он часто хмурился, из-за чего на лбу образовывалась складочка, которую мне до дрожи в руках хотелось разгладить, и часто ухмылялся. Улыбка – потерянная эмоция. То, что он скалился официантке ничего не значит. Может ему и казалось, что он улыбается, но со стороны это точно был оскал.

Такой же фрик, как и я.

Пускай отрицает сколько хочет, но мы с ним определенно похожи. Правда мне это несильно помогало считывать его поступки.

Утром он накинулся на меня – это было ожидаемо, но больше предугадать его действий у меня не получалось. Ложь про предложение сплелась искусной паутинкой сразу, как я заприметила кольцо на его пальце. За ней последовала и история про собак. У меня действительно когда-то был пес Барон. Создание Сатаны, не иначе.

Его усыпили в наказание нам с сестрами, когда мы нарушили одно из заповедей отца. Точнее убили. Поставили нас всех в ряд и заставили смотреть, как бедное создание превращается от пуль в решето на любимом белоснежном ковре матери.

Красное на белом.

«Перестань!» – я шлепнула себя по щеке.

Вцепилась в края раковины и резко выдохнула. Позволила своему ужасу вытечь из меня и слиться с проточной водой. Я на секунду глянула на своё отражение – смольные волосы приклеились к вискам, глаза потускнели.

Сколько еще это будет продолжаться? Пока меня не убьют? Или пока я не найду новую шкуру, которая сделает меня совершенно другим человеком?

– Да пошло всё, – мои движение механические, когда я выхожу из туалета. Образы сестер встают перед глазами. Я смогла сбежать в отличии от них, а значит просто обязана бороться до конца.

Ради себя.

Ради них.

Вернувшись к машине, заметила, что Дэвид читает блокнот с несуществующими воспоминаниями. Я постаралась придать реализма каждой записи, которую выдумала от начала до конца, заполнив почти пятнадцать листов идеально скопированным размашистым почерком Аберкромби. Я не могла появиться из ниоткуда без никаких доказательств. Дневник – мой единственный союзник в данной игре.

И то, что он с такой внимательностью вчитывался в текст, который якобы написал сам, породило во мне надежду на успех.

– Ну что, поехали? – я счастливо улыбнулась, как и положено любящей невесте. Прижалась к его груди, вцепившись пальцами в крепкий торс.

Он поспешно захлопнул блокнот, опустил на меня глаза, полные задумчивости. Я выдержала его взгляд и почти не подала виду, что удивлена, когда он потянулся и заправил мне за ухо прядь волос.

Такой простой жест, лишенный нежности, сделанный скорее вынуждено, чем по собственному желанию.

Но у меня всё равно перехватило дыхание.

– Садись, купим по дороге мятного мороженного, – он щелкнул меня по носу, как маленького ребенка. Я схватилась за пострадавший кончик, глупо хлопнула глазами, потеряв опору в виде решимости.

Дэвид поменял недоверие на… а что это, собственно, было?

– Садись, – повторил он уже из машины, – Иначе уеду без тебя.

Спасибо, господи, обещаю, это мой последний грех.

Я с тихим смехом оббежала автомобиль, запрыгнув на пассажирское сидение. Двигатель зарычал, а мою душу внезапно окутало умиротворение…

Глава 4

4. Записки тяжелого больного и неизличимо влюбленного. Первая запись.

Запись не датирована. Заголовок гласит: «то что важно и должно быть в моей памяти, даже если я окончательно свихнусь…»

«Мелкий улизнул на свою первую вечеринку. Напился до невменяемости. Нам с Джорджем пришлось ехать за ним, оставив бабулю прикрывать тыл. Если отец узнает, что Дэн ослушался его прямого приказа: «сидеть на заднице ровно в своей комнате!», то следующей поездкой мелкого станет кривая дорога в лагерь для трудных подростков. Отец собрал уже два нарушения, третий станет последним, поэтому мы с Джорджем заметаем следы. Взяли машину соседа для полной конспирации.

В наш план входило позднее купание в озере, неподалеку от дома. Дэн не мог вернуться пьяным. Но как оказалось, наличие в крови алкоголя наименьшая из наших проблем.

Засранец по пьяни набил себе рукав.

Даже если мы вернем его протрезвевшим и хрустящим от чистоты, то отец всё равно оторвет ему руку.

Такое не спрятать. Он буквально не оставил ни единого чистого места на коже, от запястья до предплечья разукрасил себя завитками чернил, которые складывались в животных и… насекомых? Кретин. Джордж грязно выругался, в точности как бабуля, а я понял, что в озере мы будем не купать, а топить Дэна. На том свете еще спасибо скажет.»

«Он блевал всю дорогу до тату-салона. Испачкал всё заднее сидение и, кажется, переодически хихикал, как ребенок, которому доставляет удовольствие наблюдать за тем, как его старанием мир катится в преисподнюю. Дэн всегда был таким. Неудержимым и слишком похожим на отца, хотя и тот и другой активно это отрицали. Ему перевалило за шестнадцать и с небольших проступков он перешел к более масштабному неповиновению.

Джордж старше на четыре года, однако в нем никогда не наблюдалось подобной искры. Более холодный и отчужденный, он быстро выбрался из отцовского надзора, поступив в престижный университет, выбил там себе место в общежитии.

Будущий хирург. Гордость матери.

Для него то, что мы собирались сейчас сделать, было сродни самоубийству. Но он не отказался и не стал приводить другой план, напротив, к моему удивлению согласился сразу, видимо, решив, что другого выхода нет.

Его и правда не было. Разве что действительно утопить Дэна.

Но, как мы знаем, *** (трижды зачеркнуто) не тонет.»

«Дэн, матерясь, выполз на сушу. Шатаясь и падая. Он походил на бездомного кота, который часто залезал в наши мусорные баки. Такой же злой и всклокоченный. Он не сразу заметил свою татуировку, а когда наконец поднял руки, чтобы полезть в драку с нами, замер в ужасе, разглядывая рисунки на правой конечности.

Побледнел еще больше, когда мы треснули его по очереди, сверкнув пленкой, закрывающей зеркальные татуировки. Дэн поперхнулся всеми ругательствами, а нам пришлось обработать его руку. Если верить его подружке, которая нам позвонила, тату ему набил местный наркоша. Будет обидно, если отец оторвет руки нам с Джорджем, а у Дэна она отвалится сама…»

«На завтраке все молчали. Даже бабуля, которая обычно громко жаловалась на то, что никто не налил ей Бурбона, уткнулась в свою тарелку. С моей стороны было хорошо видно, как она давит улыбку. Мы – я, Джордж и Дэн, —сидели в футболках с короткими рукавами. Отец не знал с кого начать. Так долго выбирал, что в итоге живы остались все. Он в усталости махнул на нас рукой, выдавив коронное: «засранцы», а мать, кажется, выдохнула в облегчении. Тогда-то наша реликвия и захохотала.

Она после выловила меня в коридоре и заявила, что тоже хочет набить себе татуировку. Пускай станет семейным символом.

Обожаю эту женщину…»

Глава 5

Глава 5. Беатрис.

Он купил мне целое ведро мятного мороженого.

Я знаю, чем он руководствовался. Маленькой пометкой в «своих» записях, где я указала все хотелки, понимая, что это эгоистично и неправильно. Нельзя менять чью-то жизнь, подстраивая под себя. Но у меня не было выбора.

Не было же?

Одна часть меня знала, что выбор есть всегда и тот, что я сделала, сулил только проблемы. Мне и ему. Но вторая закрыла рот первой ложкой вкусного мороженого.

– Заедем в ближайший город? Нужно закупиться новыми вещами, – я глянула на него исподлобья. Колени онемели от холодной влаги, стекающей с ведерка.

Он не ответил. Лишь коротко кивнул, дав немое согласие. Оказывается Дэвид, несмотря на свой угрожающий вид, довольно покладист. Покупая мороженое, он перекинулся с пожилой продавщицей парой добродушных фраз, и я впервые заметила на его лице приятное умиротворение, которое, впрочем, быстро сошло на нет при виде меня.

Кажется он не мог привыкнуть к чужому присутствию. Наверняка шестое чувство вопило, что я фейк. Галлюцинация или очередная побочка от травмы. Он смотрел на меня с подозрением, медленно прощупывал почву под нашими ногами, выискивая яму, из которой я к нему выползла.

Ох, родной, до тех адских кругов копать и копать.

– С моей семьей разобрались, – он выкрутил музыку до минимума, позволив нашим голосам взять вверх в тишине салона. – Что насчет твоей? Ты почти ничего о себе не рассказала.

Вот оно. Первый мазок чайной ложкой у моих ног. Я замерла, нацепив задумчивую улыбку на лицо. Правда губительна, но в голове звенела пустота от бессонных ночей. Я устала думать, поэтому слегка подправила свою серую биографию, изменив темные тона на светлые.

– У меня, как и у тебя, большая семья. Отец – пастор, а мать декоративное дополнение к нему, – я накрутила на палец темную прядь у виска. Роли, подходящие родителям, нашлись быстро. Другое дело сестры. Мои милые, загубленные сестры. – Я их третья дочь. Самое большое разочарование в мире.

Дэвид свернул на широкую трассу. Я ощущала его взгляд на себе. Внимательный, будораживший кровь.

Он к моему несчастью не перебивал, ждал продолжения, и мне пришлось вновь заговорить:

– Всего нас было четверо. Вэл, Лесли, я и Джен, – ненастоящие имена соскальзывали с языка маленькими иглами. – Ничего примечательного и интересного, простая семья и вечные ссоры из-за того, что кто-то взял без спроса чью-то помаду.

Мороженое на коленях перестало приносить дискомфорт. На смену холоду пришел жар, окутавший тело коконом болезни.

Ванесса, Лукреция и Джулиана.

Ванесса, Лукреция и Джулиана.

Ванесса, Лукреция и Джулиана.

Их имена ожили внутри меня. Я так долго пыталась забыть, стереть их образы, чтобы не чувствовать себя виноватой, что сейчас готова была выть от того, как легко они вернулись ко мне. Маленькие капельки слез застыли в глазах и я поспешила отвернуться к окну с напускной беззаботностью.

– Ты скучаешь по ним?

Его голос показался мне виноватым.

За что он чувствует вину? О, неужели Дэвид думает, что отправившись с ним в эту поездку, я вынуждено оставила семью?

Нет, нет, нет! Дэвид Аберкромби не должен быть таким… таким… человечным. Потому что в противном случае меня это делает абсолютной тварью.

– Немного.

Безумно. Но это та часть жизнь, к которой я никогда не вернусь.

Я поставила ведро на коврик и, поджав под себя ноги, потянулась к Дэвиду. Он напрягся под моими объятиями, когда я уложила руки ему на плечи и невесомо порхнула губами по его виску. Секунда, вторая. И с тихим выдохом он размяк под моими касаниями.

– Давай не будем о прошлом.

– Легко, я ведь и так ничего не помню.

Я усмехнулась и вновь поцеловала его, на этот раз попав куда-то в район скулы. Он не сказал мне отстраниться, не мешать ему вести машину, оставил всё как есть. Где-то внутри живота закопошились забытые мной тараканы. У кого-то бабочки, у кого-то моль, а мне достались именно тараканы. Они кочевали из головы в желудок и обратно, смотря в какую ситуацию я попадала.

– Посмотри на это с другой стороны. Твоя голова пуста, так давай заполним ее новыми воспоминаниями.

Он вскинул бровь, а после не удержался и прыснул со смеху.

– Как скажешь, смурф.

– Смурф?

Возмущено оттолкнувшись, вернулась на свое сидение, поймав в уголках губ мужчины зарождающиеся смешинки.

– Гном – слишком почетно для тебя, а смурф самое то. Тем более ты похожа на ту… Как ее там, – он щелкнул пальцами, – во второй части появилась. Черная такая.

Поразительно. Мультики он значит смотрит и помнит, а про свою жизнь ни слуху ни духу. Я пребывала в таком удивлении, что забыла как следует оскорбиться.

– Люди часто стирают из памяти то, что приносит им боль, – Лукреция тихо шептала мне это перед сном, вместо сказок. Вместо Ванессы, которая покинула нас по принуждению.

Я помню каким белоснежным было ее свадебное платье. Тогда, еще совсем малюткой, мне казалось, что это действительно праздник. Что моя сестра, бледная как смерть, переживает из-за свалившегося на нее счастья, а не из-за того, что отец по собственной инициативе отдал ее самому настоящему мяснику. О Доне Дель Боско молва шла далеко за пределы его синдиката. Жестокий человек с вечно красными от ярости глазами. Он был уродлив до такой степени, что смотреть порой становилось невыносимо. Раскуроченный в молодости нос и три глубоких шрама, тянувшиеся от роста волос до кустистой бороды не добавляли ему ни шарма, ни харизмы. Рядом с ним моя сестра казалась красивой куколкой с тончайшей алебастровой кожей. Хрупкой игрушкой.

Ее большие мятные глаза блестели от поступающих слез, но она нашла силы улыбнуться мне:

– Я самая счастливая невеста, amorina, – и я поверила. Не могла иначе. Мне хотелось верить, что всё идет правильно. Что она действительно счастлива. Что тот ужас, который испытывали я и остальные сестры, стоя рядом с ней – это ужас мысли, что нам придется расстаться. Что мы не оплакивали ее незавидную участь, которая, непременно, ждала и нас.

Мы оплакивали разлуку.

«Она действительно безупречна, без единого изъяна!» – восторгался отец, выставив ее на всеобщее обозрение в день смотрин. Первую из четырех дочерей. Он злился на нашу мать, что та никак не могла подарить ему наследника, а мать по цепной реакции злилась на нас. И лишь на общих сборах, когда члены синдиката собирались на званных ужинах, мы играли в дружную семью. Мать ласково убирала нам волосы с лица, а отец не переставая нас расхваливал.

Это сейчас я понимаю, что нас с малых лет выставляли на продажу, тогда же, изголодавшаяся по ласке, я бездумно наслаждалась их редким вниманием. И лишь моя Ванесса оставалась безучастной. Старшая из четырех дочерей, которая в отличии от малышек знала, что следует за «сладким пряником».

Кнут.

Без нее дом опустел. Меня больше никто не называл «amorina». Родители, кажется, вообще не знали приятных слов, а с сестрами у нас появилась негласная договоренность – не упоминать прозвища, данные нам Ванессой.

Я стала просто Беатрис, закупорив болезненно-сладкие воспоминания в бутылку со своими внутренними джинами.

Конец ознакомительного фрагмента.