Юпитер цвета корицы

Алиса Аве

Юпитер цвета корицы

– Простите, но кто вы? – моя жена отступила в тень беседки.

– Не дури, Алина, – я так устал, все, о чем удавалось думать, – запотевший холодный стакан, тонкие струйки и потрескивающие пузырьки, – принеси лимонад. Здесь меня всё с ума сводит. Давай вернемся на Землю, пожалуйста?

Алина пятилась назад.

– Не говори, что забыла заказать, – потребовал я, – Да что с тобой?

Она замотала головой и завопила:

– Витя! Витя, иди сюда!

– Что с тобой, Аля? Перегрелась?

– Витя! – закричала Алина еще громче, изогнув шею. Она кричала дому, не спуская глаз с меня, – Здесь посторонний! Витя!

– Ты спятила. Дурацкая планета на всех дей… – я поднялся с плетеного кресла, чтобы успокоить её или хорошенько встряхнуть, но тут же рухнул обратно.

Из дома выбежал мужчина. Перепрыгнул три ступеньки крыльца, подбежал к Алине. Она бросилась в защиту объятий и ткнула дрожащим пальцем в мою сторону. Мужчина прищурил близорукие глаза, я прищурился в ответ и повторил его жест: потер подбородок, придерживая открывающийся рот. Я знал это лицо, прерывистые морщины на лбу, рыжеватую щетину, тусклые глаза. Я каждое утро таращился в зеркало на него!

Моя жена прижималась ко мне, к Виктору Мещерскому. Хотя я, Виктор Мещерский, намертво приклеился к креслу и понял, что остался без лимонада.

***

Не знаю, как Алинка уговорила меня, но мы все-таки выбрали дом на Каллисто. Она вытаскивала очередное контактное окно и трещала с очередной подружкой, в красках описывая, какие там потрясающие витражи, как отражается в них огромный Юпитер. «Юпитер цвета корицы», – говорила она.

«Что? – возмущались все мои мысли. – Он оранжевый с коричневыми разводами и нелепым пятном шторма, над которым до сих пор бьются ученые. Корица! Хорошо, не кофе с молоком!»

Я отослал на работу одно письмо: «Переезжаю на Каллисто, проверить распечатку поселков. Некоторое время буду недоступен. Вышлите мне подробные отчеты по меркурианской базе, хочу быть в курсе по прибытии. Планирую вернуться через полтора года». Я надеялся, за шесть месяцев Алина наестся недоделанной Каллисто. Плюс год на полет туда-обратно. Удаленная работа давала возможность трудиться хоть из облака Оорта, но стазисный сон выдергивал из рабочих будней на долгий срок. «Заслон», когда-то принявший меня юным, неуверенным в себе, грызущим ногти, но подающим надежды выпускником ИТМО факультета терраформирования и урбанистики, готов терпеть столь длительное отсутствие и довольствоваться короткой отпиской только ради очень ценных кадров. А я стал, за двадцать лет – подумать только двадцать лет – отличных результатов, весьма ценным. Под моим строгим надзором отдел Трансформации ближнего рубежа вышел за пределы опытного цеха и обзавелся отдельным зданием, на фасаде которого красовалась не только эмблема «Заслона», но и вдохновляющие строки «Раздвигая границы Земли». Разработчиков систем терраформирования по миру насчитывалось десятка три. Ведущих пятеро. Тех, чьи проекты успешно перестроили три спутника и полторы планеты – один. Виктор Мещерский – глава комплекса терраформирования Солнечной системы.

3-D принтер размером с пятиэтажный дом как раз распечатал первый район на Каллисто. Именно там мы и купили жильё. Я отправил письмо, загрузил вложением голограммы для распечатки базы по переработке гелия-3 на Меркурии, вместе с данными по ремонту кольца солнечных батарей вокруг станции на пике вечного света. Меркурий поддавался неохотно, но потенциал его вдохновлял. Если всё пойдёт благополучно, следующий наш с Алиной переезд состоится на Меркурий. Мне нужно лично принять завершённый проект. Надеюсь, они справятся, пока я буду спать по пути к «Цветочному раю» на Каллисто.

– Насладимся друг другом и твоими победами, Витя! – пела она моему уху по вечерам. Я трудился над важным меркурианским проектом, она над телом, старательно проводя Скульптором–07 по талии и бедрам. Врачи не рекомендовали заниматься гравитационной йогой и глубоководным пилатесом перед длительным полетом, и Алина беспокоилась, что во время стазиса, на витаминных прикормках, потеряет выстраданные параметры.

Я бы лучше перебрался поближе к Меркурию, на Венеру, полностью преобразованную под нужды человечества. Но Алине не нравился климат, влажный, дождливый, затуманенный облаками. Не привлекали её даже круглогодичные двадцать четыре градуса по Цельсию. Алина хотела наблюдать Юпитер, цвета чертовой корицы, в витражи свежераспечатанного дома. Каллисто считалась элитной землёй, она пахла новьем. И недвижимость в пока единственном отстроенном полностью поселке раскупали стремительнее, чем Алина произносила имя следующей подруги. «Цветочный рай», по мнению Алины, идеально подходил для медового месяца.

Мы с Алиной собирались пожениться. Разумеется, я предоставил ей выбирать дату и место нашего бракосочетания. На выпавший в программе-помощнике список родственников Алинка даже не взглянула.

– У нас будет свадьба в космосе. Замечательно я придумала, дорогой? Среди звёзд и планет. Позовём в свидетели всю Солнечную систему.

Конечно, мы не первые, кто сбегал в космос от гостей и церемоний, но я знал недалеко, на Луне, церковным колоколом грохотала мать Алины, требуя проявить уважение и провести свадьбу по-человечески. А с контактного окна на меня смотрело каменное лицо моей матери. И тонкие губы перечисляли всю заинтересованную в банкете и вечеринке родню.

– А как же твои коллеги? А как же друзья? – поддакивал отец, поглощая четвёртое синтезированное безглютеновое пирожное, – Я бы на их месте, забрал у тебя пропуск в комплекс после такого. И в должности понизил.

Отец гордился моей работой. Сам он, морской инженер, стоявший у истоков создания городов-на-воде, перерабатывающих тепло мирового океана в безопасный вид топлива, тоже начинал в «Заслоне» и называл его своей «alma mater», хотя мама всегда поправляла его – мол, так говорят про университет, не про первое место работы. Но отец настаивал, как на «матери-кормилице», так и на нормальной свадьбе.

Я разводил руками и сводил концы затраченных и сэкономленных средств. Нет, мы вовсе не нуждались. Я считался богатым, а был несказанно богатым. Ещё бы, создатель Земли вне Земли. С покупкой же пятисот квадратных метров на Каллисто я вошёл в список богатеев уже без лишних сомнений. Но мое состояние росло в том числе благодаря скромным потребностям. Вот почему ненавистный коричный Юпитер не давал мне спать весь месяц от покупки до полёта.

– Какой челнок предпочитаете? Для дружной компании? В него помещается до двадцати пяти человек. Идеально для праздника. Индивидуальный? – вставить слово в бурную речь агента не выходило, – На борт принимает до семи человек. Могу предложить вам премиум-класс. В стоимость такого челнока включен выход в открытый космос. Вы сможете запечатлеть на память поцелуй над Марсом. Беспрецедентное предложение, поверьте!

– Скафандрами стукнуться? – вклинился я. – Это сейчас модно?

– Будущие молодожёны выстраиваются в очередь за год-два, чтобы получить скидку за раннее бронирование. Каждый вылет премиум-челнока расписан.

– Почему именно над Марсом?

– У орбиты Марса корабли партнерской турфирмы совершают гравитационный манёвр. Выходят на курс к Юпитеру. Пассажиры погружаются в стазисный сон. Полет длится полгода. Если точнее 187 дней.

– Ничего себе медовый месяц, – бурчание считалось моим коньком. «Вдох-выдох. Успокойся! Представь, просыпаешься, рядом Алина, новый дом в трёх неделях пути…» – Одуреть!

– Что простите? – не оценил моих чувств агент.

– Ничего. Надеюсь, мою невесту вы не заставите прождать год?

– Виктор Юрьевич, акция «Прогулка над Марсом» в премиум-классе действует в течение трех лет, она организована совместно с нашими партнерами, туристическим агентством «Звездная Сфера». Так как вы ещё и молодожёны, мы договорились с партерами и можем подарить такую прогулку. Если вы заинтересованы… Вы заинтересованы? Или летите с родственниками? Тогда лучше взять челнок для большой компании.

– Вдвоём летим, – я источал радость, как мог.

– Вдвоём, чудесно! – агент явно воодушевился, – Подумайте, выход в открытый космос – романтика, звезды, воспоминания, которые вечно будут с вами.

«Алинка обрадуется, – подумал я, – Сделает кучу фотографий».

Она недавно встроила в зрачок новые линзы для панорамных снимков космического пространства. «Вы почувствуете себя частью чего-то большего», – гласила реклама новомодных линз. Алина любила чувствовать себя такой. Нужно выбрать премиум-челнок. Тогда подруги Алины получат не один Юпитер, черт его дери, цвета корицы, но и поцелуй над Марсом. Приглушенная восторгом зависть обеспечена.

– Виктор Юрьевич, – поинтересовался агент, изучая мою подпись на мерцающем диске договора, – Вы ведь «заземлили» Каллисто?

– «Заземлил»? – удивился я, –Что за слово дурацкое?

– О, – замялся агент, – в недвижимости мы так называем терраформирование между собой. Тер-ра-фор-ми-ро-ва-ни-е. Столько букв, а смысл тот же. Сделали Землёй. Заземлили.

– Не я, а Заслон. Воздержитесь употреблять это слово при людях. Себе дороже.

Он пропустил мимо ушей мой выпад. Спрятал стеклянный диск в выемку стола, нажал кнопки на панели управления. Диск полетел в хранилище. Как утверждают, подобные диски сохранят информацию, сколько просуществует Вселенная, – простое стекло. Мы применяем его повсеместно с древнейших времён. Если подумать, стекло – всего лишь песок. Песок времён…

Меня занесло, я ушёл внутрь себя. Не заметил, что агент наклонился ко мне слишком близко. Я сосчитал веснушки на бледном носу. Тоже как песок…

– Вы будете богом там, на Каллисто, – хихикнул он прямо мне в душу.

***

«Цветочный рай» насчитывал три тысячи зеленых насаждений: деревьев, кустов, кустарников, цветов. Принтеры распечатывали здания и инфраструктуру, роботы, похожие на конвейерную ленту на ножках, высаживали грунт. Цветы проклевывались сразу, на деревья уходило пара-тройка дней. Защитный купол – моя личная гордость, первый проект в качестве сотрудника «Заслона», –оберегающий Рай, воткнутый в тело Каллисто, от радиации Юпитера, и производящий достаточный уровень освещения и тепла, очерчивал границы поселка. Мы всегда стремились быть лидерами в созидании. «И эта цель привела нас к Юпитеру, планете королей», – говорил я, подписывая договор о транспортировке оборудования по терраформированию Каллисто.

За «Цветочным раем» тянулась череда серых и коричневых полос, расцветка Каллисто пока не впечатляла. Поселок занял внушительный кратер, терраформирование растопило ледяную корку, покрывавшую его долгие спокойные годы без человека на округлых боках спутника. Второй поселок распечатывался на следующем кратере. Со мной согласовались места постройки, не названия. Я бы ни за что не назвал первое на планете поселение «Цветочным раем», сколько бы зеленых насаждения ни насчитал. Кратер, выбранный для первого поселка, некогда назывался Асгардом. А второй, будущая «Новая Земля», все еще значился на бумагах как Вальхалла. Мы потихоньку подбирались к океану Каллисто. Преобразование считалось завершённым, когда ты мог покорить волну на другой планете.

Мне не удалось покорить даже волну Алины. Голова стучала об угол беседки, отскакивая от ударов её нового Виктора. Я перестал повторять «это же я» и считал удары. В потрескивании костей, моих скуловых и его в кулаке, слышалось: «Дурак, дурак, дурак».

А я, дурак, не хотел сознавать, что сам виноват в довольной ухмылке Алины, стоящей надо мной победоносной Герой.

– Каллисто ведь очередная любовница Зевса? – спросила она еще на Земле, – Её потом в медведицу превратили.

***

Орбитальный лифт возносился к станции. Пять часов скуки в душном экспрессе ничто по сравнению с шестью месяцами сна в стазисной капсуле. Люди в лифте, удерживаемые ремнями в вертикальном положении в углублениях серебристых стен, знакомились друг с другом. Большинство летело до Марса.

Трое со станции отправятся на Венеру, чему я от души позавидовал. Их ждали пляжи на границе Земли Иштар и равнины Седры.

– Венера потеряла свою индивидуальность, – Алина сморщила нос.

«Конечно, совсем как ты», – с трудом удержался я.

– Даже знаменитые ураганы больше не привлекают туристов.

– Отчего же? – не поверили наши попутчики, – у нас как раз запланирована экскурсия в кратер Бабы-Яги. Там ещё можно увидеть серные облака и молнии.

– Если только там, – махнула рукой Алина.

У ведьмы и оставались силы. Старуха возмущалась переделанной Венере. В чем-то Алина права, Венера утратила свой оранжевый цвет и густоту облаков, висела в космосе точной копией Земли. Голубовато-зелёная, с клоками атмосферных вихрей, спокойных, вполне привычных человеку. Две планеты как отражения в зеркале.

– Иногда я боюсь, что они отомстят нам, – шепнула Алина, заглядывая мне в глаза.

– Туристы? – поинтересовался я. Я связался с Меркурием, требовал у коллег финансовый план следующей стадии. Без меня им предстояло построить радар солнечных вспышек, улавливающий смертоносную энергию и перерабатывающий её для мирных целей. Дальнюю от Солнца сторону мы планировали превратить в игорную зону.

– Планеты, Витя! – Алина не сдавалась, – Мы столько в них меняем, подчиняем своим прихотям. Они злятся. Я бы злилась.

– Земля привыкла, – пробормотал я, – они тоже привыкнут.

– С Землёй мы вовремя остановились.

Меркурий молчал. Алина нет.

– Мы остановились, Аля, – я поднял голову и заметил, что наши попутчики все как один разглядывают Алину, нарядившуюся в свадебное платье, – потому что научились переделывать другие планеты.

Алина улыбнулась. Улыбка вышла какая-то кривая. Ей не понравился мой тон? Она прекрасно знала, что я не люблю замкнутые пространство, чужих людей и более всего пустые разговоры. А их она вела мастерски. И платье ей совершенно не шло, старомодное, массивное, занимающее половину лифта. И не любила она, когда я называл её Алей.

– Вы совершенно правы, – сказал один из венерианских туристов.

Ему Алина улыбнулась веселее. Решила, что права она. Разумеется.

Лифт несколько раз тряхнуло, шлюз открылся, выпуская толпу в стыковочный коридор станции.

– Станция – фиолетовые огни, внутренние планеты – зеленые огни, пояс астероидов – желтые огни, внешние планеты – синие огни.

Оповещение говорило нежным голосом, повторяло снова и снова на десяти основных языках. Основными считались те языки, на которых говорили работники станции. Из них я знал три и полагал, что их вполне достаточно, чтобы все всё поняли. Алинка побежала в начало очереди синих огней, космоагентство предоставило нам специальные браслеты. Мы элитные туристы, отвалившие изрядную сумму за эту самую элитность.

После Алина дулась на меня. Я не захотел целоваться в скафандрах. Она осталась без селфи над Марсом. Брачная церемония прошла более чем скромно. Алина в белом платье, мерцающие звезды позади голограммы сотрудника ЗАГСа, с умиленным выражением, выслушивающим наши «да». Кольца и шампанское от молчаливого робота.

Фанфары рева моей новоиспеченной жены.

Я подарил корабельному врачу упаковку старинных кубинских сигар для его коллекции неправильного образа жизни. Он выписал мне справку, в которой размашистая электронная подпись стояла под диагнозом «клаустрофобия». Клаустрофобия у меня появилась внезапно. Именно в этом полёте, дорогая. Ну что ты плачешь, любимая? Посмотри, все звёзды в свидетели нашему счастью!

– Зачем я купила помаду «Марсианский закат»? – яд выплескивался из Алины тонкими шипящими струйками.

– Действительно зачем? У тебя же есть «Марсианский рассвет». Она тоже красная.

Обида выросла до размеров Юпитера. Алина отвернулась, когда я послал ей воздушный поцелуй перед погружением в стазисную капсулу. Физиологический раствор заполнял узкий саркофаг. Я закрыл глаза и внезапно услышал пожелание захлебнуться от моей возлюбленной.

Определенно, Алине нужно на Венеру. В кратер Бабы Яги.

***

На Каллисто мне отчаянно хотелось пива. Разумеется, в элитном поселке «Цветочный рай» пива не подавали, здесь подобные напитки считались немодными. То ли дело четырех ярусные коктейли с непонятными желейными сердцевинами, смешением вкусов и непробиваемой коркой льда сверху.

– Пригодился бы ледокол, – пробурчал я, впервые получив в баре порцию коктейля бесплатно, всё на Каллисто было бесплатное, ведь мы уже заплатили баснословные суммы за право считаться гражданами инопланетного рая.

Разочаровавшись в местном сервисе, я вывел перед глазами отчет по Меркурию и стал вносить коррективы.

– Не знаю, что такое ледокол, – Алина, уже одетая по последнему слову моды «Цветочного рая» в полупрозрачные одежды, заказала себе ядовито-зеленую жидкость под названием «Неоновый демон».

– Корабль такой, по морям северным ходил.

– Не знаю, – повторила она и расправилась с коктейлем в одно мгновение, – Ты опять работаешь? Пей лучше.

Кажется, я даже ей что-то ответил, но ответ утонул в её громком стоне:

– Мммм, – лицо Алинки вытянулось, зрачки расширились, она дернулась, закатила глаза, – коктейль с сюрпризом.

Подо льдом обнаружилась смесь, вызывающая череду нервных импульсов, которые будоражили тот или иной центр мозга. Судя по Алине, «Неоновый демон» затрагивал септальную область, прилегающую к мозолистому телу – центр удовольствия в мозге.

Я пробился сквозь лед, всхлипнул трубочкой, губы обожгло.

– Гадость редкостная, – просипел я, глядя на Алину, но глаза заволокло темнотой, через неё пробивался отчет и розовое сияние искусственного солнца.

Я не сразу осознал, что именно происходит: кто-то накрыл мне глаза руками, переплел пальцы. Маленькие закаты между тонкими пальцами сбили стройные ряды цифр, отчет растаял.

– Отгадай кто? – шепот пощекотал ухо.

– Я пытаюсь работать, Алина, – возмутился я, – убери руки.

Меркурий капризничал, крошечная планета отчаянно боролась за независимость, защитные экраны летели один за другим, выходила из строя система охлаждения. Свободу нужно продавать задорого, говаривал мой отец, за бесценок она никому не нужна. С базы наконец присылали новые статьи расходов, губы все еще жгло, а Алине вздумалось поиграть.

– Не отгадал! – рассмеялась она и наклонилась ближе. Щеки коснулась мягкая шелковистая ткань. Я вдохнул знакомый аромат, которому не место на Каллисто.

– Невозможно, – выдохнул я, забыв об отчетах и капризах Меркурия. Пальцы медленно расплелись, закаты сменились ярчайшим восходом, рыжий костер волос вспыхнул десятками искр.

– Кэт!

Её пожар я оставил на Земле. Он медленно угасал, лишенный свободы и воспоминаний, без права покинуть зеленые мшистые стены Зоны отдыха.

– Тебя же списали!

– Как я могу оставить тебя? Ты обещал, что мы всегда будем вместе.

***

Прохлада амниотический жидкости расслабляла, вытесняла ненужные эмоции. Сквозь наплывающий сон я слышал ойканье Алины. Она боялась уколов. Бабочка крохотного шприца наводила на неё ужас. Теперь уже я позлорадствовал: нечего желать мне смерти. И уснул.

Сновидения я разделил на три этапа по числу проведённых в полёте месяцев. Первый этап – чернота. Я выспался как никогда в жизни. На Земле сну выделялось от силы три часа. Ведь меня подгонял Меркурий, требовали постоянные клиенты с Марса, будила Алина со своими идеями грандиозной свадьбы в космосе, тормошили родители с очередным планом дома с башенкой. У мамы бзик на башенки. У папы на флигель в виде дракона.

Приходилось посещать Зоны Отдыха, где чужие приятные сновидения сдавались в аренду на пятнадцать – двадцать минут за приемлемую цену. От них организм отдыхал полноценнее, чем от собственных рождаемых тревогой и эмоциями снов. У «Заслона» был договор с одной из Зон. У меня – любимая сновидица Катя. Алина о ней не знала, она, ярая противница чужих снов, кричала бы долго и пронзительно от одного упоминания о моем постоянном членстве в Зоне Отдыха. К тому же они так отличались, Алина и Кэт, как материя и антиматерия. Свести их вместе – устроить взрыв.

У Кэт, она сама попросила называть её так, и мне понравилось, роскошная фигура, с покатыми бедрами и нежными плечами. Она мало разговаривала, зато видела потрясающие сны. Работники Зоны говорили, у нас гармония сознаний. Из нас бы вышла пара. Если бы Кэт не принадлежала Зоне Отдыха на правах собственности. Если бы я не выбрал Алину.

Последнюю нашу встречу я рассказал Кэт о переезде. Она не проронила ни слезинки. Перед отлётом узнал, что её списали. Сны для других постепенно погружали сновидцев в каталепсию. Их переводили в особые лечебницы, где исследовали страхи. Ведь списанные сновидцы видели исключительно кошмары.

Я погружался в долгий сон с мыслями о Кэт. Прежде я никогда не задумывался, как сновидцы попадали в Зону Отдыха, и сейчас вопрос повис в тяжелеющей голове всего на мгновение и камнем упал в бесконечную тьму, из которой рождался наш с Кэт первый совместный сон. Никакой вид звезд и планет, никакой поцелуй в безграничном пространстве космоса, ни одна из ночей с Алиной, даже самая страстная и сдобренная новомодными сыворотками, усиливающими тактильные чувства, не сравнятся с яркими красками чужого подсознания. Тогда, в первый раз Кэт не сумела выполнить запрос. Я заказывал вполне стандартный сон: море, скоростной катер, Кэт в лучах заходящего солнца, нежное прикосновение груди к моей спине. Таким бы я мечтал видеть хотя бы одно свидание с Алиной, тесное, жаркое и только наше. Но Алина любила дополненную реальность и зрителей, изгибы стройного тела неизменно набирали тысячи просмотров, а я болтался на заднем фоне безразличным знаком богатства и стабильности.

Кэт пыталась. Море дохнуло на меня соленым бризом, но соль обратилась дорожками на щеках, брызги пены – слезами. Я ощутил радость, она рождалась в груди и росла, упираясь в ребра, жалуясь на тесноту человеческого тела, подкатывала к горлу, щекотала нос, вырывалась на волю, горячая и настоящая. Я стоял маленький и восхищенный среди высокой золотой травы и крепко держал чью-то руку.

– Что это было? – спросил я после отсоединения, голос еще полнился чужими эмоциями.

Кэт посмотрела, вовсе не видя меня по-настоящему, и ответила:

– Мечта.

После я узнал, что вмешательство в сознание доноров сна вызывало у них состояние сродни опьянению или временному помешательству. Сны Кэт никогда не повторялись, в Зоне Отдыха клиентам объясняли, что сны основываются на чувствах и переживаниях, на воспоминаниях донора. Передача образов клиенту стирала эти связи, и донор лишался небольшой части себя. «Совершенно незначительной, они не замечают, поверьте». Подписывая договор, мы не заморачивались потерей каких-то там связей и воспоминаний у незнакомых нам людей. Время ничуть не изменило главного тезиса услуг: потребитель всегда прав. Кэт не жаловалась, на втором сеансе она полностью воспроизвела запрос. И во сне, и наяву она была мягкой и податливой, тело её умело таять, а глаза блестеть неподдельным счастьем при виде меня. Я быстро понял, что стандартные запросы стесняют нас, позволил Кэт видеть собственные сны. Держателем Зоны Отдыха ни к чему знать, что почти в каждом её сне появлялся я, и вскоре мы почти перестали спать, мы претворяли в реальность все, что видели вместе.

Кэт вышла из тьмы, светящаяся белизной кожи, легла рядом. Удивительно, как мы уместились в стазисной капсуле. Кэт слилась с амниотической жидкостью, окружала и проникала в стазис.

– Ты поймешь, – она касалась губами мочки моего правого уха, губ, шеи, – я буду ждать.

Я ворочался в зеленоватом стазисном желе и тянулся к её ускользающим пальцам и губам.

– На Каллисто прекрасно, прекрасно… я уверена, вы там будете счастливы, ты и Алина, – сказала Кэт на прощание, и вот теперь произнесла вновь.

«Ты и Алина, ты и Алина…» – проскальзывало в меня и билось в виски. Я открыл глаза и почти ослеп от резкой боли. Жидкость щипала, мутная пелена искажала черты Кэт, нежное лицо плыло и менялось, заострялись скулы, темнела кожа, надломлялись инкрустацией мерцающих частиц брови. Кэт превращалась в Алину и жадно, обжигающе требовала ответной ласки. «Мы будем счастливы! Правда? Мы будем счастливы там, нам Каллисто?»

Я пытался сбросить их обеих, слившихся в дрожащее меняющееся существо, но стенки капсулы держали нас, кидали друг на друга словно в бесконечное сражение.

– Ты знаешь, как тут холодно?!

Кто из нас выкрикнул эти слова? Холод заполнил ноги, живот, зажал в тиски плечи, вытеснил ужас из головы, и я окоченел.

Последнюю фазу я выкашлял вместе с амниотической жидкостью, покидавшей капсулу, и скорее всего вместе с легкими. Из меня выходили розоватые сгустки, но панель у лица убеждала, что показатели жизнедеятельности в норме. За легкими норовил выскочить желудок, уцепившийся за кишечник, который в свою очередь выдергивал откуда-то из глубин живота душу. Сколько бы лающих позывов не извергалось из меня, они не могли вывести боязливую суть к свету пробуждающегося стазисного отсека. Я впервые понял смысл фразы «душа не на месте». Изрядный её кусок, а может, и вся она, остался на Земле, к Каллисто устремилась оболочка.