banner banner banner
Скрытый остров. Книга 1. Уходили мы из Крыма…
Скрытый остров. Книга 1. Уходили мы из Крыма…
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Скрытый остров. Книга 1. Уходили мы из Крыма…

скачать книгу бесплатно


А мы Россию разберём…»

Возмутились косностью и несовершенством законов – получили разгул беззакония.

Выступили против тупости царских чинуш – впали в безумие гражданской войны.

В борьбе за жизнь лучшую многие жизни лишились… Конечно, всё равно надо было подниматься, бороться.

Если по-другому зло никак не остановить, значит – война. Это естественно…

Только вот мать говорила: кто без крайней нужды отнимает чужую жизнь – вредит своей, как бы что потом не обернулось.

– А если это плохой человек? – спрашивал он.

– Потом поймёшь, почувствуешь, – отмахивалась она.

Он понял потом: если на гражданской войне есть малейшая возможность не убивать соотечественников – не убивай. Если есть шанс не множить безумие, ненависть – используй его, чтобы меньше плодились, меньше расползались эти тёмные сущности.

Старайся изо всех сил оставаться частичкой разумного и порядочного мира – и ты сделаешь его чуть сильнее…

Борис остановил поезд, затем пустил его тихим ходом в сторону своих – чтобы поменьше идти пешком…

Через некоторое время он разглядел на дороге, идущей вдоль железнодорожных путей, одинокого всадника, который оказался увешанным котомками мужичком. Восседал он на убогой лошадёнке, передвигавшейся каким-то собачьим аллюром.

Борис остановил паровоз. Спустил пар. Вышел на дорогу. Придал лицу дружелюбное выражение, достал из кобуры револьвер. Жестом предложил всаднику остановиться.

Мужичок не предпринимал попытки скрыться – поезд военный, от пушек в степь не убежишь.

Грабить селянина Борису не хотелось. Он нащупал в кармане золотую пластину – его жалование за три месяца. Захватили как-то обоз махновцев с золотом, награбленным по всей округе. Эдакий музей на телегах: золотые кресты, украшения, портсигары, статуэтки. Командир долго маялся, что с этим добром делать – не лавку же открывать. С собой таскать хлопотно. Кто-то подсказал переплавить золотые вещи в пластинки, помещающиеся в кармане, – ими жалование и выдали.

– Послушайте, любезный, – обратился Борис к мужичку, показывая ему жёлтый металл. – Хочу обменять эту ценную вещицу на вашего чахлого пони…

Владелец животного и грязных котомок округлил глаза, замычал и попытался выразить свою мысль жестами. Возможно было предположить, что условия предлагаемой сделки подходили крестьянину не вполне.

– Хорошо, – улыбнулся Борис. – Понимаю. Хотите просто подарить лошадку, бессеребряный вы человек…

Мычание собеседника стало громче, жестикуляция энергичней.

– Ладно, – Борис посчитал сцену торга затянувшейся. – Слазь, джигит. Накатался уже…

Оседлав лошадку, Борис посмотрел на поникшего мужичка:

– Не грусти – это золото! Хорошие деньги. Даже если бы ты продал своё сокровище на котлеты лучшему кабаку Одессы – выручил бы меньше…

Пластинка полетела под ноги мужичку.

– И помни, селянин! – на прощание чеканил Борис, взобравшись на животное. – Обмен товаром – не грабёж! Армия – это спасители Отечества! Она вообще должна жить и кормиться у населения за русское спасибо…

Мужичок не спешил поднимать золотую пластинку, не веря, что она что-то стоит. Офицер ограбил его, сволочь… Мало их большевики стреляют.

– Погоди, будет ещё наша воля, – беззвучно шептал мужичок, глядя вслед удаляющемуся Борису. Затем подобрал свои котомки, пластинку и удивлённо посмотрел на бронепоезд: ему показалось, что там никого нет… Селянин испуганно перекрестился и заторопился прочь.

Глава 4. Глава без названия

Из-за действий партизан и саботажа железнодорожных рабочих добровольцы потеряли санитарный поезд. Анастасия вернулась в полевой госпиталь.

Борис извёл командира просьбами направить его на фронт, надеясь оказаться поближе к Насте.

Командир понимал, чего от него добиваются, и ворчал:

– Вот молодёжь… Ни война, ни беда им не указ… Борис получил назначение командиром роты юнкеров.

Полк, куда его определили, располагался на передовой, в получасе езды рысью от Анастасии – рядом совсем.

Они стали чаще встречаться: урывками, за счёт недолгих часов отдыха, вымотанные до предела, но они виделись, слава Богу…

Красные давили по всему фронту. Добровольцы отступали. Продуманно, огрызаясь, но отступали. Полк Бориса оказался совсем рядом с госпиталем, который хотели эвакуировать в тыл, но передумали: подошло подкрепление – полная свежих сил, хорошо вооружённая дивизия. Теперь атаки большевиков отбивали легко, практически без потерь.

Противники сравнялись в силах, риски неосторожных действий стали велики, фронт затих. Поговаривали: на подходе новые силы добровольцев, будет наступление.

В деревне рядом с госпиталем Борис невероятными усилиями и щедрым подкупом закрепил права Анастасии на крохотную комнатёнку в избе. Появился свой угол. Показалось, что воля провидения благосклонна к ним.

Одну из комнат избы занимали три тяжелораненых офицера – в госпитале для них не хватило мест. В остальных комнатах и на чердаке ночевали пять медсестёр. Одна из них по очереди оставалась днём в избе ухаживать за ранеными.

В тот день была очередь Анастасии.

Утром она умылась. Посмотрела в зеркало. Печально покачала головой. Долгое время лица касалась только холодная вода. В прошлой жизни были пудры, кремы, чушь прочая… Платье застирано, каблуки стоптаны. Слово «развлечения» начисто утратило прежнее значение, стало почти ругательным. Весь мир – госпиталь, раненые. И Борис… Разве можно просить большего.

Почти до обеда Анастасия занималась ранеными, порядком в доме.

Затем проверила их с Борисом комнатку: пыли нет, мусору взяться неоткуда, чемодан с вещами стоял на месте. Она перебрала содержимое чемодана: тёплое ватное чёрное пальто, запасной комплект серой униформы, два белых платка медицинской сестры, передник, белый больничный халат, хлопчатобумажное бельё и чулки. Ничего в починке или стирке не нуждалось.

Вещей Бориса в избе почти не было: всё с собой или в обозе.

Анастасия тщательно протёрла оконце. Видимого результата не добилась – стекло осталось мутным.

Более ничего сделать было нельзя. Она присела на лавку.

Со стороны фронта иногда долетали звуки артиллерийских выстрелов: не все военные умели сидеть без дела.

Выстрелов она искренне не слышала. Мысли были заняты Борисом и тем временем, которое они успеют провести вместе.

Вселенная устроена просто: прижался к любимому человеку, и мир стал лучше.

Одна беда – несутся часы незаметно, когда они с Борисом вместе. Минуты призрачны, секунд не существует – жить стоит ради этого…

Борис отпросился у командира на ночёвку в деревне. Быстро шагая по дороге, почему-то вспомнил недавнюю пустячную ссору. Оказалось вдруг, что они с Анастасией обладают средствами, достаточными для покупки чего-нибудь из вещей на рынке ближайшего городка. Он предложил приобрести Насте новую обувь, что-нибудь из одежды. Она хотела резиновую ванну, новое полотенце, простыню.

Оба вспыхнули. Заговорили горячо, не слыша друг друга.

Борис недоумевал: сейчас же холодно – какая, к дьяволу, ванна!..

Теперь больно от той ссоры. Что имеем – не храним, как бы ни было этого мало.

Он ворвался в избу. Обнялись.

– Мы построим завод резиновых ванн, – шептал он на ухо Насте.

– Хорошо…

Она не поняла о чём речь, но голос был таким родным, добрым, обещал что-то в будущем. Конечно же, что-то очень хорошее…

Спали сладко, спокойно – без разницы, о чём шумели войска на передовой.

Ночью, грохоча сапогами, в избу вбежал юнкер. Не заботясь о том, что все спали, громко позвал капитана Шелеста.

Борис вскочил, крикнул посыльному подождать, зажёг свечу. Быстро оделся, крепко обнял поднявшуюся в недоумении Настю, поцеловал.

– Всё хорошо будет, милая, – улыбнулся Борис. – Доспи за меня.

– Будь осторожен…

Вышли из избы. Юнкер сообщил, что готовится сильная атака красных – перебежчик предупредил. Почти бегом, насколько позволяла ночь, они заторопились к передовой.

Перебежчик не врал. Рассвет только собирался разогнать тьму, когда на позиции молчаливыми волнами покатились красноармейцы.

Луна была на стороне добровольцев и не стала скрывать противника. Первая линия окопов засветилась вспышками выстрелов.

Много народа привели большевики на убой. Первые скошенные цепи сменили вторые, за ними после короткого перерыва появлялись третьи, пятые… Ливень пуль и осколков косил людей. За упавшими солдатами шли новые: кто на несколько секунд, кто на пару минут – ещё живые, каждый со своим прошлым, со своими планами на жизнь… На последних метрах своего жизненного пути, ещё люди, а не куски плоти – бездушные, остывающие, одинаково никому не нужные…

Луна ушла. На картину бойни легли первые лучи солнца. Поле серело шинелями мёртвых. Местами блестели чёрным комиссарские куртки.

Орудия добровольцев покатились в тыл – снаряды кончились. Через час какая-то сволочь передала приказ батальону юнкеров: отступать к лесу, на ранее подготовленные позиции. Все уже там.

Юнкера спокойно, как на учениях, отходили перебежками. Особо настырных в преследовании большевиков успокаивали меткой стрельбой. Миновали деревню, добрались до опушки леса.

Противник не заставил скучать и атаковал вновь. Цепи красноармейцев подпустили поближе – и под ними закипела разрывами земля… Сюрприз!.. Снаряды подвезли! Большевики сообразили – не их день. Война прекратилась до следующего утра.

В роте Бориса двое убитых, шестеро раненых – легко отделались. Их сменили на позиции. Отдых. Борис пошёл искать Настю.

В госпитале не нашёл. Никто из персонала не смог точно припомнить: видели ли её вообще в суматохе этого утра…

Но ведь не могло быть и речи, чтобы Настя осталась с ранеными в той проклятой избе!

Опросив решительно всех, кто что-то мог видеть или знать, Борис обессилено опустился на землю. Надвигалось, заслоняло весь горизонт нечто чёрное, непроницаемое, гибельное. Неумолимо. Не остановить, не задержать на мгновение…

Вечером пришло подкрепление. «Последний резерв», – услышал Борис. Впрочем, какая теперь разница…

Перед рассветом молчаливой штыковой атакой выбили красноармейцев из деревни.

В разгар боя при первой возможности Борис вбежал в избу, где крайний раз видел Настю.

Никого.

Подвал, чердак – ни души.

Обошёл двор и в яме за сараем увидел трупы офицеров из избы… Тяжелораненые – они не могли ходить сами. Похоже, при эвакуации кто-то из тыловых замешкался или струсил, не забрал их… Анастасия не нашла в себе сил бросить беспомощных людей, сбежать, спастись…

В слепой ярости ринулся в бой. Напролом, рыча, убивать… Уже под его саблей валился красноармеец с поднятыми руками, когда кто-то сзади ударом сбил с ног…

Борис вскочил, не чувствуя боли. Ему орали в лицо:

– Хорош дурить! Они без оружия! Допросить надо!.. Он обмяк. Мелькнула надежда. Допросить!

Пленные об Анастасии ничего не знали.

Вечером к Борису подошла знакомая медсестра и спросила, куда пристроить Настины вещи.

Борис посмотрел на неё ошалелыми глазами: какой смысл имеют вещи без человека? Ничего не ответил, отвернулся.

Крутилась страшная мысль: если вдруг Настя умерла, то без мучений. Старший врач раздал медсёстрам порции яда, чтобы не попасть в руки большевиков. Зашитую в мешочек ампулу она носила на верёвочке, рядом с крестиком…

Следующие дни Борис не находил себе места. Рвался допрашивать каждого пленного. Требовал контрразведчиков самыми зверскими пытками вырвать у большевиков признание, кто и где видел Анастасию. Просился во все разведдозоры, в одиночку ходил за языками…

Горько жалел о том, что остановил бронепоезд, который нёс смерть проклятым врагам. Если бы от крушения на станции красноармейцев стало бы меньше, то, может, удержали бы деревню, где пропала Анастасия.

В редкие часы, когда возвращалась рассудительность, понимал, что поступил правильно: неуправляемый бронепоезд мог расплющить вагон, где находились пленные добровольцы. Мог убить детей, родных кому-то людей. Если уж выигравших в гражданских войнах не бывает, то пусть хотя бы жертв будет меньше. Это сейчас обе стороны, хмельные от крови, разрушают страну. Придёт время кому-то её восстанавливать, возрождать…

Он был беспомощен.

Достигнув глубин отчаяния, Борис счёл естественным найти смерть в бою.

Не получалось. Выходил невредимым после самых лихих приключений, словно Бог, решив наказать до конца, неизменно сохранял жизнь.

Перестал сопротивляться воле господней. Впал в глухое равнодушие ко всему. Окаменел душой, остался механизмом.

* * *

Смерть на фронте всегда поблизости – чувства солдата к ней постепенно остывают. После потери Анастасии мельтешение перед глазами старухи с косой перестало вызывать у Бориса не только какие-либо чувства, но и эмоции.

Только смерть может обидеться на равнодушие и перестать давать отсрочки…

Батальон остановился на ночёвку в полуразрушенной деревне. Борис не озаботился поменять солому на полу сарая. Лёг там, где накануне ночевал больной тифом. Укусила «красная» вошь и оказалась опаснее всего, что Борис встречал на войне. Спасло везение: симптомы тифа заметили вовремя.

Вытаскивали с того света в полевом госпитале. Доктора старались особенно: они работали с Анастасией и хорошо знали Бориса. Неусыпно следили за его состоянием сёстры.

Болел он тяжело, лежал в полузабытьи, с сильным жаром.

Болезнь отступала постепенно, оставляя его в непреодолимой слабости.