скачать книгу бесплатно
Банов будто не слышал вопроса, витал где-то. Внезапно наступившая тишина вокруг насторожила прапорщика, он вернулся в реальность. Увидев недоумённые взгляды, он понял, что думал вслух, и пояснил:
– Я, господа, имел честь служить с Туркулом. Орёл-командир! Бывало так, что от цепей красных горизонт тёмен. Ни убежать, ни скрыться. Всё одно – затопчут.
На Туркула это не производило впечатления. В каре строимся. Конница, оркестр – в центре. Пулемёты на периметр. Вальсы начинают играть. Душевные такие, полные чувств радостных. Подпускаем красных поближе – кладём. Даём подойти следующим – и им по полной. Пальба, дым, музыка, все в настроении! Друга моего рядом убили, а он падал, улыбаясь… Дело лихое, красивое…
Прапорщик поник.
– Не грусти, Алексей, – сказали ему. – Перебедуем без оркестра. Всё переживём, всем обогатимся…
К обществу подошёл улыбающийся капитан.
– Слышали новость? Повар наш народ решил порадовать. Давно в брошенных красными запасах он кубики бульонов «Магги» нашёл. Хранил-хранил, а сейчас расщедрился… Может, переволновался сильно… Налил ведро воды, вскипятил, кинул штук пятнадцать кубиков. Размешал, разлил по кружкам… Народ категорически отказался пить это заячье пойло. Повар обиделся, пошёл этим бульоном Васька отпаивать.
– Ваську не повредит…
* * *
Все посудины в Феодосийской бухте, что только могли держаться на плаву, до отказа заполнялись беженцами. Корабли, способные двигаться самостоятельно, надрываясь, вытягивали в море суда с мёртвыми машинами. Глубоко осевшие в воду они один за другим покидали бухту.
Белая армия уходила из Крыма. Безостановочно. Днём – под печальный звон колоколов, ночью – в отблесках пожаров…
Было горько и тяжело в бездействии наблюдать за эвакуацией. Вместе с армией уходила их общая сила, становилась слабее их вера. Будущее вползало в души скребущей неопределённостью.
Скоро отряд останется один. В город войдут большевики. Неизвестен только промежуток времени между этими двумя событиями…
Кадеты где-то раздобыли мяч и начали беззаботно гонять в футбол. Борис завистливо смотрел на пацанов: сколько азарта, энергии… Всего – через край. В себе не удержать – выплёскивается. Взрослых эти мальчишеские скорости и перегрузки давно бы уже с ног валили.
Дети ещё, а настрелялись по людям. Самым старшим – четырнадцать. В атаке совершенно бесстрашны. По малости лет не до конца понимают, какой прекрасный мир может навсегда отнять случайная пуля. Просто не верят, что такое может случиться. С ними-то?!.
Этот пацан дважды ранен, тот – в бронепоезде горел. Не дорожат ничем, кроме дружбы. Мальчуганы-солдаты. Последняя надежда империи… Во времена, когда неприличное количество взрослых забилось по щелям и норам, себя, семьи свои спасая или ещё как оправдываясь…
На импровизированное футбольное поле вышла команда юнкеров. Закипел бой за мяч. Азарт игры притягивал зрителей, зажигал. Все настолько расшумелись, что командир попросил выражать эмоции тише, а то в порту своих напугают или чужих привлекут…
День угасал. Прозвучала команда: закончить игру, готовиться к ужину. Через полтора часа тушить костры – отбой.
Борис засыпал тяжело. В голове роились мысли о завтрашнем дне – никак не угомонить.
Наконец он провалился в сон… Оказался в каком-то ущелье. Темно, холодный камень за спиной, шорохи, ветер и ощущение, будто смерть двигается где-то рядом.
Страшно не было – Борис почему-то знал, что смерть в этот раз спустилась в ущелье не за ним. У этой старухи всегда бездна работы. Надо только вести себя осторожно. Не разводить огня. Передвигаться при крайней необходимости. Выбирать тропки незаметней. Внимательно смотреть под ноги. Делать всё медленно. Бесшумно. А лучше вообще пока ничего не делать.
Тогда получится. Смерть совершит, что наметила, и уйдёт по своим делам.
* * *
Утром окончился исход армии. Судорогой прокатилась отчаянная давка на пирсах, трапах кораблей. Были упавшие в холодную воду – барахтались и выбирались на берег большей частью самостоятельно, никто не спешил на помощь.
День уже грел солнечными лучами, когда на кораблях убрали последние трапы, по которым только что ещё возможно было уйти с полуострова. Эвакуация окончилась.
Оставшиеся беженцы некоторое время толпились на набережной. В ответ прощальным гудкам кораблей в море неслись ругательства и проклятия.
Люди не расходились, что-то обсуждали между собой, всматривались в сторону моря, пока горизонт не стал чист. Теперь самым упрямым и тупым стало кристально ясно: ждать больше нечего. Всё как обычно – спасайся кто как может.
Набережная опустела.
Жизнь в Феодосии стала затухать. Слышались хаотические перестрелки с грабителями и мародёрами. Появились дымки пожаров.
* * *
С докладом об обстановке из города прибыл Норринг. Вместе с ним шёл артиллерийский капитан в ладно сидящей, но изрядно поношенной шинели и латаных-перелатанных сапогах. Лицо капитана было серым, отрешённым.
Рядом семенила миниатюрная женщина в длинном платье, почти утратившем форму и цвет. Одной рукой она держала за руку девочку лет девяти, исхудавшую до крайности, в другой – несла корзинку с комочком грязной свалявшейся шерсти. Нечто в корзинке, очевидно, в предыдущей, очень далёкой жизни было декоративной собачкой. Девочка прижимала к себе потрёпанную куклу, которая, как и все в этой компании, повидала жизнь не с лучшей её стороны.
Норринг представил гостей:
– Капитан Тильгаузен, его супруга Ольга Владимировна, дочь Бетти. Опоздали на пароход. Пригласил составить нам компанию…
Эмиль Тильгаузен находился со своей батареей в последнем заслоне, прикрывая эвакуацию. После команды уходить, грузиться на корабль отстал от колонны, которая буквально неслась в порт. Капитан никогда не испытывал паники в боях, в самых безнадёжных ситуациях, но этот день мутил чернотой сознание. Эмиль метался по железнодорожной станции, вокруг неё и никак не мог найти жену и дочь, которые ютились в товарном вагоне с другими беженками и не сообразили вовремя выйти наружу. Когда всё же разыскал Ольгу и Бетти, и они добежали до порта, к трапу последнего парохода было уже не пробиться…
Конец.
Семья Тильгаузенов располагала офицерской сумкой Эмиля, набитой топографическими картами и личными документами; дамской сумочкой Ольги, почти не содержащей ничего ценного; измученной бедствиями собачкой в корзинке и куклой Бетти. С таким «богатством» нечего было и пытаться прятаться в незнакомом городе или искать что-нибудь поесть. Был, конечно, ещё заряженный револьвер и десятка два патронов в кармане.
Завтра в город войдут красные. Начнётся: «солдаты по домам, офицеры по гробам…». Ладно, если просто убьют, так ведь замучить могут зверски.
Никакой судьбы у Тильгаузенов уже не будет – ни хромой, ни горбатой. Ждать, что семье улыбнётся удача, хотя бы из жалости, бессмысленно – сбежала эта вертихвостка с полуострова от ужасов войны…
Множество раз все видели, слышали, но каждый раз удивительно: полноводная река жизни человека вдруг, в минуты, исчезает куда-то, а дальше – только тоненький ручеёк. Вот-вот иссякнет.
Всего два часа назад у Эмиля были надежды, планы на жизнь и неуёмная энергия их осуществить. Оказалось, что всё это – чушь. Впереди только сутки существования в ужасе безысходности, беспомощности.
И что след на земле?.. Разве в портовом кабаке друзья припомнят:
– Как там наш Тильгаузен? Слышно что?
– Нет больше Эмиля, господа… Не успел на корабль… Помянем…
Он решился. Он избавит своих любимых от бессмысленных страданий. Только надо сделать это сразу, на гребне ужаса, потом духа не хватит.
Эмиль выбрал на набережной место с хорошим видом на море. Там было чисто. Это последнее, что напоследок он может сделать получше…
Одной рукой Эмиль обнял Ольгу и Бетти, другой достал револьвер, взвёл курок.
Ольга чувствовала, знала, что сейчас всё кончится. Распахнутые глаза наполнились слезами, но смотрела не мигая, чтобы запомнить навсегда… Они что-то тихо сказали друг другу последней лаской прощания.
Дочь с удивлением оглядывала родителей: отчего они так взволнованны? Разве может случиться что-нибудь плохое, если папа и мама наконец вместе?
Тильгаузен уже поднимал револьвер, когда запястье будто железными щипцами сдавили…
Руку Эмиля отпустили, оружия в ней не было. Ослепление вспышкой боли прошло. Перед Тильгаузенами стоял Норринг.
– Всё хорошо будет, – властно, будто скомандовав, произнёс он. – Последний корабль придёт позже. Идите за мной…
Юлиан Людвигович вернул Эмилю револьвер, повернулся и зашагал к лагерю…
При эвакуации из Новороссийска Норринг уже насмотрелся таких капитанов, которые предпочитали убить свои семьи и себя, нежели сдаться большевикам. Город был наводнён слухами о жутких издевательствах красных, оттого и стрелялись, топились, вешались. Не имевшие оружия или мужества умоляли случайных прохожих их умертвить.
Эмиль потрясённо молчал всю дорогу, не сказав ни слова неожиданному спасителю.
После того как его представили командиру, Тильгаузен кратко доложил свой послужной список и был определён в штаб отряда. Дали распоряжение накормить семью, разместить в палатке, обеспечить необходимым для ночлега. Тильгаузенов, ошеломлённых скоротечными переменами в жизни, пригласили к походной кухне. Бетти бросала торжествующие взгляды на родителей: она-то знала, что всё будет хорошо, а они переживали, глупые…
* * *
Норринг зашёл в штабную палатку и приступил к докладу.
Красные, по его мнению, ожидали серьёзного сопротивления, засад и поэтому береглись, не торопились с преследованием. Возможно, они не верили, что Врангелю удастся быстро провести столь небывалую по масштабам эвакуацию.
Большевики просачивались в город небольшими группами и сначала никак себя не проявляли. Когда закончилась эвакуация, осмелели и избрали революционный комитет.
Страсть как любят эти игры.
Тут казаки Донского корпуса в Феодосию входят – задержали их арьергардные бои с зелёными. Город их революционным комитетом встречает…
Конфуз.
Осерчали казаки, порубили десятка полтора любителей коллективной болтовни и ушли на Керчь.
После того как определилась судьба первого революционного комитета, со вторым большевики не спешат.
Склады казённого имущества пусты. Мелочёвку, что армия не вывезла, подмели мародёры. Единственное исключение – феодосийский склад Красного Креста. В его скрытых запасниках удалось найти медикаментов на целую подводу…
«Корабль, корабль!» – раздались возгласы в лагере. Участники совещания вопросительно посмотрели на Тарусова.
– Господа офицеры! – сказал командир. – Перерыв совещания 30 минут…
Все вышли из палатки.
Борис, крепко сжимая бинокль, уже минут пять рассматривал идущий в бухту корабль. Большой, трёхтрубный, трёхмачтовый… Красавец! Неужели за нами?!.
Бориса тронули за плечо. Он обернулся. Перед ним стоял Норринг.
– Дай-ка твои цейсовские гляделки, – сказал он.
Через некоторое время контрразведчику удалось прочитать название судна – «Дельфин».
– Почему «Дельфин»? – стал тупить Борис от волнения.
Норринг удивлённо на мгновение задумался.
– Не знаю, – пожав плечами, сказал он. – Может, потому что у дельфинов, как у людей, кровь горячая? И дышим мы одинаково – воздухом. Но не о том! Виден один из флагов – условный знак. Этот корабль за нами.
Никто ещё не объявил, что корабль идёт за отрядом, не было никаких команд, но люди сами стали энергично разбирать лагерь и готовиться в дорогу.
Через полчаса разведать обстановку на пути в порт ушла казачья полурота.
Ещё через полчаса отряд покинул лагерь. Уходили, не оборачиваясь на дымящиеся костры, несколько оставленных ветхих палаток, собранные из чего попало навесы от дождя…
Спустились в город, вышли к порту.
Навстречу колонне вдоль набережной двигался отряд полковника Котова, ожидавший корабль на восточной окраине города. Как выяснилось позже, разведчики этого отряда видели, что у подножия горы расположились люди основательные, со своей артиллерией. Котовцы в силу воспитания не стали беспокоить ни любопытством, ни визитом.
Шли они толпой. Офицеры, женщины и дети, солдаты и старики – все вперемешку. Битюги тянули два полевых орудия, которые облепила малышня. Многие гражданские, среди которых было несколько женщин, шагали с винтовками. В то же время десятка три солдат без оружия помогали лошадям тянуть телеги, заполненные до последней возможности домашним скарбом, включая мебель.
Отряды объединились, расположившись недалеко от причала. Образовалась внушительная толпа встречающих пароход. Стволы орудий и пулемётов на всякий случай нацелили на пересохшие русла близлежащих улиц.
Феодосия только выглядела безлюдной: из щелей приоткрытых дверей, краем глаза у разбитых окон, через дыры крыш за происходящим в порту следили многие сотни глаз. Когда корабль подошёл к причалу, на улицах, будто из воздуха, стали появляться люди. Они двигались только в одном направлении – к порту.
Увидев толпу беженцев, Тарусов выставил оцепление и распорядился до погрузки отрядов никого близко к причалу не подпускать.
Корабль швартовался у пирса. Пришёл он, как пояснил человек разбирающийся, под испанским флагом. Борт украшала надпись «DELFIN».
На носу гражданского судна неожиданно обнаружились два орудия серьёзного калибра, расчёт которых был скрыт броневыми щитами. Присмотревшись, Борис обнаружил пулемёты на надстройках корабля. Похоже, экипаж был готов к различным неожиданностям в порту.
С капитанского мостика властным голосом скомандовали:
– Слушайте внимательно! Грузимся сразу. Не спешим, но быстро. Первыми – семейные дивизионы. После них – орудийные и пулемётные расчёты со своим хозяйством. Далее в порядке живой очереди. Последними приму на борт интендантов с имуществом. Ну и кто там ещё из беженцев, потом посмотрим…Главное – строго следовать всем указаниям представителей команды корабля. Любые самостоятельные передвижения по палубам или трюмам до дополнительных распоряжений категорически запрещены!..
На пристань опустили трапы, пришли в движение кран-балки.
С корабля стали спускаться офицеры и матросы команды. За ними следовало несколько офицеров в пехотной форме и… Сцепура!
Заметил размахивающего руками Бориса, подошёл.
Друзья обнялись.
– Что долго так до Феодосии добирались? Семён махнул рукой:
– Власти любой масти вечно чем-то обижены. То стыда нет, то совести. Ещё чаще с мозгами беда… Тоннажа кораблей для эвакуации не хватало. Все суда насильно задерживали. Без разницы коммерсант ты или иностранец. Самозванцы со всевозможными мандатами на абордаж брали. Устали морды бить…
– Рассказывай, рассказывай… Я по любым новостям не то, чтобы соскучился – исстрадался…
– Оказалось, Боренька, увлекательная это игра – мандаты сочинять. Рисуешь какую-нибудь глухую дурь: обер-нептун Чёрного моря, например. Или повелитель бурь, покровитель самотопов – не важно. Главное, чтобы должность была заоблачной, а масштаб деятельности – вселенским. Побольше гербов, печатей… Бумага должна быть ядрёной, чтобы любой православный взглянул – и в ступор. Взмахнул «документом» – никто ни черта не понимает, но все слушаются. А ты уже разорался на всё море, новых полномочий себе требуешь и эсминцев для форсу…
– Эсминцы где?
– Не успели… К вам торопились.
– Отчего флаг испанский?
