скачать книгу бесплатно
– Знаешь, что? Мне уже надоело слушать тебя. Почему ты решил, будто знаешь, что для меня лучше? Ты не можешь мне помочь? Ладно. Но я не прошу у тебя советов и уверена, черт побери, что они меня не остановят.
– Скажи мне вот что. – Его голос звучал спокойно и бесстрастно. Это раздражало меня. Джек раздражал меня. – Скажи, что говорила тебе сестра о тех детях, которых ты хочешь отвезти в Ванзу?
– Я… она… – Я ругала себя за то, что невнимательно слушала болтовню Мо. – Какая разница? Почему ты думаешь, что я не справлюсь?
Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил.
– Тебе не нужно знать. Поверь мне. Некоторые вещи лучше не вытаскивать на свет, лучше оставить их в темноте, где им и место. – После этого он залпом допил кока-колу и ушел.
Глава 4
Наутро меня разбудил пронзительный крик петуха. Паршивец орал через каждые десять минут, извещая меня о наступлении утра, а мне казалось, будто я только что уснула. Я скатилась с кровати и, дрожа в муумуу Гомы, подошла к окну.
Уже почти рассвело, и я увидела в полях человеческую фигуру. Это был Джек, он вспахивал на тракторе клочок голой земли. Я попыталась представить, каково это – горевать по дорогой утрате в таком месте, где все растет, где каждый день пробиваются из почвы яркие, зеленые ростки новой жизни.
«Куда ты меня привела, Мо? Что ты мне показываешь?»
Я прошла в бельевую комнату и нашла свою одежду – выстиранную и выглаженную. Я надела ее, наслаждаясь сохранившимся в ней теплом.
– О, хорошо. Ты встала, – сказала Гома, когда я вошла в кухню. – Завтрак готов. Окажи любезность, сходи за Бахати и Схоластикой. Они в библиотеке.
Дом был хаотичный, с тупиками и укромными уголками; за много лет к первоначальному зданию были пристроены новые комнаты. Поэтому я не сразу нашла Бахати и девочку, а когда нашла, то замерла от удивления.
Они сидели на полу друг напротив друга: один – высокий, худой и черный, как ночь, а другая – нежная и серебристая, словно лунный свет, – и наблюдали странную картину: между ними ползла по полу черепаха с привязанным к ней желтым воздушным шариком. Они искоса взглянули на меня, снова посмотрели на черепаху и переглянулись. Черепаха передвигалась на толстых, круглых лапах и смотрела то налево, то направо, на своих случайных зрителей. При этом она неодобрительно и по-стариковски качала головой. Мы все одновременно засмеялись. Хихиканье Схоластики все еще звучало, даже когда мы с Бахати уже отсмеялись и остановились, чтобы перевести дух.
– Эй, пойдемте. Завтрак готов, – сказала я, а для Схоластики изобразила, будто жую. Потом повернулась и пошла к двери, но во второй раз за это утро остановилась и замерла.
Там стоял Джек, устремив взгляд на Схоластику. В грязных башмаках, с засученными рукавами, выставив вперед одну ногу, словно замер при звуках ее смеха – маленькой девочки в одежде его дочки, любующейся черепахой и воздушным шариком.
Схоластика притихла, едва увидела Джека, потому что помнила его вчерашнюю реакцию. Она опустила голову, когда он прошел к ней через комнату. Его тень упала на девочку. Секунды тикали в напряженной тишине. Потом он что-то сказал на суахили. Схоластика кивнула и стала снова смотреть на черепаху. Джек достал что-то из кармана и ткнул в шар.
БУМС!
Черепаха спрятала голову и ноги под панцирем так быстро, что из ее легких с шипением вышел воздух. Теперь она лежала на полу, недовольная, с желтыми клочками резины на панцире, похожими на маленькие флаги капитуляции.
– Сейчас вы видели, как быстро Аристутль умеет двигаться, – сказал Джек и повторил это на суахили для Схоластики. Присел на корточки рядом с испуганной черепахой и погладил ее по панцирю. – Все нормально, дружок?
Аристутль опасливо высунул из панциря круглую голову и с презрением посмотрел на Джека.
Схоластика расхохоталась и даже повалилась на пол, держась за живот. Джек сидел и смотрел на нее, кадык прыгал на его шее, словно детский смех пронзал его сердце сладчайшей шрапнелью. Джек встал, прошел в угол, где болталась целая связка других желтых шаров, и принес один Схоластике. Она взяла его и показала на черепаху.
– Нет. – Он покачал головой. – Это тебе.
– Господи. – Гома вошла и сердито посмотрела на нас. – Я послала одну за остальными и потеряла всех вас. Немедленно идите на кухню.
Она пригнала нас к столу и наполнила наши тарелки.
– Кофе с нашей фермы, – сказала она, налив нам с Бахати по чашке, потом села сама.
– Восхитительный, – похвалила я после первого глотка. – Спасибо. И спасибо за то, что вы позаботились утром о моей одежде. Мне хотелось бы быть хоть наполовину такой же активной, если доживу до ваших лет.
– Это все ферма, – ответила Гома. – Чистый воздух, тяжелая работа, свежая пища.
Схоластика привязала шарик к стулу и села рядом с Джеком. Он намазал тост маслом и джемом и положил ей на тарелку. Заморгал, когда Схоластика поблагодарила его, словно сделал это по привычке, машинально, не замечая.
– Я слышала, что ты спас беременную женщину и ее ребенка во время стрельбы в молле, – сказала я, когда Гома о чем-то разговаривала с Бахати на другом конце стола. – Это потрясающе.
– Неужели?
– В чем проблема? Каждый раз, когда я пытаюсь быть вежливой, ты швыряешь мне в лицо мои же слова. Каждый раз, когда я думаю, что вижу твою другую сторону, ты снова валяешь дурака.
– Потому что я и есть дурак. Дурак, оставивший свою дочь погибать. Я был в тот день в молле. Прямо там. И остановился, чтобы помочь незнакомым людям. Я был слишком занят, спасая чужие жизни.
– А ты не думал, что, может, они спасли твою жизнь?
– Ты думаешь, они спасли меня? – Джек засмеялся. Смех был странный. Наполненный глубокой, мрачной иронией. Он смеялся когда-нибудь как все нормальные люди? Настоящим смехом?
Джек наклонился через стол так близко, что я увидела золотистые кольца вокруг его голубой, как лед, радужки. Они были цвета опаленной солнцем травы в саванне, жаждущей дождя.
– Если бы у меня была тысяча жизней, я бы согласился умереть тысячу раз, лишь бы спасти ее. Тысячу раз.
Я поверила ему. Каждому слову. Так он это сказал.
Он встал, открыл холодильник и достал бутылку кока-колы. Прижал крышечку к краю стола и ударил по ней ладонью. Выбросив крышечку, придвинул стул и, запрокинув голову, залпом выпил всю бутылку.
«Какой странный человек», – подумала я. Владелец кофейной фермы и почему-то не пьет кофе.
Большинство людей топят свои беды в чем-то покрепче. Джек предпочел бутылку кока-колы. Может, он не собирался заглушать свою боль, хотел ощущать всю ее остроту? Может, Джеку Уордену нравилась боль, потому что он был уверен, что заслуживает ее?
– Ты уже решила, что будешь делать дальше? – спросила Гома.
Я переключила внимание с Джека на нее.
– Я надеюсь, что вы знаете кого-то, кто сможет отвезти Схоластику и меня в Ванзу, сделав по пути пару остановок.
– Я знаю идеального кандидата для такой работы. Он сидит за этим столом и тоже это знает. Но он слишком ушел в себя и не хочет ничего делать.
– Ты не теряла дочь, – прорычал Джек, не поднимая глаз от тарелки.
– Нет, не теряла, – ответила Гома. – Я потеряла своего единственного сына, твоего отца. И потеряла его жену, твою мать, в одной и той же аварии. Я потеряла мужа. И потеряла Лили, мою правнучку. Так что я похоронила у нас возле дома четыре поколения. И все еще держусь. Ты думаешь, я не хотела уснуть и больше никогда не просыпаться? Ты думаешь, у нас с тобой разные сердца? Нет, не разные. Мне так же больно, Джек, как и тебе. Но я держусь, потому что ты здесь. Ты остался у меня один, ты это понимаешь? И ты – достаточная причина, чтобы я держалась. И мне убийственно тяжело видеть, что тебе это нравится – быть внешне живым, а внутри мертвым и пустым. Ты слышишь? Меня это просто убивает.
За ее словами последовала тишина, тяжелая и густая. Я понимала, что надо бы уйти, но не могла пошевелиться. Бахати смотрел на свои руки и, несомненно, испытывал то же самое. Даже Схоластика, не понимавшая ни слова, притихла на стуле.
Джек посмотрел на Гому и начал что-то говорить, но вместо этого повернулся ко мне.
– Прости, что разочарую тебя. – Он швырнул салфетку на тарелку. – Я ничем не могу тебе помочь. Я не смог помочь даже собственному ребенку. Я хочу, чтобы все оставили меня в покое! – Его стул скрипнул о пол, когда Джек встал и тяжелыми шагами вышел из кухни.
Гома осталась за столом и доела свой завтрак. Доев, она вытерла со стола крошки. Ее кожа туго натянулась на просвечивающих костяшках.
– Я уже слишком старая для слез и уныния, – тихо сказала она. – Мы всю жизнь теряем тех, кого любим. Теряем и теряем. Одних забирают болезни и несчастья. Другие просто уходят. А некоторых мы сами отпускаем.
Бахати, Схоластика и я молча убирали посуду, а Гома сидела, глядя в окно. Грозовые тучи уплыли прочь, и небо сияло голубизной.
– Куда теперь? – спросил Бахати, когда мы закончили уборку.
– Вернемся в Амошу, – ответила я. – Может, кто-нибудь в Нима-Хаусе подскажет мне, как добраться до Ванзы.
– Сейчас я возьму ключи, – сказала Гома. – Мой джип все еще стоит на пути у машины Бахати. Встретимся возле дома.
Я убралась в спальне, аккуратно свернула муумуу и положила на кровать. Когда я вышла на улицу, Бахати уже ждал меня возле своей тачки.
– Готова? – спросил он.
Я кивнула и слабо улыбнулась, не зная, что мне делать.
– Извини, что у нас ничего не вышло, – сказал он.
– Я уверена, мы найдем какой-нибудь выход. – На самом деле я вовсе не была ни в чем уверена, но дороги назад не было, потому что со мной была Схоластика. Я села в машину и закрыла дверцу.
Гома надела на Схоластику шляпку.
– У нее нет пигмента, – сказала она. – Поэтому она чувствительна к солнцу. Когда приедете в Амошу, купи для нее защитный крем.
– Хорошо, – пообещала я. – Спасибо за ваше гостеприимство.
– Не стоит благодарности. Квахери, Родел. Квахери, Схоластика. Прощайте.
Она открыла дверцу для Схоластики, но девочка вместо этого побежала к крыльцу. Там стоял Джек и держал забытый шарик. Она взяла его и широко улыбнулась, но Джек не заметил этого. Его глаза неотрывно смотрели на ее шляпку.
– Откуда это у нее? – спросил он.
– Не заводись, Джек. – Гома подошла к крыльцу. – Я нашла ее в твоей машине.
– Ее носила Лили. Она оставила ее в машине, когда пошла в молл.
– Это всего лишь шляпка, Джек. В ней нет Лили. Она тут… – Гома приложила руку к сердцу, – …где была и будет всегда.
– Это ее последняя вещь. Ее шляпка-подсолнух. Ты не имеешь права отдавать ее.
– Эту шляпу сшила я. Я могу отдать ее кому хочу.
– Это не просто шляпка. Для меня!
Они ходили взад-вперед, швыряя друг в друга гневные слова.
Глаза девочки метались от Джека к Гоме. Ей было несложно понять, о чем они спорили. Она медленно сняла шляпку с головы, недолго полюбовалась большим цветком в ее середине, похожим на небольшой взрыв солнечного света. Потом сложила шляпку пополам и протянула ее Джеку, прищурив свои странные, молочно-голубые глаза. Он замолчал на полуслове и уставился на Схоластику, застыв от удивления. Тогда она положила шляпку ему на ладонь и загнула его пальцы.
У меня перехватило горло, когда лучи солнца упали на ее непокрытую голову. В какой-то момент Схоластика уже превратилась в мою подопечную, и я отвечала за нее. Я уже привыкла к ее странной внешности и видела в ней лишь маленькую девочку.
Джек тоже что-то увидел, что заставило его схватить ее за руку, когда она пошла к машине. Крепко сжимая в руке шляпку дочки, он присел на корточки возле Схоластики.
– Ее звали Лили. Джина яке иликува Лили, – сказал он.
– Лили? – спросила Схоластика.
Джек кивнул.
– Мтото янгу, моя дочка. Она любила радугу и шоколад. Растаявший от жары шоколад. Понимаешь? – Он показал на пятна на шляпке и надел ее на голову девочки. – Она любила танцевать. И петь. И фотографировать. – Он поправил шляпку, чтобы цветок был спереди. – Она умерла, – добавил он. – Аликува.
– Поле, – ответила Схоластика. – Жалко.
После этого она обхватила его руками. Так они и стояли, обнявшись, у фронтона дома. Над ними болтался желтый шарик, а из облаков на них безмолвно смотрел величественный вулкан.
Это был момент большого и маленького – мужчины и девочки, горы и дома. Я не видела лица Джека, но догадывалась – что-то происходит, что-то мощное и нежное. Потом они заговорили друг с другом без слов. Джек выпрямился и повел Схоластику к машине, где ждали мы с Бахати.
– Ты говорила, что завтра вернешься, – сказал он мне.
– Что? Я не поняла.
– Вчера. Ты сказала, что, может, сейчас не самое подходящее время, и что ты вернешься завтра.
Я удивленно смотрела на него.
– Завтра уже наступило, Родел Эмерсон. Вылезай из машины. Я отвезу вас с девочкой в Ванзу.
– Правда? – Искры восторга пронзили мой позвоночник. – А как же другие дети? – Я должна была вычеркнуть и другие имена. Мне требовалось выполнение обязательства.
Джек открыл дверцу и подождал, когда я выйду. Потом протянул мне огромную грубую руку. Когда я вложила в нее свою, он подержал ее мгновение, словно дав мне возможность передумать и пойти на попятную.
Потом пожал ее.
Это было молчаливое рукопожатие, безмолвное соглашение. И, хотя я только что познакомилась с ним, я уже знала, что могла доверять ему. Знала, что Джек Уорден сдержит свое слово. Что бы там ни было.
Глава 5
После ланча я пошла следом за Джеком в библиотеку. Там он развернул карту на полированном письменном столе из ореха и положил на нее три листочка с именами, которые я дала ему.
17 июля – Джума (Барака)
29 августа – Сумуни (Маймоси)
1 сентября – Фураха (Магеса)
– В Ванзу мы поедем один раз, – сказал он, рассмотрев листочки. – Последние две деревни находятся по пути туда, да и числа близкие. Твоя сестра и Габриель, вероятно, так и планировали. Вместо того, чтобы ездить взад и вперед, сначала мы поедем в Бараку за Джумой. – Он постучал по карте. – Мы можем отправиться туда прямо завтра, привезем его на ферму. Следующая поездка будет через неделю. Мы поедем с ним и Схоластикой, заглянем в Маймоси и Магесу, а оттуда доберемся до Ванзы. – Джек посмотрел на меня, словно ища подтверждения.
Его силуэт вырисовывался на фоне окна; вокруг него в косых лучах света плясали пылинки. Кончики его волос сияли бледным золотом в тех местах, где их касалось солнце. Джек немного напоминал темный рисунок углем, насыщенный солнцем. Он все еще был замкнутым, все еще баррикадировался изнутри, но все же слегка приоткрылся.
У Джека не было желания возвращаться в мир, забравший у него дочку. Он сделал свое дело, исполнил роль героя и спас три жизни – женщину, ее не рожденного ребенка и маленького сына, – но его не утешал тот факт, что они были живы или что он сам был жив. Лили погибла, и Джек находился в непрестанной, мучительной агонии. И все же он ждал ответа, глядел на меня так, словно впервые заметил мое существование.
