скачать книгу бесплатно
– Ты, Миша, вообще дурак. Нашел, кому верить.
– Но откуда он узнал, что сердце болит?
В трубке презрительно хмыкнули.
– И про тебя он все знает, – решил отквитаться майор. – Говорит: некомпетентна; в институте училась плохо, потому как блядовала.
– Так и сказал?!
– Ага.
– Ладно! Тут я у себя одну бумажонку нашла. Вроде как ориентировку. Два месяца назад из дурдома в Соцгороде сбежал больной. Я думаю: это он и есть.
– А приметы имеются?
– Да. Значит, так. Среднего роста. Он вроде среднего… Глаза карие. Карие и есть. Острижен наголо…
– А у этого длинные космы, – ввернул майор.
– Ну и что! За два месяца успели отрасти. Одет…
– Во что?
– В больничный халат.
– А на этом джинсовый костюм. И деньги у него при себе…
– Сколько?
– Тысчонок пять.
– Может, он – уголовный?
– Вряд ли. Не похож.
– Короче говоря, закрой его, а завтра утром отвезем в Соцгород, в психушку. Их ли он больной, или нет, там разберутся.
Плацекин положил трубку, хмыкнул, вызвал милиционера, охранявшего Шурика, и приказал препроводить того в камеру.
4
– Бунтоваться нонче вздумали.
– Как это?
– Да очень просто. Того парня, который Тольку Картошкина оживил, милиционеры прихватили. Ну и заперли, а Толька и его ребята давай народ мутить. Мол, нужно оживителя освобождать, и тако проче. Ну и подняли людишек. Двинулись те на милицию, давай орать, камни кидать… Начальник-то ихий, милицейский, напугался, ну и на попятную пошел… И что интересно: дочка милицейского начальника шумела больше всех.
Из разговора двух старушек на базаре
Обыватели Верхнеоральска никогда не отличались особой политической активностью. Революцию в семнадцатом встретили, словно так и должно быть. Гражданская война, бушевавшая тут же, на городских улицах, была делом пришлых людей. Шуму и гаму много, а пользы для горожанина средней руки никакого. Наоборот, вред один. Продуктов не стало, магазины позакрывались… Словом, не бытие, а страдание. Стоило ли ради такой жизни митинговать? При советской власти митинги и демонстрации проходили два раза в год: 1 мая и Седьмого ноября. И, опять же, обывателя на демонстрацию не затащишь. Жидкая колонна состояла в основном из школьников, учащихся ПТУ да тружеников села, присланных в город по разнарядке. Рухнула советская власть, но и это обстоятельство не заставило массы зашевелиться. Правда, отдельные энтузиасты вспомнили о своих предках – казаках. Организовали в Верхнеоральске отдел N-ского казачьего войска, пошили форму, нацепили погоны, шашки и самопальные ордена, заткнули за голенища сапог кожаные плеточки, да и дело с концом. Все эти самозваные хорунжие, сотники и есаулы так и остались для окружающих Петьками да Ваньками, бездельниками и пьяницами. «Ряженые», насмешливо говорили о них. Новые казачки стали бороться с таким к себе отношением и даже попытались навести порядок в собственных рядах, для острастки выпоров одного урядника, отличавшегося особым пристрастием к горячительным напиткам. Однако телесные наказания должного развития не получили, поскольку инициатор порки войсковой старшина Тимохин за самоуправство схлопотал два года условно.
Словом, верхнеоральцы жили за тесовыми заборами смирно и с оглядкой, с властями ссориться опасались, помня пословицу: «Не буди лихо, пока оно тихо». Тем страннее выглядели события, разыгравшиеся на заросших полынью и лебедой улицах на следующий день после задержания джинсового Шурика. А начиналось все так.
Уже с самого утра на них были замечены знакомые нам близнецы Славка и Валька, а так же сам «оживший мертвец» Анатолий Картошкин. Конечно же, эта праздношатающаяся троица и до сего дня примелькалась жителям Верхнеоральска, однако нынче в ее передвижениях чувствовался некий тайный смысл, а отнюдь не банальное желание выпить. Результатом этих передвижений явились небольшие группки людей, вначале вроде бы бесцельно слонявшихся по улицам, а потом начавших концентрироваться неподалеку от здания управления милиции. Публика была самая разная: пожилые люди обоего пола, дети и подростки, а также люмпенизированная часть верхнеоральского общества. Собравшиеся о чем-то мрачно перешептывались, замолкая, если к ним приближался страж порядка или просто посторонний. К началу первого толпа приблизилась вплотную к зданию милиции, однако на территорию, несмотря на то что ворота были настежь, не вошла, зато перекрыла подступы к нему.
Плацекин из окна своего кабинета увидел сборище, но не понял, почему собрались люди. Дежурный тоже не дал вразумительного ответа. Тогда майор просто распахнул окно и рявкнул:
– Чего вам тут надо?!
– Отпустите Шурика! – закричали из толпы. Вопил Картошкин.
– Какого Шурика? – прикинулся несведущим Плацекин.
– А того, которого вы вчера забрали из моего дома.
– Ах, вот оно что. А почему мы должны его отпускать? – поинтересовался майор.
– Потому как забрали ни за что.
– А если не отпустим?
– Разнесем мусарню к такой-то матери!
– Вот даже как! Ну, так попробуйте!
Первый камень ударился о штукатурку рядом с рамой. Плацекин поспешно захлопнул окно, однако, скорее всего, зря, поскольку следующий булыжник разнес стекло. Это было неслыханно.
– Ладно! – скрипнул зубами Плацекин. – Посмотрим, кто кого.
Через пять минут он собрал в своем кабинете весь наличествующий состав управления милиции и приказал всем вооружиться. Однако сотрудники отнеслись к этой инициативе как-то неодобрительно и исполнять приказ не спешили.
– В чем дело?! – заревел майор.
– Ты бы, Михаил Кузьмич, не орал, – резонно ответствовал начальник ГАИ, майор Прохоров. – С какой стати мы должны брать в руки автоматы? Ну, собрался народ, ну шумит… Делов-то…
– Что значит: «делов-то»?! На лицо акция сопротивления. Нет, даже не так. Восстание!
– Загнул тоже – восстание, – не сдавался Прохоров. – Люди просто требуют справедливости. На каком основании ты задержал парня?
– Ах, вон куда дело пошло. Значит, у этих… – он кивнул в сторону окна, – здесь имеются сторонники. Интересное кино.
– Сторонники не сторонники, а с общественным мнением необходимо считаться. Если у тебя есть основания к задержанию, выйди и объясни людям, а если нет – отпусти человека.
– И вы так считаете? – обратился Плацекин к остальным стражам правопорядка. Те понуро молчали.
– Та-ак, – протянул Плацекин. – Ясненько. Неподчинение приказу, значится?
– С какой стати мы должны выполнять глупые распоряжения? – продолжал Прохоров. – Тем более баловать оружием. Собравшихся намного больше. Начнем стрелять, пусть даже в воздух, – они все разнесут. И ради чего? Ради какого-то типа, который даже ни в чем не виноват. Ведь так, Михаил Кузьмич? Жена попросила, вот и арестовал.
Такой осведомленности Плацекин не ожидал. «Все все знают», – горько подумал он. Это потрясло его даже больше, чем неподчинение приказу.
– Хорошо, все свободны, – с каменным выражением лица произнес он.
– Так как же с вооружением? – спросил Прохоров.
– Пока никак, – отозвался Плацекин.
Лица у присутствующих разом повеселели, и они покинули кабинет.
«Что же делать?» – размышлял майор, из-за захватанной занавески наблюдая за тем, что происходит на улице.
А народ между тем все прибывал. Появились казаки в форме и при шашках, подошли рабочие из «Сельхозтехнники», потом сотрудники «Лесхоза», благо, наступил обеденный перерыв. Откуда-то прикатили бочку из-под солярки, поставили ее на попа, и Плацекин, к своему величайшему изумлению, увидел, что на бочку взобралась его родная дочь Даша и начала произносить пламенную речь. Еще больше потрясло майора то обстоятельство, что Даша размахивала над головой красным флагом с серпом и молотом посередине.
– В то время, как наша великая страна скатилась в пропасть, именуемую капитализмом, наймиты олигархической власти, ее сатрапы гноят в тюрьмах лучших представителей народа.
Дрожь ужаса пробежала по телу Плацекина. Ведь это его ребенок, стоя на вонючей бочке, выкрикивал гневные слова. Майор отчетливо видел, как лопались пузырьки слюны в углах пухлых губок. За эти губки… да что там губки!.. за эту слюну Плацекин готов пожертвовать не только каким-то вшивым арестантом. Да весь город не стоит ногтя любимой дочки!
Скупые мужские слезы затуманили очи майора. А Даша тем временем продолжала вещать:
– …До каких же пор мы будем позволять тирании тиранить наш народ?! Сколько еще может продолжаться подобное безобразие?! А известно ли вам, товарищи, что тюрем в России стало в десять раз больше, чем во времена СССР? А условия в них изменились далеко не в лучшую сторону. Об этом прямо сказал наш вождь дорогой товарищ Эдуард Лимонов. Ужасные тяготы поджидают каждого попавшего туда.
Люди, слушавшие Дашу, в подавляющем большинстве не знали, кто такой Эдуард Лимонов, однако одобрительно загудели, услышав про тюрьмы и тяготы.
Недели две назад Плацекин был несколько удивлен, увидев дочь, сидящей за швейной машинкой. До сей поры Даша не испытывала особой тяги к рукоделию. Теперь все стало понятно. Она шила революционный флаг!
Вообще-то, ранее в Верхнеоральске «нацболов» не наблюдалось, как не наблюдалось в нем «яблочников», антиглобалистов и «Идущих вместе». Некогда имелась ячейка «лдпээровцев», которую возглавлял учитель математики из ПТУ. Однако сей сторонник Жириновского переметнулся к казакам и заделался монархистом, а трое его подопечных, учащиеся того же ПТУ, стали сатанистами.
И вот теперь единокровное чадо заместителя начальника городской милиции пополнило ряды национал-большевиков.
– И черт с ним, с этим Шуриком! – вслух произнес майор Плацекин. – Пускай катится на все четыре стороны!
Он велел пригласить задержанного, а когда тот явился, сухо извинился, вернул изъятые вещи, деньги и отпустил восвояси.
При виде жертвы произвола, волей народа обретшей свободу, собравшиеся восторженно заревели. Страдальца подхватили на руки и понесли над головами ликующей толпы. А он лежал на мозолистых дланях, закрыв глаза и скрестив на груди руки.
Все это Плацекин мог наблюдать из окна своего кабинета. Только сейчас ему в голову закралась тревожная мыслишка, что события только начинаются, и он собственными руками создал для толпы героя, а может быть, и вождя. Однако в данный момент это обстоятельство не особенно беспокоило майора. Все его мысли сейчас были только о дочери. Он с отчаянием наблюдал, как его малышка прыгает под вознесенным телом, пытаясь достать до Шурика узкой ладошкой, поддержать, помочь или просто прикоснуться к новому кумиру. Но увы! Росточек у Даши небольшой, куда уж ей до дюжих близнецов, на чьих руках, в том числе, покоилось тело Шурика.
– Дурочка, – только и смог произнести в сердцах Плацекин.
Народ бережно нес мученика до самого картошкинского дома, а здесь бережно поставил на ноги и отхлынул. В сам же дом, кроме него, вступили трое: сам хозяин, близнецы и, как ни странно, Даша.
Мамаша Картошкина испытывала к новому знакомцу весьма сложные чувства. Да, конечно, он вернул ее любимого сынка с того света. И не только вернул… С Толиком произошли весьма необычные изменения. Дело в том, что с момента воскрешения он не выпил ни капли алкоголя. Это, конечно, радовало, однако новые развлечения Толика не вызывали у нее ничего, кроме страха. Дарья Петровна была почти уверена: сынка непременно посадят. Ведь чего удумал – против властей пошел. А таким – это ей хорошо известно – место за решеткой. Уж лучше бы пил!
Толик и раньше, под мухой, бывало, высказывал крамольные мысли. Но так то дома, а нынче он бегал по улицам и призывал людей к бунту. И не просто призывал… Он этот бунт и затеял. И все ради чего? Чтобы вызволить этого странного человека, которого сын и его дружки между собой называли Шуриком. Мамаша Картошкина подозревала, что Шурик далеко не так прост, каким кажется. Совершать чудеса, по ее понятиям, могли только святые и праведники. Но этот Шурик ни на того, ни на другого не походил. А походил он просто на бродягу. И рожа неумытая, и одежда обтрепанная. Конечно, возможно, Толик вовсе не умирал, а просто обпился до беспамятства, а потом, на кладбище, очнулся. Но разум подсказывал простодушной старушке: не все здесь так просто. Откуда сила этого типа? От Бога или от дьявола? Данный вопрос пока оставался открытым. Поэтому мамаша вела себя с Шуриком осторожно, в беседы не вступала, а только слушала. Больше всего ей хотелось сходить в Божий храм и посоветоваться с батюшкой, отцом Патрикеем, поведать тому о своих сомнениях…
В Верхнеоральске имелось две церкви. Одна большая, внешне очень похожая на московский храм Христа Спасителя, только несколько меньше, именовалась Всесвятской. Возведена она была во второй половине девятнадцатого века, иждивением купца первой гильдии Кашелотьева, и являлась достопримечательностью города. Построен сей храм оказался столь капитально, что, когда в начале тридцатых его пытались разобрать на кирпичи, у разрушителей ничего не получилось. Оказалось: стены можно сокрушить только динамитом. Однако церковь стояла посреди города, в непосредственной близости от жилых домов. И поэтому взрывать ее побоялись и превратили вначале в антирелигиозный музей, а потом в склад сельскохозяйственной техники. Во время войны Всесвятскую церковь вновь открыли. Вторая церковь была подревнее, попроще и называлась Крестовоздвиженской.
В первом храме делами заправлял отец Владимир, красивый мужчина средних лет, жгучий брюнет с томными глазами-маслинами, вкрадчивым голосом и плавными движениями. Проповеди он произносил глубоким бархатным баритоном с придыханием. Отец Владимир был очень популярен меж верующих женщин Верхнеоральска, особенно среди тех, кто помоложе. Да и некоторые пожилые богомолки тоже его обожали. В Крестовоздвиженской же церкви священствовал тот самый отец Патрикей, к которому и хотела сходить мамаша Картошкина. Отец Патрикей был седенький, говорил невнятно, к тому же шепелявил, однако Дарья Петровна почему-то испытывала к нему больше доверия, чем к отцу Владимиру. Впрочем, известно, почему. Поговаривали: у отца Владимира время от времени случаются запои, и тогда попадья – матушка Вера запирает своего благоверного в доме и дубасит его скалкой, а преподобный в ответ только мычит и плачет.
Вот и теперь, когда в дом вошел Шурик, близнецы, ее сынок да в придачу какая-то девчонка-пигалица, мамаша Картошкина лишь перекрестилась и заторопилась на кухню готовить для всей оравы обед.
Компания была чрезвычайно возбуждена, лишь Шурик сохранял спокойствие, более того, выглядел даже заторможенным. Все расселись на диван и шаткие стулья. Разговор завел хозяин дома.
– Итак, мы их сделали! – с гордостью заявил Толик.
Близнецы в восторге захлопали себя по коленкам, а Даша расцвела в глуповатой улыбке.
– Ну и что? – отозвался Шурик.
– Как что?! Показали, у кого сила!
– Это мне известно. А дальше?..
– Дальше? А что дальше? – Толик наморщил лобик.
– Вот и я спрашиваю: что?
– Не знаю, даже… Как-то не задумывался…
– А зря. Об этом нужно было думать в первую очередь.
– Нам, главное, нужно было освободить тебя.
– Да меня бы и так выпустили.
– Значит, считаешь, наши труды напрасны?
– Не то что бы напрасны, а вроде как бессмысленны.
– Нужно поднимать народ, – невпопад заметила Даша.
– На что поднимать? – усмехнулся Шурик.
– На борьбу с прогнившим режимом.
Шурик почесал голову:
– А потом?
– Установим справедливую власть. Истинно народную…
– Разве такое возможно? По-моему, и история это подтверждает: справедливая власть невозможна по определению. Как говорится: благими намерениями вымощена дорога в ад.
– Это точно, – подтвердил Толик с видом знатока.
– Но надо же что-то делать! – не сдавалась Даша.
– Нужна не новая власть, а новая вера, – сообщил Шурик.
