
Полная версия:
Неписанный закон
– Судя по описанию, там должно быть отлично!
– Едем завтра?
– Я переговорю с Дорою.
Она весь вечер провела в своей комнате, сидя у окна и глядя на пустынный сквер, который казался особенно мрачным при электрическом освещении. Настроение её было грустное, но спокойное. Она глядела на опустевший, безжизненный сквер, но в сущности думала совсем о другом: она думала о жизни, которая еще так недавно казалась ей чем-то волшебно-прекрасным и которую суровая действительность лишила теперь всяких прикрас, оставив ей вместо чудных иллюзий один сплошной кошмар. Тишина царившая в сквере как нельзя лучше соответствовала её настроению. Она уже не в состоянии была бы по-прежнему откликнуться на его призывный веселый говор и шум. В мечтах она все уносилась к кровати Доры. С детства она мечтала о свободе. Да, на свете существует радость, но только для тех, которые не знают преград для исполнения своих желаний. Всякая мечта о безграничной свободе теперь кончалась воспоминанием об аресте Теклы. Как жаль! Она сообразила, что разбирается в обломках собственных иллюзий. Но у неё был верный друг Эд и сознание, что он в городе, недалеко от неё, успокаивало ее. Со временем, быть может, она и выйдет за него замуж, если все уладится; ведь хороша не только ранняя молодость, но и более солидный возраст имеет свою прелесть.
Она все никак не могла решиться заговорить с Дорою о своих планах. Время проходило быстро и незаметно. Наконец, Дора настолько окрепла, что уже могла сидеть на кровати, подпертая со всех сторон подушками. Она искренно радовалась обществу Лу, интересовалась своим ребенком и принимала большое участие в сиделке и других больных. Первое время Лу и Дора старательно избегали и старались забыть трагический элемент, присущий всем обитательницам этой комнаты и все то, что произошло в доме судьи и закончилось уже здесь в палате. Но они так любили и так понимали друг друга, что вскоре эта преграда между ними оказалась излишней и рухнула сама собою. Трудно было грустить в обществе этого жизнерадостного ребенка. Они постоянно возились с ним; Дорины силы заметно восстановлялись с каждым днем к их великой радости.
– Где мы будем жить, Дора? – спросила ее Лу спустя несколько дней после разговора с Эдом. – Может быть, ты уже имеешь что-нибудь в виду?
– Отец, конечно, будет выдавать мне сколько надобно будет на прожитие: ты знаешь, деньги мои, – ответила Дора. – Мне бы хотелось жить в деревне, а тебе?
– Да, и чтобы лес был недалеко.
– В лесу так тихо и хорошо, никого нет.
– Но, может быт, ты облюбовала какое-нибудь местечко?
– Нет. Мне не хотелось бы уезжать далеко от города. Но я предпочла бы устроиться в деревне, где мало людей, как ты думаешь, можно найти что-нибудь подходящее около Нью-Иорка? Я не могу уехать далеко, меня потянет назад в город.
– Кажется, мне удастся все устроить. Я знаю такое укромное местечко.
– Правда?
– Да, в Оранжевых горах. Дом стоит посреди луга, вблизи него лес. Кроме фермера и его жены никаких других соседей. С утеса вдали еле виднеется Нью-Иорк и где-то там далеко океан.
– Ах, – вздохнула Дора, – поедем туда.
– Помнишь, – начала Лу, но ее прервала Дора. Губы её сильно дрожали.
– Подожди – не надо еще говорить об этом, Лу, милая, – сказала она. Затем, помолчав, прибавила: – Я не хочу ничего забывать. Я хочу все запомнить без всякой боли. Но пока мне тяжело вспоминать прошлое.
– Ведь мы всегда мечтали поселиться вместе, Дора. Мы будем счастливы.
– Ты очень добра ко мне.
Утром Лу встретила Адамса на углу сквера. Она поспешила ему навстречу быстрой и легкой походкой.
– Я переговорила с Дорою, – сказала она, – улыбаясь ему, и кажется, ей понравилось твое предложение.
– Отлично, – весело ответил он. – Что же едем сейчас осматривать дом и местность?
Она простояла несколько секунд и, улыбаясь, не сводила с него глаза, пока они неожиданно не наполнились слезами. Они взялись за руки, как деревенские влюбленные, и медленно и молча пошли по направлению к перевозу.
Она бессознательно старалась держаться поближе к нему. Пока он брал билеты, она стояла рядом с ним и заглядывала ему в лицо. На перевозе они облокотились на перила и тесно прижались друг к другу. Как они были счастливы. Они то смотрели на воду, то на чаек, то на снующие взад и вперед пароходики, то на громадные океанские пароходы. Вдали сквозь дымку тумана вырисовывались Оранжевые горы. Они взглянули друг другу в глаза и улыбнулись. Такие минуты полного счастья очень редки, не хочется говорить и блаженство разлито по всему телу.
Сидя в вагоне, они смотрели на мелькавшие мимо них луга, фермы, поместья и извилистые дороги. В воздухе уже пахло весною. Около какой-то станции Лу указала пальцем на распустившиеся ивы, Эд понял ее, закивал головою и улыбнулся.
На станции Ист Орендж среди дожидавшихся экипажей их внимание привлекла низенькая, открытая повозка.
– Кажется, она нам подойдет? – спросил он дипломатично, глядя в другую сторону.
– Да, – тихо ответила Лу, – но мне жаль будить бедную старую лошадь.
Несмотря на это возница скоро заметил их и подошел к ним.
– Поедете, что ли? – спросил он, указывая кнутом на свою повозку.
Они покорно повиновались и уселись в повозку. Они были оба в веселом настроении и все, все решительно нравилось им, начиная с старой, облезлой повозки и кончая сильно помятым цилиндром их степенного, невозмутимо-спокойного возницы. Они попросили его не гнать лошадь, а дать ей идти шагом, так как она заметно хромала. Они выехали из села и медленно подвигались вперед по проселочной дороге.
Минутами Лу приходила мысль, что сегодня она могла бы решиться на все. Но при этой мысли она вдруг смущалась и не могла прямо посмотреть Адамсу в глаза. Но то были лишь мимолетные ощущения. Она была счастлива, а там будь, что будет!
– Не говори мне, Эд, который дом будет наш, я сама хочу отгадать, – сказала она.
Он дал ей торжественное слово исполнить её просьбу. Вскоре показалась ферма невдалеке от которой стоял дом. Она внимательно изучила вид и украдкой взглянула на Эда. Он смотрел в пространство тупым, ничего не выражающим взглядом.
– Совсем не к чему строить из себя идиота, – сказала она. – Я отлично знаю, что это не то, здесь нет леса.
– Вот и вся благодарность за честное исполнение данного обещания, – прошептал он.
Обоим стало еще веселее.
– Эд, – закричала она, – останови лошадь. Смотри, вот весна.
Он увидел куст весь покрытый почками, выпрыгнул из повозки и нарезал ей целый пук ветвей своим огромным складным ножом. Ветки он передал ей. Такие эпизоды юности не забываются и в преклонных годах. Она заглянула ему в глаза и улыбнулась. Спустя минуту её руки, складывавшие ветви в букет, задрожали. Его глаза ясно сказали ей: – «Это букет для невесты».
Она осторожно положила его себе на колени и закрыла глаза. Ей не хотелось думать, – она была счастлива и не хотела думать.
Адамс задумался. Как она послушно и покорно следовала за ним до тех пор, пока он не давал ей понять, чего он от неё хочет. Что это – любовь или гипнотизм? Он не мог откровенно высказаться перед этой девушкой, а в его помыслах не было ничего дурного. – Знание порождает невинность, – думал он. – Скромность – одно притворство. Чтобы сохранить свою невинность, мы должны понимать жизнь. Но откуда же могла Лу взят это понимание? Мисстрисс Сторс совершенно не знала жизни в её высших проявлениях и знакомила свою дочь только с её декорациями, с мишурою.
Адамс понимал, что Лу и Дора одинаково нуждаются в нем и что он обязан молчать и не раскрывать истины своей невесте, если намерен до конца исполнить свой долг.
Раздавшийся рядом с ним вздох, вывел Адамса из его глубокой задумчивости. Он повернулся к Лу, которая примостилась поудобнее в своем уголку и заснула. Лошадь еле плелась, её голова опускалась все ниже и ниже, возница также дремал.
Кое как они наконец доехали до целого ряда кленов. Полусонная лошадь почувствовала приятную прохладу, сделала несколько шагов и замерла на месте. Эд улыбнулся, сама судьба направила их сюда.
– Ну, трогай, – закричал очнувшийся возница.
– Не надо, – сказал Адамс, – мы уже доехали, куда надо.
Лу раскрыла глаза и привстала.
– Разве мы уже приехали?
Она оглянулась вокруг и с благодарностью посмотрела на него. Он спросил ее, как ей здесь нравится и она молча ответила ему. Лучшего места нечего было и желать.
За кленами виднелся одноэтажный дом с покатой крышей, громадными окнами на чердаке и с широким крыльцом. К дому вела дорожка, по обе стороны которой были устроены клумбы, прикрытые соломою.
– Вот крокусы, тюльпаны и нарциссы, – сказала она, указывая на клумбы.
– Где?
– Да там под соломою.
– Хорошо. Подожди немного, я сейчас пойду за ключами.
Он подозвал возницу и быстро пошел вдоль изгороди к группе строений, видневшейся несколько поодаль, а она себе представляла их именно такими, все эти амбары, коптильню и сарайчики. Ферма как две капли воды походила на её собственный дом. Её собственный дом! Как приятно звучали эти слова. Она вытянула шею и с нетерпением ожидала возвращения Адамса с ключами.
– Непременно надо перевести сюда Дору как можно скорее, – сказала она ему. – Как ты думаешь, она в состоянии будет вынести такое путешествие?
– Чем скорее, тем лучше, Лу. Пуст она хоть завтра приедет.
– Надо сперва обмеблировать дом.
– Это уже сделано.
– Эд!
– Все готово, можно хоть сейчас поселиться. Сама дополнишь, что надо потом.
Она не могла говорить и только молча посмотрела на него. Он нагнулся, чтобы всунуть ключ в замок, она положила ему на плечо свою руку и сказала:
– Эд, ты всегда будешь любит Дору?
– Да, Лу…
И так они обручились. Обед, поданный им на крыльце у фермера, состоял из хлеба и молока, сыра и яблочного пирога со сливками.
Лу посвятила два часа на осмотр своего нового дома.
– Как ты умудрился так хорошо все устроить, Эд! Тут решительно все есть.
– Мне помогла жена фермера.
– Если бы Дора была бы здесь! Мне совсем не хочется возвращаться.
– Переночуем здесь, а завтра утром поедем и привезем сюда Дору.
– Дома будут беспокоиться обо мне.
Она колебалась и посмотрела на него, не зная, на что ей решиться.
– Мы им напишем, – весело сказал он и вышел из комнаты с видом человека, которому предстоит выполнить еще какую то работу.
Она уселась на первый попавшийся стул, чтобы собрать свои мысли. Что такое должно было сейчас с нею случиться? Теперь ей все стало казаться странным, начиная с поездки сюда. Она подошла к окну и увидела Адамса, который промчался мимо на телеге, запряженной лошадью фермера. Он свернул на большую дорогу и поехал по направлению к Ист Орэндж. Она невольно вскрикнула. Глаза её светились мягким светом, и она весело улыбнулась. Вскоре Адамс и его телега совершенно скрылись из виду.
В четыре часа кто то подъехал к калитке, она посмотрела в щелочки жалюзи и увидела сидящего в телеге пастора и Эда, который со встревоженным видом направлялся к дому. Она поспешно бросилась к двери, отворила ее, спокойно вышла на крыльцо. Спускаясь со ступенек, она столкнулась с Эдом.
– Пойдем под деревья, – сказала она.
Пастор видимо спешил, он спрыгнул с телеги с книгою в руках и, направляясь к калитке, перелистывал ее на ходу.
– Ну, теперь все в порядке, – сказал он, глядя на них поверх очков, и поставил Лу и Адамса рядом перед собою.
Лу устремила глаза на землю и с интересом рассматривала молодую траву, пробивающуюся сквозь засохшую прошлогоднюю. Над её головой свешивались ветки клена, густо покрытые почками.
Она улыбнулась серьезному пастору, который смотрел на нее поверх очков, и еле слышно прошептала: «я, согласна». Она ни разу не взглянула на Эда, но судорожно пожала ему руку в ответ на его пожатие и её сердце замерло.
Пастор порывисто вытащил из кармана часы, посмотрел на них и воскликнул:
– Мне остается всего тридцать минут до поезда.
– Поспеем, – успокоил его Адамс. Затем он повернулся к Лу, схватил её руку и потряс ее. – Я обещал доставить его обратно, – объяснил он ей. – До свиданья.
Он рассмеялся и бросился бегом с телеге, за ним последовал взволнованный пастор. Эд обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Лу. Лицо его сияло безумным счастием, он махнул ей рукой, тронул лошадь и скрылся из виду, подняв за собою целый столб пыли.
Лу оперлась на калитку и лениво раскачивала ее взад и вперед, пока он окончательно не скрылся из виду. Она машинально вошла в дом, прошла в гостиную и остановилась, не отрывая глаз от пола.
– Как все это странно случилось, прошептала она.
Она нервно ходила по комнатам, рассматривала себя в зеркала и, наконец, придвинула стул к одному из окон, из которого была видна проезжая дорога.
Человек, к которому она до сих пор так критически относилась, против которого она так часто восставала, над которым она любила потрунить, вдруг вырос в её глазах. Им действительно можно было гордиться, ему можно было верить, он заслуживал её любовь и ласку. Она вспомнила те странные вопросы, которые он ей так серьезно ставил по возвращении в город, и как она тогда обиделась на него. Она улыбнулась, но тотчас же опять сделалась серьезною. Губы её слегка двигались. Она молилась по настоящему впервые за много лет.
– Да, любовь такого человека большое счастие, – проговорила она вслух.
Она облокотилась на подоконник и задумчиво смотрела на дорогу. Становилось все темнее и темнее. Она услышала стук приближающихся колес и пошла на встречу Эду.
* * *Вскоре после женитьбы Адамс с увлечением занялся адвокатурою. Многие считали его большим оригиналом.
Он не брал на себя ведение таких дел, которые можно было выиграть, только очернив репутацию противной стороны. Защищал он с увлечением. Он сделался большим знатоком по ведению сложных, принципиальных дел и никогда не брал за них гонорара. У него была та-же закваска, что и у пророков, которые в былые времена так надоедали людям, но он решил идти к своей цели иным путем и сумел приобрести вес и положение, не возбуждая всех против себя.
Вскоре после отъезда Ричарда за границу, мистер и мистрисс Вандемер сообщили своим ближайшим друзьям о его женитьбе.
Постепенно в Нью-Иорке распространился слуг, что молодая мистрисс Вандемер, чрезвычайно умная и красивая, дочь бедных, но почтенных родителей, родом из Германии. Спустя несколько лет Ричард вернулся с женою домой и на нее тотчас же посыпался целый дождь приглашений. Она много выезжала и часто принимала у себя.
В то время, как я пишу эти строки, Текле еще не исполнилось восемнадцати лет. Вы можете ее встретить в сквере, у вас же на кухне, в увеселительном саду или на Блеквелльс Айланд, куда ее отправили за совершенное второе или третье преступление.
Может быть, её горькая судьба поможет нам разобраться и понять недостатки того общественного строя, который мы созидаем.
Конец.