Неписанный закон

– Идемте, свидание кончено.

Карл привык в тюрьме к беспрекословному повиновению и тотчас же встал. Катрина попыталась было также подняться, чтоб итти вслед за ним: она надеялась, что ей позволят остаться с мужем в тюрьме. Текла обняла старушку за талию и повела ее из приемной. Та послушно повиновалась, не сопротивляясь, и в каком то полузабытье переступила через порог тюрьмы и очутилась на улице. Текла хотела непременно добраться до сторожки Молли за светло. Там можно будет переночевать, если никого не найдется, кто бы согласился подвести их до самого города. Им не пришло даже в голову поест. На окраине города их нагнал молочник, возвращавшийся домой с порожней повозкой, который охотно согласился подвести их. Так проехали они целую милю, и, поблагодарив молочника, распрощались с ним.

К четырем часам пополудни они были уже в двух милях от Синг-Синга. Кое-как взобравшись на холм, Катрина остановилась.

– Ты устала?

– Да, мне хочется заснут.

Текла подхватила старушку своими сильными руками и потащила ее на насыпь под тень деревьев. Тут она осторожно опустила свою ношу на землю, уселась сама возле неё, прислонясь к изгороди, и бережно положила голову матери с себе на колени. Прошло всего несколько минут, и старуха спала уже крепким сном. Прекрасный вид расстилался перед Теклой: широкой лентой тянулись поля, за ними леса, а дольше блестели воды Гудзоновского залива. Вдали, на пурпуровом фоне, у самой воды вырисовывались, одним большим, белым пятном, городские дома. На противоположной стороне дороги виднелась посреди полей небольшая рощица. Из рощицы веяло прохладой и нежный ветерок приятно ласкал разгоряченные щеки Теклы. До неё доносился слабый запах травы, лесных фиалок, веселое щебетанье и пение птиц. Долго просидела она так, в полном одиночестве, тщетно поджидая случайного попутчика. Царившая кругом тишина и мирный сельский ландшафт успокоительно подействовали на её расстроенные нервы. Она с нежною любовью вспоминала отца, представляя его себе таким, каким он был до ареста, и мало-помалу ужасное, мертвенно бледное лицо арестанта в полосатом костюме совершенно изгладилось из её памяти. Через некоторое время она увидела медленно взбиравшихся на холм лошадей, впряженных в повозку, ехавшую из Синг-Синга. Текла наклонилась, чтоб разбудить мать, и была поражена странным оттенком лица старушки и его изменявшемся выражением. Теклою овладел смутный страх и она осторожно дотронулась до щеки матери. Щека была безжизненно холодна. Девушка задрожала всем телом, закрыла глаза и прислонилась к изгороди.

Приближавшаяся повозка была нагружена досками. Она медленно подымалась на холм, под акомпанимент скрипа колес и стука досок. Возница туго натягивал возжи, широко расставив ноги, и тихим, монотонным голосом понукал своих лошадей. Въехав на холм, он остановился, чтобы дать передохнуть лошадям. Измученные лошади вздрагивали всем телом и вытягивали шеи, а их хозяин, положив локти на колени, молча уставился на двух женщин, неподвижно сидевших в нескольких шагах от него. Что-то в их позах видимо заинтересовало его.

– Эй, вы, – закричал он, – заснули, что-ли?

Текла, точно сквозь сон, слышала приближавшийся стук лошадиных копыт и хотела сама заговортть с возницей. Её мать умерла и необходимо сейчас же предпринять что-нибудь. Но если бы он не окликнул ее, она так и не остановила бы его и дала ему проехать. Здесь было так спокойно и хорошо сидеть у изгороди с закрытыми глазами, что ей не хотелось ни двигаться, ни говорить. Неожиданная смерть матери ее не особенно даже огорчила. Отчаяние первой минуты вскоре совершенно исчезло и заменилось холодным спокойствием. Она и не думала рассуждать и доказывать себе, что смерть для её матери – счастливое избавление от тяжелой, беспросветной жизни. Спокойное, мирное выражение лица умершей так гармонировало с окружающею природою, что горевать или бояться было как-то странно и нелепо. Услыхав окрик возницы, Текла встала, взяла на руки тело матери и направилась к повозке.

– Вам далеко ехать? – спросила она, с тревогой смотря на возницу.

– Да, придется проехать еще с милю по этой дороге. Что с нею? Она больна?

– Кажется, она умерла.

Голос её дрогнул. Тяжело ей было вымолвить это ужасное слово. Возница быстро соскочил с козел.

– Да, – проговорил он торжественно, – она умерла. – Когда же это случилось? Вы давно здесь?

– Она заснула больше часа тому назад.

– Это ваша мать?

– Да.

– Что же вы будете делать? Где вы живете? Дайте я вам помогу. Надо отнести ее в ближайший дом, а потом вы свезете ее к себе домой.

Его голос звучал таким неподдельным сочувствием к её горю, что Текла не выдержала и заплакала. Она нагнулась и поцеловала мать. Возница взял маленькую старушку, и обращаясь к Текле, принялся утешать ее почти тем же тоном, каким он только что перед тем говорил со своими лошадьми.

– Перестаньте плакать, моя милая. Ну, понятно, вам тяжело. Смотрите, какое у неё счастливое лицо! Должно быт, умерла во сне? От старости? Да? Вы живете в Синг-Синге?

Текла замотала головою.

– Ну так в Тарритауне?

– Нет… мы… мы живем в Нью-Иорке.

– Вот оно что! Мне вас очень жаль. Может быть у вас есть здесь, где-нибудь по близости, родственники?

– Я знаю тут одну привратницу и её мужа. Вот, если бы я могла добраться до них…

– Ну, что же, я рад вам помочь. Садитесь, я вас довезу. Скажите только куда ехать?

Она все объяснила и взобравшись, на повозку, нагнулась и взяла из его рук тело матери. Затем он влез на козлы, подобрал возжи и слегка ударил ими лошадей. Они встрепенулись и двинулись вперед.

– Я вас довезу до места, будьте покойны, – сказал он, обращаясь к Текле. – Сидите себе спокойно. Хотите плачьте, хотите нет. Лошадям придется пробежать несколько лишних миль, ну, да ничего, это им ни почем. Правда, мои миленькия?

Дорога шла под гору и он постепенно стал все более и более натягивать возжи.

– Осторожнее, Пиш, так… так… не дури!

Съехав с горы, он пустил лошадей рысью, так как теперь нечего было опасаться, что повозка налетит на них.

– Никогда еще во всю свою жизнь не видал таких славных лошадок, – проговорил он с улыбкою, оборачиваясь к Текле.

Глава XV

За последние дни Лу, много передумала. Впечатлений было много, но она все еще не могла хорошенько разобраться в них и притти к определенному выводу. Жизнь, при более близком соприкосновении с нею, оказалась очень сложною. Лу часто становилась в тупик, не находя ответа на мучившие её вопросы. Чем больше она сталкивалась с людьми, тем ощутительнее становилось её изолированное положение и полное одиночество. Первое время ее заинтересовали учащиеся в колледже, но это продолжалось недолго. Она не могла сойтись по товарищески с этой гордой, самонадеянной, заносчивой молодежью, хвастливо заявлявшей, что она победит в жизненной борьбе. Навязчивое, грубоватое ухаживание молодых людей было ей противно, равно как и их самовлюбленность. Товарки Лу по колледжу были такие же беспомощные, неприспоспособленные к самостоятельной жизни, как и она. Некоторые из них были в дружеских отношениях с молодыми людьми и весело проводили с ними время. В колледже царило какое то болезненно приподнятое, нервное настроение, а при таких условиях можно ли было быть счастливой. Лу занималась усердно, стремясь достичь полной самостоятельности, но реальная жизнь оставалась для неё по-прежнему скрытой за какой-то тяжелой занавесью. Никто из её товарищей не мог бы объяснить, что именно побуждает его учиться и только очень немногие стремились к определенной, намеченной цели. Среди девушекь замечалась полная неудовлетворенность жизнью и весьма смутные представления о будущей их деятельности. Неужели жизнь никогда не дает удовлетворения? Неужели она обманулась и приняла блестящий призрак жизни за действительность? Неужели веселый смех и песни, манившие ее в детстве в Томмкинс-парк, а позднее в сквер, вызывались только животною потребностью произнести известные звуки, а не другим, более глубоким и сложным чувством? Со дня ареста Теклы, Лу постепенно все больше разочаровывалась в окружающей действительности. Она часто вспоминала Теклу, казавшуюся ей воплощением веселья, здоровья и той безгранично свободной жизни, о которой она так тосковала.

Лу часто говорила с Дорою на эту тему.

– Я добилась свободы, благодаря скандалу с Теклой, – сказала она однажды. – Но на что она мне? Бедная Текла! Где то она теперь и что с нею?

– Как ты думаешь, – задумчиво спросила Дора, – хорошо-ли, что меня так оберегают, холят в то время, как сотни девушек выбрасываются на улицу на произвол судьбы?

– Я сама не могу еще разобраться в этом, Дора.

Окна Дориной гостиной выходили на Грамерси парк.

Ночью шел дождь и несколько раз принимался вновь лить в течение утра. К полудню ветер разогнал тучи, выглянуло солнце и начало припекать почти также сильно, как и в августе.

Дора высунулась в окно и посматривала то на улицу, то на зелен парка, казавшуюся особенно свежей после дождя. Лу уселась удобно в маленькой качалке и положила ноги на подоконник, в руках у неё был томик поэмы «Рубеянс», который она лениво перелистывала.

– Знаешь, Лу, Дик должен скоро приехать.

– Когда же?

– Недели через две.

Лу схватила протянутую ей руку и крепко пожала. Ей вспомнилось последнее свидание с Адамсом.

– Что с тобою, Лу?

– Сама не знаю.

– Отчего ты мне никогда ничего не расскажешь о нем?

– О ком же?

Дора рассмеялась.

– Что навело тебя на эту мысль?

– Скажи, ты часто его вспоминаешь?

– Не знаю. Он такой серьезный, Дора.

– Да, – сказала Дора, – таких людей, как Дик, никого на свете.

Они сердечно пожаля друг другу руки. Скрытая нежность, проявлявшаяся в каждом слове, придавала им что-то трогательное.

Лу снова принялась на книгу и вскоре углубилась в чтение очаровательных стихов. Через некоторое время книга выпала из её рук.

– Хорошо сидеть в уютной комнате и мечтать о том, как хороша жизнь, но нельзя ограничиться этим, надо, наконец, работать, действовать. Чтобы предпринять мне?

Дора поспешно отошла от окна, лицо её выражало полное недоумение, глаза были широко раскрыты от удивления.

– Что там такое? Что ты увидела на улице?

Лу быстро поднялась с качалки и подошла к окну. Дора протянула руку и привлекла подругу к себе.

– Дора, – воскликнула Лу, – ты, вероятно, видела сейчас Дика?

– Да, он только что приехал.

– В таком случае я ухожу.

Дора ухватилась за руку Лу и удержала ее.

– Право, я лучше уйду. Он скоро поднимется сюда к тебе, или тетя Сусанна пришлет за тобою и мне не хотелось бы мешать вам. Я успею повидаться с ним позднее, когда… – она обняла Дору на талью и шутя договорила, – когда ты освоишься с ужасною вестью.

– Пожалуйста, останься, – умоляла ее Дора. – Я совершенно растеряюсь, когда он придет сюда. Побудь со мною.

– К чему? – спросила Лу. – Ты не должна бояться Дика. Это глупо, Дора.

Но Дора не соглашалась отпустить ее.

– Как ты думаешь: ничего, что я так люблю его? Может быть, не надо выказывать ему мою любовь, лучше скрыть от него? Полюбит-ли он меня так, как я люблю его? Научи меня, Лу, как мне быт? Он все для меня.

– Я убеждена, что в этом нет ничего дурного. Готова отдать все на свете, чтобы полюбить кого-нибудь так, как ты любишь Дика.

– Посоветуй, что мне надеть? – сказала Дора.

– Оставайся в этом платье, – рассмеялась Лу. – Ты очаровательно мила сегодня.

– Ты не шутишь, Лу?

– Если Дик не скажет тебе, что ты хороша, я возьму его роль на себя. Ах, если бы ты только знала, кого ты мне напоминаешь.

– Скажи же.

Дора наклонилась к подруге с недоверчивой улыбкой.

Её тонкое, точенное личико, большие ласковые глаза поражали своею одухотворенностью.

Не успела Лу ответить, как в прихожей раздался веселый голос Дика, громко разносившийся по всему дому.

Он бежал по лестнице и звал Дору. В его приятном мужественном голосе изредка слышались еще юношеские нотки. При первом звуке знакомого голоса Дора, позабыв о Лу, выбежала, весело смеясь, из комнаты и бросилась ему навстречу.

Они вошли в комнату под руку.

– Боже мой, как ты изменился, Дик; ты стал настоящим мужчиною! – воскликнула Лу.

– Ты находишь? – и он рассмеялся самодовольно. – А вот ты так совсем не изменилась. Ты появилась на свет сорокалетней старушкой, да так и застыла на этом почтенном возрасте.

– Какой ты несносный!

– Я говорю правду, – сказал он, садясь на подоконник и усаживая рядом с собою Дору. – Сорок лет самый подходящий для тебя возраст. Моей последней возлюбленной было сорок лет. Если бы муж её умер, я, наверное, женился бы на ней. Она была самой молодой и очаровательной женщиной в нашем кружке.

Он наклонился и заглянул в сиявшее счастьем лицо Доры, дружески посмотрел на Лу и затем перевел опять глаза на Дору.

От наблюдательной Лу не ускользнуло, что он удивлен и взволнован, несмотря на то, что старался скрыть свое волнение. Он был, очевидно, поражен тем, как изменилась Дора. Лу вскоре ушла домой, теряясь в догадках, чем окончится эта давнишняя любовь.

– Он, наверное, полюбить ее, – думала она. – Дора будет счастлива. Кажется, нечего мне волноваться и беспокоиться.

После ухода Лу, Ричард долго молча смотрел в глаза Доры. Под пристальным его взглядом они из серых стали синими и на длинных ресницах задрожали слезы. Увидя слезы, он обнял ее и несколько раз поцеловал в нежные губы и пылавшие щеки. Дора обвила его шею руками и прижалась к нему поплотнее. И это казалось ей теперь естественным. Жизнь представлялась ей в настоящий момент дивно прекрасной, все её сомнения и мрачные предчувствия исчезли от одной его ласки.

Ричард не мог притти в себя от удивления. Ему никогда в голову не приходила мысль о возможности подобной встречи с маленькой Дорой, с которой у него были связаны все воспоминания детства. С ранних лет они любили друг друга, привыкли друг к другу. Затем он уехал и почти не вспоминал о ней. Он был в том возрасте, когда мужчины начинают увлекаться хорошенькими девушками и чувственными женщинами. Он часто увлекался и мысль о Доре никогда не останавливала его в его похождениях. В голове его мелькала иногда мысль о том, что родители его желают, чтоб он женился на Доре, что брак этот неизбежен, но он сам относился совершенно равнодушно к этому проекту. Свадьба должна была состояться очень не скоро, в то отдаленное и покрытое мраком неизвестности время, когда он будет уже самостоятельным человеком. Когда настанет время, от поступит так, как ему заблагоразсудится. Мать обожала его. Отец считал его недурным юношею и баловал потихоньку, никогда не отказывая ему в деньгах и смотря сквозь пальцы на кутежи сына. Дик привык ни в чем не отказывать себе, каждое желание его тотчас удовлетворялось.

Он наслаждался жизнью, делал все, что приходило в голову, удовлетворял все свои прихоти. Будь он беден, из него непременно выработался бы такой же энергичный, дельный человек, как его отец. Бесхарактерность матери сказалась у него в преувеличенной мягкости. Окружавшая его роскошь, отсутствие всякой самостоятельности превратили его в избалованного и изнеженного молодого человека. От природы мужественный и гордый, он пользовался большой популярностью среди своих знакомых.

До сих пор он без труда удовлетворял все свои желания, не подвергая себя ни малейшему риску; он принадлежал к той золотой молодежи, которая, не зная удержу в кутежах, так часто покрывает бесчестием свое имя. В нем сохранилась еще романтическая искра и он с удовольствием читал стихи и любил путешествовать. Он отлично изучил литературу и языки, в ущерб другим занятиям, и со смутной тревогой думал о том близком уже будущем, когда ему придется распроститься с теперешней неправильною жизнью, любимыми книгами, товарищами и путешествиями и всецело посвятить себя торговле, на чем настаивал его отец. Он знал, что со временем ему придется занят место отца, и что поэтому необходимо поближе познакомиться с ведением дел, но эта грозная перспектива не часто нарушала его покой и принадлежала к числу тех страшных призраков, о которых он предпочитал не думать.

Желая совершенно неожиданно вернуться домой, он нарочно обманул мать, написав ей, что приедет недели через две. Поздоровавшись с сыном, она поспешила выслать его из своей комнаты, под предлогом, что ей надо одеться.

– Сбегай повидаться с Дорой, – сказала она сыну. – Если Лу уже ушла, приведи к вам Дору. Лу стала такая странная теперь, хуже прежнего. Она отреклась от всех нас и хочет сама пробиться. Твой отец пытался отговорить ее, но она и слушать не хотела. Конечно, ничего нельзя сказать дурного про нее, но она раздражает меня каждый раз, когда приходит. Никогда не знаешь, что она скажет.

Ричард тотчас отправился к Престонам, и, сказав дворецкому, вышедшему ему навстречу, что пойдет без доклада, быстро взбежал на верх по лестнице. Ему хотелось поскорее увидать Лу, которая интересовала его гораздо больше Доры. Хотелось узнать, что намеревается она делать. Он надеялся застать ее у Доры.

Когда Дора выбежала ему навстречу, он схватил ее за руки, поцеловал в щеку и приятная теплота разлилась при этом по всему его телу. Её радостная встреча разожгла его кровь. Он нагнулся и поцеловал ее в губы. Странное волнение охватило его от прикосновения к её губам. Он взял ее под руку и вместе с нею вошел в гостиную. Он был теперь всецело поглощен Дорой и совсем забыл о Лу. Чем больше он всматривался в лицо Доры, тем сильнее поражали его светившиеся в её глазах нежность и безграничная любовь. Он держал её руку в своей и ему казалось, что от её прикосновения какой то ток переливается в его тело. Он не отдавал себе отчета в испытываемом чистом, нежном чувстве. До сих пор он знал лишь низменные проявления любви. Оставшись наедине с Дорой, он обнял ее и ему показалось, что он влюблен в нее. Что она любит его, он видел отлично и им овладело чувство торжества, к которому примешивалось что то полное жалости и грусти. Лу оказалась права. Он любил ее в общепринятом смысле этого слова и Дора была на верху блаженства. Он отдался вдруг налетевшему на него чувству, она же искренно и глубоко любила его. Она чувствовала, что ему приятны проявления её любви и она осыпала его ласками. Она была беспредельно счастлива. Будь здесь Лу, от неё не ускользнула бы вся внешняя прелесть и поэзия их отношений, но в то же время в ней еще более укрепилось бы пессимистическое отношение к чувству любви, которое любят изображать в самом привлекательном свете, но которое разочаровало уже многие пылкия молодые души.

На обратном пути мысль об Эде не выходила из головы Лу.

– Надо бы написать ему, – укоряла она себя. – Один только раз поступила я как следует, когда…

Она круто оборвала свои размышления, вспомнив свое последнее свидание. Она остановилась на углу улицы, потупила глаза, недоумевающе нахмурила лоб и покраснела.

– Я должна любить его, – подумала она.

Глава XVI

Все лето Адамс провел на уединенной ферме своих родителей. Мысль о старике Фишер не давала ему покоя, он решил испробовать все, чтоб облегчит его участь и написал прошение о помиловании, Когда прошение было отправлено в Вашингтон, он сразу повеселел, точно гора свалилась с его плеч, и с жаром принялся за полевые работы.

Адамс нравственно отдыхал в обществе своих стариков. Его трогала их взаимная привязанность и любовь. Образ Лу постоянно стоял перед его глазами и он часто с нежностью думал о ней. Матери он сообщил о своем намерении жениться и часто говорил с нею о Лу.

– Как хорошо иметь свой дом и детей, – сказал он матери как-то вечером. Та согласилась с ним. Воцарилось молчание. Адамс мысленно нарисовал себе заманчивую картину своей счастливой семейной жизни, но воспоминания о его пребывании в чопорном доме Сторрсов и о пытливом, мятежном уме самой Лу нарушили приятное течение его мыслей. Вопрос: достаточно-ли подготовлена Лу к роли счастливой матери, мучил его; он не мог ответить за него.

– Я хочу, чтоб у меня были дети, – прервал он, наконец, молчание. – Хотелось бы поговорить об этом с Лу, да я как-то не решаюсь, боюсь.

– Не понимаю, к чему заводит подобный разговор теперь с нею? – спросила его мать.

– Сам хорошенько не знаю, – сказал Эд. – Если бы она выросла в такой же счастливой, дружной семье, как наша, мне, вероятно, никогда и в голову не пришла подобная мысль.

– По моему, – ответила ему мать, – каждая девушка после замужества становится матерью. Иначе и быть не может. Разве женщина может быть вполне счастливой, если у неё нет детей?

Адамс не стал больше говорить с матерью на эту тему. Она не допускала возможности, чтобы Лу отказалась от материнства, и он боялся своими опасениями восстановить мать против молодой девушки. М-сс Адамс всю жизнь прожила в деревенской жизни и психология современной городской девушки была совершенно непонятна ей, но Адамс знал, что в Нью-Иорке почти не существует семейной жизни и что девушке, выросшей в этом городе, брак представлялся совсем в другом виде, чем его матери. Конечно, и в Нью-Иорке можно создать счастливую семейную жизнь, но для этого требуется большая энергия. Здоровье его заметно поправилось и в нем с прежнею силою пробудилось страстное чувство к Лу. В ней сосредоточивалось все его настоящее и будущее.

«Буду жить семейной жизнью, – думал он, – но не буду отстраняться от общественной деятельности. Буду избегать всякой несправедливости, никого не буду осуждать, не стану обращать внимания на предразсудки и буду действовать так, как нахожу сам нужным».

В день своего приезда в Нью-Иорк он отправился к Сторрсам, чтобы повидаться с Лу. Его приезд совпал как раз с возвращением домой Дика. На Пятой Авеню он встретил Лу, которая возвращалась от Доры.

– Эд! – воскликнула она.

– Я только что приехал, Лу. Был у тебя, но мне сказали, что тебя нет дома, и я решил подождать тебя на улице.

– Как ты решился зайти к нам?

– Почему же нет? Мне хотелось поскорее повидаться с тобою. – Он посмотрел на нее сверху вниз. – Я хочу знать, согласна-ли ты выйти за меня замуж? Если согласна, то надо сообщит об этом твоей матери, если же нет, то спрос не беда.

Лу сердито топнула ногой.

– Как ты равнодушен и холоден, – сказала она, чуть не плача от огорчения.

– Я-то? – удивился он и бросил на нее такой страстный взгляд. что она невольно вздрогнула и задрожала. – Ты очень ошибаешься.

– Да, – кротко согласилась она.

– Ты согласна выйти замуж за меня?

– Да.

Она сияла от счастья, но пристальный взгляд его смущал и волновал ее.

– Отлично, – сказал он с радостною ноткою в голосе. – Я был уверен в твоем сознании.

Он помолчал немного и затем сказал серьезным тоном:

– У меня совершенно нет теперь денег и мне придется много работать. Свадьбу придется отложит, по всей вероятности, на полгода. Я уже был у Стивенсона и он, по-видимому, искренно рад, что я снова буду у него работать. Он сказал, что дня через два даст мне ведение какого-то выгодного дела. Повидаюсь еще с Вандемером и с судьею Престоном, – последние слова он еле процедил сквозь зубы.

– На твоем месте я бы не пошла к нему, Эд, – сказала Лу.

– Да, ты права, я не пойду к нему. Я не уважаю его. Он деспот и я не желаю иметь никакого дела с ним.

Они прошли Университетскую площадь и, войдя в Мадисон сквер, уселись на свободную скамейку. Лу чувствовала, что он смотрит на нее, Но не решалась встретиться с его взглядом. Весь этот день она только и мечтала, как бы увидеть его! И вот желание её сбылось, но не доставило ей той радости, какой она ожидала.

Эд не замечал её странного настроения. Он был счастлив видеть ее рядом с собою, но мысль о будущем невольно заставила его призадуматься. Он не знал, сумеет-ли он сделать Лу счастливой. Вспомнились ему разговоры с матерью и мучившие его летом вопросы снова возникли.

– Лу, – спросил он, – ты будешь рада иметь детей?

Этот вопрос окончательно расстроил Лу. Она помолчала, затем быстро поднялась с места и отошла от него.

– Не сердись на меня, помиримся, – сказал он, протягивая руку.

Она остановилась в нерешительности.

– Помиримся, – тихо повторил он, направляясь к ней.

Она видела, что он улыбается, но его серьезные глаза были полны такой грусти и нежности, что она не выдержала их умоляющего взгляда и сдалась.

– Я люблю тебя. Лу, – сказал он, – хочу, чтоб ты была моей женой и была бы счастлива.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Но я думаю, что в любви и есть счастье.

– Да, но любовь понятие весьма растяжимое. Любовь – удель лишь немногих людей и не имеет ничего общего с большинством браков. Если ты доверяешь мне и с радостью сделаешься матерью, то я думаю, ты будешь счастлива со мною. В противном случае брак со мною не принесет тебе счастья.