Новый Разумный

Утром мама не пришла будить Криса.

В комнатах для гостей тоже было пусто. Проходя по коридору, Крис увидел приоткрытую дверь в кабинет папы. Интересно, может, братик и мама там? Крис, заговорщицки озираясь, на носочках подкрался к двери, но, услышав голос, доносившийся изнутри, отскочил.

– …Да, спасибо. Этот удар… дай бог такое пережить. Марта еще в больнице, к концу дня обещали выписать… – Голос папы дрожал. Крис медленно заглянул в дверную щель.

Большой светлый кабинет был обшит деревянными панелями. Вдоль стен стояли шкафы с ретрокнигами на полках, посередине – стол, рядом с ним стул-трон. Дальняя стена – стеклянная – открывала вид на город. Снаружи текли струйки воды, а внутри бегали какие-то графики, мелькали картинки и знакомые эмблемы корпораций.

Папа ходил из одного конца кабинета в другой. Руки сцеплены за спиной, взгляд направлен в пол. Папа разговаривал. К его правому уху был прикреплен фон, из динамика доносились звуки – так тихо, что не разобрать.

– Я ездил, просил пустить к ней, – говорил отец, – но врачи сказали, нельзя. А у меня тут сын маленький… Да я там не один такой был, в больнице. Просто толпы отцов, у всех глаза на мокром месте. В новостной ленте прочитал, что в последнее время чуть ли не каждый третий ребенок рождается мертвым… – Его голос надломился.

Крис нечаянно задел дверь, и та немного сдвинулась. Папа заметил, повернул голову. Крис в ту же секунду вздрогнул, шумно вдохнул, попятился и побежал…

И теперь стоял в гостиной перед огромным окном, за которым лил беспощадный дождь.

* * *

Солнечный луч, скользнувший по лицу, заставляет вернуться в настоящее. Уже совсем рассвело, и в тени показалась немногочисленная мебель, оставшаяся от давно покинувшего дом хозяина: проржавевшая кровать на пружинах, застеленная ветхим матрасом, и стоящая рядом тумбочка без дверки. Полки завалены проводами, системными платами, истратившими заряд батарейками и прочим хламом. Посреди комнаты – небольшая печь, круглая труба уходит в потолок. В дальнем углу избы – куча какого-то бесцветного тряпья, давно истлевшего и проеденного личинками. По всем стенам – полки, заставленные пыльными, заросшими паутиной стеклянными банками разного размера. В некоторых осталось содержимое, забродившее, густое. Видимо, чьи-то старые припасы, но человек до сих пор не решился заглянуть ни в одну из банок.

Около окна стоит его большой походный рюкзак. Там всё необходимое: сменная одежда, недельный запас провизии, мелкие походные принадлежности, фонарик, лазерный резак, связка импульсных гранат, пара зарядов для пистолета.

Человек смотрит на дрон, лежащий посреди избы. Электрический разряд сжег все его схемы, восстановлению не подлежат. Неплохие гранатки, не то что самодельные «хлопушки», после которых дрон оживает через пару часов. А этими дорожная полиция раньше останавливала лихачей. Как шарахнет такая, так электрокар сразу в автоматику и к обочине… Машину, конечно, потом только в утиль, но меры действенные.

Человек тянется к рюкзаку, кладет его на колени. Расстегнув один из многочисленных карманов, достает фонарик и резак – желтую рукоять с курком, как у пистолета, и с небольшим пультом управления сверху. Проверяет заряд (шестьдесят два процента), щелкает тумблерами мощности. Настроив прибор, поднимается, подходит к дрону. Нагнувшись, переворачивает. Что низ, что верх одинаковы: две круглые пластины разного диаметра, прикрепленные к одной большой. Ни углов, ни неровностей и выступов. Полная обтекаемость. Идеальный летательный аппарат.

Человек нажимает на курок – резак включается. Красное лезвие, сантиметров двадцать длиной, мягко входит в металл, плывет по его поверхности, оставляя за собой багровую рану. Верхняя пластина срезана. Под ней – синие схемы, черные по краям (следы вспышки), их соединяют тонкие ребристые трубки, белые провода. Человек роется в дроне, что-то отрывает, с треском отламывает. Он похож на хищника, поймавшего жертву, ищущего в ее внутренностях самое вкусное. Некоторые детали не поддаются тяжелой руке, и тогда вступает лазер. Черный дымок поднимается к потолку. Пахнет сваркой.

Наконец человек добирается до того, что ищет. Пять белых эллипсоидов, опутанные проводами и скрепленные серой лентой. Тянет их – провода с треском рвутся. Ломает ленту, отсоединяет друг от друга батарейки. Внимательно осматривает каждую. Две из пяти целые, остальные сгорели при вспышке. Но и этого хватит сполна.

Человек вставляет одну батарейку в фонарик, щелкает пару раз – светит хорошо. С хрустом разогнув колени, он поднимается, идет к кровати. Со скрипом усевшись, достает из тумбочки черный прямоугольный предмет. Древнее радио, корпус сделан из полимера, когда-то имевшего белый цвет.

– Ну что, старушка, – хрипло говорит он прибору, – ты еще послужишь.

Кладет радио на колени, переворачивает, открывает заднюю крышку. Старинный гальванический элемент. Давно мертвый.

«Ничего, – ухмыляется человек, – и не таких воскрешали».

Он берет оставшийся эллипсоид, в боковое отверстие вставляет один конец провода, другой с силой вонзает в старую батарейку.

Радио, словно глотнувшее воздуха, с визгом оживает: «З-зи-иуз-з-з-зч-ч-чш-ш-ш…»

Под респиратором растягивается улыбка, собирая в гармошку морщинистую кожу на волосатых щеках. Местами заклеенные пластырем грязные пальцы выдвигают длинную антенну, щелкают кнопками, крутят рычажки. Но из динамика доносится лишь шум эфира.

Приемник рассчитан на ФМ-1 и на ФМ-2 диапазоны. Такими давно никто не пользуется. Да и само радиовещание умерло уже лет семьдесят как. Тогда прошел слух о сообщении Наставников, что якобы электромагнитные волны с зашифрованными в них радиосообщениями засоряют космическое пространство и могут привлечь на планету нежеланных гостей. Мировое сообщество прислушалось – радио, телевидение и сотовая связь так же, как когда-то книги и пресса, окончательно и бесповоротно перебрались во Всемирное Информационное Пространство. В Систему, как сейчас называют. А вскоре даже частные радиосообщения стали вне закона. Впервые за несколько столетий Земля «замолчала».

Так на что же надеяться? Человек знает одного радиолюбителя, мечтающего возродить ФМ-вещание. Возможно, за последнее время он все-таки влез в шкуру диджея.

Сквозь шелест эфира что-то прорезается и вновь тонет в шуме. Человек напряженно крутит обратно. Еще, еще…

Музыка. Какой-то древний инструмент… вроде струнный. Мужской голос. Поет что-то… не разобрать. Покрутить еще чуть-чуть…

«Мы можем помолчать,Мы можем петь,Стоять или бежать,Но всё равно гореть.Гори, но не сжигай,Иначе скучно жить!Гори, но не сжигай —Гори, чтобы светить!..»[1]

Он замирает, вслушивается. Мелодия льется из старых хрипящих динамиков.

Человек вспоминает название инструмента – акустическая гитара. Песня обрывается бархатным басом:

«И вновь с вами Макс Прохнов на волнах радио “Волга”! Пожалуй, единственного радио во всей Вселенной! Я унесу вас на крыльях прекрасной музыки в детство ваших прадедов!»

«Как отыгрывает! – думает человек, довольно сощурившись. – Все-таки нашел антенну, да еще такую мощную! Светлый Бор в трех тысячах километров отсюда, если не больше… Эх, Максим, последняя надежда радиовещания».

– Время земных новостей, – продолжает диджей Прохнов. – Новостная лента пестрит сообщениями о том, что какой-то японский чудак собрал телепорт в домашних условиях. Даже приложено видео, как он перемещает банан из одной комнаты в другую. Правда, в точке выхода вместо фрукта получилось банановое пюре! (Взрыв смеха «за кадром».) Еще одна важная новость: патруль Новых сегодня ночью накрыл целый бандитский притон! Эти бедолаги называли себя «Последние Католики». Вот уж действительно – последние! (Снова смех, но какой-то вялый.) И наконец: Совет Наставников одобрил инициативу Земного правительства по ликвидации…

Последние слова Прохнов прожевывает. Сигнал пропадает, приемник вновь принимается недовольно шипеть. Пальцы крутят рычажки, шевелят антенну. Без толку. Человек, стукнув ладонью по корпусу, бросает радио на кровать.

«М-да, одно из давних желаний сбылось. Хорошо, в полдень нужно выдвигаться, до города еще идти и идти… Безумная затея. Но меня точно там ждут, не разочаровать бы…»

Радио свистит. Человек, нахмурившись, смотрит на приемник, скользит взглядом по проводу и видит батарейку, мигающую красным.

– Да ну… – Он вскакивает, быстро подходит к окну, осматривается. Затем – к радио, резким движением вырывает провод. Свист прекращается, но батарейка всё равно мигает.

Дрожащими пальцами человек нашаривает на поясе кобуру с пистолетом. Внезапный страх овладевает всем телом. Странно, на поляне не испытывал ничего подобного.

Человек бросает взгляд на развороченный остов дрона, безобидно лежащий на прежнем месте. Хватает рюкзак, выбегает из дома.

Лес не изменился, он так же спокоен и миролюбив. Но человек напряжен, идет быстрым шагом, поглядывая в небо. Через кроны сосен видны осколки облаков, белеющих на голубом фоне. И вроде всё в порядке, но тревога не отпускает. Человек бросает взгляд назад, глаза округляются. Сквозь лес, ловко лавируя меж стволов сосен и шаря повсюду изумрудным лучом, несется серебристый диск.

Человек выхватывает пистолет, на ходу стреляет. Золотистые лучи сносят ветви, врезаются в деревья, с треском отрывая кору. Один попадает в цель, но отскакивает от брони, уносится в небо. Простое оружие тут бесполезно, нужно проверенное средство, но связка гранат в рюкзаке за спиной, успеть бы достать… Дрон в двадцати метрах позади – человек срывается на бег. Скользкая трава опутывает ноги, ветви-прутья хлещут по лицу, старые пни и поваленные деревья как нарочно бросаются под ноги… Гудение сзади нарастает – бегущий несется изо всех сил. Слева чуть выше сосен летит еще один дрон. Резко обгоняет, пропадает из виду. Справа – двое. Спускаются, срезая ветви, движутся рядом.

Какая ошибка – дать бой Системе. О чём только думал, кидая гранату тогда, на поляне? Надо было сразу уничтожить дрон. Похоже, человека вычислили еще в небоскребах и следили всю дорогу. Ничего, и не из таких передряг…

Лучи дронов шарят совсем близко. Один упирается в спину, багровеет. Раздается искусственный голос, и человек, услышав его, резко сворачивает, отчего выстрел приходится по сосне. Ствол разлетается в щепки, от места удара по всему дереву расходится волна, превращая его в прах.

Теперь нельзя в город. Эти придут следом. Лучше пусть убьют его одного, а не всех. Но как же полученная им информация? «Человечество» должно узнать, что есть еще шанс на спасение…

Впереди откуда-то сверху пикирует дрон, зависает в паре метров над землей. Беглец бросается в сторону, еле избежав столкновения с сосной. Не оборачиваясь, несется сквозь густеющий лес.

Изо рта вместе с воздухом вырываются хрипы, сердце бешено барабанит о грудную клетку, в ушах стучит кровь, в печени беспощадно колет. Чертов возраст. В молодости дал бы им фору, но теперь… Было время, когда он вместе с немногочисленной группой энтузиастов, набив карманы «хлопушками», ходил по ночной Москве, выслеживал патрули «жестянок», тогда еще выполнявших функцию автоматизированной полиции, сжигал их контакты и лихо уносился по дворам от преследования. Обычное хулиганство, но для зарождавшегося «Человечества» оно казалось целой диверсией.

Земля проваливается. Человек с треском летит вниз, падает на что-то жесткое, ударившись спиной. Раздается пронзительный скрип.

Дико дыша и обливаясь потом, человек смотрит по сторонам. Он в канаве. Опускает взгляд: огромный ржавый капкан растопырил зубцы вокруг правой ноги. Человек медленно освобождается из опасных объятий. Повезло, что не захлопнулось до конца. Проклятые древние браконьеры! Это ж надо: в заповедной зоне…

Что-то загораживает падающий сверху свет. Человек замирает, поднимает голову. Дроны. Они летают вокруг, ощупывают всё лучами.

Он аккуратно вытягивает из-за спины рюкзак, расстегивает. Достает связку гранат, отцепляет парочку, на каждой выставляет таймер – три секунды. Держит, зажав предохранители. Пытается успокоиться, умерить бешеный галоп сердца.

Если обнаружат, то всё. И как же он раньше не заметил преследования?.. Ведь делал стоянки по пути, причем не минутные и даже не часовые. Почему ждали? Почему не накрыли сразу? Думали, куда-то приведет? В штаб «Человечества»? Да они сами уничтожили его еще десять лет назад! А город, куда он сейчас идет… Нет у них ничего против людей, живущих там. Чертовы жестянки!

Что-то светит прямо в глаза – изумрудные лучи проникают в канаву. Резко выдохнув, человек подкидывает гранаты, сгибается, накрывает голову руками. Вспышка. Спину обжигает.

Сидит, прислушивается. Наконец решается выглянуть. Канава неглубокая, метра два. Выбирается. Вокруг чуть посеревшие стволы сосен, скрученная в жгутики ломкая трава. На ней – три железяки.

Ха! Получили! Бездушные машины. Победа всегда за добром. А добро – человек. И скоро он вновь будет гордо и без страха ступать по своей планете. Главное – дойти до города.

Внезапный свист сзади. Всё тело напрягается, холодный пот течет по спине. Нет, нет…

Человек разворачивается, держа рюкзак и связку оставшихся гранат. В трех метрах от себя видит железный диск, зависший на уровне лица. Успевает заметить белую линию цифр на его поверхности… Багровый луч упирается в глаз.

– Кристофер Прохнов, – раздается электронный голос из нутра дрона. – Согласно статье Всемирного Кодекса номер 16/764 «Геноцид», вы приговорены к ликвидации.

Резкое движение – рюкзак и гранаты летят вперед, закрывая человека от смертоносного луча. Дрон стреляет. Гранаты детонируют.

Как кувалдой ударяет в грудь – ребра лопаются. Ноги отрываются от земли, одежда и волосы обугливаются, кожа на лице пузырится. Взрывная волна относит метров на пять, и человек врезается спиной в сосну, чувствуя резкую боль в позвоночнике.

Человек падает. Последнее, что он успевает заметить – черные шатающиеся стволы, земля, покрытая пеплом. А на ней – четыре мертвых дрона.

Глава III. Машина

17 августа. Центральный Китай. 501-й

Голос в голове. Металлический, бесстрастный. Что-то говорит, но в полусне не разобрать – сознание с трудом воспринимает информацию. 501-й открывает глаза, обводит взглядом чуть освещенную крохотную комнатку. Голос повторяет:

– Работник Эйч-эн-один-миллиард-пять-миллионов-сто-двадцать-семь-тысяч-пятьсот-первый, время сна истекло одну минуту тридцать четыре секунды назад. Сейчас шестнадцать ноль-одна. Вы спали два часа и две минуты.

Тихий стук в дверь. Хорошо, что комната запирается; только здесь можно почувствовать себя в одиночестве хотя бы на пару часов. Жаль, что это уединение – всего лишь иллюзия.

Встав с кровати – та сразу задвигается в стену, – 501-й делает шаг к прозрачному шкафчику, берет новый зеленый комбинезон, натягивает. Ткань облегает тело, свободными остаются голова и кисти рук.

В дверь снова деликатно стучат.

– Открыть, – дает команду 501-й. Дверь отъезжает вбок.

На пороге стоит 003-й. Весь лучится доброжелательностью. Видимо, вернулся с удачного патрулирования.

501-й знает, что выглядит точно так же: лысая голова на тонкой шее, шаблонные черты лица, стройная фигура, обтянутая тканью… Только у этого комбинезон черный (цвет Надзора) и другой номер на груди.

– Доброго пробуждения, Пятьсот первый! – пищит 003-й. – Слышал, тебя перевели. На ЗПСП? Поздравляю!

– Здравствуй, да, спасибо, – отвечает 501-й. Ему хочется выговориться, высказать этому всё в лицо, но… что изменится? Поэтому он просто проходит в дверной проем мимо посторонившегося товарища.

– А я вот тоже сейчас на Земле работаю! – зачем-то сообщает 003-й у него за спиной. Но 501-й не оборачивается и идет дальше по коридору.

Спальни занимают огромную площадь. Пятьдесят ярусов, на каждом по десять тысяч капсул. Стены меняют цвет в зависимости от времени года. Сейчас они салатовые, и объемные изображения растений на них шевелятся, завиваются, расцветают, словно в оранжерее.

Передвижение по зданию и за его пределы происходит в лифтах-телепортах из сверхпрочного стекла. На каждую тысячу капсул – один большой лифт, переносящий из точки А в точку Б по расписанию. Как раз к такому лифту и направляется сейчас 501-й. Коридор выводит к широкой, метров двадцать в диаметре, площадке. Все дороги ведут именно сюда: проходы каждого яруса лучами сходятся на телепорте. Тут уже толпа пассажиров, все спешат на работу. 501-й, как всегда, пробирается в самый центр. Вниз смотреть неинтересно: всего лишь девять ярусов, а вот вверх… Кажется, что огромная труба взмывает до самых небес.

В голове 501-го раздается голос Системы:

– Транзит под номером тридцать-три-утро. Точка А: спальни номер шесть, этаж девять. Точка Б: Завод по Производству Себе Подобных, номер четыре, холл. Текущее время: шестнадцать пятнадцать. Время отправления: шестнадцать двадцать. Просьба всем пассажирам встать на лифтовую платформу. Правила безопасности: не пытайтесь выйти за пределы платформы во время транзита, это может привести к…

– Однажды зимой дизайн помещения изменили на весенний: цветочки распускались, листочки зеленели, – говорит кто-то рядом. – Потом сказали, что для поднятия настроения. Но я думаю, была ошибка Системы…

– Слишком много думаешь, – возражают рядом. – Как Система может ошибаться? Сказали, что для поднятия настроения, – значит, так и есть.

– Думать у нас не запрещено! Наоборот – приветствуется!

– Ну разумеется…

– Ты только представь, если сейчас в жару сделают хотя бы на час зимний дизайн…

– И чего тебе, свежее станет?..

«С виду все одинаковые, но каждый индивидуален», – думает 501-й, оглядываясь на говорящих. Одни и те же условия воспитания, обучения, работы и даже искусственный коллективный разум не могут сформировать у Новых одинаковый характер. Человек всегда останется человеком, как его ни улучшай.

Пол лифта плавно загорается фиолетовым.

– Транзит через десять секунд, – сообщает Система.

501-й смотрит вниз, затем вверх: люди во всех телепортах, соблюдая правила безопасности, жмутся к центру платформы. Фиолетовый свет становится ярче, и теперь не видно нижних-верхних этажей – их будто заволокло туманом. И даже соседи по платформе начинают расплываться. 501-й закрывает глаза.

Он больше никогда не будет управлять дроном, не будет патрулировать жилые районы, не будет искать незарегистрированных… И самое главное: он больше никогда не выйдет в космос.

После повторения инцидента 501-го перевели из Надзора на Завод по Производству Себе Подобных – инкубатор, в котором выращивают Человека Нового; дар Наставников вымирающему поколению Человека Разумного. В отличие от Управления по надзору за населением, находящегося на Луне – первом форпосту человека в космосе, – это предприятие расположено на Земле в самом центре Китая.

Теперь 501-й занимается встраиванием в мозг новорожденных – крепких и высоких людей – личных чипов, позволяющих беспрепятственно подключаться к Системе и открывающих доступ ко всем знаниям человечества. Спустя два месяца обучения и освоения чипа Новых отправляют работать по специальности. Им не нужно выбирать профессию – за них выбирает Система. 501-й, по иронии, вживляет чипы будущим ловцам террористов и незарегистрированных.

На заводе есть несколько отделов. В одних выращивают гениальных инженеров и строителей, в других – гениальных художников, писателей, музыкантов, в третьих – гениальных программистов, историков, ученых и так далее. Всего около пяти тысяч людей в день на каждом из двадцати четырех заводов по всей Земле. Человек Новый – механизм разумной жизни на планете. Каждая отдельная личность – винтик, сменяемая деталь, точно знающая свое место. Во времена Человека Разумного говорилось: великими не рождаются… Система развернула это убеждение на сто восемьдесят градусов.

501-й оказался редким исключением: раз на миллион попадаются работники, которых переводят с одной должности на другую. Это ошибка Системы, но ведь отточенный механизм управления создал несовершенный человек, которому свойственно ошибаться.

До прихода Наставников Системой называли обыкновенный банк данных, хотя уже в то время она начала вытеснять традиционные источники информации и интернет. Тогда, в попытке создать искусственный коллективный разум, проводили массовый эксперимент, погружая людей одновременно в два мира – реальный и виртуальный. Но эксперимент провалился: подопытные, один за другим, не выдерживали нагрузки. Лишь немногие счастливчики смогли вернуться в настоящее, остальные навсегда увязли в городах цифрового мира. Однако Наставники научили Новых объединять разумы, используя усовершенствованную Систему. И теперь она руководит всеми процессами, всей инфраструктурой. Она отдает команды, просчитывает, прогнозирует. Она направляет эволюцию.

– Транзит произведен, – сообщает Система. – Точка прибытия: Завод по Производству Себе Подобных, номер четыре, холл. Удачного рабочего дня.

501-й работает здесь уже неделю. Каждый день он просыпается, перемещается в лифте, двадцать два часа подряд отрабатывает на конвейере, вживляя в десятки лысых затылков чипы, затем возвращается к себе и забывается на пару часов в капсуле сна. Нравится ли ему такая работа?.. Коллеги просто в восторге.

– Знаешь, я обожаю всё это! – говорит 501-му 140-й, не глядя орудуя в черепе новорожденного. – Работал бы без сна, но Кодекс обязывает. Каждый день два часа на перезагрузку. А ведь после рабочего дня еще столько энергии и пустых голов остается!

Он с задором шлепает по лысине новорожденного. Тот вздрагивает, но покорно остается сидеть.

– Угу, – нехотя выдавливает 501-й. Его работа продвигается медленно: он вставляет всего двенадцать чипов в час, тогда как коллеги справляются в три раза быстрее. Несмотря на то, что Система загрузила ему полный пакет знаний о новой профессии, 501-й не может в совершенстве овладеть ей. Он был рожден патрульным, и два месяца в академии его обучали искусству управления дроном, а не внедрению железяк в черепные коробки.

– А ты что такой грустный? – осведомляется 140-й – и тут же, будто забыв про свой вопрос, бодро тараторит: – Как же я люблю это! Всегда мечтал здесь работать. Даже когда сам сидел на этом вот конвейере. В то время, помнится, установка чипов производилась автоматически. Но после геноцида вышел приказ о наборе персонала. Помнишь геноцид? Как нет?! А, тебя не было в то время… Это всё «Человечество». Террористы. Очень хорошо, что их деятельность практически свернули. Так вот, лет десять назад этим негодяям удалось проникнуть на один из заводов. Они пытались взломать управление процессами производства, но им не удалось. И не удивительно!.. Тогда террористы перерубили кабели, изолировали завод от всех источников питания, в том числе аварийных. Погибло около десяти тысяч Новых, находящихся в «утробе»… Геноцид!

140-й молчит, ожидая от 501-го ответ. Тот из вежливости кивает, и тогда коллега, улыбнувшись, продолжает:

– Теперь самую ответственную часть работы на заводе выполняем мы, люди. И даже если отключение энергии повторится, конвейер не остановится… А знаешь, насчет частичной отмены автоматики у меня есть своя гипотеза. Ведь когда-нибудь человечество полетит в глубокий космос, так?

501-й с интересом поворачивается к собеседнику. Тот молчит, хитро смотрит. Понимает, что заинтересовал.

– Продолжай, – говорит 501-й. Тогда 140-й с гордостью и с еще большим энтузиазмом сообщает:

– Люди прилетят на другую планету, и им нужно будет размножаться. Значит, без заводов никак. Дроны-строители, конечно, смогут возвести здание, обеспечить его питание и работу. Но люди незаменимы на заводе, ведь даже Система порой ошибается. Нельзя полностью доверять машине, ею можно только управлять!

– А у меня своя гипотеза, – разочарованно говорит 501-й, аккуратно ввинчивая чип в голову новорожденного. – Просто любому ребенку нужны теплые человеческие руки.

* * *

– Транзит с четырнадцати часов десяти минут по четырнадцать часов сорок шесть минут из точки А: Завод по Производству Себе Подобных, номер четыре, холл, отменен по всем направлениям в связи с неисправностью на узле. Пассажирам просьба ожидать в холле.

501-й вздыхает. Из-за небольшой задержки на рабочем месте ему придется ждать целых полчаса. Радует, что он не один – вокруг около двадцати таких же работяг.

В просторном холле завода светло: огромные лампы по стенам освещают помещение золотистым светом, однако высокий потолок затянут дымкой. В ней растворяется верх огромных белых колонн, закрученных спиралью. Пол выложен большими серыми плитами, украшенными китайскими драконами. Наружу ведет небольшая стеклянная дверь, но ей уже давно никто не пользуется. Новые редко выходят на улицу – если только работа обязывает. Там, искаженные отблесками света из холла, виднеются городские ярусы: неоновые огни, чьи-то расплывчатые силуэты. 501-й незаметно для самого себя оказывается у прозрачной двери. Та услужливо открывается.