Боевые потери

– Значит так… Боря, мы сейчас при тебе деньги пересчитаем, чтобы потом никаких вопросов не было. Понял?

– Каких вопросов?

– Наших – к тебе, и твоих – к нам. Ок?

– Считайте, дело ваше, – Боря пожал плечами.

Вдвоём с Торпедой мы ещё раз пересчитали пачки (у себя на базе мы, конечно, их уже пересчитывали), пока считали, я посматривал на Борю, и чем больше я в него вглядывался, тем меньше мне его вид нравился.

– Здесь 400 пачек, Боря, – сказал я. – Не вздумай хитрить, если хотя бы одна пачка пропадёт, тебе худо будет. – Не хотел я вот так с другом разговаривать, возможно, я вообще зря его напрягал. А с другой стороны, он от наших дел страшно далёк, никто его у нас не знает, и никто на него не подумает, что он банкир; этот подвальчик – самое надёжное место.

– М-ца. Пугаешь? – скосив глаза и причмокнув губами, спросил Боря.

– Нет, не думай так, брат. Предостерегаю от необдуманных поступков. Я люблю тебя и твою семью. Ты же знаешь, у меня никого нет, и к твоему ребёнку я отношусь как к своему, и жена у тебя замечательная. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой или, что ещё хуже, с ними что-нибудь случилось.

– Моя семья? Ты обалдел! – Боря разозлился, поменялся на глазах, не хило так напрягся – это-то мне и было нужно.

– Слушай, не буду врать, я ни тебе, ни твоей семье ничего такого плохого сделать не смогу. Не способен на такие вещи, извините. – Я говорил правду, не дорос я до абсолюта человека воли, не мог быть безжалостным уе*аном. – Но это я, а есть ещё они, – кивком головы я показал на монструозного Костю, специального такого с собой взял, чтобы уж напугать так напугать наверняка. – Моим партийным товарищам всё равно – и так, и так, если поймают, пожизненное, – при этих словах что-то в глазах Бори дёрнулось. Ага, значит, пробирает! – Да, пожизненное. Они и глазом не моргнут… Деньги нам нужны на дело перманентной революции, а не на глупости всякие ваши. Мы строим партию нового толка, боремся за чистое, счастливое будущее для нашего народа богоносца и не потерпим обмана.

Во время моего воодушевлённого монолога Торпеда, скрестив руки на груди, стоял неподвижно у двери, как боевой киборг, ни один мускул не дрогнул. Молоток, нравится мне, как он держался, в любых пограничных ситуациях на него можно было положиться – если надо, прикроет, если надо, вытащит на себе. Костя, не мигая, смотрел на Борю, и Боря чувствовал его взгляд, физически ощущал его свинцовую тяжесть – тяжесть груза, который, если что не так, могли привязать к ногам предателя и… в речку.

– И Бориска, – я знал, что он терпеть не может, когда к нему так обращались, поэтому и усугубил, – не вздумай хитрить и вытаскивать из пачек банкноты, – предупредил я на всякий случай, – всё равно узнаем. – Я похлопал себя по карману куртки, где лежала расписка Бори. – Прошу тебя, – немного слезливости в голосе не помешает, – не рискуй. Мы тебе и так хорошо за хранение заплатили. Такой процент дали, как банки за обналичку берут. – Считал Боря плохо – это ещё слабо сказано, как он институт окончил, удивляюсь, он и в школе с трудом в столбик складывал. Я-то ему сказал про 50 миллионов, а тут 200, а от 50 полтора миллиона его комиссии – это как раз 3%. Такой себе обман, детский.

В общем, распрощавшись с Борей, мы ушли. Оставили ему такие бабки и уехали. Через день я позвонил ему, чтобы поинтересоваться – как оно там. Всё было ок – друг доволен и ждал нас, ну не нас, а премиальный лям, конечно. В дальнейшем я звонил ему ещё два раза, а на восьмой день мы – я и Торпеда – к нему заявились: приехали, когда стемнело, припарковались на том же месте. В этот раз Боря нас встречал на улице, я ему позвонил заранее, и он нас ждал под козырьком подъезда – прятался от дождика. Вышли из машины, поздоровались по-деловому – обниматься не стали как какие-нибудь мафиози – и прошли сразу в подвал.

Боря открыл дверь в каморку мастерской, включил свет. Я увидел, что наши сумки стоят на верстаке, значит он сюда уже спускался, всё подготовил. Торпеда встал на часах, у двери, которую он в этот раз сам запер на задвижку. Бориска вёл себя спокойно, вообще не нервничал, не то что в прошлый раз, в конце нашей встречи, когда я его чуть до белого каления не довёл. Хорошо, значит у нас всё хорошо.

Расстегнув молнии всех трёх сумок, я начал пересчитывать пачки с деньгами. Должно быть, как мы помним, 400…

– Ты е*анулся!? – выкрикнул я Боре в лицо.

Он, отшатнувшись, сделал удивлённое лицо.

– Что? – спросил Боря, да так, что нельзя было не поверить в его искренность и непричастность.

– Торпеда, 385 пачек, а не 400. Я два раза пересчитал, – обратился, как пожаловался, я партийному боевику.

– Я не брал, – Борис развёл руками, мол, я ни причём.

– Где 15 пачек, дурак? – я был очень зол – и на себя тоже, – но больше на этого балбеса. Ну надо же, удружил.

– Я же говорю, не брал, – Боря упрямился, нахмурился и весь сжался, того и гляди, сейчас залает. Знаю я эту манеру Бори: когда на косяке его ловишь, то он начинает хамить, орать и вообще вести себя позорно.

БАМ! Торпеда не дал Боре развить тему презумпции своей невиновности, зарядил ему в пузо с ноги. Борис – брык – и сбит с ног, а Костя налетел на него и начал мутузить, нанося удары своими могучими говнодавами сорок пятого размера.

– По лицу не бей! – предупредил я Торпеду.

Воспитание насилием, пожалуй, – самый эффективный способ, чтобы внушить человеку, что он не прав: исправить нельзя, а поведение скорректировать можно.

– Свяжи его, – требую я от Торпеды. – Где бабки, Боря?

– Шкура, – сквозь зубы роняет Торпеда.

– Нет у меня, нет, – Боря мотает головой, он закусил удила, отказывается признавать очевидное. Вот до чего любовь к деньгам человека довела. Всего-то каких-то 7,5 лямов и так себя вести. Не понимаю.

– Ну ты совсем… мозгов у тебя нет совсем. – Я и раньше своего друга гением не считал, но не конченный же он дебил, должен понимать. – Тебя же убьют.

– Не убьёте! – восклицает Боря – и это уже похоже на истерику, хотя, может, он и прав – нам деньги нужны, а не его труп – мне-то уж точно его смерть ни к чему.

– Ты что же, хочешь, чтобы тебе все кости переломали? Предупреждаю, будет очень больно.

– Я письмо написал, – предупредил связанный, лежащий на бетонном полу человек, которого я больше не узнаю. Я его как первый раз в жизни вижу, настолько он мне сейчас кажется незнакомым, чужим. – Тронете меня, оно к ментам попадёт.

БАМ! БАМ! БАМ! – Торпеда бьёт Борю по рёбрам титановыми мысками ботинок. Пинает с оттягом, со знанием дела. Зря Боря про полицию заикнулся.

– Ну ты и идиот, слабоумный, честное слово, – не прекращал я удивляться. – Никто из наших со дня экса дома не живёт, и я, между прочим, тоже. Ты о своей семье-то подумал? Их же на твоих глаза кончат – и жену, и дочку. – Ну, здесь я немного преувеличил, может, и не на глазах, может, ребёнка трогать не будут.

– Да не брал я ваших сраных денег! – вопил Боря. Ну вот что у человека в голове: то ментами грозит, а то «не брал». Шоу шизофреников и Боря в нём главная звезда. Жадина.

– Не брал, конечно… Торпеда, заткни ему хавальник, – попросил я.

Торпеда прошёл в угол, к ящику с яблоками, из которых Боря гнал бражку, выбрал плод среднего размера и, вернувшись к пленному, грубо запихнул ему яблоко в рот, перевернул на живот.

– Давай, – командую я, и Костя, не понаслышке знакомый с тем, как нужно вести допрос, вытащив нож с узким тонким лезвием, колит Егора в правую ягодицу.

Друга моего корёжит, глаза на лоб, он мычит. Я знаю, как это больно – мне два года назад абсцесс с обезболиванием вырезали, так и то было тошно, – жду, когда Борю отпустит, и спрашиваю:

– Где деньги?

Боря мотает головой… Вот упрямый.

– Продолжай, Костя. Подождём… возьми зажигалку, – даю хороший, на мой взгляд, в такой ситуации совет.

Чирк – появился мотылёк рыжего огонька, такой маленький, беззащитный. Беззащитный-то он беззащитный, а кусачий. Торпеда поднёс зажигалку к ладони Бори. Боря задёргался, как рыба на раскалённой сковородке, – неприятно смотреть. Друг-обманщик так извивается, что Торпеде приходиться попотеть, чтобы его удержать на месте и продолжить жарить. В подвале распространяется запах палёного – густой, душный смрад.

– Твоей семье пи*дец! – заорал я в ухо Боре.

У Боре краснеет лицо от натуги – он кивает – быстро, быстро, словно в припадке, я вынимаю кляп. Он, хватанув воздух открытым ртом, задыхаясь, начинает говорить:

– Это я взял деньги, твари… да, да… да!

– Я знаю. Где они, Борь?

– Я их… – Боря всё никак не может надышаться – у него хронический насморк, знаете ли, – в банк отнёс.

– Так, развяжи его, – обращаюсь я к Торпеде. – Боря, надень перчатки. Костя, забинтуй ему жопу.

– Чем? – удивляется Торпеда.

– Да платком носовым, хотя бы. Вытри ему кровь, вот, – я подаю Торпеде свой платок. – Где сберкнижка у тебя? Дома? – спрашиваю у Бори.

– Да, – отвечает Боря. Он встал, весь скособочился на левую сторону, пока Торпеда ему платок в штаны засовывал, и баюкает обожжённую руку. Тихо постанывает.

– Мы идём к тебе. Там ты переоденешься, возьмёшь книжку, паспорт, и мы едем в банк. Понял? Пошли.

Не понравилось мне как Боря шёл, хромал.

– Перестань хромать. Твоя жена ничего не должна заподозрить, иначе… Наш Костя шутить не любит.

Угроза, прозвучавшая в моём голосе, подействовала – Боря почти перестал хромать и морщиться. Поднявшись из подвала в подъезд, Егор, кое-что вспомнив, предупредил:

– Банк уже не работает. Поздно.

– Понял. Костя, посмотри за ним, я сейчас.

Выйдя из подъезда, я сделал звонок, вернувшись обратно объяснил Боре:

– Через сорок минут к вам в гости прибудет группа неравнодушных товарищей. Она посторожит твою семью, пока мы за деньгами будем ездить.

– Зачем? – встревожился Боря.

– Если вздумаешь нас сдать, твоей семье несдобровать. Я им должен буду через каждые полчаса звонить, понял? Двигай давай и не забывай улыбаться, твоя Рита привыкла к тому, что муж у неё клоун. – Боря посмотрел на меня мутным взором, но ничего не сказал. Правильно, себе дороже со всякими психами спорить.

Заходим в квартиру, нас на пороге встретила Рита. Я представил ей Торпеду как Костю, естественно. Из детской слышно музыку и голос дочки Бори – Тамары, уже поздно, ребёнок не спит, бесится. Боря, сняв ботинки, прошёл к себе в комнату, я увязался за ним. Пока Боря возился, пришла Рита.

– Эй, куда это ты собираешься? – Она не довольна, ей не нравиться, что муж куда-то намылился на ночь глядя, да ещё вместе со мной, о котором у неё давно сформировалось мнение как о похотливом сатире, который ни одну юбку не пропустит – это сам Боря постарался, язык у него без костей.

– Да так… Нам в одно место надо съездить. Я быстро.

– Ночью?

– Надо, правда, надо.

– Нет, ты никуда не поедешь. – Ну началось, – подумал я.

– Рит, я поеду, действительно надо, понимаешь?

Каким бы убедительным ни старается быть Борис, я прихожу ему на помощь:

– Всё ок. Боря тебе подарок привезёт, Рита, довольна останешься, обещаю. Подарок с шестью нулями.

– Да? – Рита, посмотрев на меня с недоверием, обернулась к Боре и посоветовала: – Ты хоть перчатки сними.

– Некогда, потом, потом, всё потом, – ответил Боря, засовывая себе паспорт во внутренний карман куртки. – Я скоро, я ещё позвоню.

Распрощавшись с Ритой, мы вышли на улицу. Пока идём к машине, говорю, чуть ли не утешаю Борю:

– Сам виноват. Не стоило тебе нас обманывать. Боря, я же тебя предупреждал. Или ты что думал, что пропажи 7,5 миллионов никто не заметит, или заморачиваться не станет? Немного больше, немного меньше, – так? Да мы за эти бумажки жизнями рисковали.

Боря упорно молчал, на мою проповедь никак не реагировал. Пусть, осёл упрямый. Обиделся. В машину сели, Торпеда, сделав круг по двору, отвёз нас за дом и там припарковался, чтобы жена Бори нас не засекла. Сидим, ждём пока приедут товарищи из группы партийного контроля – мои друзья революционеры, а по мнению Бори – отморозки.

– Вы же ничего моей семье не сделаете? – спросил Боря. Сидел-сидел и выдал.

И такое меня зло взяло, когда я услышал этот тупой Борин вопрос, что, обернувшись, ударил его в нос. Боря схватился за нос и дико на меня посмотрел, как на умалишённого.

– Ты что? – Торпеда не понял меня: вроде как сам говорил лица не трогать, а сам жахнул.

– Не сдержался. Вывел он меня, Костя. Ничего с твоей семьёй не будет, – успокоил я Борю, – если все деньги отдашь.

Вскоре подъехали партийцы на красной Ниве, Костя посигналил им фарами, они встали за нами.

– Ключи от квартиры давай, – потребовал я от Бори.

Он, продолжая закрывать разбитый нос левой ладонью, – так и сидел, пока мы дожидались группы, – правой рукой пошарил у себя в кармане и, ни слова не говоря, протянул мне забренчавшую связку. Из Нивы вышли четверо высокорослых мордоворотов, одетых во всё чёрное, – специально попросил у командира, чтобы пострашнее прислал, чтобы при взгляде на них кровь в жилах стыла, – я вылез из салона, достал из багажника сумки с деньгами и отправился к ним. Разговор у меня с партийными боевиками вышел коротким: я ещё раз объяснил ситуацию, проинструктировал о дальнейших действиях, отдал им деньги и ключи, – всё. Ребята опытные, понимают с полуслова. Вернувшись обратно, забравшись в салон, обратился к Боре:

– Видел этих дуболомов? Если они не получат от нас вовремя контрольный звонок, то и минуты думать не будут, а сразу пойдут к тебе в гости. Рука не дрогнет. Ву компрёне, камрад? – Боря не ответил, но по его глазкам вижу, что до него наконец дошло – дошло наконец! – Ну вот и хорошо. Поехали.

До банка мы домчали за полчаса. Припарковались на стоянке. До открытия банка оставалось ждать шесть часов.

– Борь, позвони жене, предупреди, что задерживаешься, – сказал я.

– Что я ей скажу? – Ну вот заговорил – прогресс, – а то взял моду обижаться. Ну получил в морду, так за дело же! Пытки, видите ли, его так не расстроили, как мой удар в нос. Нельзя быть таким гондоном, друг, нельзя.

– Скажи, что машина у нас сломалась.

– Она скандалить начнёт.

– Ничего страшно. Пускай орёт, зато целой останется.

Борис сделал так, как я ему сказал, выслушал массу нелицеприятных эпитетов в свой адрес, на провокации не поддался, не подхватил эстафету скандала, закончил разговор спокойно, намекнув на возможность годичного заработка за несколько часов работы. Рита поворчала для порядка ещё немного и вроде бы успокоилась, хотя кто её знает – она всегда была немного того, с прибабахом. Деньги она тоже любила, может, не так как её муж, но не отказываться же – одна надежда на это. А потом она беспокоилась, что он со мной на блядки поехал, но выходило так, что она ошибалась.

– Она про деньги не знает? – спросил я Борю, заранее зная ответ на свой вопрос. Боря не такой простак, чтобы Рите про украденные им у нас деньги рассказывать. Он самолично решил себя подстраховать на случай плохих времён, но только вот они наступили быстрее, чем он ждал.

– А? А-а, нет, не знает.

– Ясно. Решил себя любимого одного побаловать, – подколол я Борю, хотел немного расслабить, но юмора в моих словах он не уловил, отвернулся, в окошко уставился.

Все эти шесть часов ожидания на стоянке, я через равные промежутки отзванивался контролёрам – успокаивал нервы Боре, выполнял часть своего договора. Когда банк открылся, я и Боря пошли за деньгами, а Торпеда остался в машине.

– Такой суммы сейчас в банке нет, – сказала нам девушка операционный кассир, хлопая накладными ресницами. Что же ты, любушка, здесь такая модная делаешь-то? Деваха мне понравилась: крашенная блонди, синеглазая, кожа белая, как сметана, и гладкая.

– А как же нам быть? Нам деньги сегодня нужны, – объяснил я.

– Такую сумму заказывать надо заранее. Зайдите после двух.

– Хорошо. Мы подождём.

Пришлось Боре ещё раз звонить Рите, выдумывать чего-то (он не очень-то и заморачивался, повторял одно, что задерживается, что не надо беспокоится, что всё нормально), объяснять, но, видно, стоило всё же мне ему что-нибудь подсказать более вразумительное для жены, а так она не успокоилась и ещё раз десять звонила. Пока он изворачивался под присмотром Торпеды, я сходил за шаурмой и крепким двойным кофе. Подкрепив силы, мы, открыв в машине окна, грелись на солнышке, дышали осеннем, напоённым запахом прели воздухом, маялись душой, скучали. Впасть в анабиоз нам не давали Ритины звонки: вопли в трубку лично мне были отчётливо слышны, значит, и Торпеда их слышал. Бодрит, знаете ли. Боря каждый раз брал трубку, терпеливо слушал, терпеливо объяснял: «Нет. Всё хорошо, да, я знаю, что сегодня суббота и мы должны на дачу ехать», – в трубке взлетал реактивный самолёт – это Рита объясняла, кто есть на самом деле её муж, дав ей выговориться Боря продолжал: «Поедем, не волнуйся. Немного опоздаем. Ну и что, что твоя мама нас ждёт? Не страшно», – мобильник Бори взорвался криком, он даже его от уха отнял. «Ладно, дорогая, мне пора. К нам подошли. Я перезвоню. Всё, всё, попозже, давай», – каждый раз говорил Боря напоследок, перед тем как отключиться. Он никогда не перезванивал жене, хотя и обещал, но ничего, проходило двадцать-тридцать минут, и Рита звонила сама – всё начиналось по новой – так замыкался круг. Не знаю, как он терпел, но к двум часам голова у меня стала, наверное, формой напоминать куб.

В половине третьего мы наконец получили деньги. Вышли с Борей из банка, сели в тачку. Я пересчитал отданные мне им деньги – всё точно – восемь лямов. Семь с половиной, которые он украл, и пятьсот тысяч, которые он получил за услуги.

– Ну, всё в порядке, – говорю я и выдыхаю. На душе полегчало. На половом гвозде я вертел такие приключения.

Я позвонил контролёрам и дал им отбой, сказал, чтобы уезжали.

– Ты свободен, Боря, проваливай.

– …А мои деньги? – Во даёт! Совести нету у человека.

– Какие деньги, родной? Просрал ты своё счастье. За что тебе платить-то? За вот этот вот геморрой, что ты нам устроил? Иди отсюда быстренько и скажи спасибо, что жив остался.

Понятное дело, «спасибо» мне Боря не сказал, вместо благодарности он нас заложил. Слил он нас, наверняка, анонимно, чтобы самому в историю не попасть. Нет, я уверен, что это он настучал. Через два дня после событий той ночи ко мне домой пришли полицейские, а ещё через сутки и ко всем остальным заявились блюстители из органов. Никого из наших не взяли – мы все, как я Боре и говорил, давно жили на конспиративных квартирах, вели подпольный образ жизни, – но в общероссийский розыск нас объявили, что, конечно, значительно отдаляло нас от достижения главной цели партии. Нехорошо Боря поступил, нехорошо. Придётся нам с тобой ещё раз встретиться. Видит бог, не хотел я этого. Жди и дрожи.

Чудо

Меня пригласил к себе, в деревню, отдохнуть мой друг – Всеволод Мышев. Я согласился с радостью: во-первых, в отпуске не был два года, во-вторых, со Всеволодом мы дружим со школы, и он не перестаёт меня удивлять, интересный человек, самобытный, с необычным взглядом на жизнь. Раньше Сева никогда меня не приглашал к себе в деревню, а сейчас пригласил – может, скучно ему стало, а может, решил меня порадовать – ведь он знал, что я последние годы почти не отдыхаю, и общаться мы стали гораздо реже. Годы-то идут, их не догонишь, а одежды дружбы изнашиваются, хочется вернуть остроту восприятия, обмануть время.

Всеволод позвонил мне утром в понедельник, а в пятницу, в полдень, я уже выехал – договорился на работе с начальником (он у нас нормальный, всё понимает). Деревня Севы – Верхняя Залихань – располагалась под Белгородом, ехать часов восемь, на закате я должен был быть на месте. Около девяти вечера я приехал к переправе через реку. Мост здесь строили, но срок его сдачи – следующий июль, то есть ждать ровно год. Но я не волновался, – как меня и предупреждал Сева, – между правым левым берегом ходил паром.

Я притормозил, съехал на обочину и встал в очередь на переправу. Передо мной остывали старые «Жигули» шестой модели, стояли несколько сельчан и конная подвода. Учитывая величину самого парома, нас всех должны были перевезти за один раз. Выйдя из своего Мицубиси L 200 поразмяться, я спустился к реке, туда, где стояли бетонные опоры будущего моста. Пока паром был на середине реки, плыл на тот берег, у меня оставалось две четверти часа, чтобы насладиться чудесным чистым воздухом без примесей и полюбоваться пейзажем. Солнце, сменив оранжевый кафтан на красную распашонку, опускалось к синей линии горизонта, окрашивая воду в цвет венозной крови. Лес на том берегу потемнел, нахлебался тенями, строго смотрел с противоположного крутого берега, оберегая свои тайны. Под моими подошвами хрустел светлый песок узкой полосы пляжа, я подошёл к самой границе воды, в лицо пахнуло сыростью и запахом ила. Мне надо было туда – миновать на пароме реку и по дороге, в горочку, через лес к Верней Залихани.

– Милок, а милок, помоги, не откажи бабушке, – сзади меня раздался поскрипывающий, причмокивающий голос.

Я, обернувшись, обнаружил стоявшую в трёх шагах от меня бабку – чуть сгорбленную, с белым платком на голове и кривой клюкой в руке, в темном платьице. Лицо вроде не старое, даже румяное, но у глаз глубокие лучики морщин и коричневый от загара лоб – весь в крупных складках. А глаза у старушки были круглые, светлые, неправдоподобно прозрачные. Двоякое впечатление. И откуда она взялась, подобралась так тихо, что я и не услышал?

– Что вам?

– Да вот, пойдём, покажу. Пойдём вон туда, – и клюкой тычет немного вправо от моей машины.

Я, кивнув, иду следом за быстро семенящий впереди старушкой, стараюсь не отставать, а то уж больно она резво взяла со старта в карьер, не ожидал. Идти пришлось недолго. Миновав пригорок, старушка привела меня на место… к гробу. Да, к гробу, который стоял в тени холма, загораживаемый им от солнца и любопытных взоров.

– Это что? – удивился я.

– Ну что же ты сам не видишь? Гроб.

– Да вижу я, что гроб. Я не понимаю, зачем…

– Понимаю. Не бойся. Тебя же Данилой зовут?

Вот теперь я совсем потерялся – а откуда бабка моё имя-то знает? Спросила и в глаза заглядывает, смотрит пристально, не мигая.

– Ну да, Данилой. А откуда вы…

– Знаю, знаю. Ты же к Мышевым едешь, на тот берег?

– Еду, – буркнул я.

– Я им покойничка везу. Беда у них приключилась – брат матери Всеволода умер, а забрать было некому, вот как бывает. Ему быстрее надо на ту сторону перебраться, до заката. – Что? Как? Я ничего не понимаю, и потом, что за странное выражение «покойничка им везу», не покойника, а покойничка, и – везу… На чём везёт-то, на горбу своём, что ли? Гроб на горбу.

– Не понял. А кому надо перебраться-то?

– Как – кому? Да дядьке Всеволода – вот он, в гробу лежит.

– А-а, – протянул я, хотя по-прежнему ничего не понимал. – Так что же вы от меня хотите?

– Возьми его с собой, отвези домой к Мышевым, а уж они о нём позаботятся.

– Ну хорошо. Только почему Сева сам-то за ним не приехал?

– Не знаю, милок, ничего не знаю. Спаси тебя бог… Подгоняй машину, что ли.

Пришлось просить людей, стоявших в ожидании парома, помочь мне гроб погрузить в кузов. Мужики оказались отзывчивыми и с охотой согласились. Пока гроб поднимали, ставили в кузов, бабка куда-то делась, а когда закончили появилась вновь – с перекинутым через плечо мешком и корзинкой в руке. В мешке оказались какие-то вещи, нога бычка, четыре круглых каравая чёрного хлеба, а в корзинке лежали куриные яйца – не знаю, наверное, с сотню штук. Попросила меня продукты и вещи передать матери Всеволода. И как она всё одна сюда дотащила эта волшебная бабка? Когда добровольные помощники ушли, корзинку она поставила в ногах покойника, около гроба, справа, мешок положила слева, предварительно вытащив из него хлеб. Хлеб она попросила меня положить прямо на гроб, туда, где у покойника должна быть голова под крышкой.

– Это ещё зачем? – возмутился я. В самом деле, что за цирк?

– Ты, милок, не серчай. Порядок такой. Так его нужно домой, так. Понял?

– Так хлеб с гроба съедет, упадёт.

– Не упадёт.

– Ну как не упадёт? Мне в горку ехать, да по ухабам. Обязательно…

Бабка меня перебила:

– Не переживай, тебе это не касается. Хлеб он и есть хлеб, ничего с ним не случится.

– Ну как знаете, – сказал я, залезая в кабину. Паром уже причалил и люди стали на него грузиться.

– С богом, милок, – сказала бабка и как будто перекрестила, но как-то странно, наискосок, что ли, или наоборот, в общем, криво это у неё вышло.

– А вы разве со мной не поедете?

– Мне в церковь, ты езжай, езжай, ещё встретимся.

Я дал маленького газа и поехал. Уже на пароме, когда он от берега отчалил, я подумал про бабку: а кто она, собственно, такая? Кто она Мышевым? Я ведь даже её имени не спросил. Да, чудесно мой отдых начинается, ничего не скажешь. Я сразу достал мобильник и набрал номер Севы, что следовало сделать сразу же после странной просьбы волшебной бабки, но связи не было, я прибывал вне зоны доступа.