Боевые потери

Четыре режимника контролировали поведение Хьюи, стояли от него так близко, что дышали ему в уши. Неприятное впечатление, тягостное. Ньютон, нежданно-негаданно, с небес мечты о свободе попал на грешную землю суда. Он сразу понял, что это его собирались судить, а не кого-то там ещё. Он слышал о таких судилищах, устраиваемых начальником производства и его подручными, которые получили от государства специальные лицензии на полномочия судей над добровольными помощниками. Слышал, но не задумывался, не боялся.

– Ньютон Хьюи, – встав из-за стола, торжественно начал Тодд, – ты обвиняешься в нарушении распорядка…

– Эй, что за дерьмо здесь происходит! – закричал, не сумев сдержаться, Хьюи.

– Молчать! – Уильямс вскочил с места, глаза его метали молнии, рот перекосило. – Молчать, когда зачитывают обвинение!

Одновременно с полетевшими в сторону Ньютона слюнями судьи-начальника, чернокожего бунтаря сзади крепко схватили под локти два режимника, вывернули их, и заставили опуститься на колени. Ньютон хотел встать, но на него навалились все четверо: на запястьях и лодыжках щёлкнули стальные челюсти наручников.

– Продолжайте, мистер Тодд.

– Итак, я продолжаю… нарушении распорядка, да. Также, Ньютон Хьюи, ты обвиняешься в сговоре с целью намеренного причинения ущерба репутации компании путём выпуска некачественной продукции. Ты обвиняешься в подготовке забастовки и покушения на нашего начальника производства, мистера Уильямса.

– Ложь! Я не готовил никакого покушения! Ложь! Ты лжец, Тодд. Ложь!

– Заткните ему хавальник, ребята, – в этот раз довольно спокойно, прищурившись, сказал Уильямс.

Ньютон получил резиновый ожог почек: режимники накидали ему ударов дубинками по пояснице, после чего завалили – один надсмотрщик сел Хьюи на грудь, другой зафиксировал голову, а два оставшихся разжали зубы и засунули ему в рот вонючую резиновую грушу.

– Вот так. Теперь ты сможешь лучше понять свою вину. – Судья Уильямс казался довольным. – Позовите свидетеля, – обратился он к режимникам.

Говорить Хьюи больше не мог, но он мог думать, мысли в его голове летали с потрясающей скоростью, сталкивались, рассыпались на отдельные слова и снова объединялись в суждения и предположения: – «Свидетель? Так значит меня предали! Кто же эта сука, которая меня заложила? Нет, не может быть, чтобы это была правда. Так просто. Они и мы: никто из наших не пошёл бы на сотрудничество с этой белой сволочью. Но свидетель, свидетель! Кто им может быть… Если только… Да, никого другого, кроме Фрэнсиса, и быть не может. Это он не хотел становиться свободным, это он старался хорошо работать за большую пайку, это он трусил, лебезил. Ах ты ублюдок, Холл. Не жить тебе, не жить».

Открылась дверь, свидетель зашёл, как прокрался, даже его шаги звучали почтительно – выказывали почтение высокому суду. Хьюи очень хотелось посмотреть в глаза Холла, но он не мог повернуть голову – ему мешали режимники, по-прежнему удерживающие его в коленопреклонённом положении.

– Джейден Вуд, подойди ближе, – попросил Тодд.

«…Как? Так это не Холл? Вуд? Вуд! Как же так?» – Хьюи ошибся и был растерян, но всё ещё пока не верил, и только когда Джейден вышел из слепой зоны и встал сбоку от него, приблизившись к столу судей, тогда, только тогда он понял, не принял, не смирился, а понял, и ужас обуял его душу. Выхода нет, всё кончено. Если Джейден предал, то кому вообще можно верить! Чёрное пожирает чёрное? Не важно, зачем он сделал, важно, что смог. Хьюи остался один и с тоской, первый раз в трудной жизни активиста BLM, понял, что дело всей его жизни обречено на неминуемый провал, если его предают самые близкие, самые лучшие.

– Повтори твои показания суду, – потребовал Уильямс.

– Ньютон собирался поднять на фабрике восстание и намеревался убить вас, сэр.

Хьюи замычал, его жилы на шее вздулись, немой крик рвался наружу, мускулы дёргала трясучка, он так разошёлся, что и всем четверым охранникам его стало трудно удерживать на месте. Была бы его воля, он бы голыми кулаками расколотил гнилой орех черепа продажного мудака.

– И какие он предпринимал действия, чтобы добиться этих гнусных целей? – поинтересовался всю дорогу до этого молчавший мастер Броненен.

– Он агитировал нас делать брак, прочищал мозги братьям насчёт е*аного равноправия, права на выбор и прочего дерьма.

– Не выражайся в суде, Вуд, следи за своим языком, – сделал замечание бывшему гангста Уильямс.

– Да, сэр. Извините.

– Продолжай.

– Он угрозами заставлял братьев работать плохо. Тех, кто смел возражать, он силой заставлял.

Джейден врал осознанно, а может быть, говорил то, что ему приказали. За всё время своего заключения на фабрике Ньютон никого и пальцем не тронул, хотя, особенно в первые недели, чёрные братья вели себя откровенно по тюремному (привычка), по-скотски, устраивали разборки, сажали зёрна насилия в унавоженную ненавистью почву фашистского порядка. Ньютон с корнем вырвал первые ростки, объяснив братьям, что так их пытаются контролировать белые, дал людям надежду. А если кто и грешил мордобоем, так это был сам Вуд, который, не стесняясь, раздавал тумаки сомневающимся и боявшимся. Того же Фрэнсиса он один раз хорошо приложил, да так, что тот три дня с шишкой на лбу ходил.

– Ньютон всех нас заставил бояться, ему никто не смел возражать.

– Хорошо. Ты поступил правильно, сообщив нам о преступлениях Ньютона. Он будет наказан, а ты получишь награду. Можешь идти. – Уильямс отпустил предателя с улыбкой.

– Да, сэр, благодарю вас, для меня честь приносить пользу нашему великому обществу, – ответил Вуд и тоже позволил себе подобострастно улыбнуться. Он развернулся и тихо вышел, ему только поклона не хватало, а так – самый настоящий преданный слуга своего господина, своих новых белых господ. Да, каждый приспосабливается к ситуации как может, и Вуд не был исключением: помимо него, ещё трое негров донесли на своего неформального лидера, выдав все планы чёрных братьев до последней закорючки, но суд вполне удовлетворился показаниями Джейдена – и этого одного оказалось, чтобы отправить Ньютона в шестнадцатый цех.

– По-моему, дело настолько ясное, что нам не имеет смысла удаляться на заседание. Примем решение здесь? – предложил Уильямс своим коллегам.

Два судьи выразили согласие со своим председателем кивками, тогда Уильямс что-то отметил у себя на листке, дал по очереди прочитать Тодду и Броненну, после чего они поставили свои подписи под приговором. Уильямс встал и торжественно потребовал:

– Ньютон, встань и выслушай приговор как подобает. – Хьюи подняли. К этому моменту он несколько успокоился. После того как предатель ушёл, на него напала апатия, не то чтобы ему стало всё равно, но все размышления о дальнейших своих ответных действиях он отложил на потом. – Ты объявляешься виновным по всем пунктам предъявленного тебе обвинения и приговариваешься к пожизненному исполнению приказов. Сейчас тебя отведут в шестнадцатый цех и приведут приговор в исполнение… Я же тебе говорил: дай мне хотя бы маленький повод, – уже обычным голосом добавил Уильямс, припомнив свой первый разговор с Хьюи.

Прошёл месяц. Ньютон стоял у конвейера и работал со скоростью и точностью сборочного автомата: он соединял три детали в блок, и отправлял его дальше, ничего его не отвлекало от работы, ни одна мысль не тревожила придавленный программой приказов разум. На его шее сидел толстый ошейник, состоящий из трёх частей – заднего, затылочного обода; двух кирпичиков, сжимающих шею с боков; и гибкой перемычки, плотно прилегающей к горлу, – это устройство и называлось «Исполнитель приказов». От «Исполнителя приказов» шли капилляры электродов, проложенные под кожей прямо к тем областям мозга, которые отвечали за послушание и обучение (за послушание – в первую очередь). «Исполнитель приказов» круглые сутки транслировал в сознание Хьюи нехитрую программу, заставляющую его работать пятнадцать часов в день, всего с двумя пятнадцатиминутными перерывами на еду и отправление естественных потребностей, а в остальное время ни думать ни о чём другом, кроме как о сне и еде. Больше поработаешь – больше съешь, крепче будешь спать. Вместе с Ньютоном в закрытом цеху работали ещё около ста самых ранее отъявленных бунтарей, свободолюбивых непокорных представителей чёрной расы, а теперь окольцованных ИП, самых ценных производителей прибавочной стоимости, лучших рабочих фабрики. Их и Хьюи больше не тревожили проблемы большого мира, они не чувствовали, что к ним как-то не так относятся, ущемляют в правах, они были счастливы, они исполняли приказы.

Спирали

Володька Клюев поделился со мной своей добычей. Все знали, что Володька увлекается тихой охотой – недели не проходило в летний сезон, чтобы он не отправился в лес, в какое-нибудь одному ему известное место за грибами. Ему везло, почти всегда он возвращался с полной корзинкой, а то и с двумя. Его жена, Света, уже видеть эти грибы не могла, ни говоря уже о том, чтобы готовить, вот и приходилось Володьке самому чистить, варить, жарить, закрывать банки, но он нисколько не расстраивался, ему было по кайфу не только собирать, но и готовить грибы. Но вот беда – места в их трёхкомнатной квартире стало не хватать под многочисленные закрутки грибных солений, маринадов, ожерелья сухих грибов; приходилось делиться частью собранного с друзьями. Может быть, наш Володька и не стал бы по собственной инициативе проявлять подобную щедрость, но жена, устроив парочку фееричных скандалов (и это добрая, безотказная Света! Да, довёл её Володька до ручки, ничего не скажешь), настояла. До меня Володька добрался с корзинкой в последнюю очередь. Хотя я и был его лучшим другом, но со мной он себя вёл как-то странно, если дело касалось чего-то материального. Например, он мне никогда не одалживал денег, хотя от безденежья не страдал, работал в престижной иностранной фирме менеджером по ключевым клиентам, зарабатывал дай боже, а вот другим – пожалуйста, любым проходимцам суживал немалые суммы, а потом страдал, когда они отказывались платить. С подарками тоже самое: дарил мне на праздники разную чепуху, на вроде магнитиков на холодильник, и в ресторанах высчитывал всё до копейки, чтобы счёт поделить равно заказанному каждым из нас по отдельности. Не знаю, не такой уж он был скупердяй, просто меня он, скорее всего, воспринимал как неудачника, от которого ничего хорошего не жди, ведь я-то работал простым охранником на стройке. Получил высшее образование, а работает охранником – конечно, неудачник, а кто же ещё? И с женой мне не повезло дважды – два раза женился и два раза разводился со скандалом, чуть ли не с поножовщиной: характер у меня вспыльчивый, не люблю, когда мне врут или пытаются манипулировать.

В общем, Клюев ко мне заявился под вечер воскресенья, шестнадцатого октября. Звонок в дверь – я открыл, а он там стоит, смешной такой: маленький, в очках этих своих на пол лица, и так серьёзно смотрит. Я знал, что он вчера ездил закрывать основной грибной сезон (так-то он до конца ноября мог в лес ходить, но трофеи приносил уже так себе, слабенькие, надо сказать, трофеи, никудышные), а сегодня заявился – зачем? А затем, что он принёс мне полный пакет каких-то фиолетовых, крепеньких на вид грибков. Поздоровались, я его, естественно, к себе пригласил, но он отказался, сказал, что спешит:

– Я на минуточку, Света дома ждёт. Пришёл с тобой поделиться. Вот, держи, – говорит Володька и протягивает мне пакет с грибами.

– Ой, зачем так много? Здесь килограмма три, наверное.

– Бери, бери, Миша. Они ужарятся.

– А что это за грибы?

– Паутинник фиолетовый, очень редкий гриб, – объяснил Володька.

– Цвет у него… необычный. А он съедобный? – Я в грибах мало что понимаю, поэтому засомневался.

– Обижаешь, Миша. Что же я друга поганками буду угощать?

– Прости, прости, ты же знаешь, что я, кроме подберёзовика, никаких других грибов не знаю.

– Ну вот и познакомишься.

– А как его готовить?

– Да как хочешь, но я бы советовал – сразу жарить. Помоешь и на сковородку, соли, перца, лука добавишь, заправишь сметаной – во! Объедение. Деликатес. О!

– Что, Света самому не разрешает лакомиться?

Володька тяжко вздохнул и ответил:

– И не говори. Не понимает ничего.

– Ладно, тогда, может, останешься, вместе пожарим. У меня полбутылки со вчерашнего осталось.

– Не, я домой, не стоит её провоцировать. Ну, я пошёл.

– Ага, ну давай, до скорого.

– Привет.

– Спасибо, Володя.

– Да не на чем. Приятного аппетита.

И Володька ушёл, оставив меня с пакетом каких-то паутинников на руках. Деликатес? Сейчас поглядим, какой это деликатес (О!). Готовить мне, на ночь глядя, совсем не хотелось, но и оставлять грибы на потом – тоже. Я себя знаю: если сегодня не пожарю, то так они у меня в холодильники до следующих выходных и проваляются. Меня после работы на телевизор-то с трудом хватает, а вы говорите «грибы». Стухнут ещё – вот обидно будет, и перед Володькой неудобно.

Короче, пожарил я их с луком и сметаной, как друг посоветовал, и не пожалел. Действительно, поначалу они возвышались над бортами моей самой вместительной сковородки настоящим мини Эверестом, но потом усохли, и в конце жарки от них осталось как раз на одну порцию. С луком я промахнулся, рассчитывал его количество, отталкиваясь от количества сырых грибов, а их жаренных получилось вот сколько. Не грибы с луком, а лук с грибами. Но ничего, и так сойдёт, под водочку. Не скажу, что эти фиолетовые паутинники самые вкусные грибы на света – по мне так шампиньоны куда лучше, – но нормально, а после второй рюмахи так вообще замечательно. Схомячил я за один присест Володькин деликатес и завалился спать. А сковороду не помыл – не забыл, а просто лень: разморило меня после двухсот грамм, а завтра на работу…

В четверг я вернулся домой как обычно, около восьми вечера. В квартире пахло, попахивало. Не знаю, такой тонкий, как волосок, раздражающий запашок. Описать сложно: что-то молочное, безвозвратно протухшее, острокислое. Мой нос очень чуток на такие дела, первым бьёт тревогу; некоторым ничего, а я забежал к ним в гости и уже чую, что где-то у них в доме вонять начинает. Но сейчас это не у них, а у меня что-то сдохло и выделяло в воздух свои токсины – так мне, по крайней мере, казалось. Я, раздевшись, обследовал квартиру, совал свой нос во все углы, отодвигал кровати и кресла, но ничего не нашёл, пока не зашёл на кухню. Здесь запах чуть усилился, не так чтобы очень, но то, что эпицентр близко, понять можно.

Я нашёл! Пахло паховой слизью трупа от сковородки, на которой я жарил грибы и забыл помыть. Подняв её с пола, я поставил сковороду на плиту. Мне почему-то не хотелось снимать крышку и смотреть, что там, но, конечно же, пришлось. Действуя инстинктивно осторожно, взялся за ручку крышки и потянул – сначала медленно, а потом не выдержал и резко дёрнул крышку вверх и сторону… В лицо пахнуло тёплым кефирным смрадом, аж глаза заслезились. В сковородке, на чёрно-фиолетовой полупрозрачной подложке, росли бело-жёлтые пирамидки, кулёчки; они поднимались спиральками, постепенно увеличиваясь в размерах, отодвигаясь от бортиков сковороды, где их росло совсем мало, и до центра, где наблюдалось их скопление – целая горная гряда. Ну наросло! Вот что значит не мыть посуду вовремя. Плесень? Наверняка, хотя и очень уж причудливая у неё форма. Я палец протянул, чтобы зачем-то (зачем, ну зачем?) потрогать одну из пирамидок, центральную. Но дотронуться так и не сумел, это спиральная пирамидка до меня дотронулась сама: когда я уж было прикоснулся, белый кулёчек дёрнулся и прям клюнул меня в подушечку пальца. Сука, тяпнуло, неприятно как, как шершень укусил. Руку я отдёрнул, посмотрел на палец, но никаких следов укуса – или чего там, не знаю – не обнаружил. Кожа сохранила девственность, ни крови, ни дырочки – вообще ничего.

Пока подташнивать не начало, я, разозлившись, отвернул горячий кран и под струю кипятка подставил сковородку с обидевшей меня субстанцией. Мной овладело мстительное чувство, я с удовольствием наблюдал, как вода сдирает шматки пленки вместе с пирамидками и смывает их навсегда в тьму ануса слива. Через минуту всё было кончено. Сковородку я ещё тщательно вымыл, присыпав химией, тёр железной мочалкой так, что странно, что не протёр дырку. Фу-у. Ну надо же гадость какая и как быстро расплодилась. Урок мне будет.

В середине ночи меня разбудили явно лишние в моей квартире звуки. Рыгали – на кухни рыгали по-настоящему, сильно, безудержно, так, словно ко мне в дом залезли бомжи и решили воспользоваться случаем прочистить горло в тепле. Вскочив с постели, я, шлёпая голыми пятками по ламиниту, побежал разбираться. Включил на кухни свет – никого. Ну? И тут опять как рыгнёт! Рыгнуло и забулькало… из раковины. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть. Что-то там в темноте стока неспокойно, мельтешит что-то там, ёрзает. Я едва успел увернуться, как из стока вылетели нити белых соплей. Кран горячей воды я вывернул до упора, вода, исходя паром, ударила по соплям, обдавая их жаром, заставляя их сморщиться и убраться обратно в дырку, их породившую. Тирет! Скорее туда ещё Тирета налить. Под сливом, в тумбочке, у меня всегда стояла пара бутылок с Тиретом, так, не случай засора, дом-то старый, ну и трубы соответственно. Ни одну, а все две бутылки Тирета я опустошил, вылив в слив.

После Тирета раковина успокоилась ненадолго, через минуту моего настороженного ожидания, во влажном нутре стальной кишки трубы заурчало, забухтело. Стало раковину потряхивать, будто кто-то колотил и тряс её изнутри, из трубы. На несколько секунду всё стихло, а потом, – я своим глазам не поверил, – из дыры, разбрызгивая тяжёлые капли чистящего средства, вылезло целое белое дерево с ветвистом голой кроной, забралось, выросло до самого потолка. Выбрался этот куст-мутант и дрожит мелкой дрожью, от которой раковина ходуном ходит и у меня поджилки трясутся, – дрожит и капли слизи от него летят. Я убрался из кухни от греха подальше и дверь закрыл.

Ну и что делать?.. Я позвонил в полицию. Ну, а куда?

– Алло. Здравствуйте. – Мне на другом конце что-то ответили, представились, что ли, неважно, мне бы правильно объяснить, что я от них хочу, что мне надо-то от них, что у меня такого случилось, что мне нужна их помощь. – У меня тут такое дело… В общем, на кухне, из раковины выбралось нечто… м-м…

– На кухне? – переспросил мужской, и, как мне показалось, молодой голос.

– Ну да. Понимаете, оно кухню раскачивает, – «боже, что я несу». – То есть, нет, оно всё вокруг заплевало, это же опасно, так?

– У вас засор? И вы боитесь затопить соседей?

– Да нет, оно…

– Обратитесь в свою управляющую компанию, в аварийную службу – там вам обязательно помогут.

– Но…

– Если вы не знаете телефон, то скажите свой адрес, я по базе пробью.

– Нет, спасибо, я знаю. Только… – Что – только? Настаивать дальше – это означало не только поставить себя в глупое положение, но и рисковать тем, что обвинят в хулиганстве, а то и санитаров вызовут. – Нет, ладно, спасибо.

Я положил трубку и последовал совету дежурного полицейского – а что делать-то было? – и вызвал аварийку, но теперь действовал умнее – не стал им рассказывать про нечто, прописавшееся в моей раковине, а сказал, что засор, что вода идёт через слив, что кухню заливает. Не думал я, что аварийка мне как-то поможет, но ведь хоть кому-то я должен был это показать, а там и решение можно вместе найти. Примчался ко мне мастер довольно быстро – через десять минут, которые показались мне десятью столетиями.

– Ну, что тут у вас? – с порога заявил хмурый, пожилой уже мужик, седой, с помятым лицом страдающего хронической бессонницей, мастер в синем замызганном комбинезоне, с сумкой, набитой инструментами, в руках.

– Там, на кухне. – Я не стал ничего объяснять, пусть сам увидит.

Не снимая ботинок, мастер потопал на кухню. Я, испугавшись, спохватившись, предупредил его спину:

– Вы там осторожнее, а то…

– А? Да, да, не беспокойтесь.

Мастер открыл дверь, перешагнул порог и застыл.

– Так… Это что такое? – увидел мастер моё кухонное чудо и оторопел.

– Я бы и сам хотел знать, что это такое, – сказал я; на кухню следом за мастером я не стал заходить, опасался. – Говорю же, осторожнее.

– Вы что, туда сами это засунули?

– Что вы? Нет, конечно. – Получилось так, что я соврал, и сам это понял, только когда сказал. Да, я ведь туда слил из сковородки то, чем бы это ни было. Дерево – последствия моего поступка.

Хотя я и опасался заходить на кухню, но любопытство победило, и я заглянул, взглянул на раковину. Дерево уменьшилось в размерах, наполовину убравшись в слив, спряталось – наружу осталась торчать одна подрагивающая верхушка.

– Сейчас посмотрим, – сказал мастер и полез в раковину.

Ещё раз предупредить я не успел, крик «Осторожно!» застрял у меня на полпути из лёгких к гортани. Стоило мастеру приблизиться и начать наклоняться к раковине, как белое дерево выскочило полностью наружу и схватило его, как большая рука с множеством пальцев, облапив своими скользкими подвижными гибкими ветками. Мастера порвали, сжали с неимоверной силой и дёрнули, он и закричать не успел, как его растерзанное тело было отброшено и хлопнулось мокрой тряпкой на мой обеденный стол, залив всю кухню кровищей, бьющей из мяса фонтанами.

Дверь я захлопнул, да ещё и стулом подпёр. Позвонил в скорую – приехали тоже быстро: ночью дороги свободны и вызовов, наверное, меньше. Симпатичная врачиха, блондинка лет тридцати, небольшого росточка, но плотная, фигуристая, как я люблю, зыркнула на меня своими зелёными, беспокойными глазами, поправила короткую причёску и последовала со мной на кухню. Увидев тело, лежащее на столе, она спросила:

– В полицию звонили?

– Да, то есть, нет. Первый раз звонил – они не приехали, пришлось сантехника вызывать.

– Что? – не поняла меня врачиха.

– Ну это сантехник, мастер, который пришёл ко мне, чтобы с этим помочь, – сказал я и указал на раковину.

– Понятно. – Врачиха как-то безучастно посмотрела на снова наполовину спрятавшееся дерево, и хотела подойти к телу, когда я её за руку задержал. Она на меня так зыркнула, будто я псих и собираюсь сделать с ней тоже, что и с бедным сантехником.

– Доктор, вы, пожалуйста, осторожнее, – поспешил объяснить я. – Оно кусается.

– Уберите руки, – потребовала она – я подчинился.

Врачиха приблизилась к телу и, не ставя свою сумку на залитый кровью пол, и вообще опасаясь к чему-либо прикасаться, вынесла свой вердикт:

– Мёртв.

Неожиданно для меня врачиха споткнулась на ровном месте, присела и охнула. Её за лодыжку схватило дерево, выбралось по-тихому из раковины, протянуло две ветки, через край их перекинуло и, как змея, подползло, схватило.

– Ай, ай, ай!.. Что это?! Ай!

Я среагировал, не стал ждать, когда на моих глазах какая-то дрянь из водопровода завалит такую красотку. Схватив врачиху под обе руки, потянул. Ступни скользили в крови, врачиха голосила, а я упрямо вырывал её из рук белой смерти и победил – дрянь её отпустила, забрав себе её сапожок. Когда врачиха оказалась в коридоре и в относительной безопасности, я увидел, что кожа с ноги спущена чулком, открыв мокрые мышцы и блестящие сухожилья. Она сидела, широко раскрыв глаза, не мигая, хватая ртом воздух. Шок. Я помог ей встать и добраться до лестничной площадки, там она, немного прейдя в себя, позвонила водиле, а тот, примчавшись за ней, и ничего не поняв из её сбивчивых объяснений, кроме того, что это не я её так, наконец вызвал полицию.

Свершилось чудо(!), и два здоровых кабана в форме зашли ко мне в квартиру. Полицейские, хмурые, как ноябрьское небо перед снегопадом, вели себя настороженно, поглядывали на меня с затаённой угрозой, так мне казалось, искали повод, чтобы кинуть мордой в пол. В моём доме труп, а другого человека ранили (врачиху, предварительно наложив ей повязку, забрал с собой водила скорой помощи – не знаю, встретили ли они полицейских, но, по-видимому, всё же да, раз ребята меня в наручники сразу не заковали), и веду я себя нервно – выгляжу психом.

На кухню патрульные стражи порядка заходить не стали – заглянули через стекло закрытой двери, и тот, что был постарше и пожирнее, со словами: «Ой, ё, в рот мне ноги», – покосившись на меня и предупредив, чтобы я оставался в квартире (а куда я мог сбежать? В окно, что ли, от безнадёги выброситься?), увёл за собой своего напарника на лестничную площадку. Я тоже не удержался и заглянул посмотреть, что там творится, в моей кухне. Дерево снова выперло, протянуло ветви к трупу, оплело его, как корнями-паразитами, и дрожало мелкой дрожью, вибрировало. Наверное, не мне одному, но и полицейскому, показалось, что оно насыщается, сосёт кровь.

Уж не знаю, что делали там, на площадке, полицейские – скорее всего, звонили куда-то, 20 минут бубнили, – но в квартиру они так и не вернулись, зато ко мне в гости заявились весьма примечательные товарищи – космонавты, как я их про себя окрестил. Пятеро типов (ещё, как минимум, трое остались вместе с полицейскими снаружи – я их видел, когда их приятели ко мне, в мои однокомнатные хоромы ввалились, через приоткрытую дверь), одетых в золотые защитные костюмы, на голове – шлемы в виде вёдер, забрала, затемнённые до такой степени, что черт лица не разобрать, за плечами – какие-то баллоны, на поясе – набор инструментов необычного вида. Один, который шёл впереди, в руках держал хромированную телескопическую железную палку с раздвоенным кончиком – щуп. На левом плече космонавты носили нашивку: чёрное круглое поле с жёлтой прерывистой зигзагообразной окантовкой, внутри которого помещался красный череп без нижней челюсти, а под ним светились зелёным какие-то знаки и аббревиатура – «ОББИ РХБЗ».