скачать книгу бесплатно
Дверь я открыл электронным ключом, взятым мной у доктора, и вошёл в свет. Белая клякса, словно замешанная на тесте, широко распласталась на стене – в виде солнца. Внутри этого, чем бы оно ни было, чавкало, бурлило, и из косичек, в которые закручивалась масса, среагировав на моё появление, сплелось лицо – без глаз, с большим полуоткрытым ртом и плоским носом без ноздрей. Я сделал шаг и наткнулся на ботинок. Опустив свои глаза, я обнаружил, что ботинок полный – из него торчит обрубок – часть голени. Увидев кусок человека, в моём мозгу вызрела картина: к пятну осторожно подходит космонавт, для того чтобы взять пробу, в руках у него уже знакомый мне щуп, и не успевает он протянуть его к кляксе, как в ней открывается дыра (рот), и оттуда вылетает язык, похожий на язык хамелеона. Язык приклеил космонавта и отправил его за щеку солнцу – и нету солдатика, один башмак остался.
Мне совсем не страшно, я не боюсь, подхожу к кляксе, протягиваю руки, открываю рот. Вот и конец моей жажде. В меня через рот входит, влезает, вваливается, вползает то, чья часть уже живёт во мне, плодится и размножается, требует объединения с матерью, союза, моего симбиоза с ним, с ними. Меня не остановят замки и охрана, не повредят пули и огонь. Я ухожу – оно свободно.
Когда кончается дружба
Мы сделали это! Не вериться, что всё уже закончилось. Я ничего не помню, не помню как это было, только сухой берёзовый лист у бордюра, жёлтый с чёрными прожилками, он неподвижен, лежит под углом, прислонившись к шероховатой поверхности, залезая острым краешком в щербинку серого бетона. Листику всё безразлично, для него всё кончено, а для меня нет, для меня этот берёзовый листик вырастает в целую вселенную, заполняет меня, вытесняя мысли, чувства, мечты. Наваждение разрушают громкие хлопки, что-то монотонно вспыхивает от меня слева – раз, два, три, четыре… Запах, такой тяжёлый, но не неприятный, так, должно быть, пахнет опасность. Запах и стук в ушах. Что же это так стучит? Сердце? Я больше ничего не слышу, лишь этот стук, а потом перед глазами опять появляется сухой берёзовый лист…
Я приехал к Боре под вечер, в десятом часу, когда он точно был дома, нагрянул без предупреждения, поставил перед фактом. Мы с Костей Торпедой подъехали к его дому, припарковались, и я позвонил.
– Боря, привет, бродяга!
– Здорова.
– Как в том анекдоте: дело есть.
– Какое? – Боря спросил легко, без напряжения в голосе, никакого подвоха от меня не ожидая.
– А вот ты выйди на улицу, я тебе всё объясню.
– На улицу? Это ещё зачем?
– Выходи, давай, я тебя около подъезда жду.
– Под грибком, на детской площадке, как всегда… Опять твои шутки.
– Слушай, мне не до шуток. Я тебя действительно жду. Специально к тебя приехал.
– А чего же ты не позвонил? – недовольно спросил Боря. По моему голосу он понял, что я не шучу, а значит, и вправду его жду – к чему бы это? Напрягаться Боря не любил. Дома с ним сейчас жена, ребёнок, и никаких гостей он не ждал. Наверняка думал, что я его сейчас к выпивке начну склонять.
– Значит так надо было.
– Это надолго?
– Хватит ныть. Потом мне спасибо ещё скажешь.
– Ну да, держу карман шире.
– Вот и держи. Всё, давай, – я отключился.
Через пять минут мой дружок появился, выперся из дома в зелёном спортивном костюме и шерстяной куртке с капюшоном. На дворе конец сентября, по ночам температура к нулю подбиралась, более чем прохладно, вот он и утеплился на всякий случай, но куртку застёгивать не стал, видно, рассчитывал на короткий разговор. Ну ничего, сейчас я его обрадую. Я, выйдя из машины, поспешил ему на встречу. Я шёл и улыбался, а Боря поглядывал на меня с подозрением, ещё не хмурился, но уже был на подходе. Поручкавшись с ним, я предложил Боре пройти на детскую площадку, под пресловутый грибок, где нам никто не помешает спокойно поговорить. Не перед подъездом же торчать на виду у его соседей.
– Ну, чего прикатил-то? Чего так припекло-то? – поинтересовался Боря.
– Нам нужно кое-что спрятать. Понимаешь, это серьёзно.
– Понимаю, раз ты ко мне на ночь глядя заявился. А кому это – нам?
– Мне и моим партийным товарищам.
– О-о, не. Влас, ты же знаешь, как я к твоим психам отношусь.
– Да не спеши. Не запросто так.
– Приключения на жопу?
– Спокойно послушай и останешься доволен.
– Угу, «доволен»…
– Так, у нас с собой, в машине, пятьдесят миллионов рублей. – На самом деле у нас в багажнике лежали двести миллионов в трёх сумках. Не знаю, почему я сказал только про пятьдесят, возможно, что пугать величиной суммы его не хотел. – Ты можешь их пока у себя подержать?
– Пятьдесят лямов? Твою мать, ну вы даёте.
– Недолго. Пока всё не уляжется.
– «Не уляжется»? Так вас что, ищут?
– Нет, конкретно нас, – слово «нас» я выделил голосом, сделав на нём акцент, – не ищут. Ищут кого-то. Но если повяжут, то деньги должны остаться, чтобы мы ими смогли потом воспользоваться.
– Партия?
– Конечно, чего ты спрашиваешь.
– М-да, – Боря попытался изобразить у себя на лице этакое задумчивое выражение.
– Ладно, не ссы. Твои труды будут оплачены.
– Сколько? – моментально отреагировал на предложение вознаграждения Боря. И глазки заблестели – входил во вкус роли подпольного банкира красных экстремистов.
– Полтора ляма.
– Полтора? – протянул Боря. По нему было видно, что он обрадовался, но, как природный торгаш, решил прощупать почву. – И только-то? Я думал, ты предложишь кусок посолидней.
– Не наглей. – Я знал, что деньги ему очень нужны – кредиты, долги, – так что привередничать долго он не будет. – Деньги общественные. Такса утверждена на общем голосовании.
– Сколько времени мне надо будет их у себя держать?
– Может, на три дня. Может, на неделю, а может, на три недели. Как пойдёт, но думаю, что этак дней пять. Ну что, по рукам?
– По рукам. Только вот куда я их дену? Что жене-то сказать?
– С ума сошёл? Ничего не надо твоей Рите говорить. А деньги мы в твоём подвале спрячем. Ведь у тебя же есть там своя комнатка.
– Ок. Ну что, я тогда пойду, сбегаю за ключами.
– Давай, давай, а мы сейчас подойдём.
Боря уже направился к подъезду, когда я его окликнул, кое-что важное вспомнив:
– Эй! Подожди.
– Ну что ещё?
– Слушай, прежде чем мы деньги к тебе занесём, напиши нам расписку.
– Это зачем ещё?
Расписка нам была нужна, чтобы у Бори не возникло дурных мыслей, чтобы он нас не вздумал выдать. Ну так прямо о том, что в нём сомневаются, я не сказал, а объясни по-другому:
– Это требование партии. Пятьсот тысяч мы тебе сразу отдадим, а миллион, когда деньги будем забирать, хорошо?
Боре, конечно же, не хотелось давать никаких расписок в получении ворованных денег, о происхождении которых он догадывался, но полтора ляма на дороге не валяются, и он, скрипя сердцем, согласился написать расписку. Жадность победила страх. Боря деньги любил больше всего на свете, хотя и никогда в этом не признавался. Не понравился мне его взгляд, не по себе мне стало, как он посмотрел на меня, когда Торпеда, открыв багажник, вытащил оттуда три спортивных сумки, набитых пачками радужных купюр. Но, может быть, так он отреагировал, увидев Костю, от одного его бравого вида пещерного человека у кого угодно под ложечкой похолодеет, – парень под два метра ростом, с гирями кулаков, с круглой головой котлом, и с лицом первобытного охотника, вышедшего с дубиной на мамонта. Если его не трогать, он парень смирный, но если разозлить, то лучше сразу бежать, прятаться где-нибудь в тайге, но и там – гарантии спастись нет – может найти. Осколок ледникового периода бандитских разборок. Нет, он не участвовал, слишком мал был, но родись он лет на пятнадцать раньше, то о нём точно бы фильм сняли с названием на вроде «Железный Бык», или «Мясорубка». Но! Ещё ничего не потеряно, может и снимут, но только это будет не криминальный боевик, а революционный.
Сев в машину, Боря быстренько накатал расписку (последние его сомнения рассеялись при виде пачки пятитысячных купюр, что я положил перед ним на переднюю панель салона) и, отдав её мне, а взамен получив пятьсот кусков, побежал за ключами от подвала. Когда мы вошли в подъезд с сумками, он уже замок открыл и включил свет. Вместе мы спустились в подвал. В ЖК «Озёрном», где обитал Егор, все дома были в четыре этажа высотой, а подвальное пространство под домами были поделено между жильцами, каждому досталось по ячейке от восьми до двенадцати квадратных метров. Боре принадлежали подвальные хоромы в десять квадратов, охраняемые навесным амбарным замком. Деревянную дверь комнатки он заменил на железную (об этом я знал – он мне сам рассказывал), и оборудовал там себе что-то вроде мастерской. Он вообще был рукастый парень, любил разные такие штуки мастерить, например, предметы мебели – кровати, стулья, шкафчики, – увлекался скорняжным делом – шил на заказ разные сумки, кошельки, ремни, – и у него неплохо получалось, в общем, зарабатывал как мог.
В комнатке стоял простой деревянный стол, сколоченный самим Борей, и используемый им под верстак, старый двухстворчатый шкаф (его Боря на какой-то помойке подобрал), пара стульев, кресло, ящики с инструментами, а за шкафом спряталась гордость Бори – его самогонный аппарат. Спартанская обстановка.
Когда мы зашли, Боря закрыл дверь изнутри на щеколду. Я и Торпеда поставили сумки. Осмотревшись, я сказал Боре:
– Значит так… Боря, мы сейчас при тебе деньги пересчитаем, чтобы потом никаких вопросов не было. Понял?
– Каких вопросов?
– Наших – к тебе, и твоих – к нам. Ок?
– Считайте, дело ваше, – Боря пожал плечами.
Вдвоём с Торпедой мы ещё раз пересчитали пачки (у себя на базе мы, конечно, их уже пересчитывали), пока считали, я посматривал на Борю, и чем больше я в него вглядывался, тем меньше мне его вид нравился.
– Здесь 400 пачек, Боря, – сказал я. – Не вздумай хитрить, если хотя бы одна пачка пропадёт, тебе худо будет. – Не хотел я вот так с другом разговаривать, возможно, я вообще зря его напрягал. А с другой стороны, он от наших дел страшно далёк, никто его у нас не знает, и никто на него не подумает, что он банкир; этот подвальчик – самое надёжное место.
– Мца. Пугаешь? – скосив глаза и причмокнув губами, спросил Боря.
– Нет, не думай так, брат. Предостерегаю от необдуманных поступков. Я люблю тебя и твою семью. Ты же знаешь, у меня никого нет, и к твоему ребёнку я отношусь как к своему, и жена у тебя замечательная. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой или, что ещё хуже, с ними что-нибудь случилось.
– Моя семья? Ты обалдел! – Боря разозлился, поменялся на глазах, не хило так напрягся – это-то мне и было нужно.
– Слушай, не буду врать, я ни тебе, ни твоей семье ничего такого плохого сделать не смогу. Не способен на такие вещи, извините. – Я говорил правду, не дорос я до абсолюта человека воли, не мог быть безжалостным уе*аном. – Но это я, а есть ещё они, – кивком головы я показал на монструозного Костю, специального такого с собой взял, чтобы уж напугать так напугать наверняка. – Моим партийным товарищам всё равно – и так, и так, если поймают, пожизненное, – при этих словах что-то в глазах Бори дёрнулось. Ага, значит, пробирает! – Да, пожизненное. Они и глазом не моргнут… Деньги нам нужны на дело перманентной революции, а не на глупости всякие ваши. Мы строим партию нового толка, боремся за чистое, счастливое будущее для нашего народа богоносца и не потерпим обмана.
Во время моего воодушевлённого монолога Торпеда, скрестив руки на груди, стоял неподвижно у двери, как боевой киборг, ни один мускул не дрогнул. Молоток, нравится мне, как он держался, в любых пограничных ситуациях на него можно было положиться – если надо, прикроет, если надо, вытащит на себе. Костя, не мигая, смотрел на Борю, и Боря чувствовал его взгляд, физически ощущал его свинцовую тяжесть – тяжесть груза, который, если что не так, могли привязать к ногам предателя и… в речку.
– И Бориска, – я знал, что он терпеть не может, когда к нему так обращались, поэтому и усугубил, – не вздумай хитрить, и вытаскивать из пачек банкноты, – предупредил я на всякий случай, – всё равно узнаем. – Я похлопал себя по карману куртки, где лежала расписка Бори. – Прошу тебя, – немного слезливости в голосе не помешает, – не рискуй. Мы тебе и так хорошо за хранение заплатили. Такой процент дали, как банки за обналичку берут. – Считал Боря плохо – это ещё слабо сказано, как он институт окончил, удивляюсь, он и в школе с трудом в столбик складывал. Я-то ему сказал про 50 миллионов, а тут 200, а от 50 полтора миллиона его комиссии – это как раз 3%. Такой себе обман, детский.
В общем, распрощавшись с Борей, мы ушли. Оставили ему такие бабки и уехали. Через день я позвонил ему, чтобы поинтересоваться, как оно там. Всё было ок – друг доволен и ждал нас, ну не нас, а премиальный лям, конечно. В дальнейшем я звонил ему ещё два раза, а на восьмой день мы – я и Торпеда – к нему заявились: приехали, когда стемнело, припарковались на том же месте. В этот раз Боря нас встречал на улице, я ему позвонил заранее, и он нас ждал под козырьком подъезда – прятался от дождика. Вышли из машины, поздоровались по-деловому – обниматься не стали как какие-нибудь мафиози – и прошли сразу в подвал.
Боря открыл дверь в каморку мастерской, включил свет. Я увидел, что наши сумки стоят на верстаке, значит, он сюда уже спускался, всё подготовил. Торпеда встал на часах, у двери, которую он в этот раз сам запер на задвижку. Бориска вёл себя спокойно, вообще не нервничал, не то что в прошлый раз, в конце нашей встречи, когда я его чуть до белого каления не довёл. Хорошо, значит, у нас всё хорошо.
Расстегнув молнии всех трёх сумок, я начал пересчитывать пачки с деньгами. Должно быть, как мы помним, 400…
– Ты е*анулся!? – выкрикнул я Боре в лицо.
Он, отшатнувшись, сделал удивлённое лицо.
– Что? – спросил Боря, да так, что нельзя было не поверить в его искренность и непричастность.
– Торпеда, 385 пачек, а не 400. Я два раза пересчитал, – обратился, как пожаловался, я партийному боевику.
– Я не брал, – Борис развёл руками, мол, я ни причём.
– Где 15 пачек, дурак? – я был очень зол – и на себя тоже, – но больше на этого балбеса. Ну надо же, удружил.
– Я же говорю, не брал, – Боря упрямился, нахмурился и весь сжался, того и гляди, сейчас залает. Знаю я эту манеру Бори: когда на косяке его ловишь, то он начинает хамить, орать и вообще вести себя позорно.
БАМ! Торпеда не дал Боре развить тему презумпции своей невиновности, зарядил ему в пузо с ноги. Борис брык – и сбит с ног, а Костя налетел на него и начал мутузить, нанося удары своими могучими говнодавами сорок пятого размера.
– По лицу не бей! – предупредил я Торпеду.
Воспитание насилием, пожалуй, самый эффективный способ, чтобы внушить человеку, что он не прав: исправить нельзя, а поведение скорректировать можно.
– Свяжи его, – требую я от Торпеды. – Где бабки, Боря?
– Шкура, – сквозь зубы роняет Торпеда.
– Нет у меня, нет, – Боря мотает головой, он закусил удила, отказывается признавать очевидное. Вот до чего любовь к деньгам человека довела. Всего-то каких-то 7,5 лямов и так себя вести. Не понимаю.
– Ну ты совсем… мозгов у тебя нет совсем. – Я и раньше своего друга гением не считал, но не конченный же он дебил, должен понимать. – Тебя же убьют.
– Не убьёте! – восклицает Боря и это уже похоже на истерику, хотя, может, он и прав – нам деньги нужны, а не его труп – мне-то уж точно его смерть ни к чему.
– Ты что же, хочешь, чтобы тебе все кости переломали? Предупреждаю, будет очень больно.
– Я письмо написал, – предупредил связанный, лежащий на бетонном полу человек, которого я больше не узнаю. Я его как первый раз в жизни вижу, настолько он мне сейчас кажется незнакомым, чужим. – Тронете меня, оно к ментам попадёт.
БАМ! БАМ! БАМ! – Торпеда бьёт Борю по рёбрам титановыми мысками ботинок. Пинает с оттягом, со знанием дела. Зря Боря про полицию заикнулся.
– Ну ты и идиот, слабоумный, честное слово, – не прекращал я удивляться. – Никто из наших со дня экса дома не живёт, и я, между прочим, тоже. Ты о своей семье-то подумал? Их же на твоих глаза кончат – и жену, и дочку. – Ну здесь, я немного преувеличил, может, и не на глазах, может, ребёнка трогать не будут.
– Да не брал я ваших сраных денег! – вопил Боря. Ну вот что у человека в голове: то ментами грозит, а то «не брал». Шоу шизофреников и Боря в нём главная звезда. Жадина.
– Не брал, конечно… Торпеда, заткни ему хавальник, – попросил я.
Торпеда прошёл в угол, к ящику с яблоками, из которых Боря гнал бражку, выбрал плод среднего размера и, вернувшись к пленному, грубо запихнул ему яблоко в рот, перевернул на живот.
– Давай, – командую я, и Костя, не понаслышке знакомый с тем, как нужно вести допрос, вытащив нож с узким тонким лезвием, колит Егора в правую ягодицу.
Друга моего корёжит, глаза на лоб, он мычит. Я знаю как это больно – мне два года назад абсцесс с обезболиванием вырезали, так и то было тошно, – жду, когда Борю отпустит, и спрашиваю:
– Где деньги?
