скачать книгу бесплатно
– Обижаешь, Миша. Что же я друга поганками буду угощать?
– Прости, прости, ты же знаешь, что я, кроме подберёзовика, никаких других грибов не знаю.
– Ну вот и познакомишься.
– А как его готовить?
– Да как хочешь, но я бы советовал – сразу жарить. Помоешь и на сковородку, соли, перца, лука добавишь, заправишь сметаной – во! Объедение. Деликатес. О!
– Что, Света самому не разрешает лакомиться?
Володька тяжко вздохнул и ответил:
– И не говори. Не понимает ничего.
– Ладно, тогда, может, останешься, вместе пожарим. У меня полбутылки со вчерашнего осталось.
– Не, я домой, не стоит её провоцировать. Ну, я пошёл.
– Ага, ну давай, до скорого.
– Привет.
– Спасибо, Володя.
– Да не на чем. Приятного аппетита.
И Володька ушёл, оставив меня с пакетом каких-то паутинников на руках. Деликатес? Сейчас поглядим, какой это деликатес (О!). Готовить мне, на ночь глядя, совсем не хотелось, но и оставлять грибы на потом – тоже. Я себя знаю: если сегодня не пожарю, то так они у меня в холодильники до следующих выходных и проваляются. Меня после работы на телевизор-то с трудом хватает, а вы говорите «грибы». Стухнут ещё – вот обидно будет, и перед Володькой неудобно.
Короче, пожарил я их с луком и сметаной, как друг посоветовал, и не пожалел. Действительно, поначалу они возвышались над бортами моей самой вместительной сковородки настоящим мини Эверестом, но потом усохли, и в конце жарки от них осталось как раз на одну порцию. С луком я промахнулся, рассчитывал его количество, отталкиваясь от количества сырых грибов, а их жаренных получилось вот сколько. Не грибы с луком, а лук с грибами. Но ничего, и так сойдёт, под водочку. Не скажу, что эти фиолетовые паутинники самые вкусные грибы на света – по мне так шампиньоны куда лучше, – но нормально, а после второй рюмахи так вообще замечательно. Схомячил я за один присест Володькин деликатес и завалился спать. А сковороду не помыл – не забыл, а просто лень: разморило меня после двухсот грамм, а завтра на работу…
В четверг я вернулся домой как обычно, около восьми вечера. В квартире пахло, попахивало. Не знаю, такой тонкий, как волосок, раздражающий запашок. Описать сложно: что-то молочное, безвозвратно протухшее, остро-кислое. Мой нос очень чуток на такие дела, первым бьёт тревогу; некоторым ничего, а я забежал к ним в гости и уже чую, что где-то у них в доме вонять начинает. Но сейчас это не у них, а у меня что-то сдохло и выделяло в воздух свои токсины – так мне, по крайней мере, казалось. Я, раздевшись, обследовал квартиру, совал свой нос во все углы, отодвигал кровати и кресла, но ничего не нашёл, пока не зашёл на кухню. Здесь запах чуть усилился, не так чтобы очень, но то, что эпицентр близко, понять можно.
Я нашёл! Пахло паховой слизью трупа от сковородки, на которой я жарил грибы и забыл помыть. Подняв её с пола, я поставил сковороду на плиту. Мне почему-то не хотелось снимать крышку и смотреть, что там, но, конечно же, пришлось. Действуя инстинктивно осторожно, взялся за ручку крышки и потянул – сначала медленно, а потом не выдержал и резко дёрнул крышку вверх и сторону… В лицо пахнуло тёплым кефирным смрадом, аж глаза заслезились. В сковородке, на чёрно-фиолетовой полупрозрачной подложке, росли бело-жёлые пирамидки, кулёчки; они поднимались спиральками, постепенно увеличиваясь в размерах, отодвигаясь от бортиков сковороды, где их росло совсем мало, и до центра, где наблюдалось их скопление – целая горная гряда. Ну наросло! Вот что значит не мыть посуду вовремя. Плесень? Наверняка, хотя и очень уж причудливая у неё форма. Я палец протянул, чтобы зачем-то (зачем, ну зачем?) потрогать одну из пирамидок, центральную. Но дотронуться так и не сумел, это спиральная пирамидка до меня дотронулась: когда я уж было прикоснулся, белый кулёчек дёрнулся и прям клюнул меня в подушечку пальца. Сука, тяпнуло, неприятно как, как шершень укусил. Руку я отдёрнул, посмотрел на палец, но никаких следов укуса – или чего там, не знаю – не обнаружил. Кожа сохранила девственность, ни крови, ни дырочки – вообще ничего.
Пока подташнивать не начало, я, разозлившись, отвернул горячий кран и под струю кипятка подставил сковородку с обидевшей меня субстанцией. Мной овладело мстительное чувство, я с удовольствием наблюдал, как вода сдирает шматки пленки вместе с пирамидками и смывает их навсегда в тьму ануса слива. Через минуту всё было кончено. Сковородку я ещё тщательно вымыл, присыпав химией, тёр железной мочалкой так, что странно, что не протёр дырку. Фу-у. Ну надо же гадость какая, и как быстро расплодилась. Урок мне будет.
В середине ночи меня разбудили явно лишние в моей квартире звуки. Рыгали – на кухни рыгали по-настоящему, сильно, безудерженно, так, словно ко мне в дом залезли бомжи и решили воспользоваться случаем прочистить горло в тепле. Вскочив с постели я, шлёпая голыми пятками по ламиниту, побежал разбираться. Включил на кухни свет – никого. Ну? И тут опять как рыгнёт! Рыгнуло и забулькало… из раковины. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть. Что-то там в темноте стока неспокойно, мельтешит что-то там, ёрзает. Я едва успел увернуться, как из стока вылетели нити белых соплей. Кран горячей воды я вывернул до упора, вода, исходя паром, ударила по соплям, обдавая их жаром, заставляя их сморщиться и убраться обратно в дырку, их породившую. «Тирет»! Скорее туда ещё «Тирета» налить. Под сливом, в тумбочке, у меня всегда стояла пара бутылок с «Тиретом», так, не случай засора, дом-то старый, ну и трубы соответственно. Ни одну, а все две бутылки «Тирета» я опустошил, вылив в слив.
После «Тирета» раковина успокоилась ненадолго, через минуту моего настороженного ожидания, во влажном нутре стальной кишки трубы заурчало, забухтело. Стало раковину потряхивать, будто кто-то колотил и тряс её изнутри, из трубы. На несколько секунду всё стихло, а потом – я своим глазам не поверил – из дыры, разбрызгивая тяжёлые капли чистящего средства, вылезло целое белое дерево с ветвистом голой кроной, забралось до самого потолка. Выбрался этот куст-мутант и дрожит мелкой дрожью, от которой раковина ходуном ходит и у меня поджилки трясутся, – дрожит и капли слизи от него летят. Я убрался из кухни от греха подальше и дверь закрыл.
Ну и что делать?.. Я позвонил в полицию. Ну, а куда?
– Алло. Здравствуйте. – Мне на другом конце что-то ответили, представились, что ли, неважно, мне бы правильно объяснить, что я от них хочу, что мне надо-то от них, что у меня такого случилось, что мне нужна их помощь. – У меня тут такое дело… В общем, на кухне, из раковины выбралось нечто… м-м…
– На кухне? – переспросил мужской, и, как мне показалось, молодой голос.
– Ну да. Понимаете, оно кухню раскачивает, – «боже, что я несу». – То есть, нет, оно всё вокруг заплевало, это же опасно, так?
– У вас засор? И вы боитесь затопить соседей?
– Да нет, оно…
– Обратитесь в свою управляющую компанию, в аварийную службу – там вам обязательно помогут.
– Но…
– Если вы не знаете телефон, то скажите свой адрес, я по базе пробью.
– Нет, спасибо, я знаю. Только… – Что – только? Настаивать дальше – это означало не только поставить себя в глупое положение, но и рисковать тем, что обвинят в хулиганстве, а то и санитаров вызовут. – Нет, ладно, спасибо.
Я положил трубку и последовал совету дежурного полицейского – а что делать-то было? – и вызвал аварийку, но теперь действовал умнее – не стал им рассказывать про нечто, прописавшееся в моей раковине, а сказал, что засор, что вода идёт через слив, что кухню заливает. Не думал я, что аварийка мне как-то поможет, но ведь хоть кому-то я должен был это показать, а там и решение можно вместе найти. Примчался ко мне мастер довольно быстро – через десять минут, которые показались мне десятью столетиями.
– Ну что тут у вас? – с порога заявил хмурый, пожилой уже мужик, седой, с помятым лицом страдающего хронической бессонницей, мастер в синем замызганном комбинезоне, с сумкой, набитой инструментами, в руках.
– Там, на кухне. – Я не стал ничего объяснять, пусть сам увидит.
Не снимая ботинок, мастер потопал на кухню. Я, испугавшись, спохватившись, предупредил его спину:
– Вы там осторожнее, а то…
– А? Да, да, не беспокойтесь.
Мастер открыл дверь, перешагнул порог и застыл.
– Так… Это что такое? – увидел мастер моё кухонное чудо и оторопел.
– Я бы и сам хотел знать, что это такое, – сказал я; на кухню следом за мастером я не стал заходить, опасался. – Говорю же, осторожнее.
– Вы что, туда сами это засунули?
– Что вы? Нет, конечно. – Получилось так, что я соврал, и сам это понял, только когда сказал. Да, я ведь туда слил из сковородки то, чем бы это не было. Дерево – последствия моего поступка.
Хотя я и опасался заходить на кухню, но любопытство победило, и я заглянул, взглянул на раковину. Дерево уменьшилось в размерах, наполовину убравшись в слив, спряталось – наружу осталась торчать одна подрагивающая верхушка.
– Сейчас посмотрим, – сказал мастер и полез в раковину.
Ещё раз предупредить я не успел, крик «Осторожно!» застрял у меня на полпути из лёгких к гортани. Стоило мастеру приблизиться и начать наклоняться к раковине, как белое дерево выскочило полностью наружу и схватило его как большая рука с множеством пальцев, облапив своими скользкими подвижными гибкими ветками. Мастера порвали, сжали с неимоверной силой и дёрнули, он и закричать не успел, как его растерзанное тело было отброшено и хлопнулось мокрой тряпкой на мой обеденный стол, залив всю кухню кровищей, бьющей из мяса фонтанами.
Дверь я захлопнул, да ещё и стулом подпёр. Позвонил в скорую – приехали тоже быстро: ночью дороги свободны и вызовов, наверное, меньше. Симпатичная врачиха, блондинка лет тридцати, небольшого росточка, но плотная, фигуристая, как я люблю, зыркнула на меня своими зелёными, беспокойными глазами, поправила короткую причёску и последовала со мной на кухню. Увидев тело, лежащее на столе, она спросила:
– В полицию звонили?
– Да, то есть, нет. Первый раз звонил – они не приехали, пришлось сантехника вызывать.
– Что? – не поняла меня врачиха.
– Ну это сантехник, мастер, который пришёл ко мне, чтобы с этим помочь, – сказал я и указал на раковину.
– Понятно. – Врачиха как-то безучастно посмотрела на снова наполовину спрятавшееся дерево, и хотела подойти к телу, когда я её за руку задержал. Она на меня так зыркнула, будто я псих и собираюсь сделать с ней тоже, что и с бедным сантехником.
– Доктор, вы, пожалуйста, осторожнее, – поспешил объяснить я. – Оно кусается.
– Уберите руки, – потребовала она – я подчинился.
Врачиха приблизилась к телу и, не ставя свою сумку на залитый кровью пол, и вообще опасаясь к чему-либо присосаться, вынесла свой вердикт:
– Мёртв.
Неожиданно для меня врачиха споткнулась на ровном месте, присела и охнула. Её за лодыжку схватило дерево, выбралось по-тихому из раковины, протянуло две ветки, через край их перекинуло и, как змея, подползло, схватило.
– Ай, ай, ай! Что это?! Ай!
Я среагировал, не стал ждать, когда на моих глазах какая-то дрянь из водопровода завалит такую красотку. Схватив врачиху под обе руки, потянул. Ступни скользили в крови, врачиха голосила, а я упрямо вырывал её из рук белой смерти и победил – дрянь её отпустила, забрав себе её сапожок. Когда врачиха оказалась в коридоре и в относительной безопасности, я увидел, что кожа с ноги спущена чулком, открыв мокрые мышцы и блестящие сухожилья. Она сидела широко раскрыв глаза, не мигая, хватая ртом воздух. Шок. Я помог ей встать и добраться до лестничной площадки, там она, немного прейдя в себя, позвонила водиле, а тот, примчавшись за ней, и ничего не поняв из её сбивчивых объяснений, кроме того, что это не я её так, наконец вызвал полицию.
Свершилось чудо(!), и два здоровых кабана в форме зашли ко мне в квартиру. Полицейские, хмурые, как ноябрьское небо перед снегопадом, вели себя настороженно, поглядывали на меня с затаённой угрозой, так мне казалось, искали повод, чтобы кинуть мордой в пол. В моём доме труп, а другого человека ранили (врачиху, предварительно наложив ей повязку, забрал с собой водила скорой помощи – не знаю встретили ли они полицейских, но, по-видимому, всё же да, раз ребята меня в наручники сразу не заковали), и веду я себя нервно – выгляжу психом.
На кухню патрульные стражи порядка заходить не стали – заглянули через стекло закрытой двери, и тот, что был постарше и пожирнее, со словами: «Ой, ё, в рот мне ноги», – покосившись на меня и предупредив, чтобы я оставался в квартире (а куда я мог сбежать? В окно, что ли, от безнадёги выброситься?), увёл за собой своего напарника на лестничную площадку. Я тоже не удержался и заглянул посмотреть что там твориться, в моей кухне. Дерево снова выперло, протянуло ветви к трупу, оплело его, как корнями-паразитами, и дрожало мелкой дрожью, вибрировало. Наверное, не мне одному, но и полицейскому, показалось, что оно насыщается, сосёт кровь.
Уж не знаю, что делали там, на площадке, полицейские – скорее всего, звонили куда-то, 20 минут бубнили, – но в квартиру они так и не вернулись, зато ко мне в гости заявились весьма примечательные товарищи – космонавты, как я их про себя окрестил. Пятеро типов (ещё, как минимум, трое остались вместе с полицейскими снаружи – я их видел, когда их приятели ко мне, в мои однокомнатные хоромы ввалились, через приоткрытую дверь), одетых в золотые защитные костюмы, на голове – шлемы в виде вёдер, забрала затемнённые до такой степени, что черт лица не разобрать, за плечами – какие-то баллоны, на поясе – набор инструментов необычного вида. Один, который шёл впереди, в руках держал хромированную телескопическую железную палку с раздвоенным кончиком – щуп. На левом плече космонавты носили нашивку: чёрное круглое поле с жёлтой прерывистой зигзагообразной окантовкой, внутри которого помещался красный череп без нижней челюсти, а под ним светились зелёным какие-то знаки и аббревиатура – «ОББИ РХБЗ».
Меня оттеснили в комнату, так что за процессом я мог наблюдать, выглядывая из неё, прячась за широкими золотыми спинами героев. Стекло двери, ведущей на кухню, когда космонавт с щупом её приоткрыл, показало мне отражение раковины – я увидел, что дерево снова, оставив в покое труп сантехника, убралось в слив, наружу торчала лишь белая фига. Фига вибрировала, мне даже показалась, что её бил озноб, как с холода. Смелый космонавт вытянул по направлении к раковине руку и подцепил щупом фигу. Реакция последовала сразу: стоило щупу коснуться фиги, как она раздулась и плюнула клубком белых нитей, попавших прямо на шлем космонавта. Потом отдельные нити между собой скрутились в щупальце и, легко оторвав космонавта от пола, дёрнули к раковине. Тело стукнулось о край мойки, космонавт упёрся руками-ногами, и тогда фига, молниеносно расцветая в дерево, стала таскать его, вертеть, кидать, крушить им, как дубиной, мою кухню. Остальные космонавты пришли в страшное возбуждение, стали друг друга толкать, пока вперёд всех не вытолкали «добровольца». Он со спины снял какую-то штуку – трубу с утолщением на конце, – от которой к его баллонам тянулся шланг и, прямо впрыгнув на кухню, опустившись на одно колено, направил сопло раструба на пакостное древо. Что-то щёлкнуло и труба в руках космонавта ожила, выпустив струю синего пламени. Огнемёт! Совсем они обалдели, сжечь мою квартирку захотели. Я было рванулся вперёд, но меня бесцеремонно толкнули в грудь, удержав от необдуманных сокращений.
Дерево, окутавшись густым дымом, отпустило безвольной куклой упавшего разведчика и раскачивалось как на ураганном ветру, постепенно скукоживаясь, облетая хлопьями пепла, уменьшаясь в размерах. Я слышал приглушённые шлемами голоса космонавтов, они между собой переговаривались по внутренней связи. И вот, пока огнемётчик удерживал дерево в раковине, раздувая пожар, к космонавтам присоединились ещё двое их товарищей, принесших с собой любопытное приспособление – обруч на длинной ручке, затянутый прозрачной мембранной, и с плоской круглой крышкой, задвижкой, снизу, пока прижатой к ручке.
Удерживая вдвоём ручку приспособления космонавты, сменив на боевом посту огнемётчика, накинули обруч на слив; дерево, к тому времени ужавшееся до пучка петрушки, оказалось под колпаком. Потом зашумело, как будто включили пылесос, и мембрана стала надуваться в пузырь, в который стало втягивать из трубы слива белую, буйно мечущуюся внутри него массу. Захваченная в плен масса бесновалась, пробовала растягивать пузырь, но порвать не могла. Когда последние нити оказались внутри пузыря, крышка, щёлкнув, встала на место, закрыв ловушку. Неизвестная агрессивная мерзость попалась. Масса, не сдавалась, скручивалась в спирали, билась о затвердевшие стенки пузыря, а освободиться не могла.
Пузырь ловушки унесли, огонь затушили (от кухни моей мало что осталось), а меня попросили поехать вместе с космонавтами на обследование – настоятельно попросили, так что я отказаться не мог, – добровольно-принудительное. Когда я в сопровождении трёх космонавтов спустился вниз и вышел на улицу, то увидел, что рядом с подъездом припарковались два чёрных фургона – бронированных грузовика на базе Камаза – с тонированными стёклами, с метками красных треугольников на бортах. Меня отвели в левый. Там я обнаружил раненную врачиху, она лежала на носилках, под капельницей, с закрытыми глазами, казалась спящей. Возможно, ей специально усыпили, дали опиоидное снотворное, чтобы снять боль. Да, еще её накрыли прозрачной плёнкой с клапаном в районе рта. Плёнка выходила из планок, нарощенных на носилках, и герметично закрывала врачиху, надёжно отделяя её от внешней среды.
В кузове грузовика оказалась оборудована целая лаборатория. Та часть, в которую поместили меня и врачиху, служила для полевого госпиталя – здесь стояли шкафы с медикаментами, был хирургический стол, два кресла, на вроде тех, которые стоят в кабинетах зубных врачей или гинекологов, блестели сталью и мигали лампочками какие-то хитрые приборы. Дальше, следующий отсек кузова занимало что-то вроде центра управления – там сидели за пультами, перед экранами, космонавты. И был ещё один отсек, самый дальний, я видел лишь ведущую в него закрытую железную дверь, выкрашенную в зелёный болотный цвет.
Меня обследовал доктор – должно быть доктор, а кто же ещё это мог быть? – хотя он не снимал свой скафандр, и я не видел его лица, но через внешний микрофон слышал его голос – спокойный, доброжелательный голос доктора Айболита. Меня, признаться, его тёплый баритон нисколько не успокаивал, настораживал, будто кто-то хитрый и злой, прячущийся за маской доброго доктора, притворялся, чтобы забрать себе мои органы. Чушь. Это потому что я его глаз не видел. Неприятно, когда тебя щупает кто-то, кто лица не имеет. Пока мы ехали, он провёл обследование на скорую руку.
– Как вы себя чувствуете? – спросил для затравки врач, проверяя мне пульс.
Я видел своё отражение в тёмном зеркале его забрала, и мне было как-то не по себе, как будто это я сам у себя считаю пульс, и сам же себя не своим голосом спрашиваю.
– Нормально.
– Угу. Что болит?
– У меня? Ничего, ничего не болит.
– Так, хорошо. Сейчас померим ваше давление, снимем электрокардиограмму.
Доктор усадил меня в кресло, облепил датчиками, сам уселся за столик, уставился в экран ноутбука. Показания моего организма он снял за какую-то минуту, после чего повернулся ко мне и сказал:
– Так. А теперь возьмём у вас на анализ кровь.
– Что не так? – я забеспокоился. Зачем ему моя кровь?
– Не беспокойтесь. Это стандартная процедура в вашей ситуации.
– В какой ситуации?
– В ситуации контакта с объектом, представляющим биологическую опасность.
– Но я с ним не контактировал. Не прикасался к нему.
– Не важно. На вас могли попасть споры, или он выделял токсины при дыхании. Есть множество способов загрязнения. Лучше обнаружить проблему раньше, чем потом пытаться её купировать, когда она вырастит в болезнь, да?
– Ну да. Скажите, я что, заражён?
– Успокойтесь, пожалуйста. Ваши показатели в норме. Вот возьмём кровь, проведём анализы, тогда и узнаем. Но думаю, ничего страшного.
Куда меня привезли я не знал. Ехали мы часа полтора, после чего меня вывели из фургона, и я оказался в ангаре что ли. В любом случае, закрытое помещение. Грузовик пришвартовался к пандусу, и я с сопровождающими меня двумя космонавтами вышел наружу, а за нами выкатили телёжку с врачихой. Мы прошли до конца пандуса и встали перед воротами высотой в два человеческих роста. На правой створкой замигал синяя лампа и ворота открылись. Бункер какой-то. Ну Володька, ну грибник долбанный, угостил, называется, это из-за него я здесь. Пускай бы сам свой сраный паутинник лопал, урод очкастый. Я злился на приятеля, хотя и понимал, что он, по большому счёту, в моих бедах не виноват, но, обвиняя его, оскорбляя, мне становилось немного легче.
Меня повели в левую сторону, по левому коридору, а тележку с зеленоглазой докторшей покатили вправо. Миновав КПП – будка с охранником, вооружённым автоматом, в броннике и каске, турникет и прозрачные автоматические двери, открывшиеся после того, как мои сопровождающие вставили в щель их приёмника электронный ключ, – мы двинулись дальше. Коридор петлял и не имел острых углов поворотов, а если заворачивал, то делал это плавно, скругляя углы. Коридор был хорошо освещён, имел множество ответвлений, но ни одной двери. В конце путешествия нас ждал ещё один КПП, а за ним лифт. Лифт меня унёс на пять этажей под землю, а всего их было семь, о чём я узнал посчитав количество безымянных кнопок на панели управления.
Планировка пятого этажа была классической – коридоры, прямые углы поворотов, двери. Меня отвели в крыло карантинного госпиталя – так мне объяснили один из сопровождающих меня космонавтов, после того как утомлённый и немного взволнованный всеми этими переходами, секретами, я настойчиво попросил объяснить, куда меня ведут. На входе в карантин меня встретил уже не КПП, а пост старшей сестры, хотя он мало чем отличался от стеклянных будок, в которых потели в своей броне охранники. Ну хоть она, сестра, была не в защитном комбинезоне ядерного пожарника – только её лицо защищала прозрачная маска от возможной заразы, которую могли притащить сюда её друзья вместе с теми, кого предстояло обследовать, но не от моих взоров. Довольно милая, хотя и сердитая на вид девушка, как и полагается, в белом халатике и шапочке. Она поздоровалась и с космонавтами, и со мной. Правда, не улыбнулась, но на меня посмотрела внимательно и сказала:
– Семнадцатая палата. Михаил, доктор к вам придёт через час, отдыхайте.
– Угу. Какое уж тут… – Не до отдыха мне, милая, на нервах я, извёлся весь, еле ноги передвигаю, а знаю, что глаза не смогу сомкнуть, пока не узнаю про свои анализы и что там дальше будет.
Через две минуты я уже сидел на койке, у себя в палате. Холодильник, кондиционер, отдельный санузел, телевизор. Всё белое: стены, пол, потолок, бельё, холодильник, встроенные в стену электронные часы над дверью. Перебор. Я вообще белый цвет недолюбливаю, а тут его, как специально, прямо накачали в комнату до натужной рези в глазах.
Вроде бы всё есть, а как-то в палате пустовато. Это, наверное, от того, что она отдана мне одному в распоряжения. Да и вообще, мне кажется, что в этом карантине я один нахожусь. Покуда меня провожали до моей палаты, то все те палаты, которые мы проходили, стояли с открытыми дверьми и в них никого, и свет не горел – он горел только в семнадцатой, встречая меня издалека, высовываясь в коридор жёлтой ладонью в полумрак коридора. В этом крыле пятого этажа освещение было не таким ярким, а приглушённым, и лампочки горели через одну. Экономили они, что ли? Не знаю, но настроение создавалось определённое – тихое, бунтовать не хотелось, а хотелось подчиняться и угождать. Тьфу. Какие странные мысли лезут в голову. Кстати, я сразу не заметил – на двери в мою палату, да и на всех прочих, был глазок. Ага, как в тюрьме. То есть, меня могли закрыть (хотя фактически и так лишили свободы передвижения) и контролировать. Приходил бы раз в час надзиратель и подсматривал, что я там, тут, делаю. От таких мыслей я аж вспотел, сильно. А может не от этого? Не знаю. Мне вдруг очень сильно захотелось спать, клонило в дрёму. Но ведь ко мне должен прийти доктор. Надо бы его дождаться. Может, скажет что-нибудь хорошее и отпустит. А? В ушах шумело, и я сам не заметил как прилёг и отключился – отключился так быстро, словно лампочку моего сознания даже не вывернули, а разбили. Бах! – и темнота.
Не знаю, сколько я продрых, когда я проснулся, то на часах синим светилось: 2:00. Что это – два часа дня или два часа дня. Всё же мне казалось, что – ночи. Значит, без малого, я проспал почти двадцать часов. Ничего себе, молодец. Но чувствовал я себя странно. Бодро – да, спокойно – нет. Меня прямо таки распирало, внутри меня всё горело, я хотел пить. Легко слетев с накрахмаленных, похрустывающих простыней, как сухой лист с дерева – таким я себя чувствовал невесомым, – я кинулся к холодильнику. Внутри меня ждало удовлетворение моего вожделения… правда, временное. Минералка – две бутыли по литру, сок апельсиновый – два пакета, газировка – три бутылки – всё это изобилие влаги я вылакал, влил себя за один присест. Пока пил, чувствовал как жажда отпускает, а прекратил – она вернулась назад и показалось, что вернулась сильнее и жарче.
Я вытер ладонью обильно проступившей на лбу пот. Под моими пальцами упруго что-то спружинило. Обследовав, ощупав ещё раз лицо, я обнаружил, что под кожей у меня перекатываются маленькие желваки. Их было много, очень много. Такие же подкожные образования, катышки, обнаружил на предплечьях, на пояснице и паху. Мне бы испугаться, но мне как-то стало всё безразлично, единственное, что я хотел – так это пить. И ещё что-то мне надо было срочно сделать. Но вот что? Запах! Точно, этот знакомый запах, он поможет мне найти, поможет напиться. Да, напиться. Меня лихорадит, подёргивает от возбуждения, от вожделения. Я знаю, что надо делать, я знаю, куда надо идти.
Дверь заперта, меня закрыли. Я взялся за ручку и потянул – сначала легко – нет, заперто, тогда я поднажал, раздался хруст. В моих руках, пальцах, столько скопилось силы, что казалось я могу сдёрнуть дверь с петель, выломать вместе с коробкой… я придержал себе, не хотел, чтобы на шум пришли, поэтому я увеличивал усилие постепенно – и замок не сдюжил, язычок, разворотив паз, выскочил, и дверь, крякнув, щёлкнув, перестала быть мне помехой.
Не доходя десяти метров до поста медицинской сестры, я опустился на четвереньки и таким образом пробежал вплотную к будке, где сидел страж в белом халатике. Завернув на первом повороте, я встал на ноги. Мне нужно было в противоположное крыло этажа, там… А что там? Я не мог внятно ответить себе на этот вопрос, просто знал, что мне туда, и ни о чём другом я думать был не в состоянии. Вместо мыслей – одно огромное желание красного цвета. Чем ближе я был к цели, тем сильнее я становился.
Я пришёл в тупик. С виду – обычная стена, глухая, без намёка на дверь, но я знал, что это бутафория, за этой стеной продолжение. И я видел, что там, в комнатке сидят трое – три солдата, три цепных пса, натасканных на мясо нарушителей периметра. Для меня солдаты выглядели малиновыми силуэтами, зависшими в серой мгле. Они знали, что я пришёл, но не спешили поднимать тревогу, потому что для них я стал их офицером, командиром – лейтенантом Беловым. Я посмотрел туда, где под потолком, в углу, была спрятана камера скрытого видеонаблюдения. От меня не требовалось больше ничего – просто посмотреть в камеру. Часть стены, слева от меня, поднялась, образовав узкий проход.
Войдя внутрь, я сразу ударил. Один солдат стоял прямо у дверного проёма, вытянувшись по стойке смирно, вот его-то я и ударил – в горло. Он наклонил голову вперёд, словно собирался икнуть, а потом, облив меня кровью, хлынувшей изо рта, упал нам колени. Двух его товарищей по оружию я тоже забил до смерти. Они не сопротивлялись, не пробовали защищаться, а безропотно принимали от меня удары, пока не падали, чтобы уже не подняться. Закончив, я весь был перепачкан чужой кровью, моя одежда намокла, волосы свалялись, а кожа неприятно зудела.
Из коморки охраны я вышел через другую дверь, прошёл по короткому коридору и вошёл в помещение, где одну из стен заменяло панорамное окно. Около окна, за пультом сидел какой-то человек в белом халате и элегантных очках (не то что у Володьки) в тонкой оправе. Услышав, что кто-то вошёл, он обернулся и отреагировал для меня неожиданным образом:
– Михаил?.. Что вы здесь делаете? – Этот тип (доктор? учёный?) меня знал. Откуда? – Вы почему свою палату покинули? – строго он спросил меня, и тогда я понял, что это, вероятно, тот доктор, чьё посещение, обещанное мне медсестрой, я проспал.
Я подошёл к нему, и, пока он не успел встать, засадил кулаком сверху по голове. Доктор сразу потерял ко мне весь интерес, он ко всему потерял интерес, – череп доктора не выдержал. Я слышал, как кость треснула, и видел, как его глаза показали синеватые белки, когда он безвольно завалился на спинку кресла. Вот теперь я мог спокойно посмотреть в окно.
Там, в том другом ярко освещённом помещении, моё внимание привлекло нечто весьма любопытное. Собственно, там, кроме этой штуки, которая устроилась солнечной кляксой на противоположной стене, ничего и не было. Хотя вру: там, на полу валялся в луже крови армейский ботинок. Ага, туда-то мне и надо.
