Смерть предпочитает убивать изнутри: Крах невежества

После приступа на Васильевском острове, меня сразу же отвезли в госпиталь, где меня постепенно откачали, а через два дня я и очнулся. Ко мне приходили полковник и Иван, пока я был без сознания, но больше внимания мне оказывали доктора и медсестры, проверяя мое состояние. Они не сомневались, что это симптомы онкологии, но подробностей не имели, пока я не показал им распечатанные бумаги и их копии на электронном носителе – результат работы аппарата Зеленкина. Решение очевидное – операция и химиотерапия, но такие сложные и дорогие вещи в их больнице не делали, нужно было специальное оборудование. Через какое-то время меня снова навестил Зорин и рассказал о том, что я, собственно говоря, пропустил.

После гибели Жнеца, как и предполагалось, зараженные перестали проявлять наступательную инициативу и стали скрываться при первом визуальном контакте с человеком, особенно когда людей было с десяток и больше. Прилетевшая вовремя вертолетная авиация оперативно зачистила городские кварталы от заражённых, стараясь не навредить инфраструктуре города. Немногие выжившие из других стран, кроме стран севера, стали стекаться в наши города, спасаясь от бесчисленных орд зараженных. На связь вышла Финляндия, Швеция, Норвегия, которые уверенно держали северные территории.

Полковник разговаривал со ставкой, и они условились принять меня в Москве, чтобывыяснить, что мне известно об этом заражении. Ученые начали делать открытия, находя взаимосвязь между зараженными и Жнецом. Но для начала мне предстояло серьезное лечение, чтобы можно было продлить мою жизнь.

Через два дня меня перевели в другую больницу, где работали лучшие, а может и единственные, хирурги и врачи-онкологи в городе. Операция прошла без каких-либо осложнений и приключений, все было четко по плану. Далее были два курса химиотерапии и небольшое восстановление. Снимки показали, что опухоль была удалена без проблем, однако метастазы все ещё оставались в организме. Как и говорил врач, вопрос о выздоровлении тут и не стоял, только продолжительность жизни.

Всего на восстановление у меня ушло полтора месяца. Тогда, в последний день в больнице, я стоял перед зеркалом, застегивая пальто, и молча рассматривал свою голову, которая на месте заживающего шва стала, наконец, зарастать волосами. Прическа была ужасной, и я закрыл её, надев бандану байкерской расцветки.

В Петербург пришла весна: растаял снег, солнце стало светить чаще, что совсем не свойственно Питерской серой погоде. Ученые беспокоились, что заражение снова пойдет по воздуху – теплому и влажному, но этого почему-то не происходило. В самом Питере полностью избавились от зараженных и их следов, постепенно налаживая инфраструктуру города и пригородов. Некоторые сгоревшие дома или целые кварталы были полностью снесены строителями, и теперь появилась много площадок для нового строительства в городе. Появилось транспортное сообщение с другими выжившими городами, и продуктовые магазины наполнились едой и товарами. Военные начали часто проводить рекогносцировку2 местности, патрулируя границы, но зараженные больше не нападали на Петербург после смерти Жнеца. В город вернулся свет, тепло, запустили интернет и некоторые интернет ресурсы, в том числе и социальные сети, но спрос на них упал. Люди стремились уйти от пережитого, больше общаясь и контактируя друг с другом.

Мне предстояла поездка в Москву и общение, если не с правительством, то уж точно с ведущими учеными-исследователями, которых могла интересовать информация по поводу стволовых клеток и слабых мест зараженных. Уже к концу апреля я вернулся, в теперь уже свою квартиру, так как хозяйку признали пропавшей без вести, а потом я начал собирать вещи.

Все время после больницы, я искал Александра, его семью, его девушку. Оказавшись в его доме, я не встретил никого, даже следов его присутствия тут не было. Военные, проверявшие этот дом, также не нашли следов выживших или зомбированных. На душе было грустно: «Несправедливо это – его не стало, а я продолжаю жить, несправедливо», – пробегало в моей голове.

В день моего отъезда, в позднее время весны, я весь день гулял по Питеру ирассматривал его достопримечательности, будто видел их в последний раз.

Возле Дворцовой площади я встретился с одним странным стариком.

– Ты! Да-да, ты! Слушай, – обратился ко мне он. Человек был одет в лохмотья, небольшого роста и сутулый, но это никак не мешало ему активно жестикулировать руками и перемещаться взад и вперед, доказывая мне свою правоту. Несмотря на это, я был единственным человеком на площади, кто с ним общался, остальные будто бы не слышали его и не видели. – Грядет эпоха новая, знай же! Придет безликий, явится армия его металлом сотканная. На закате апокалипсиса сверкнут лучи железного огня, и внемлют люди голосу разума и логики, что этот безликий принесет. Будет новый страж и новая эпоха для всех живущих на земле!

«Бедный дед, совсем с ума сошел!», – подумал я, пока он продолжал мне что-то ещё рассказывать. Не дожидаясь его новых доводов, я отправился дальше.

И ведь часто такое бывало с людьми в дни сложностей и ужаса. Они сочиняли себе богов, сверхъестественную силу, духов, что всегда придут, помогут и защитят. К сожалению, это была всего лишь фантазия, а фантазиям, как известно, не суждено покинуть человеческий мозг и воплотиться в реальности. К сожалению, или к счастью. Однако, с другой стороны, в черную и бескомпромиссную эпоху людям, жизнь которых будет обречена, надо во что верить, чтобы продолжать бороться и жить дальше.

На Васильевском острове – том самом, на котором произошло два важных, но нехороших события моей жизни, я заметил, что люди снова стали танцевать и веселиться, как раньше, словно они и не прекращали своего веселья. Это удивительное зрелище, когда город, наполовину опустевший и разоренный, начинает снова возвращаться к обыденной жизни, а сами люди, несмотря на пережитые потрясения и боль, веселятся и отдыхают вновь. Как это ни печально, обыденной жизни, такой, как раньше, возможно, уже никогда не будет – с вечно шатающимися туристами, задорными и наивными иностранцами, с шумом дорогих и не очень авто, с шумными красивыми вечерами и изобилием продуктов и товаров в магазинах. Осадок от этой катастрофы останется и будет выводиться десятилетиями, даже людям не суждено теперь жить так, как жили они раньше, как раньше они старели, нянча своих внуков и правнуков. Но людям, этим танцевавшим людям, было все равно, они просто продолжали изливать огонь страданий, воплощая его в красивый красочный танец. «Я бы снова хотел станцевать с ними, может, снова встретить свою любовь, а потом… А потомопять скатиться в депрессию? Ну уж нет!», – столкнулись между собой потоки моих мыслей. «Пожалуй, оставлю это для следующей жизни, в этой с меня хватит».

Вечером, когда уже стемнело, на вокзале меня провожали Зорин и Иван Смольников. Это был уже не тот Московский вокзал, что раньше. Когда-то здесь всегда было много людей – веселых и не очень, было шумно, что-то объявляли по громкой связи. Поездов всегда было много, все они пронзительно поскрипывали, а в воздухе витал запах жженого угля. Теперь здесь было все по-другому, словно вырвали кусок одной жизни, и заменили другим. Людей тут было немного, некоторые рыдали, провожая своих родных, другие просто молчали и о чем-то думали. Поезда теперь загружались только по одному и большая часть вагонов у этих поездов были гружены снаряжением и техникой.

– Рад тебе сообщить – в Москву ты поедешь не один, – заговорил полковник радушно. – Вот, Ванек с тобой поедет. Вдвоем будет веселее.

– А вы не едете? – спросил я Зорина.

– А мне не положено покидать город. Ты же знаешь, мне как руководителю шестой общевойсковой армии надо защищать границы от зараженных и поддерживать порядок на улицах. Меня признали хорошим руководителем, наверное, повысят в звании и должности, так что я останусь тут, на посту.

– Жаль, товарищ полковник. Ну, если вдруг объявится хозяйка квартиры, то передайте ей это, – добавил я и передал Полковнику связку ключей.

– Хорошо, передам, – ответил полковник, мягко улыбнувшись, и положил связку в карман. – Вань, – обратился полковник к Смольникову, – парень после операции, помоги ему с сумками.

– Есть, товарищ полковник, – сказал Иван с энтузиазмом, и понес чемоданы в поезд, я, было, хотел перехватить их, чтобы доказать, что не следует принижать мои физические возможности, но Иван настоял на своем.

Полковник подождал, пока парень скроется в поезде, и начал говорить со мной уже на другую тему:

– У Ивана больше никого не осталось, в депрессии сидел последние три недели, не просыхал. Надеюсь, ты не против попутчика, ему развеяться надо, приключения половить, а то пойдет концы сводить. Парень он отличный, ты знаешь – шутит много, верный товарищ. Защитит, прикроет, поможет силой, если что. Да и вдвоем веселее будет.

– Не против, – ответил я полковнику.

– Тему семьи не поднимайте с ним, хорошо? – попросил Зорин, я кивнул в знак утверждения и продолжил слушать. – Веселитесь, гуляйте по Москве, она вообще не пострадала от катастрофы. С учеными разговаривай по существу, лишнего ничего не говори. – Полковник задумался на минуту. – И ни слова об онкологии! Ясно?

– Ни слова, – сказал я.

– Сделано, полковник, – ответил Иван, вернувшись после того как отнес вещи в вагон поезда.

Мы поболтали ещё на нейтральные темы, а затем проводница стала постепенно загонять всех пассажиров.

– Ладно, орлы, дерзайте. Счастливой вам дороги! – сказал нам полковник напоследок. – А то поезд без вас уедет.

Мы попрощались с полковником, зашли в вагон и расположились в купе. На весь вагон было всего три человека: мы с Иваном и какой-то инженер-технолог в другом конце вагона. Путешественников, видно, теперь совсем не много, да и путешествуют они сейчас только по делу. Самолеты, как уверял меня полковник, ещё не летают, так как военные опасаются новой напасти со стороны зараженных в небе. Не знаю, как это возможно, но раз этого опасаются военные, то этого действительно стоит опасаться. Так что вместо самолета, на что я надеялся, мы расположились в вагоне поезда, который будут охранять военные солдаты и патрули на станциях.

Поезд тронулся, и как подобает традициям, Зорин помахал нам вслед рукой. «Хоть и полковник, серьезный военный, а общается с нами, как со своими сыновьями», – подумалось мне. Мою голову терзала смутная навязчивая мысль, что, возможно, я Зорина больше никогда не увижу. Может, случится что-то со мной, или ещё что произойдет.

Мол, застряну там, в Москве, или ещё что хуже… Однако я старался не допускать этих мыслей, Зорин на сегодня – единственная связующая нить, которая соединяет меня и память о моей семье. И вот, похоже, теперь и меня начала захлестывать депрессия.

Застучали колеса, поезд стал выходить за пределы города. За окном было сумрачно и темно. Сверкающие окна города уходили все дальше и дальше, оставляя нас одних.

Город полностью скрылся из вида, за окном периодически мелькали огоньки не то военной техники, не то фонарей рабочих. Медленно покачивающийся поезд начал убаюкивать и затаскивать в сон. Мы расположились каждый по своим койкам и улеглись спать. Иван уснул достаточно быстро и захрапел, а вот мне все не спалось: прокручивал в голове все, что произошло, происходит, и что будет происходить с нами в этом приключении. Благо, голова уже полностью зажила и постепенно обрастала волосами, лежать на подушке стало совсем не больно. И я, наконец, погрузился в глубокий и спокойный сон.

Глава 2: Большой путь

Через пять дней после начала катастрофы. Глубокая ночь. Пригород Петербурга.

Танк стоял посреди поляны в где-то в лесной глуши. Вооруженный автоматом Михаил Митрохин стоял на танке с автоматом и осматривал окружение, чтобы не допустить внезапную атаку зараженных, которые могли бы окружить солдат. Федор Фатюхин – механик-водитель танка, сидел возле левой гусеницы и менял трак, из-за поломки которого машина не могла двигаться.

– Федька, давай быстрее, не нравится мне здесь. И опоздать на место встречи можем, – подталкивал Федю его командир-наводчик.

– Вот ты параноик, – сказал Фатюхин с выдохом. – Успеем, все сделаем. Как говорил Карлсон? Спокойствие, только спокойствие, – ответил он спокойным пофигистскимголосом.

– Как можно быть спокойным, когда какая-то четвероногая мутировавшая тварь смогла поломать двадцатитонную машину!?

– Да откуда ты взял-то, что это мутант был? – спросил Федя Митрохина, приподнялся и стал смотреть на товарища. Михаил же, не сменив своей позиции, старательно всматривался в лес.

– На мониторе увидел, – ответил он.

– Может, померещилось тебе, темно же все-таки. А тут много, кстати, мусора железного валяется. Свалка тут была, вроде как. Вот, посмотри, – Фатюхин попинал ногой лежащий рядом кусок арматуры. – Может, попал и сломал звено, а?

– Знаешь, может ты и прав. Что-то я совсем перенервничал, – выдохнул Митрохин.

– Расслабься. Я, конечно, понимаю, что там сейчас мутанты обитают. Но мы-то с танком, под защитой, – добавил Федор и запрыгнул на машину. – Давай, поехали уже… Постой, ты видишь? – внезапно прервался он на полуслове и показал пальцем на сидевшую на ветке большую птицу – глухаря. – Ничего себе! Это же мечта охотника, Мишань! Давай его пристрелим и как трофей привезем?

– Нет, мы не будем лишний раз стрелять и создавать много шума, – отсек идею Михаил.

– Ну, вот опять, ну елки…

Глухарь неожиданно взлетел и полетел к танку, а потом сел на дуло возле экипажа и начал пристально рассматривать людей.

– Миш, ты видел когда-нибудь в своей жизни так близко эту птицу?

– Нет, Федя, не видел, – ответил Михаил удивленным голосом.

– О, у меня как раз остался кусочек хлеба, дай ка я его покормлю! – сказал Федя и потянулся в карман комбинезона за хлебом.

– Федь, ты с ума сошел! Брось эту затею, поехали уже.

– Да ладно тебе! Я слегка прикормлю эту птичку. И все.

Фатюхин поднес руку с хлебом к птице под нос. Птица не испугалась, а продолжила так же с любопытством рассматривать танкистов, время от времени посматривая на кусочек хлеба. Внезапно, глухарь схватил кусок, прикусив вместе с ним ладонь руки Фатюхина так, что у него пошла кровь.

– Ах, ты ж! Чертова птица! – выругался Фатюхин, размахивая руками. Глухарь испугался, взмахнул крыльями и улетел прочь. – Ладно, поехали от сюда! Чертова птица… Ух, блин, как больно-то кусается, – закончил он, зажимая свою руку.

Танкисты уселись каждый на своём месте и поехали дальше, в Петербург, на место встречи.

У глухаря была небольшая резаная рана справа под крылом. Дождавшись, пока танкисты уедут, птица увидела на снегу зайца, прыгнула на него и, убив, начала свой пир.

***

Из сна я вышел удивительно легко. Поезд все еще ехал и постепенно подъезжал к столице России. За окном светало, вставало солнце. Иван ожидаемо сидел за столом, облокотившись на него, и сильно грустил. Все было так, как мне и говорил Зорин. Чтобы подбодрить товарища, я начал диалог:

– Эх, наверное, надо было все-таки сходить да потанцевать на Ваське! – Иван спокойно обернулся на мой голос и взглянул на меня опечаленными глазами. – Встретил бы какую-нибудь симпатичную танцовщицу, потанцевал бы хорошенько, – добавил я с намеком на последнее слово. – Может, и отношения завязались бы.

– А что ж не сходил-то? – молвил Иван с постепенно поднимающимся настроением.

– Да не хотел терзаться старыми воспоминаниями. Но пока их не было, это, конечно, было классное времяпрепровождение, – ответил я.

– Я там однажды веселое приключение словил, – начал говорить Иван с легким смешком и выглядел уже менее грустным, – звание новое получил, загулял. По пьяни подрался с байкером, а потом укатил на его мотоцикле. Утром очнулся где-то уже за городом, в части подумали, что сбежал, раз с выходных вовремя не пришел. Чем только думал – черт меня знает, – проговорил он, ударив себя по лбу, – но потом мне здорово влетело, конечно. Байк удалось вернуть, штраф заплатил сатанинский. Отмазали, в общем. Но черт знает, не помню, как за городом очутился. Вот просто, дырка в памяти.

– Да, забавно. Проходил я как-то летнюю практику в лабораторном комплексе нашего городка. Ну, работал с системой генерации сверхпроводимости, – Иван сделал вдумчивое лицо, будто бы понимал, о чем я говорил. – И, в общем, в настройках программы сделал ошибку в единицах измерения, запустил установку и жду, когда через установленное время заряд пойдет по цепи. А потом как вышибло накладную крышку установки, от грохота ажфорточки распахнулись, а сам на пол рухнул и голову прикрыл от страха. Повезло, что не сломал ничего. Кроме штанов, разумеется.

– Аххах, ученый хренов, – рассмеялся Иван и по-братски дал мне пять. – Это у тебя артиллерия получилась какая-то.

– Не, артиллерия у меня на другой практике получилась случайно, – продолжил говорить я.

Мы с Иваном ещё долго болтали, что-то вспоминали из жизни – смешное и не очень. Он больше не грустил, а наоборот, радовался, и с невероятным энтузиазмом рассказывал истории из личной жизни и военного быта, от которых порой мы ухахатывались. А ещё он с нетерпением ждал гулянок по столице и очередных приключений, полных веселья и новых открытий, но уже без стрельбы по зараженным. Позже, я вышел из купе и остановился возле окна. На одном из поворотов я смог рассмотреть полностью поезд и узнал, какими вагонами он ещё пополнился.

На весь состав было всего два пассажирских вагона, множество товарных, гружеными военной и гражданской техникой, и замыкалось все цистернами. Пассажиры, тем не менее, ещё долго будут не самым часто встречаемым видом груза, перевозимым на поезде.

Спустя ещё час езды, поезд оказался в Москве и остановился на территории вокзала. Солнце продолжало ярко светить, температура держалась около пяти градусов по Цельсию и по прогнозу должна была подняться ещё выше – обычная весенняя погода средней полосы России. Мы вышли из вагона и, следуя указаниям Зорина, стали ожидать военных людей, которые должны были нас встретить. Прошло десять минут, двадцать минут, поезд уже отогнали на другой путь, а нас так никто и не встретил.

Я позвонил по телефону Зорину – благо сотовую связь стали постепенно налаживать – и спросил, почему нас не встречают, на что полковник мне ответил, что они задерживаются, надо подождать в кафе. Так мы и сделали.

Кафе на вокзале, ровно как и во всей Москве, оказались беднее в выборе еды, чем в Питере, да и цены там были намного больше. Вероятно, это было связано с большой плотностью населения, которое ещё до катастрофы было не маленьким. После катастрофы в столицу стали эвакуировать города и села, которые оказались под ударом зараженных, еды и свободного пространства заметно поубавилось.

Миновали долгие пять часов нашего сидения в кафе, а затем, наконец, к нам приехали военные. Они усадили нас в бронированный многоместный военный автомобиль в сопровождении трех вооружённых солдат и повезли по городу к месту назначения.

Коммуникации, цивилизованные составляющие Москвы, дома, архитектура – все оказалось незатронутым скверной катастрофы, но количество людей в Москве было просто невероятным. Везде стояли палаточные лагеря и самодельные бараки для тех, кому не хватило крыши над головой. Кто-то жил прямо на вокзале, надеясь в скором времени уехать, а кто-то, видимо, уже больше не собирался никуда уезжать: сидели в своих палатках и ждали, когда им дадут долгожданное, приемлемое для комфорта, убежище. Кому-то везло больше: им доставались пустующие школьные коридоры, спортивные залы, стены университетов и пустые диваны гостиниц, однако все же большая часть сидела в палатках. Сами власти пока не особо спешили строить и оборудовать новые дома. Помимо этого, улицы города были грязными и неубранными, везде валялся мусор, а в воздухе постоянно ощущалось присутствие смога и пыли. В магазинах был сильнейший дефицит товаров, множество ресторанов и сфер услуг ежедневно закрывалось из-за отсутствия посетителей и возможностей вести бизнес безубыточно. Несмотря на это, основная инфраструктура города продолжала работать в штатном режиме.

Наш путь привел нас сначала в гостиницу, где мы разгрузили свои вещи, а затем сразу же на собрание, которое решили проводить в одной из самых больших аудиторий университета МГУ.

Здание университета было огорожено забором с колючей проволокой, а на его территории был введён пропускной контроль, где проверяли содержимое карманов и курток на наличие звукозаписывающих устройств и прочих запрещённых предметов. В самом здании института нас ещё раз проверили и обыскали, а потом и вовсе выдали другую верхнюю одежду, которая поглощала любые электромагнитные волны. Затем, группа из военных сопроводила нас с Иваном к аудитории.

В большой лекционной аудитории расположилось порядка двух сотен людей. Среди них были военные, ученые, инженеры и просто люди руководящий должностей с доступом к секретности. Любопытно, что подобную дискуссию решили проводить именно тут, а не в здании государственной думы или ещё где-нибудь в специально оборудованном здании, ведь там уровень безопасности, наверное, должен был быть намного выше.

К тому моменту, когда мы вошли в аудиторию, в ней проходила шумная дискуссия. На наш приход никто особо не обратил внимание. Мы спокойно уселись за свободное место и принялись слушать разговоры ученых:

– … и они смогли отрастить себе крылья? Так что ли? – говорил участник дискуссии, стоявший возле доски и, вероятно, до этого читавший доклад. – Нет, коллега, они получили генетический код от живого существа, путем заражения, а не поглощения!

– Но как, по-вашему, тогда вышло, что мутировавший глухарь смог увеличить свои размеры в восемь раз и при этом сохранить подъемную силу своих больших крыльев? – выкрикнул ученый с третьего ряда. – Ведь установлен факт, что у летунов – мутантов от глухарей – другой состав крови, параметры тела. Мы изучали сбитого недавно летуна.

– Как его организм смог претерпеть такие изменения всего лишь через два месяца после заражения? – задался вопросом ещё один человек. – Что это за такая молниеносная мутация? И почему сейчас, существуя в теплое время года, вирус не покидает зараженных и не переносится в воздух? Мутация оказалась необратимой?

– Я не понимаю, что вы ищете таким путем. Это не просто вирус или мутация, это оружие! Оно не ищет логических путей, оно стремится убить или подчинить себе все что может, – выкрикнул уже не молодой военный офицер, пытаясь перевести разговор в интересующее его русло.

– С заражением, передающимся воздушно-капельным путем, все уже однозначно, – начал отвечать на один из вопросов лектор у доски. – Инфекция претерпела мутации, жертвуя своими функциями перемещения по воздуху взамен на возможность манипулировать организмом зараженного существа и изменять его, коллеги. Суровые холодные температуры заставили его изменить свой генетический код. Поэтому вирус больше не окажется в воздухе, эволюция завела его слишком…

– Но как же нам быть с летунами? – перебил его человек в военной форме. – Как же остановить такое существо, раз оно умудряется уничтожать наши вертушки и технику? Мы свои три потеряли, чтобы одного сбить. Что будет дальше? Мутанты – медвединаучатся переворачивать БТР и вскрывать их, словно консервные банки? У них должны быть какие-либо слабости, нам следует найти их, чтобы обезопаситься.

– За то время, что мы изучаем этих существ, мы так и не смогли установить логические последовательности их поведения и действия, – начал диалог один из самых уважаемых и мудрых профессоров страны, все голоса и обсуждения в этот момент притихли. Седой, с широким лицом и большими квадратными очками, он стоял и создавалось ощущения надменностью его над всеми нами. – Зачем они нападают на нас? Почему? Что их мотивирует? – говорил профессор, периодически поглядывая на лектора и на всех сидящих в зале. – Быть может, они действуют, словно муравейник или большой улей, и воспринимают нас как потенциальных врагов и конкурентов в борьбе за право властвовать над Землей? Или думают, что мы всего лишь пища, расходный материал? Внешние свойства зараженных показывают, что бывшие когда-то стволовыми клетки стали наращивать, улучшать параметры и свойства существа, которое они заразили и смогли подчинить себе. А разум зараженного стал полноправной ячейкой их коллективного разума. Коллеги, как думаете, как они общаются между собой? – задал профессор вопрос аудитории, все сидящие стали переглядываться, что-то перешептываться, а профессор продолжил: – Телепатией. Именно телепатией они координируют свои действия. Данное свойство развили именно стволовые клетки и научили зараженных чувствовать и воспринимать друг друга на расстоянии. Это подтверждают эксперименты, где в двух разных комнатах сажали по зараженному, и послепричинения ущербу одному из них, мозг второго резко активизировался. Сам зараженный метался из стороны в сторону и нервничал, притом, что он не знал о наличии соседа в другой клетке. Как иначе можно объяснить такое поведение?