Океанами чувств

Артём Смоляков

Океанами чувств

Пролог

Туман над Невой напоминал живое существо – древний, безмолвный и мудрый. Он укрывал острые шпили Петропавловской крепости, окутывая гранитные набережные в холодной дымке. Шум ночного города растворялся в тумане, превращаясь в загадочный шепот.

Денис, стоя на Певческом мосту, искал утешение в этом шепоте. Объектив его камеры был направлен в молочно-белую пелену, за которой угадывалось дыхание широкой реки. Он искал не форму, а чувство – ту самую неуловимую вибрацию мира, которую, казалось, не замечал никто, кроме него.

Он еще не знал, что в эту самую секунду, через весь город, в свете софитов старой фотостудии на Литейном, эта вибрация обретала имя – Алиса.

Она смотрела в объектив чужой камеры, но чувствовала себя увиденной впервые. Не как товар – идеальные скулы, правильный разрез глаз, длинные волосы цвета спелой пшеницы, – а как тайна. Где-то в глубине, за внешним лоском, пробуждалось что-то древнее, знакомое и пугающее. Ей почудилось, что не вспышки ламп освещают её, а отражение далекого-далекого маяка, пробивающееся сквозь толщу воды и времени. На миг ей показалось, что она стоит не на линолеуме студии, а на мокрых камнях какого-то незнакомого берега, а в ушах звучит не щелчок затвора, а крик чаек и глухой гул океана.

Они еще не встретились. Их миры были разделены километрами брусчатки, стекла и бетона. Но в ту ночь, каждый на своём берегу тишины, они оба почувствовали одно и то же – зов. Тихий, настойчивый, как далекий прилив, который невозможно остановить.

Он шёл из глубины. Из океана, что спал в их крови, храня память о всех неслучайных встречах, о всех несказанных словах, о всех потерянных и обязанных найти друг друга душах. И их сердца, будто два маяка, начали посылать друг другу сигналы сквозь туман обыденности, еще не зная, что скоро их волны сольются в один шторм.

Глава 1

Дождь начался внезапно, и улицы Санкт-Петербурга превратились в блестящие чёрные зеркала, где отражались фонари и подолы прохожих. Денис, прижимая дорогой объектив к куртке, спешил к арке своего дома на Гороховой, ругая себя за то, что не посмотрел прогноз погоды. Он провёл весь день в парке Елагина острова, снимая уток в позолоченных осенней ржавчиной прудах, и совсем забыл о надвигающемся дожде.

Из-за угла, прямо под струю с непромокаемого козырька, вышла она. Столкновение было мягким, но неизбежным. Из её рук выскользнула объёмная папка, и десятки листов с прекрасными, отрепетированными до автоматизма лицами поплыли по мокрой брусчатке.

«Осторожнее!» – вырвалось у неё, и в голосе было больше паники, чем раздражения. Она бросилась на колени, пытаясь собрать портфолио, но вода уже безжалостно размывала тушь и краску.

«Боже, простите, я… я не видел!» – Денис, забыв о своём фотоаппарате, рухнул рядом с ней, хватая мокрые, слипающиеся листы. Его пальцы встретились с её пальцами над изображением её же лица в образе испанской инфанты. Он взглянул на неё – настоящую. Капли дождя застревали в её ресницах, словно крошечные бриллианты, а волосы, собранные в небрежный пучок, растрепались, и отдельные пряди липли к щекам и шее. Она была без макияжа, усталая и оттого невероятно живая. И до боли знакомая.

Не та знакомая, которую он где-то видел. А та, которую… узнал.

Она подняла на него глаза – серые, как питерское небо перед самым дождём. И в них мелькнула та самая вибрация, то самое смутное узнавание, которое он ловил в тумане.

«Давайте я, это же я виноват», – он снял куртку, накрыл ею папку, пытаясь хоть как-то спасти остальное. Его руки дрожали.

«Ничего страшного», – выдохнула она, и вдруг её плечи странно дрогнули. Она не плакала. Она смеялась. Тихим, хрипловатым, совершенно очаровательным смехом. «Просто представьте: час позирования, три часа грима, и вот он, финальный результат, плывёт по воде как обычная бумажка. Похоже на performance art, да?»

Денис растерялся, потом тоже невольно улыбнулся. «Дорогостоящий performance. Позвольте мне хотя бы компенсировать ущерб. Или… или снять вас заново. Я фотограф. Денис».

Она внимательно посмотрела на него, оценивая. Взгляд её скользнул по его лицу, остановился на фотоаппарате, висевшем на шее. «Алиса», – сказала она просто, протягивая ему мокрую, холодную руку. Её пальцы были удивительно хрупкими в его ладони. «И нет, не надо компенсаций. Судьба, наверное. Она явно хотела меня унизить сегодня».

Они укрылись под аркой, спасаясь от ливня. В этом уютном уголке пахло мокрым камнем и старым деревом. Папка, словно немой свидетель их странной встречи, лежала между ними.

«Вы упомянули судьбу. А если я скажу, что у меня ощущение, будто мы уже встречались?» – осмелился Денис. Он не любил шаблонные подкаты, но это было не шаблонное выражение. Это была правда.

Алиса отвела взгляд, глядя на дождь, занавешивающий улицу. «У моделей всегда такое ощущение. Мы видим много лиц», – сказала она мягко, но без отторжения.

«Нет, не в этом дело. Не в лице». Он не знал, как объяснить. «Вот вы сейчас отвернулись. У вас на шее, под самой мочкой уха, крошечная родинка. Я её… я её знаю».

Она резко обернулась, глаза широко распахнулись. Рука сама потянулась к тому месту, которое он назвал. Ее взгляд стал изучающим, почти испуганным. «Как?..»

«Я не знаю. Я видел её. Во сне. Или…» Он замолчал, чувствуя, как краснеет. Это звучало безумно.

Тишину между ними нарушил только шум дождя. Алиса не отступала, не смеялась. Она смотрела на него, пытаясь разгадать. «Это очень странный способ клеить девушек, Денис», – наконец сказала она, но в углах её губ заплясали чертики.

«Работает?» – он выдавил из себя улыбку.

«Пока непонятно», – она покачала головой, но внезапно стало ясно, что лёд растаял. Настоящий, а не тот, что был в её глазах секунду назад.

Они простояли под аркой ещё минут сорок. Говорили обо всём и ни о чём. О том, как ненадёжна питерская погода, о сложном заказчике, с которым она сегодня работала, о его утках, которые так и не вышли на контакт. Они смеялись. И с каждым смехом, с каждой обронённой фразой это чувство – плотное, тёплое, необъяснимое – росло между ними, заполняя всё пространство под сводами арки. Казалось, не они нашли укрытие от дождя, а дождь оградил их от всего остального мира, создав хрупкий, временный аквариум только для них двоих.

Дождь начал стихать, превращаясь в моросящую изморось.

«Мне надо», – они сказали это одновременно и снова рассмеялись. «Вам, наверное, надо сушиться», – сказал Денис, с трудом находя в себе силы положить конец этому моменту. «Да, и вам тоже. Вы весь мокрый», – она кивнула на его свитер, промокший насквозь.

Он поднял свою куртку, под которой лежала её папка. Отдавая её, он почувствовал, как что-то перекатывается в кармане. Засунув руку, он вытащил плоскую, идеально гладкую морскую гальку, цвета слоновой кости, с дырочкой посередине.

«О, – воскликнул он с удивлением, – я нашёл это неделю назад на пляже у Финского залива. Совсем забыл про неё. Возьмите».

Он протянул ей небольшой камень, и его жест был полон детской непосредственности.

Алиса взяла камень. Её пальцы нежно обхватили гальку, и внезапно она вздрогнула, как будто её ударило током. Её глаза снова стали большими и глубокими.

«Что?» – испуганно спросил Денис.

«Она… тёплая», – прошептала она, глядя на камень в своей ладони. – «Как будто её только что держали в руке. Тёплая…»

Она подняла на него взгляд, и в её серых глазах стояли слёзы. Не от дождя. Настоящие, солёные слёзы, готовые скатиться по щекам.

«Денис…» – произнесла она его имя так, будто знала его тысячу лет. – «Мне тоже кажется, что мы уже встречались. Мне снился этот дождь. И эта арка. И… твои глаза».

Слеза скатилась по её щеке и упала на камень, который она сжимала в руке.

Он не раздумывая поднёс руку к её лицу и большим пальцем, грубоватым от постоянной работы с аппаратурой, поймал следующую слезу на лету, стерев её с кожи. Прикосновение было огненным.

В этот миг где-то далеко, на Большой Неве, прошёл огромный теплоход и дал протяжный, низкий гудок. Звук был похож на вздох спящего гиганта. На приветствие. Или на предупреждение.

Они стояли, не в силах пошевелиться, глядя друг на друга и слушая, как этот звук растворяется во влажном воздухе, уступая место тихому, настойчивому стуку их сердец. Два одиноких маяка наконец-то нашли друг друга в тумане, и их молчаливый диалог, длившийся, возможно, вечность, наконец обрёл слова. Пока только – в одной украденной у судьбы слезе.

Глава 2

Утро после дождя было ясным и наполненным светом. Солнечные лучи, словно длинные золотые иглы, проникали в сырые крыши питерских дворов-колодцев, открывая взору каждую трещинку в граните и отражаясь в небольших лужицах. Однако для Дениса, который сидел в своей мастерской на Фонтанке, окружающий мир словно перестал существовать. Весь его мир сосредоточился здесь, в красноватом полумраке, насыщенном запахе проявителя и фиксажа, и в завораживающем танце теней на белой стене.

Его пальцы, привычные и точные, работали почти без участия разума. Мысли же его были далеко, под аркой на Гороховой. Он снова и снова переживал каждый миг: хрупкость ее запястья, когда он помогал ей подняться, звук ее смеха, смешанного с шумом дождя, и ту единственную слезу, которую он стер с ее щеки, словно украв у времени. И камень. Теплый камень.

Денис не был суеверным человеком. Он верил в свет, композицию и химические реакции на бумаге. Но вчерашнее ощущение абсолютного, внелогического узнавания выбило почву у него из-под ног. Это было похоже на то, как если бы он нашёл на чердаке старую, пожелтевшую фотографию и понял, что люди, смотрящие на него с неё, – это его кровь, его история, о которой он ничего не знал.

В лотке с проявителем медленно, словно призрак из небытия, начало проявляться изображение. Вчера он снимал уток, деревья и воду. От нечего делать он сделал пять кадров подряд, ожидая нужного света. И на одном из них, на самом краю, он увидел нечто, от чего у него перехватило дыхание.

На переднем плане были размытые ветви ивы. А в глубине, у самой кромки воды, стояла она. Алиса. В легком платье, с развевающимися на ветру волосами, она смотрела не в объектив, а куда-то вдаль, на другую сторону пруда. Лицо её было спокойным, задумчивым, почти печальным.

Сердце Дениса забилось с бешеной силой. Это было невозможно. Он был на Елагином острове один. Он точно помнил каждый свой шаг, каждый встреченный взгляд. Её там не было. Не могло быть.

Он схватил лупу и пристально всмотрелся в изображение. Детали становились всё чётче. Платье было не современным, а каким-то старомодным, лёгким, из тонкой ткани. Прическа тоже была другой – длинные волны спадали на плечи, а не были собраны в пучок, как вчера. Но это была она. Такие глаза, такое овальное лицо, та самая родинка под мочкой уха… Не могло быть двух таких одинаковых людей.

Он отшатнулся от стола, задев баночку с химикатом. Жидкость расплескалась, но он даже не заметил этого. Он смотрел на фотографию, и по спине у него бежали мурашки. Это было не просто совпадение. Это было послание. Знак.

В тот же миг в его тихую мастерскую ворвался настойчивый звонок телефона. Денис вздрогнул, словно его застали на месте преступления. С трудом заставив себя выйти из красной зоны, он поднял трубку.

«Алло?» – его голос прозвучал хрипло.

Несколько секунд в трубке было тихо, слышалось лишь чье-то неровное дыхание. Затем раздался тихий, неуверенный голос, который он узнал бы из миллиона: «Денис? Это… Алиса. Простите, что беспокою. Я… я вчера случайно забрала ваш свитер. Вы его на меня накинули, помните? Я могу его вернуть».

Он прислонился лбом к прохладной стене, закрыв глаза. Ее голос был как бальзам на его внезапно взбудораженную душу.

«Алиса… Здравствуйте. Да бросьте, не стоит беспокоиться. Он старый». Он пытался говорить спокойно, но сам слышал, как у него дрожит голос.

«Нет, я обязательно верну. И… я хотела спросить про тот камень. Вы не поверите…» – она замолчала.

«Что с ним?» – Денис сжал трубку так, что костяшки пальцев побелели.

«Он… он у меня в руке. И он снова теплый. И мне все время кажется, что я должна быть сейчас где-то не здесь. Что я опаздываю. Это звучит безумно».

«Нет», – быстро выпалил Денис. «Не звучит. Алиса, вы где сейчас?»

«У себя. На Петроградской».

«Я могу к вам? Прямо сейчас? Мне нужно вам кое-что показать. И… отдать вашу папку. Я ее высушил, вроде ничего не пострадало». Он солгал. Папка была в плачевном состоянии, но это был единственный предлог, который пришел ему в голову.

Снова пауза. Он боялся, что она откажет, испугается его настойчивости, его странного возбужденного тона. «Хорошо»,– неожиданно тихо согласилась она. «Я скину адрес».

Через сорок минут он стоял под ее окнами в старом, но ухоженном дворе на Петроградской стороне. В руках он сжимал ту самую папку и конверт с фотографией. Он поднялся по скрипучей деревянной лестнице, и дверь открылась ещё до того, как он успел постучать.

Она стояла на пороге в простых домашних штанах и большой мягкой кофте, снова без макияжа. Волосы были распущены и, как он теперь видел на фотографии, волнами спадали на плечи. В одной руке она сжимала тот самый камень.

«Проходите», – произнесла она с легкой неловкостью. – «Извините за беспорядок, я не ждала вас…»

Её квартира была небольшой, светлой и очень уютной. В воздухе витал аромат кофе и ванили. Повсюду были расставлены книги, на стенах висели репродукции картин, а на полке теснились несколько старых потрепанных кукол. Было видно, что это не временное пристанище, а настоящий дом.

Она взяла у него из рук папку, и их пальцы вновь едва коснулись друг друга. «Спасибо. И за свитер… Он там, я его постирала», – сказала она, указывая на сушилку, где аккуратно висел его старый серый свитер. В этот момент он показался ему бесконечно дорогим.

Она приготовила кофе, и они сели за маленький кухонный стол у окна, за которым шумели кроны старых лип. Первые несколько минут они говорили о пустяках: о доме, о соседях, о том, как она нашла эту квартиру. Напряжение постепенно исчезало, уступая место тихому, глубокому комфорту. Казалось, они так сидели уже много раз.

«Вы сказали, что хотите что-то показать», – наконец напомнила она, обвивая пальцами теплую чашку.

Денис глубоко вздохнул, достал из конверта фотографию и положил её на стол между ними. «Я проявлял вчерашние снимки. Это я снимал вчера днём, до нашей встречи. На Елагином острове».

Алиса наклонилась и всмотрелась в изображение. Сначала на её лице отразилось вежливое любопытство, которое вскоре сменилось недоумением, а затем – чистым, немым ужасом. Она побледнела, её рука дрогнула, и кофе расплескался на скатерть.

«Это… это что?» – прошептала она, не отрывая глаз от снимка. – «Это же я… Но это не я. Я вчера была на съёмке на Литейном до самого вечера! Это фотошоп? Шутка?»

«Нет. Клянусь. Это настоящий снимок. Я не понимаю, как это возможно. Но это ты».

Она медленно подняла на него глаза. В них не было страха, лишь потрясение, смятение и какая-то глубокая, щемящая тоска. «Денис… это платье…» – её голос сорвался. – «У моей бабушки на даче, в старом сундуке, хранилось точно такое же. Я его примеряла в детстве. Оно висело в самом дальнем углу… И я… я помню этот пруд. Мне снилось это место. Мне снилось, что я стою у воды и жду кого-то. И от этого ожидания болит здесь», – она прижала руку к груди.

Она взяла фотографию, и её пальцы трепетали. Она вглядывалась в своё собственное лицо на снимке, как в зазеркалье. «Кто ты?» – прошептала она изображению. И было непонятно, кому именно она задаёт этот вопрос: той девушке у воды, себе или ему.

Затем она отложила снимок и взяла свой телефон. Несколько секунд она сосредоточенно искала что-то, её лицо было серьезным. Наконец, она показала ему экран:

– Вот. Это моя прабабушка Алина. Снимок 1938 года.

Денис замер. На пожелтевшей фотографии из семейного архива сидела молодая женщина. Это был другой ракурс, другое время, другая жизнь. Но её глаза, точёные скулы и та самая родинка под мочкой уха – всё было так знакомо. Он смотрел на прабабушку Алисы и видел вчерашнюю незнакомку с Елагина острова и девушку, сидящую напротив него.

В комнате воцарилась тишина, густая и звенящая. Солнечный зайчик играл на столе между ними, перебегая с фотографии на фотографию, словно связывая их невидимой нитью.

Алиса тихо заплакала. Слезы катились по её щекам одна за другой, и она даже не пыталась их смахнуть. «Я не понимаю», – сказала она сквозь слёзы. – «Что это значит? Почему я? Почему ты?»

Денис встал, обошёл стол и присел перед ней на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Он не смел её обнять, но взял её руки – ледяные, несмотря на тёплое утро. В одной из них она по-прежнему сжимала тот самый тёплый камень.

«Я не знаю, что это значит», – сказал он тихо, глядя прямо в её мокрые от слёз глаза. – «Но я знаю, что вчера под дождём я нашёл не просто красивую девушку. Я нашёл то, что искал всю жизнь, даже не зная, что именно. И этот снимок… Он не призрак. Он просто доказательство того, что мы с тобой идём друг к другу очень, очень долго. И, похоже, наконец дошли».

Она смотрела на него, и страх медленно растворялся в её взгляде, уступая место изумлению и бесконечному, всепоглощающему чувству, которое не имело имени, но было сильнее времени, сильнее логики, сильнее самой смерти.

Она разжала пальцы, и камень лежал у неё на раскрытой ладони. Он был сухим и по-прежнему тёплым, словно впитал в себя всё солнечное тепло этого утра.

«Он согревает мне руку», – просто сказала она.

Денис накрыл её ладонь с камнем своей рукой. Их пальцы сплелись. Камень был между ними, как сердцебиение чего-то древнего и вечного.

И в тот миг сквозь приоткрытое окно в комнату вплыл далёкий, едва слышный звук – то ли гудок теплохода на Неве, то ли эхо из самого прошлого, наконец-то нашедшее свой отклик в настоящем.

Глава 3

Решение поехать на дачу к прабабушке Алисы пришло как будто само собой. Не было необходимости в долгих обсуждениях или планировании. После того утра, после фотографии и тихих слёз, сидеть в четырёх стенах стало невыносимо. Стены давили, а реальность за окном казалась зыбкой и ненадёжной. Им нужен был воздух, пространство и ответы, которые, они чувствовали, ждали их не в городе.

Дорога в Вырицу, где стоял старый дом, заняла чуть больше часа. Они ехали на машине Дениса в тишине, каждый погружённый в свои мысли. За окном мелькали уходящие вдаль поля, темнеющие полосы леса и изредка – покосившиеся домики деревень. Алиса, прижавшись лбом к холодному стеклу, казалось, была где-то далеко. В руке она по-прежнему сжимала тот камень, словно он был её якорем в этом странном море совпадений.

«Ты в порядке?» – тихо спросил Денис, прерывая долгое молчание.

Она обернулась, и в её серых глазах стояла глубокая, недетская задумчивость. «Странно. Я будто еду домой. Но я была в этом доме всего несколько раз в детстве. Он всегда казался мне большим, тёмным и немного пугающим. А сейчас… мне не страшно. Мне тревожно, но по-хорошему. Как перед встречей с кем-то очень любимым, кого давно не видел».

Он протянул руку через рычаг коробки передач, и Алиса взяла её. Её пальцы были холодными, но он согревал их своим теплом. Они ехали дальше, держась за руки, и это молчаливое единение было красноречивее любых слов.

Дача оказалась на самой окраине посёлка, у самой кромки леса. Небольшой, почерневший от времени и влаги бревенчатый дом под старой железной крышей, с резными, хоть и облупившимися наличниками. Он стоял в глубине заросшего сада, как корабль, забытый временем в тихой заводи. Воздух пах елками, прелой листвой и той особой, сладковатой грустью, что бывает только в покинутых местах.

Сердце Алисы учащённо забилось, когда она вставляла в замок ржавый ключ, присланный ей когда-то мамой на всякий случай. Дверь с скрипом поддалась, открыв им темноту сени, пахнущую пылью, сухой травой и яблоками.

Они вошли. Лучи позднего послеполуденного солнца ленивыми столбами пробивались сквозь щели в ставнях, освещая клубящуюся в воздухе пыль. Мебель была накрыта старыми простынями, словно призраками самих комнат. На стенах висели выцветшие фотографии в рамках, на полках стояли немые свидетели прошлой жизни: фарфоровые статуэтки, потрёпанные книги, пузатый самовар.

Алиса шла по дому осторожно, словно боялась разбудить кого-то. Она провела пальцами по поверхности комода, оставляя на пыли отчетливые следы. «Я помню этот запах», – прошептала она. – «И этот половичок. Бабушка ткала его сама».

Денис следовал за ней, ощущая себя одновременно гостем и участником происходящего. Всё здесь казалось ему до боли знакомым: изгиб ручки на двери в гостиную, скрип третьей ступеньки на лестнице – его память услужливо подсказывала ему детали, о которых он не мог знать.

«Сундук должен быть наверху, в спальне», – сказала Алиса, и они поднялись по узкой лестнице.

Сундук стоял у окна, скрытый пожелтевшей тюлевой занавеской, истончившейся от времени. Он был большим, деревянным, с коваными железными уголками. Алиса присела перед ним на корточки, на мгновение замерла, словно собираясь с духом, а затем откинула тяжелую крышку.

Пахнуло лавандой, камфорой и временем.

Аккуратно сложенные платья, шали, вышитые скатерти. Старые альбомы с фотографиями – Алиса, затаив дыхание, бережно перебирала реликвии. И вот ее пальцы наткнулись на то, что они искали. Она вытянула сверток, бережно завернутый в желтую, ломкую от старости бумагу.

Развернув его, она ахнула.

На ее коленях лежало то самое платье. Легкое, цвета чайной розы, с мелким узором и кружевными манжетами. То самое, что было на ней – на той, другой – на фотографии Дениса.

Она не сдержала слез. Они текли беззвучно, капая на тонкую ткань. «Оно… настоящее», – выдохнула она.

«Примерь его», – тихо сказал Денис. Просьба вырвалась сама собой, неосознанная, идущая откуда-то из самых глубин души.

Алиса посмотрела на него, не удивляясь. Она лишь кивнула. Она встала и вышла за ширму, что стояла в углу комнаты. Денис слышал шелест ткани, ее сдержанное дыхание.

Он ждал, сердце колотилось где-то в горле. Он смотрел в пыльное окно на темнеющий лес и чувствовал, как стены между временами истончаются, становятся прозрачными, как тюль.

«Готово», – тихо сказала она.

Он обернулся.

У него перехватило дыхание. Она стояла в последней комнате, залитая золотым светом заходящего солнца. Платье сидело на ней идеально, словно было сшито для неё только вчера. Оно подчёркивало её хрупкость и женственность. Пылинки танцевали вокруг неё, словно ожившие частички времени. Она была не просто красива – она была воплощением той самой незнакомки с фотографии, призраком из прошлого, явившимся ему в лучах заката.

Она медленно подошла к нему, и в её глазах он увидел те же вопросы, тот же немой восторг и тот же ужас, что и в своих. «Денис…» – её голос был едва слышен. – «Мне не страшно. Мне… как дома».

Он не мог говорить. Он только протянул руку, и она приняла её. Её пальцы были ледяными. Он повел её к старому трюмо в резной раме. В запыленном стекле отражались они оба: он – в своём простом свитере и джинсах, она – в платье своей прабабушки из далёких тридцатых. Две эпохи, два мира, сошедшиеся в одной точке.

И в этот миг луч солнца, пробившись сквозь облако, упал прямо на трюмо, ослепительно ярко высветив их отражение. Алиса вскрикнула и отшатнулась.

В зеркале, всего на секунду, мелькнуло не два, а три силуэта. За её спиной стояла ещё одна женская фигура в таком же платье, с такой же прической. Искажённое дрожащим старым стеклом, но бесконечно родственное лицо. И оно улыбалось. Печальной, прощающей, бесконечно доброй улыбкой.

Отражение исчезло так же быстро, как и появилось.

Алиса стояла, дрожа всем телом, крепко вцепившись в руку Дениса. «Ты видел?» – выдохнула она, и в её голосе был не страх, а благоговение.

«Видел», – хрипло ответил он, прижимая её к себе. Она прижалась к его груди, и он чувствовал, как бешено стучит её сердце.