Байки из трюма

В трюме как всегда было сыро и холодно. Погода стояла ненастная и большую часть «груза» постоянно тошнило. С потолка угрожающе нависали крюки и цепи, и Капитан в первый же день предупредил невольников, что с огромным удовольствием подвесит на один из этих крюков любого, кто нарушит дисциплину на его корабле или каким бы то ни было иным способом испортит ему, Капитану, настроение. И если кто-то из черномазых сомневается в правдивости его слов и силе намерений, пусть сейчас же выйдет вперёд и заявит об этом, а не прячется за спинами товарищей как трусливая шлюха. Впрочем, утверждение не вызвало среди невольников ни малейшего сомнения.

Сразу же после того как Капитан закончил речь, он развернулся и загромыхал вверх по скрипучей лестнице. Капитан был одним из тех людей, кого природа одарила невероятно могучим телосложением. Ростом почти два метра, плечи едва проходили в дверь, а каждый кулак был размером с огромный кузничный молот, чем капитан не брезговал пользоваться, порой вышибая дурь из случайного пройдохи в портовом баре.

Своим видом он внушал страх всем, даже команде. Длинные, толстые как нити рыбацкой сети волосы, даже будучи завязаны в тугой хвост, норовили проявить неукротимую натуру хозяина и вырваться наружу, выставляя напоказ непокорную прядь чёрных как смола волос, падающую на густые серые брови.

Среди контрабандистов он пользовался исключительным авторитетом, ни в одном порту не нашлось бы смельчака, который отважился бы бросить ему вызов. И свою репутацию этот человек заслужил не случайно: из всех контрабандистов, промышляющих перевозкой рабов в Северную Америку, Капитан был самым жестоким.

Выйдя из трюма, он прорычал что-то матросам на верхней палубе и сразу же послышался топот множества ног, торопящихся выполнить команду. Они переносили что-то тяжелое. То тут то там раздавалась недовольная брань, но вскоре стало понятно, что все они движутся в сторону лестницы, ведущей в трюм. Их ношей оказался большой вытянутый ящик, достаточно широкий чтобы с трудом проходить в дверь и достаточно тяжёлый чтобы заставить четырёх людей, спускающих его по лестнице, обливаться потом и проклинать свет почём зря.

Они пронесли его вдоль всего трюма и поставили вертикально, в дальний правый угол. Ближайший фонарь был в метре перед ним, и при таком освещении ящика почти не было видно в тени угла. Но тут, ко всеобщему удивлению, что-то внутри него затрепыхалось, послышались слабые удары, будто кто-то бился о железные прутья, и протяжный стон, от которого волосы становились дыбом.

– Чёртова тварь. Не я же тебя заковал, так кончай мычать. Пойду спрошу у капитана, может доски разбить. Уилли – он показал в сторону худосочного матроса – Жди меня здесь, скорее всего доски придётся снимать, а я жуть как не хочу делать это один – он сплюнул на пол – Чёрт. Ну на кой мне это?

Старый матрос поспешил наверх, оставив невольников в ужасе созерцать ящик и гадать, какой жестокий жребий выпал на долю человека, которого перевозят вот так, в ящике размером меньше чем гроб. В ящике, в котором невозможно даже развернуться, или размять ноги.

Тот матрос, которому приказали остаться – Уилли – закурил и кивнул в дальний угол:

– Всех так устроим если будете капитану докучать – с серьёзным видом сказал он. Из ящика снова послышалась какая-то возня. – Эй! – матрос быстро прошёл в угол и несколько раз пнул по деревянной обшивке. Копошение прекратилось. – Так-то лучше – он подпёр свой бок одной рукой, осмотрел невольников и с деловым видом произнёс, помахивая тлеющей самокруткой: «Вам стоит запомнить одну простую вещь. Теперь Капитан – ваш бог. А он не любит – Улли со скучающим видом кивнул в сторону ящика, а затем многозначительно посмотрел на невольников, – когда кто-то ему докучает!»

В этот момент с верхней палубы вернулся первый матрос и направился к ящику.

– Капитан сказал доски лучше убрать. За ублюдка кучу денег уплочено, задохнётся ещё. Там, под доской клеть ещё – старый матрос вытянул из-за пояса небольшой ломик – Важная персона! А я вот на десять золотых готов спорить! Надеть на него обычные кандалы и никуда наш голубчик не денется! Клеть ему, глянь – ка!

Работа была недолгой, ведь стоило оторвать первую же доску, как Уилли, чертыхаясь, отскочил.

– Святая матерь богородица! И все, чтоб их, святые угодни…

На этой ноте старший матрос оборвал его звонкой затрещиной и рывком отдёрнул от ящика, чтобы открыть себе обзор. Затем присмотрелся, сделал два шага назад, снял шапку и перекрестился. Посмотрел на Уилли и сказал: «Да у него же рот зашит!»

Через десять минут вся внешняя обшивка была оторвана и вместо ящика в углу оказалась клеть. Высотой ровно на взрослого человека, а ширины не хватало не то чтобы сесть, даже плечи выпрямить. И внутри стоял Он. Крепко сложенный, чёрный. Его губы были крепко пришиты друг к другу толстой войлочной нитью. Всё в его виде буквально кричало что между ним и людьми в трюме нет абсолютно ничего общего.

На нём был кроваво-красный жилет, идеального вида туфли, которые в былые дни, без сомнения были начищены до блеска, брюки и пиджак в тонкую полоску. Из кармана пиджака свисала золотая цепь, несомненно от золотых же часов. Сколь неуместная деталь у пленника на корабле контрабандистов. Уилли, заметив это, оживился, выбросил окурок и сделал шаг в сторону клетки, но тут, поднял глаза вверх и встретился взглядом с незнакомцем. Его рот был туго зашит нитью, но вот глаза были широко открыты. И не было в этих глазах ни мольбы пленника, ни смирения раба, ни страха. Лишь несокрушимая воля и гнев, готовые вырваться наружу. Такие глаза можно увидеть у разъярённого зверя в клетке, готового броситься на тебя в любую секунду, разорвать твою плоть, швырять тебя из стороны в сторону как кусок мяса и лишь потом, наигравшись, с наслаждением переломить хребет. Да вот клетка мешает.

Уилли будто в оцепенении попятился назад, споткнулся о кусок каната, развернулся и пошатываясь словно пьяный, сделал пару шагов в сторону. Затем остановился, достал ещё одну самокрутку, закурил и обернулся чтобы посмотреть на человека в клетке, театрально подняв руки в воздух, будто пугает ребёнка.

– Большой и страшный негр! Посмотрим, как ты будешь вести себя при Капитане!

Корабль попал в шторм в первые же недели плаванья. Рабы постоянно страдали от морской болезни и просили воды. Вонь в трюме стояла такая отвратительная, что не каждый матрос мог зайти в трюм и сдержаться от рвотного позыва. На второй день непогоды капитан спустился к ним, держа кувшин с водой в руках, описал кувшином дугу, убедившись, что каждый раб его увидел, отпил несколько глотков, а затем выплеснул содержимое прямо на пол трюма.

– Я хочу, чтобы каждый из вас усвоил одну простую вещь. Каждая капля воды и корка хлеба рассчитана на весь срок путешествия, и, если кто-то из вас, ничтожных дикарей, считает, что он заслуживает больше чем остальные, пожалуйста, пусть даст мне знать – я принесу ему целый кувшин чистой прохладной воды и пару сумок хлеба, чтобы он смог наесться до отвала, а после попрошу его лично выбрать одного из сотоварищей, которого мне следует вышвырнуть за борт, ведь кормить его всё равно будет нечем. Так что прошу вас, не стесняйтесь – он осмотрел всех вокруг – Кто хотел бы выпить кувшин чистой, прохладной воды? Может быть, ты? – он повернулся к двадцатилетнему парню, побледневшему от морской болезни так, что его можно было перепутать с белым, затем к женщине, прижимавшей к себе двоих маленьких детей – Я заберу одного, а напьёшься и ты и этот голодранец, выгодная сделка! – Капитан разразился хохотом, запустил пустой кувшин в дальний конец трюма и, стуча сапогами, пошёл вверх по лестнице – Если я услышу ещё хоть один звук! Заставлю пить собственное дерьмо.

Камо было всего пять лет. Он и его сестра Баако принадлежали племени Ашанти – «объединяющиеся для войны». Их родители всегда гордились принадлежностью к этому племени – племени непокорных, храбрых, сильных духом. Но сейчас у Камо не осталось ни племени, ни родителей – только он и сестра, закованные в цепи. Храбрость оставила его сразу как только его забрали с земли Ашанти и погрузили на корабль с остальными невольниками. Сейчас он был обычным ребёнком пяти лет, в ужасе представляющим что его ждёт завтра.

Закуток у лестницы, где их с сестрой приковали, оказался отличным убежищем. Когда приходил Капитан или кто-то из матросов, Камо с сестрой могли оставаться невидимыми, прячась за тыльной стороной лестницы, но сами при этом всё видели отлично. Видели, как некоторые из матросов приходят специально чтобы поиздеваться над рабами, видели, как Улли приходит почти каждую ночь, когда думает, что никто не видит, к той клетке в дальнем углу трюма и просто стоит там и смотрит на пленника, будто очарованный.

Как-то раз, Камо увидел, как в дальний конец трюма пробежала огромная крыса. Она не искала еды или воды, она специально бежала в клетку, где был заперт тот странный человек. Она без труда проскочила сквозь прутья и забралась ему на плечо и, дьявол, Камо мог поклясться, что они разговаривали. У незнакомца были зашиты губы, да. Крысы не говорят, да. Но то, что происходило между ними, иначе как разговором не назовёшь. Узник то кивал, то качал головой, будто пытаясь что-то донести, а потом, в одно мгновенье повернулся и посмотрел прямо Камо в глаза.

«Это всего лишь крыса, а вот ты мог бы выпустить меня».

Камо проснулся от тяжёлых шагов Капитана, отдающих ударом каждый раз, когда он наступал на ступеньку. Чаще это делал один из матросов, но сегодня, Капитан решил сам привести девушку, с которой он развлекался прошлой ночью. Несчастная явно с трудом держалась на ногах и, хоть и не плакала, была невероятно подавлена. Капитан шлёпнул её по попе чтобы она поторапливалась и прибавил:

– На корабле всё общее, милочка. Так что пока ты здесь, у тебя много мужчин – привыкай.

Капитан был самым ужасным из всех, кто спускался в трюм невольников. Каждый вечер после захода солнца Капитан приходил к ним чтобы проверить целостность «груза» и выбрать себе девушку на ночь. Ночью в трюме все лежали спина к спине, и когда он проходил по рядам невольников чтобы проверить, все ли из них живы, он просто бил их палкой и, если слышал стон, продолжал идти дальше, а если же после удара оставалась лишь тишина или пленник отзывался недостаточно громко, он бил ещё и ещё, до тех пор пока не расслышит желаемого звука, и только затем продолжал путь. Хотя многие из пленников уже к середине плаванья были настолько слабы, что даже громко стонать были не в состоянии. Особенно женщины и дети.

Камо вместе со своей сестрой был прикован почти у самого выхода из трюма, под лестницей, и поэтому каждый вечер, когда корабль засыпал, а приглушённая болтовня сменялась сонным дыханием невольников, он застывал, парализованный томительным ужасом ожидания тяжёлых, нарочито медлительных шагов Капитана на скрипучей лестнице. Не было и ночи, когда в сумрак сырого и вонючего трюма не спустился бы этот монстр в поисках новой жертвы.

И он, дрожащий, маленький мальчик, каждую ночь смотрел на шатающуюся фигуру капитана, спускающегося в трюм и деловито рассматривающего пленников. В воздухе висел густой, кислый запах пота и нечистот, перебить который был не способен даже терпкий запах трубки, поэтому капитан часто сплёвывал и морщил нос. Он проделывал всегда один и тот же путь: спускался по лестнице, проходил мимо Камо, обнимающего сестру, затем шел до самого конца трюма, проверяя живой груз. Убедившись, что все невольники на месте и надёжно закованы, он возвращался к середине скамеек, напротив лестницы, за которой был прикован Камо.

В этом месте свет с верхней палубы падал прямо на скамью и капитан мог рассматривать девушек, сидящих на ней. Он стоял так с минуту или больше, покуривая трубку и наслаждаясь ужасом, нарастающим в их сердцах. Камо прятался за лестницей, прямо у него за спиной и как можно крепче сжимал руку сестры – Баако. Он знал, что ему ничего не грозит, знал, что пришли не за ним, но страх, дюйм за дюймом выедавший его изнутри, всё глубже просачивался в его душу, парализуя не только тело, но и рассудок. Он боялся за сестру.

Капитан навис над самыми молоденькими девушками, как и всегда, а затем, покачнувшись, опрокинул бутылку и сделал глубокий глоток. Некоторые из них взвизгнули, опасаясь, что этим вечером выбор падёт на одну из них, но в этом и была суть игры. Капитан специально делал паузу, давал страху сделать своё дело. Страх. Именно он был самым верным союзником Капитана. Как в море, так и на суше. И он прекрасно это понимал.

Он схватил за ворот рубахи и рывком поднял со скамейки одну из девушек. Чёрная как смола, стройная, грациозная как дикая кошка, юная девушка шестнадцати лет, Акеч привлекла капитана сразу, как только он завидел её. Самая красивая из невольниц, её судьба была предрешена, как только её нога ступила на борт. Но тогда она этого ещё не знала. Обычно работорговцы старались беречь товар во время перевозок. Состояние рабов напрямую влияло на цену, которую за них заплатят. Но капитан придерживался иного мнения на этот счёт. Вся его команда знала, что Капитан очень состоятельный человек, возможно даже принадлежит одной из знатных семей, или владеет хлопковой плантацией, а рейсы в Африку для него не более чем развлечение. Поэтому причин относиться хоть сколько-нибудь бережно к невольникам у него не было. Его корабль довольно быстро оброс слухами. Рабы, которых он поставлял, часто приезжали с увечьями, на пристани не могли досчитаться иногда десятков голов, а девушки, которые должны были поставляться в публичные дома часто приезжали либо беременными, либо со следами пыток на теле и лице. Но его боялись, так что дела у капитана шли хорошо.

Акеч, стояла перед Капитаном и смотрела ему прямо в глаза и в её взгляде читался лишь вызов: «только тронь меня и я выцарапаю твои глаза, искусаю лицо, откушу твой хрен и затолкаю его тебе же в глотку». Она сопротивлялась с яростью, на которую способен только человек загнанный в угол. Она кусалась и царапала его, пыталась отбиться. Акеч надеялась, что, дав отпор заслужит безопасность и даже успела оставить на его лице две глубокие царапины от ногтей. Её попытки пресёк тяжёлый удар в живот, после которого она обмякла на руке Капитана. «Дикая сучка» – прохрипел он. Безвольную как куклу, он закинул её к себе на плечо и утащил на верхнюю палубу.

Откуда-то из верхних кают всю ночь доносились то крики, то приглушённые стоны, то глухие удары и вот, на утро, когда она наконец затихла, один из матросов привёл её обратно. Он скинул её вниз, с лестницы ведущей на верхнюю палубу. Она упала прямо посреди трюма, в пятно света, проникающего через решётку верхней палубы. Оборванные юбки, грубая, испачканная кровью рубаха… Лицо её почти не тронули – пара ссадин, не более того. Капитану явно нравилось её красивое, нежное личико. Но всё остальное… Казалось, что над ней поработал мастер, который точно знал, что и как делать, чтобы оставить девушку в живых, при этом не повредить ни её красоте, ни здоровью. У капитана был богатый опыт.

При виде Акетч, впервые за время плаванья, из клетки стоявшей в дальнем конце трюма послышался звук. Сначала это было нечто похожее на безпорядочные удары о стены клетки, будто человек внутри просто вымещал свою злобу, а затем он закричал. Несмотря на то что рот его был зашит, каждому в трюме было слышно – скорбь переполняла его крик. Человек в клетке не был ей ни другом, ни родственником, но его горе и ярость были так велики, что даже Капитан, не осмелился бы зайти сейчас в его клетку.

На крик сразу же прибежал один из матросов. Осмотревшись вокруг и убедившись, что именно заключённый в клетке является источником крика, он угрожающе вскинул руку в его сторону и, попытавшись придать своему голосу хоть сколько-нибудь уверенный тон, закричал:

– Ты! Ж-жалкое… Н-н-ни звука! Ты всё понял?

Узник упёрся головой в прутья клетки и покрасневшими, полными безумия глазами уставился на матроса. Один из прутьев упёрся в переносицу. А затем, он надавил на решётку так, что из носа потекла кровь. В его взгляде не было ничего, кроме абсолютной, захлёстывающей ярости.

– Гммммм – прохрипел он так громко, что не будь его рот зашит, его вопль разнёсся бы по всему кораблю.

Охранник попятился и один из рабов позади него усмехнулся, за что тотчас же поплатился несколькими ударами по лицу. Но в этот день ни один из матросов к ним больше не спускался. Акеч уложили на скамейку и давали столько еды и воды, сколько могли.

В голове Камо отчётливо прозвучало: «освободи меня».

Он встрепенулся, ища источник звука и, поняв, что голос слышен ему одному, посмотрел на клетку. Узник стоял во весь рост и полными решимости глазами смотрел на Камо.

«Освободи меня!».

Камо был в замешательстве. Ему всего пять лет и он закован в цепи! Как он может помочь?

«Остальные не слышат. Слишком взрослые. Освободи меня».

Но Камо не мог его понять. Как он, маленький мальчик может освободить его из железной клетки, когда он сам закован в цепи?

На следующий вечер Капитан пришёл снова.

Когда он закончил привычный обход отсека где сидели невольники и стал напротив Акеч, она покорно опустила голову, встала со скамьи и замерла, в ожидании пока капитан отстегнёт цепи. Когда кандалы глухим ударом опустились на деревянный пол, Акеч, некогда гордая африканская львица, безропотно двинулась в сторону лестницы, ведущей на верхнюю палубу, но капитан выставил вперёд руку, преграждая ей путь.

– И? Дикая сучка сегодня не попытается исцарапать мне физиономию, ударить по яйцам, или хотя бы вцепиться зубами в глотку? – Ухмыльнулся капитан – Ты становишься скучна, детка, ты в курсе? – С этими словами он могучим ударом сбил её с ног, закинул на плечо и потащил наверх. Наверху её встретили улюлюканьем.

Все ли они были так жестоки? Неужели каждый из них хотел причинить ей вред, унизить её? Камо, прикованный под лестницей рядом с Баако, прислушивался к происходящему и ненавидел себя… Нет, не за то, что он ничего не может сделать. Он ненавидел себя за то, что сейчас, в конкретный данный момент, он радовался тому что сидит на цепи, в тёмном, сыром трюме, пропахшем потом и нечистотами. Сидит без надежды вернуться домой, но сидит в своём безопасном закутке рядом с сестрой, под лестницей, целый и невредимый, невидимый для всех, неспособный помочь. Он ненавидел себя в первую очередь за то, что в глубине души, он был рад, что ничего не может сделать.

Следующее утро отличалось от предыдущих. Часто, по утру, невольников будили шаги капитана, заставляющие всё нутро сжаться от ужаса. Сапоги тяжело опускались на деревянные, скрипучие ступеньки и этот скрип с глухим ударом по дереву, сопровождался тяжёлым дыханием очередной девушки, нередко всхлипывающей от боли после ужасающей ночи. Но этим утром всё было иначе.

Капитан всё так же спускался в трюм и всё так же от каждого его шага скрипели ступени, вот только Акеч с ним не было. Капитан шёл один. Понимание случившегося волной нахлынуло на невольников. Где-то из полумрака послышались всхлипы. В дальнем углу, в клетке, взревел, а потом ударил по прутьям невольник, чьё плаванье проходило в наглухо закованной клети.

– Ахаха! Да вы, бедняги, опечалились – Капитан говорил своим обычным, грубым с хрипотцой голосом. Будто орал на провинившегося матроса – Может и танцы какие с бубнами хотите устроить? Или может кто-то хочет высказаться. Последнее слово, так сказать… – Из дальнего угла, в клетке, раздался приглушенный вопль.

– Ах да, точно – Капитан быстрым шагом направился к клетке – Наша знаменитость!

Он вцепился в клетку и придвинул голову так близко, как только можно, прижавшись лбом к прутьям. Ярость буквально ядом сочилась сквозь каждое слово Капитана. Узник, по другую сторону решётки сделал то же самое, упёршись лбом в прутья, лицом к Капитану.

– О, я бы с огромной радостью открыл эту клетку и забил бы тебя до смерти вот этими самыми руками – Капитан оторвал руки от прутьев, представляя, как душит ими противника – Ты и сам об этом мечтаешь, да? Выйти отсюда и убить меня! Забить до смерти! Ты такой же, как и я! Я же вижу. В тебе нет ни капли страха! Ох и чудная вышла бы драка – Капитан мечтательно закатил глаза, представляя себе это побоище – Но! К нашему общему сожалению, я не такой уж идиот. За тебя обещана колоссальная сумма, так что сиди, приятель – Капитан направился в сторону лестницы и, через плечо, добавил – Желательно тихо!

Подойдя вплотную к лестнице, Капитан остановился и задумчиво пригладил бороду.

– Интересно, на чьей стороне судьба будет следующей ночью?

В наступившей тишине был слышен только стук сапог капитана о палубу и дьявольский, хриплый смех.

Этот день запомнился всем невольникам. Капитан и раньше приходил ночами и забирал одну из девушек наверх, но в последний раз развлечения капитана стоили девушке жизни. И никто не знал, чем это закончится сегодня или кого он выберет. Точно было только одно: Капитан придёт.

Когда солнце село, даже отголоски звуков, присущие трюму днём, затихли. Казалось, замерли даже сердца, скованные страхом перед грядущим ужасом. Никто из присутствующих не смог бы сказать сколько времени прошло с тех пор как солнце село, когда тяжёлые, размеренные удары сапог по скрипучим ступенькам оповестили невольников о прибытии капитана.

Привычным маршрутом он обошёл ряды невольников. Сегодня было на удивление мало ударов палкой – почти никто не спал в ожидании, когда капитан выберет новую несчастную, поэтому капитан просто хлестал всех, кто, по его мнению, слишком гордо на него смотрел, или просто ему не приглянулся. Таким образом, он, следуя неизменному ритуалу, дошёл до дальней стены трюма, развернулся и подошёл к скамейке где ещё вчера была прикована Акеч. Её место так и оставалось пустым.

Капитан затянулся трубкой, будто задумавшись о чём-то. Затем оглядел девушек на скамье. Без Акеч на этой скамье их осталось четверо. На каждой он задержал взгляд и, недовольный результатом, перешёл к последней. Она была самая юная из них. Кожа не совсем чёрного оттенка, почти светлая, лет четырнадцать на вид, но фигура уже явно женская, с выраженными округлостями. Капитан навис над ней на секунду, выдохнул в лицо дым, схватил за руку и дёрнул. Девушка не двинулась с места.

– Так! Слушай сюда, черномазая шлюха! Сейчас ты пойдёшь со мной наверх и будешь делать абсолютно всё что я тебе прикажу, а потом ты сделаешь то же самое для каждого из моих ребят, и, если господь смилостивится, ты возможно дотянешь до утра. Всё поняла?

Она явно не поняла ни слова, но поняла тон. Она посмотрела в лицо капитану, начала истошно вопить и вырываться. Несмотря на пару сильных ударов, она не останавливалась ни на секунду и даже когда её ударили в третий раз и она упала, она продолжала кричать и дёргаться в конвульсиях. По внутренней стороне её штанины расползлось жёлтое пятно.

Он несколько раз со всей силы ударил ей сапогом в живот, а когда она закашлялась, с размаху пнул в голову. Звук ломающейся кости будто заполнил собой весь трюм. Одним невольником стало меньше.

Капитан прошёл среди рабов, осматривая каждого, заглядывая в глаза, надеясь увидеть в чьём-то взгляде вызов, но, все глаза были опущены вниз. Он шумно выдохнул кислый запах табака и направился к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Уже преодолев первые пару ступеней, он вдруг остановился, всматриваясь в закуток сразу за перилами. Его брови поползли вверх, будто бы он впервые увидел двух детей, что прятались за лестницей всё это время. Мальчика и девочку.

Он протянул руку к девочке и взял её за плечо. Баако только начинала формироваться как женщина. Маленькие груди, упрямое личико. Лет тринадцать на вид, не больше. Капитан осмотрел её с ног до головы будто товар на витрине и, хищно облизнув губы, произнёс:

– А я уж думал, что мне сегодня не достанется ничего на десерт!

Баако расплакалась, а Камо изо всех сил пытался вырваться из цепей, в то время как Капитан закинул девочку на плечо и с каждым шагом всё дальше уводил её от теперь уже кажущегося безопасным трюма.

«Освободи меня».

Камо попытался оторвать цепь от доски, дёрнув кандалы с такой силой, что чуть не сломал себе руку. Он рванул ещё. И ещё. Каждый раз ему казалось, что в следующий раз он наверняка сломает руку. Стальное «ухо», державшее цепь, начало поддаваться. Ещё рывок. Два… На третий раз крепление вылетело, с металлическим звоном ударившись о пол. Камо покачнулся, с трудом удержавшись на ногах и высвободил руки.

«Освободи меня».

«Освободи меня».

Камо вскочил на ноги и стремглав помчался к клетке, перепрыгивая на своём пути скамейки, людей, отшвырнув ногой пустое ведро и несколько раз чуть не упав. Он понял, что этот трюм ещё никогда не был для него таким длинным. По лестнице кто-то спускался. Клетка, казалось удалялась с каждой секундой, а за спиной всё отчётливее слышался грохот тяжёлых сапог. Спустя ещё одно мгновение Камо стоял возле клетки, прямо напротив человека с зашитыми губами и смотрел ему в глаза, ожидая команды.