banner banner banner
Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая
Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая

скачать книгу бесплатно


– Совсем немного за такую спокойную да работящую – пятнадцать сиклей, – уступает торговец.

– Полцены от половины мины – это двенадцать сиклей да одна дидрахма, – быстро считает практичный Ал Аафей.

– А мне – одни убытки, – подхватывает торговец. – Разорит она меня! Ладно. Шестьдесят драхм.

Иошаат задумывается.

Шестьдесят драхм – деньги немалые. Он год откладывал по драхме в неделю, чтобы накопить денег на невольницу.

– Нет, – говорит он и качает головой.

Надо уйти. Шестьдесят драхм! И зачем он притащился на этот рынок? Только людей смешить.

– Постой, постой, – голос торговца снова звучит с почтительным уважением. – Все равно я разорен и пущен по миру с протянутой рукой… Так и быть. Пятьдесят драхм – и она твоя.

Он незаметно подмигивает Иошаату.

Иошаат снова задумывается.

Пятьдесят драхм… А подмигивать зачем?

Нет, все-таки торговец, сын не своей матери!

Толпа терпеливо ждет развязки: торг – священное правило рынка. Без него невозможна никакая купля, никакая продажа. Торгуясь, продавец и покупатель выражают друг другу взаимное уважение.

Иошаат снова поворачивается к рабыне, долго глядит на нее.

Глаза. Глаза!

– Так как тебя зовут?

– Мириам.

– Мириам?

* * *

– Два младенца, Мириам, – это не один младенец, – говорит Иошаат в сумрачную прель овечьего загона. – Что тебе было дано свыше? Что ты говорила мне? Что мы говорили людям? Что люди находили в Писании? Какие такие два младенца, Мириам?

Молчание.

– Два младенца, Мириам, – это только два младенца, какие бы они хорошенькие ни были. А один младенец, Мириам, – это не один младенец, Мириам, это – Он, обещанный! Ты согласна со мной?

Опять – молчание. Только на этот раз молчание не пугает Иошаата, а воодушевляет.

– Мы оставим одного младенца, Мириам, – говорит Иошаат, – одного, но того, который – Он. Мы будем выбирать и выберем правильно.

– А второго? – спрашивает она еле слышно.

– Второго? – Иошаат

Какая разница? Надо ли
пожимает плечами.
об этом думать?

– Ну… Пристроим куда-нибудь.

Старушечья мумия оживает в углу и подходит поближе.

– Если позволите, – Шелима и тут рада помочь. – Я знаю, да! У одной светловолосой рабыни из каравана, что ночует здесь же, во дворе, недавно родился мертвый младенец. Уж как горюет бедняжка!

– Нет! – неожиданно кричит Мириам.

– Мириам! – строго и внушительно говорит Иошаат и замолкает.

Да и что тут сказать? Что Мириам сама в недавнем прошлом – рабыня, отпущенная Иошаатом при свидетелях на свободу? О таких вещах не говорят вслух. Тем более при посторонних.

– Нет! – еще громче кричит Мириам. – Рабыня? О Адонай, – нет!

Иошаат с досадой смотрит на Шелиму.

Наверное, о некоторых вещах все-таки надо сказать. Тем более при посторонних.

Дверь загона неожиданно скрипит, впуская хозяина постоялого двора вместе с ночным холодом и одним из стражников каравана. Тот ухмыляется и яростно подмигивает Иошаату.

– Что подняло среди ночи почтеннейшего Забтеха? – с легким раздражением в голосе спрашивает Иошаат хозяина постоялого двора.

Порядочные хозяева ночью спят, а не беспокоят постояльцев.

Встревоженный Забтех сообщает, что по постоялому двору его, мирного и законопослушного обывателя, ходят какие-то чужеземцы, странные видом и речами. Они требуют показать им младенца, родившегося именно в эту ночь именно здесь, на именно этом дворе.

– О уважаемый и светлейший в своем роду Забтех! – Иошаат не может сдержать ликования. – Почему же ты не зовешь их сюда? Веди! Веди!

Он царственным жестом обводит овечий загон, очаг и ложе с Мириам.

Как, однако, кровь побежала по жилам от одного сообщения Забтеха! Не одни только неприятности от него, сына не своей матери. Вино стражников, однако, было очень кстати!

Забтех уходит. В Иошаате просыпается кипучая энергия. Он отсылает оставшегося стражника за дополнительным хворостом, старуху Шелиму – за водой для омовения рук и ужином и, наконец, остается наедине с Мириам и младенцами.

– Ну что? – он энергично сжимает и разжимает ладони. – Чужеземцы – чужеземцы! – пришли неизвестно откуда посмотреть на одного, Мириам, – одного! – младенца. Все сбывается, Мириам, все сбывается! Тебе все непонятно? Вот, смотри, два пальца: один, два. Все очень просто: один младенец – и ликуй, Израиль, мы помазаны на царство! Два младенца – и овечий загон на всю жизнь. Ну, давай, Мириам, давай! Выбирай!

Она плачет. Когда нужно просто четко и быстро действовать, она плачет. Когда на одной чаше весов – благополучие и счастье Израиля, а на другой – мокрый, уродливый младенец, что тут думать? А она плачет.

Иошаат подходит ближе и властно берет из-под ее рук оба свертка.

– Ну, кого? – ноздри его раздуваются от сдерживаемого нетерпения и даже гнева.

Времени нет! Времени совсем нет, а она плачет.

– Как знаешь, – отвечает она хрипло, одышливо, как если бы два сухих камня потерли друг о друга.

Иошаат нетерпеливо всматривается в свертки.

Все младенцы – на одно лицо, что быон в них умел разбираться! Надо спешить, вот-вот придут чужеземцы.

Он подносит свертки к очагу.

Один – точно темненький, в Мириам. А второй – странно светлый, непонятно в кого. Чужаком будет, заклюют. Какой из него Спаситель! Темный удивления не вызовет, сразу видно – наш. Свой! За таким и пойдут. Решено!

Он отдает смуглого младенца Мириам. В это время слышны приближающиеся шаги. Иошаат поспешно прячет светлого младенца в дальнем углу, среди овец и новорожденных ягнят.

Успел, о Адонай!

Снова скрипит дверь загона, и входят один за другим чужеземцы. Их трое, они действительно одеты странно для этих мест, и где-нибудь на рынке их приняли бы за бродячих канатоходцев и глотателей огня, но держатся просто и с достоинством. Они встают полукругом, лицами к Мириам с младенцем, и нараспев произносят:

– О-э-а! И-хоу-у[4 - Oeaihu (Oeaihwu) – оккультная формула «Шести (гласных) – в одном (слове)», образующих вместе магическое число 7, символ вечного проявления основополагающего принципа Вселенной.]!

Потом садятся прямо на землю.

– Сложились и умножились расположения светил небесных… – начинает размеренно старейший из пришельцев и смолкает.

Скрипит дверь загона. Появляется любопытный Забтех под благовидным предлогом, не нужно ли чужеземцам чего. Те, прикладывая руки к головам и сердцам, трясут бородами. Забтех уходит. Наступает молчание. Иошаат устраивается поудобнее.

Теперь он готов слушать и говорить что и сколько угодно – после пережитого во всем теле у него благостная легкость и истома.

– И явили нам знак, сокрытый от посторонних… – продолжает старейший и вновь смолкает.

Скрипит дверь загона. Появляется стражник с вязанкой хвороста, кувшином, несвязным мычанием и яростным подмигиванием. Хворост складывается в углу, загораживая странных пришельцев от Иошаата. Он выступает из-за хвороста, принимает кувшин из рук стражника и садится в круг среди чужеземцев. Стражник уходит. Иошаат предлагает кувшин почтенным гостям. Они снова трясут бородами. Иошаат пьет.

О Адонай, он заслужил глоток вина после этих безумств!

– Явились мы, чтобы засвидетельствовать свершившееся чудо… – старейшина косится на дверь.

Скрипит дверь загона. Появляется мумия Шелима с лепешками и овечьим сыром. Иошаат принимает у нее еду, ломает лепешки, предлагает чужеземцам. Те опять трясут бородами. Иошаат заедает холодное вино острым сыром и черствыми лепешками.

Ему наконец положительно хорошо.

– И вот – мы здесь, – старейшина теперь краток. – Мы видели. Он пришел!

Скрипит дверь загона. Чужеземцы поднимают вверх руки, но это просто поднявшийся некстати ветер. Становится холодно. Иошаат подбрасывает хворосту в очаг. Чужеземцы, переговорив друг с другом, достают из котомок дары и складывают их на свободном от хвороста, еды, питья и людей месте, в дальнем углу. Первый чужеземец демонстрирует старую, гнутую, ржавую чашу для жертвоприношений.

– Из рук, – говорит он и, повторив несколько раз: – Ракша! – с поклоном кладет ее на солому.

– Из земли, – говорит второй так же с поклонами и кладет ветку омелы, сильно помятую и засохшую за время пути.

– Из сердца, – говорит третий и достает странный, с ладонь, крест с кольцом над перекладиной, наверное, чтобы удобно было носить.

Он показывает крест Иошаату.

– Тат! – строго говорит он.

У Иошаата от непонятных действий, непонятных слов, непонятных чужаков все сильнее начинает болеть голова. А может, от усталости. Или от вина, которое действительно оказалось прегадким. Или от всего вместе.

Показавший крест Иошаату чужеземец тем временем присоединяет его к остальным подношениям на охапку соломы и оглядывает своих собратьев. Те склоняют головы, и он нараспев произносит:

Чтим —
Самое славное, превосходящее, наилюбезное, наиразящее,
Наиловчайшее, неуловимое, высшее средь созданий,
Которое пристало Спасителю благому и тем, кто с ним идет,
В жизнь превращая создания без умирания, без увядания и без истления,
Вечноживущую, вечнорастущую и самовластную,
Из мертвых восстанет и явится вживе бессмертный Спаситель
И мир претворит[5 - Авеста. Яшт 19, 9, 89.].

Чужеземцы поднимаются и начинают собираться. Растроганный непонятными стихами Иошаат уговаривает их остаться. Они снова трясут бородами.

– Не смеем тебя задерживать, о великий муж. У тебя многие заботы, так что не приумножай их заботой о нас. Руа Элохим[6 - Rouah Aelohim (евр.) – букв. «дыхание Бога», «Божий дух».] над тобою! – говорит самый многословный.

– Что же говорить мне, когда меня будут спрашивать о вас? – Иошаат смиренно прижимает руки к груди.

– Отвечай: пастухи мы, – говорит один.

– Или отвечай: цари, – говорит другой.

– Отвечай: учителя, – говорит третий.

– Так не бывает, – недоверчиво качает головой Иошаат.

Дурака из меня делают.

Он досадует.

Первый смеется:

– Скажешь – гиксосы[7 - Гиксосы – легендарные кочевники, покорители Египта в доисторическую эпоху; обладатели утерянных ныне знаний.]. Если и не поймут, то запомнят!

Иошаат продолжает качать головой.

Мудреное слово. Я не запомню, а не то что люди. Да и надо ли?

– Мы убедились в существовании младенца, который продолжит Великий Круг Превращений, и покидаем вас, – говорит самый многословный, и все трое, обратившись к Мириам с младенцем, снова кланяются и нараспев произносят:

– О-э-а! И-хоу-у!

Скрипит дверь загона. Один за другим чужеземцы скрываются в ночи.

Иошаат переводит дух, но тут же спохватывается.